Текст книги "Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия"

«Дура швейцарская!» – подумал я, а вслух сказал по-немецки:

– Идем. Где?

Женщина с минуту думала, потом взяв за руку дочку, а в другую руку – корзину, посмотрела на меня, а потом на чемоданы. Я взял ее багаж, и мы пошли, петляя по улочкам, пока спустя какое-то время не подошли к двери двухэтажного дома. Она постучала, а через минуту на пороге показалась плотная, высокого роста женщина. После короткого разговора, во время которого хозяйка дома не раз бросала в мою сторону любопытные взгляды, нас пригласили в дом. Я поставил вещи, затем поздоровался с хозяйкой по-немецки:

– Добрый вечер, фрау.

Она мне ответила и замерла выжидающе.

«Все правильно. Швейцарцы – люди практичные, поэтому надо начать с оплаты. Это должно произвести впечатление и сгладить ненужные шероховатости».

Достав бумажник, я вытащил пачку денег, тем самым демонстрируя перед женщинами свою состоятельность. При виде денег губы у хозяйки растянулись в холодно-вежливой улыбке. Ей, судя по всему, понравился мой деловой подход. Зная покупательную способность местных денег, я отделил банкноту в десять франков и протянул ее хозяйке. Та быстро сунула ее в большой карман на переднике и, растянув губы в вежливой улыбке, показала на лестницу, ведущую наверх. Взяв вещи, я направился к лестнице. Комната оказалась спальней, в которой стояла большая двуспальная кровать, зеркало-трюмо, пара стульев и кушетка. Хозяйка коротко переговорила с моей попутчицей и ушла.

Та уже начала расстегивать пальто, но, заметив мой взгляд, замерла и покраснела. Нервничая, несколько раз обвела взглядом комнату, после чего начала снимать пальтишко с дочки, которая стояла посреди комнаты с удивленным и непонимающим лицом. Девочке, наверно, было лет пять, но, на удивление, она не капризничала и почти ничего не говорила. Только когда мать посадила ее на кушетку, она что-то ей сказала, после чего та сразу посмотрела на меня. Поймав ее вопросительный взгляд, я спросил по-немецки:

– Что?

Она сказала, но сразу увидела, что я ничего не понял, показала жестом, что ест. Я согласно кивнул головой, достал бумажник и спросил:

– Кафе?

Услышав знакомое слово, она поняла, что я хотел сказать, и начала говорить, но сразу спохватилась и стала тыкать пальцем в пол, а потом показала жестом, что ест. Хозяйка пригласила нас на ужин. Я так и не понял: входит ужин в оплату жилья или нет, но решил, что надо расплатиться с женщиной за ее помощь, и пусть она понимает, как хочет, после чего протянул ей пятьдесят франков. При виде банкноты она вздрогнула, словно ее хлыстом ударили, жутко смутилась, покраснела, но деньги взяла и, опустив голову, стараясь не смотреть на меня, неловкими, судорожными движениями стала снимать с себя пальто. Она была молода, довольно мила и имела неплохую фигуру, правда, ее светло-коричневое платье, купленное на какой-то дешевой распродаже, сидело на ней бесформенной массой, по большей части скрывая все то, что дала ей природа. Сняв пальто, я повесил его в шкафу, после чего подошел к трюмо и стал рассматривать семейные фотографии. Хозяйка и ее муж, большой и крупный мужчина. На двух фото он был снят одетым в мундир. Ткнув пальцем, я спросил по-немецки:

– Солдат?

Она подошла, затем отрицательно покачала головой и повторила несколько раз:

– Нет. Не солдат. Нет.

– Ладно, бог с ним. Как тебя зовут? – и показал пальцем на нее.

Она, видно, поняла мой вопрос, в очередной раз покраснела и сказала:

– Магда, – потом подошла к девочке, сидящей на кушетке и играющей с куклой, погладила ее по голове и сказала: – Эльзи.

Я ткнул себя пальцем в грудь и сказал:

– Сергей.

Она натянуто улыбнулась. В этот самый миг пришла хозяйка с постельным бельем и пригласила нас к столу. Ужин прошел почти в полной тишине, не считая нескольких фраз между Магдой и хозяйкой дома. Встав из-за стола, я на несколько секунд задержался у фотографии ее покойного мужа, судя по траурной ленте, висевшей на ней. Хозяйка, стоя у стола, назвала его имя и что-то добавила по-немецки. Я не понял, и она, видя это, подошла к фото и ткнула пальцем в погоны его формы. Я пожал плечами. Секунду она соображала, а потом поманила меня к лестнице. Зайдя в спальню, она подошла к шкафу, достала откуда-то из глубины мундир своего покойного мужа, и только теперь я, разглядев петлицы, понял, что тот когда-то был почтовым служащим.

– Почта? – спросил я.

Видно, она уловила что-то знакомое в слове, так как закивала головой и несколько раз сказала:

– Да. Да.

Мне больше ничего не оставалось, как сказать «Гут» и тем самым завершить наш разговор. Хозяйка ушла, и мы остались одни. Магда стала играть с дочкой, а я, сев на стул, стал прокручивать в голове пришедшую мысль, а когда они вышли, сразу подошел к шкафу. Сбросив пиджак, примерил мундир, но он оказался мне мал, зато шинель, если ее надеть прямо на рубашку, оказалась мне впору, так же как и зимняя шапка с кокардой. Пока я переодевался, Магда, молча, бросила на меня пару удивленных взглядов, но на этом все закончилось.

«А больше мне ничего и не надо. Если бы только Магда согласилась поехать. Хм. Почтовый служащий вместе с женой и дочерью едет в Берн».

Потом женщина с дочкой спустились вниз, и их какое-то время не было, а когда вернулись, Магда принялась укладывать девочку спать на кушетке, но я, подойдя к ним, жестами объяснил ей, что они обе будут спать на кровати, а мне оставят диванчик. Женщина, наверно с минуту, удивленно смотрела на меня, потом взяла дочку и перенесла ее на кровать. Когда девочка заснула, Магда в некоторой растерянности сидела на кровати, искоса бросая на меня взгляды. Пришло время рассчитываться, но как? Я приложил палец к губам, а затем поманил ее к себе, жестом показывая, чтобы она села рядом. Со смущенным и красным лицом она неловко села рядом, опустив глаза. Я достал разговорник и под ее удивленным взглядом стал составлять фразы.

– Магда. Ехать в Берн. Со мной.

Она начала говорить, но опомнилась и ограничилась короткой фразой, которую мне удалось понять, найдя нужные слова в разговорнике:

– Согласна. У меня родная сестра в Берне.

Снова перелистал разговорник и выдал следующую фразу:

– Мне нужна одежда, – после чего ткнул пальцем в фотографию.

Она недоуменно на меня посмотрела, но когда я добавил, что хочу купить, она удивленно посмотрела на меня, но тут же закивала головой, дескать, поняла.

«Надеюсь, что ты действительна поняла».

Она начала говорить, но в следующий момент оборвала сама себя и ткнула пальцем в пол: схожу, узнаю. Я согласно кивнул головой. Владелица дома оказалась практичной женщиной и без всяких вопросов назначила цену в семьдесят франков. Я отрицательно покачал головой и дал ей банкноту в пятьдесят франков. Хозяйка взяла ее, при этом не смогла сдержать довольной усмешки. Судя по всему, она явно не прогадала. Мы снова остались одни. Магда, сидя на кровати, бросила на меня пару смущенных взглядов, в ответ я встал, прикрутил лампу, а затем прилег на диванчик и демонстративно отвернулся. После чего шорохи и скрип пружин сказали мне, что она легла. Выждав десять минут, повернулся и сел, при этом невольно бросил взгляд на кровать, но что-то увидеть под пышной периной на необъятной кровати было трудно. Сняв рубашку и брюки, остался в нательном белье. Только начал снова устраиваться на диванчике, как со стороны кровати раздались шорохи, а затем послышался звук еле слышных шагов. Я приоткрыл глаза. Магда стояла передо мной, в ночной рубашке. Керосиновая лампа света давала мало, но и его хватало видеть, как ходит от волнения ее грудь.

– Сергей.

Когда прозвучало мое имя, стало понятно, что она не мимо проходила, а пришла отдать долг вежливости. Если это можно так назвать. Мой взгляд невольно остановился на низком вырезе, из которого виднелась ложбинка меж двух высоко стоящих упругих грудей. Неожиданно мне захотелось их потрогать, почувствовать их упругость. Увидев мой жадный взгляд, женщина напряглась и снова, как девочка, покраснела, но, переломив себя, слабо улыбнулась, а затем, резко опустив руки, схватила за подол ночной рубашки и резко задрала ее, желая снять. Не знаю, насколько она сознавала красоту своего тела, но задранный подол обнажил отлично сложенное, а от этого еще более соблазнительное, женское тело с бесстыдно торчащими грудями. Я вскочил, даже не зная, чего хочу, но ночная рубашка уже упала на пол, а ее руки легли на мои плечи.

Ночь, как мне вначале думалось, оказалась не длинной, а наоборот, удивительно короткой, и все благодаря пылкой страсти Магды, у которой, судя по всему, давно не было мужчины.

Посадка на поезд прошла без малейшей заминки. Я поймал на себе несколько внимательных и цепких взглядов полицейских, но никто из них так и не смог до конца поверить в то, что почтовый чиновник, идущий по перрону с женой и маленькой дочкой на руках, и есть разыскиваемый убийца. Спустя четыре с половиной часа мы прибыли в Берн. Я помог Магде устроиться в маленькой гостинице, расположенной недалеко от вокзала, оплатив трое суток, после чего отдал ей еще сто франков, за что удостоился нежного объятия и поцелуя. Мы оба помогли друг другу, оба выполнили друг перед другом обязательства, как это понимали, а теперь могли быть свободны. Выйдя из отеля, я оглянулся по сторонам и, завидев кофейню, зашел в нее.

Если у Магды ее трудности шли к концу, то у меня они только начинались. Надо было решать, что делать дальше. Впрочем, план, в общих чертах, определился у меня в голове еще по дороге. В его основе лежал визит к шпиону-двойнику – Марии Леопольдовне Закревской, адрес которой мне был известен, вот только шансы, что она будет на месте, были пятьдесят на пятьдесят. Если немецкая агентура в курсе, что мне удалось бежать, то ее уже переселили в другое место, а меня в номере ждала засада, а если нет, то у меня был шанс прояснить судьбу моих товарищей.

Я не знал, что проводник вагона являлся внештатным сотрудником немецкой разведки. Ему платили за то, чтобы он, не вмешиваясь, чисто визуально контролировал доставку груза или человека. Если что-то шло не так, он должен был сразу позвонить и сказать кодовую фразу – своего рода пароль, означающий, что операция провалена. Так он и сделал, поэтому германский резидент в Берне уже спустя час знал, что «посылка» до Берлина не доехала, после чего сам позвонил своему начальству. Не успел он сообщить о провале, как на его голову посыпались угрозы, а на его попытку оправдаться, что это не его вина, ему предложили выбор: или он найдет Богуславского за тридцать шесть часов, или по истечении этого времени пустит себе пулю в лоб.

Спустя три часа вся германская агентурная сеть была поставлена на ноги, все полицейские и швейцарские спецслужбы, состоящие на зарплате у германской разведки, получили приметы человека по фамилии Богуславский и принялись за его поиски. Все места, куда он мог прийти, начиная с номера отеля Закревской и кончая центральным вокзалом Берна, были перекрыты. Я не знал, что Магда с дочкой снова отвели от меня подозрение местной полиции, как только мы прибыли на вокзал, в Берн.

Моя атлетическая фигура и незнание языка могли выдать меня в любую секунду. При этом понимая, что играю с огнем, я все же решил не мудрить, а идти напролом – прямо в отель к Закревской. Шел к отелю, петляя в узком лабиринте улочек и старательно избегая людных мест, хотя при этом дважды заблудился, но вышел к гостинице сам, никого не спрашивая. Уже на подходе к парадной двери отеля я вдруг заметил, что внимание большинства людей, идущих по улице, обращено на кого-то, кто шел впереди меня. Чуть ускорив шаг, я догнал идущую впереди необычную парочку. Первым шел юноша-курьер в униформе, несущий корзину цветов, при этом сама корзина и ее ручка были оплетены цветными лентами, а за ним важно вышагивал щеголеватый молодой человек, в желтом пальто, белом в черную клетку шарфе и белой кепке-букле.

Только я подумал: «Куда этот расфуфыренный павлин направляется?», как курьер, а за ним «желтое пальто» свернули к двери отеля. Теперь я знал, куда они идут. Это был, похоже, очередной воздыхатель несравненной мадемуазель Мими с цветами и признанием в любви. Пристроившись рядом, я изобразил на лице веселую улыбку, при этом старательно делал вид, что мы идем вместе. Войдя в отель и зайдя в кабину лифта вслед за «павлином», я напрягся. Если меня ждут наверху, у двери лифта, то при желании просто расстреляют в две секунды. Лифт загудел, поднимая нас на третий этаж, а затем, лязгнув, в последний раз остановился.

Когда мы вышли, то молодой человек, увидев, что я иду вместе с ними, секунду соображал, а потом нахмурился. Угадать его мысли было нетрудно: конкурент. У меня тоже исчезли сомнения в том, куда идет этот франт. Мы обменялись презрительными взглядами, но конкурент, очевидно, оценив ширину моих плеч, ничего не сказал, решив ограничиться громким хмыканьем. Агент, находившийся в вестибюле отеля, увидев меня, сразу позвонил наверх, вот только с ходу он не мог понять, я один или эти двое составляют мое прикрытие. Немец, несмотря на то, что не знал русской пословицы: кашу маслом не испортишь, решил сказать, что наверх поднимается группа, а там сидящие в засаде пусть сами разбираются.

Паулина Вайс, изображавшая горничную, была на хорошем счету у резидента немецкой разведки в Берне, и не только потому, что какое-то время они были любовниками. Она имела хорошую внешность, точеную фигурку, но этим ее достоинства не ограничивались, помимо этого она умела хорошо работать головой, метко стрелять, а совести у нее было не больше, чем у отпетого рецидивиста. Стоило нам выйти из лифта и пойти по коридору, как она сразу покатила нам навстречу тележку с принадлежностями, необходимыми горничной для работы. Ей предстояло определить, являются ли сообщниками русского агента франтоватый мужчина и курьер? Если «да», то дважды стукнуть в соседний, рядом с Закревской, номер и сказать условную фразу: «Господин, вы просили разбудить!», которая означала: требуется поддержка. В этом номере находились двое боевиков, предназначенных для силового захвата противника. Для захвата меня у нее в кармане белоснежного передника лежал специальный пистолет, стреляющий капсулами со снотворным. В принципе снотворное она собирались использовать, как только русский постучится в номер Закревской, но стоило ей увидеть, что вся троица остановились у номера певицы, то решила не рисковать и вызвать поддержку. Остановившись у соседней двери, «горничная» дважды стукнула, после чего произнесла условную фразу.

Курьер только занес руку, чтобы постучать, как из соседнего номера выскочили два плечистых молодых человека с оружием в руках. Все, кто был в коридоре, на какое-то мгновение замерли, одни от испуга и неожиданности, другие – оценивая обстановку, перед тем как действовать.

Паф! Паф! Паф! Хотя на стволе моего пистолета был глушитель, звуки все равно были достаточно громкими, и я не стал ждать, когда выскочит кто-нибудь еще, а вместо этого помчался к лестнице, а по ней вниз, к выходу. Все произошло настолько неожиданно и быстро, что курьер и франт в каком-то оцепенении несколько секунд смотрели, как сползают по белоснежным стенам, оставляя за собой красные дорожки, мертвецы с простреленными головами. Потом почти одновременно заорали и кинулись бежать. Услышав их вопли, два агента германской разведки, мужчина и женщина, находившиеся в номере певицы, выскочили в коридор. Стоило им увидеть трупы своих коллег, они, в свою очередь, кинулись на крики, хотя ничего не понимали, кроме одного, что, возможно, операция провалилась.

Не успел я сбежать по лестнице, как перешел на спокойный шаг, чтобы не привлекать излишнего внимания. Я уже пересекал вестибюль, как стали слышны крики, которые мгновенно привлекли внимание служащих и гостей отеля. Воспользовавшись этим, я вышел, а затем, свернув за ближайший угол, стал кружить по улицам и проулкам города, проверяясь, нет ли за мной хвоста, как учил Пашутин. Ходил я так не менее часа, пока не решил, что за мной никто не идет следом, а затем зашел в первую попавшуюся на глаза кофейню.

– Кофе, пожалуйста, – попросил я по-немецки у подошедшей официантки.

Сидя с чашечкой дымящегося кофе, я стал смотреть сквозь стекло на улицу и думать, как мне поступить дальше. Передо мной стоял единственный и в то же время жизненно важный вопрос: ЧТО ДЕЛАТЬ?

Оставшись один, без знания языка, в чужой стране и имея на хвосте немецкую разведку, я с каждым часом терял шансы на выживание. Попытка выяснить судьбу своих товарищей провалилась, и не по моей вине. Обвинить себя в том, что ничего для их спасения не предпринял, я не мог, но Пашутин в этой еще непривычной для меня эпохе неожиданно стал для меня первым (и пока единственным) другом. Как его можно бросить на произвол судьбы? К тому же оставался еще один, пусть слабый, шанс. На подобный случай мы, с Сухоруковым, получили от полковника соответствующие инструкции, которые требовалось применить только потеряв связь с другими членами группы. Причем сам Пашутин скептически отнесся к этой инструкции, заявив, что в случае прямой угрозы надо брать руки в ноги и бежать в сторону границы, а там добираться до России. Суть ее состояла в следующем: при потере связи или контактов агент должен был с двенадцати до часа дня находиться у входа в артистическое кафе под названием «Грустный Арлекин». Ожидать встречи он должен был два дня подряд, а если никто за это время не явится, рассчитывать только на самого себя.

«Сегодня я опоздал. Значит, пойду завтра, а пока надо найти жилье на сегодняшнюю ночь и разведать обстановку возле «Арлекина»».

Глава 12

Нужное мне кафе под необычным названием «Грустный Арлекин» нашлось в двадцати минутах неспешной ходьбы от центра города, на небольшой площади – перекрестке четырех узких и извилистых улочек. Еще на подходе были слышны взрывы смеха, а стоило подойти поближе, увидел источник столь громких звуков – пестро одетую группу подвыпивших актеров, очевидно, завсегдатаев этого места. Сейчас один из них что-то громко и оживленно рассказывал, при этом подчеркивая наиболее яркие и острые моменты мимикой и жестами, что вызывало веселые выкрики и смех его слушателей. Об этом кафе Пашутин сказал так: излюбленное место художников и артистов, которые звезд с неба не хватают. Они забегают сюда выпить кофе, опрокинуть рюмочку-другую, обменяться новостями или отпраздновать какое-либо торжество. Уже проходя мимо, я увидел, как распахнулась дверь заведения и на пороге показались две слегка покачивающиеся мужские фигуры.

«Хорошо набрались», – только я так успел подумать, как вдруг один из них резко остановился, сдернул с головы шляпу и, подняв лицо к темно-серым тучам, висящим над головой, затянул какой-то заунывный монолог. Веселой компании это явно не понравилось, и они, тут было ясно и без перевода, предложили отправляться солисту ко всем чертям. Приятель, видно, более трезвый, осознав опасность, резко дернул за рукав чтеца-декламатора, который от его рывка чуть не упал и сразу заткнулся, после чего потащил его за собой от греха подальше.

«Хм. Интересно, каково здесь живется местным жителям при таких сольных выступлениях?»

Эта мысль мелькнула у меня в голове и тут же пропала, пока я шел по улице, отмечая в памяти расположение магазинов, арок и проходов между домами, при этом мысленно рисуя для себя схему, где отправной точкой стал перекресток улиц перед кафе. Через дорогу напротив «Грустного Арлекина» расположилось сразу несколько лавок, где торговали зеленью, мясом и мелкой бакалеей. На противоположной стороне маленькой площади находились магазины другого рода, рангом повыше, но в какой-то мере связанные с миром искусства. Первым от угла шел букинистический магазин, за ним антикварный, а дальше всех – ювелирный. Пройдясь по улочкам, я попытался наметить наиболее подходящие пути отхода, а также выстроить план своих действий на завтра исходя из местности, а кроме того, кое-каких предположений.

Я исходил из того, что германская разведка уже знает, что я приехал в Берн и стараюсь выйти на своих товарищей. Если Пашутина и Сухорукова взяли, то из них могут вытащить сведения о месте встречи, чтобы поставить мне новую ловушку. Так проще и надежней, чем искать наугад человека в городе.

«Приведут, скорее всего, одного. Не будут рисковать, к тому же немцы тоже просчитают ситуацию, но при этом они знают, что сила на их стороне. Значит, надо как-то уравнять силы. Вот только как? Я ведь не профи в подобных делах. Место открытое и скрытного пункта наблюдения здесь найти невозможно. Если только не купить лавку целиком, что просто нереально. Конечно, можно пригрозить хозяину оружием… Хм. Оружием… Ограбление! Вот что мне надо! Только не лавки, а ювелирного салона! Он, насколько я знаю, находится от «Арлекина» дальше всех остальных магазинов, и поэтому ставить там агента для наблюдения немцам нет смысла. Ха! Похоже, я нашел решение проблемы!»

Когда я снова вышел к ювелирному магазину, наступили сумерки. Витрина магазина была ярко освещена, а сквозь стекло видно, как продавец, льстиво улыбаясь, показывал колье супружеской паре. Второй продавец, со стороны, со скучающим видом наблюдал за ними. Неожиданно в глубине магазина шевельнулась темная фигура, которая чуть позже вышла свет. Это был охранник.

«То, что надо! Вхожу в магазин, изображаю ограбление, а затем иду на встречу. Думаю, пяти минут продавцам хватит, чтобы позвонить в участок и вызвать полицию. Хм. А если нет? Вообще-то это дело нельзя пускать на самотек… Надо самому. Над этим вопросом надо будет хорошенько подумать. Кстати, надо еще прикинуть, что у меня с оружием… и защитой. Погоди-ка! Я же видел оружейный магазин, когда искал отель. Вот куда мне надо заглянуть!»

Весь вечер, а также утро следующего дня у меня были предельно заняты подготовкой к встрече. Она была единственным шансом как-то исправить положение, а любая ошибка в моем плане могла мне стоить жизни или плена. Даже неизвестно, что хуже. Всего предугадать невозможно, но, тщательно подготовившись, можно рассчитывать на удачу, так как победы в моем положении не предвиделось. Почему? А где это видано, чтобы победители спасались бегством от противника? А так оно, скорее всего, и будет!

У меня мелькнула мысль прийти перед встречей на место и оглядеться, но подумав, решил этого не делать. К сожалению, рост и ширина плеч очень сильно выделяли меня из толпы, а значит, меня могли заметить и проследить. У меня и сомнений не было, что немцы, организовывая засаду, посадят агентов и боевиков во все более или менее скрытные места, вокруг «Арлекина».

Без десяти двенадцать я подошел к ювелирному магазину. Зайдя в магазин, повернул табличку на двери с «Открыто» на «Закрыто», после чего оглушил кулаком охранника, затем достал пистолет и загнал в дальний угол магазина покупательницу и двух продавцов.

– Где телефон?! – спросил я по-немецки у продавцов. Один из них робко указал на противоположную стену. На ней висел солидный ящик, украшенный завитушками и массивной трубкой. Взяв упирающегося продавца за плечо, я подтащил его к телефону и дважды повторил: – Ограбление! Полиция! Звони!

Все эти слова я вчера почерпнул у своего портье, который чуть с ума не сошел, пока не понял, что мне от него надо. Продавец сначала вытаращил на меня глаза, пытаясь понять, правильно ли он меня понял или нет, но когда я повторил в третий раз, при этом выразительно качнув стволом пистолета, он схватил трубку, потом стал повторять как попугай, с испугом глядя на меня:

– Полиция! Ограбление! Полиция!

Потом еще с минуту отвечал на вопросы дежурного полицейского, но стоило ему продиктовать адрес, как я вырвал из его руки трубку и бросил ее на рычаг, после чего улыбнулся ничего не понимающему продавцу и сказал:

– Гут! Шнель! Комм!

Отправив ничего не понимающего продавца в угол к остальным заложникам, я убрал пистолет в кобуру, достал часы и щелкнул крышкой. Без минуты двенадцать. Спрятав часы, я повернулся к заложникам и снова улыбнулся.

– Гут! Зер гут!

Но заложники, несмотря на мою улыбку и успокаивающие слова, не торопились расслабляться, очевидно, приняв меня за сумасшедшего. Подойдя к двери, выглянул наружу. Кругом было тихо и спокойно. Несколько минут постоял, а потом медленно пошел к месту встречи.

«С богом, Сергей Александрович!» – только я успел так подумать, как увидел фигуру Пашутина, стоявшего недалеко от входа в кафе. Лицо его было бледным и напряженным.

Стоило ему увидеть меня, как он отвел глаза и сделал вид, что не узнает. Я продолжал шагать по улице, неторопливым размеренным шагом, а сознание, тем временем, отмечало возможные очаги опасности. Вот из овощной лавки вышла молодая женщина и направилась ко мне. В одной руке у нее была открытая сумочка, в которой она что-то искала, но не было покупок, а стоило появиться из-за угла двум молодым парням, смеющимся какой-то шутке, я сразу понял, что это игра, так как им не было весело, судя по напряженным взглядам и словно приклеенным улыбкам. Где остальные? Словно отвечая на мой вопрос, из кафе вышли двое атлетически сложенных мужчин, которые довольно ненатурально попытались изобразить выпивших людей. Каждый шаг приближал меня к Пашутину, с каждым шагом росло напряжение. Время внезапно стало тягучим, а минуты тянулись и тянулись, растянутые длинными-длинными секундами.

«Где эта чертова полиция?!» – не успел я так подумать, как услышал приближающийся рев моторов. Пришла пора действовать! Вдруг неожиданно сработала моя интуиция, сыграв тревогу. Выхватив пистолет, я резко и неожиданно рванулся с места, держа курс прямо на Пашутина. Спустя секунду раздался отдаленный звук выстрела, и в то же самое мгновение у меня за спиной противно взвизгнула пуля, ударившись о брусчатку и уйдя в рикошет. Мысль о снайпере появилась и мгновенно исчезла, так как сейчас все окружающее меня пространство сместилось на мушку моего пистолета. Мишени были помечены, осталось только жать на спуск. Первая пуля досталась молодой женщине, которая только успела выхватить из сумки пистолет. Краем глаза я видел, как пуля отбросила ее к витрине лавки, слышал крик, а уже в следующее мгновение, выбросив на бегу руку, начал стрелять в сторону «смешливых молодых людей». Один из парней резко дернул головой, словно пытаясь вытряхнуть попавшую в ухо воду, и, обмякнув тряпичной куклой, повалился на мостовую. Второй агент успел еще раз выстрелить в меня и, тут же меняя позицию, отскочил в сторону. Я успел выпустить в его сторону две пули, заставив его инстинктивно пригнуться, и в этот самый момент снова кинуться в сторону, когда раздался быстро приближающийся рокот моторов. Я закричал:

– Пашутин, ходу!

В этот самый момент ударило сразу несколько выстрелов. Стреляли явно прицельно, «усатый» агент со своим напарником. Две пули больно ударили мне в спину, а одна пробила рукав пальто. Я метнулся пару раз в сторону, сбивая прицел. Снова засвистели пули, но в этот момент на перекресток с ревом выскочили две полицейские машины.

Стрельба сразу прекратилась, и я благополучно достиг намеченного мною угла здания. Замедлив бег, оглянулся. Пашутин, очевидно, решил поставить рекорд по скорости, так что почти уже настиг меня. Рассыпавшиеся полицейские кого-то начали преследовать, при этом не обратили на нас особого внимания, видно, посчитали за местных жителей, спасающихся от перестрелки. Исчезнув из поля зрения представителей власти, я перешел на быстрый шаг, и теперь горожане, идущие по своим делам, видели во мне человека, спешащего по срочному делу. Вскоре ко мне присоединился Пашутин. Какое-то время мы петляли по узким, кривым улочкам Берна, пока одна из улиц не привела нас к парку.

– Погоди, Сергей. Этот район я неплохо знаю. Тут недалеко есть небольшой отель. Если там прежний хозяин, то мы можем у него остановиться на ночь и решить, что делать дальше.

– Идем.

Я повернулся, чтобы идти, как он неожиданно воскликнул:

– Погоди-ка. Это у тебя что?!

Я только хотел повернуться, как он сказал:

– Стой так. Раз. Два. И еще третья дырка в рукаве. Это как понять? Ты у нас пуленепробиваемый, что ли?!

– А ты как думал?! – ответил я и неожиданно для себя расхохотался, все-таки напряжение давало о себе знать. Расстегнув пальто, я продемонстрировал ему немецкий нагрудник Sappenpanzer образца 1916 года. Он мог одеваться и сзади и спереди, поэтому я приобрел сразу две штуки, превратившись на короткое время в средневекового рыцаря. Пашутин оглядел его, затем пощупал и спросил:

– Где взял?

– Купил. Почти все деньги, что со мной были, отдал за этот железный наряд.

– Гм. Сколько же оно весит твое украшение?

– Скромно. Полтора пудика.

Он восхищенно покачал головой:

– Да ты с таким грузом бежал так, что не любая лошадь за тобой угонится!

– Это ты, что ли, та самая лошадь?

– Ха-ха-ха! – теперь уже развеселился Пашутин.

– Хватит смеяться. Пошли!

Подавив очередной смешок, полковник сказал:

– Извини. Это от нервов.

– Ну как ты? – спросил я его.

– Так просто и не скажешь.

По дороге мы завернули в магазинчик, купив немного колбасы, сыра и пива. Хозяин маленькой гостиницы, узнав Пашутина, тут же без лишних слов поселил нас в номер. Какое-то время, ничего не говоря, мы просто сидели и жадно пили пиво. Есть не хотелось. Вдруг полковник как-то резко откинулся на спинку стула и стал смотреть на меня, словно что-то искал только ему известное, потом тихо сказал:

– Знаешь, я ждал тебя и в то же время боялся, что ты придешь. Ты был моей последней надеждой, Сергей.

Я пожал плечами в ответ. Это лирическое начало, похоже, было следствием эйфории, когда человек, приговоренный к смерти, начинает понимать, что каким-то чудом спасся.

– Вот только одного не могу понять, зачем тебе так рисковать?! – продолжил он свой монолог. – Другой бы на твоем месте трижды подумал, перед тем как пойти… почти на смерть. Да это самое натуральное самоубийство! Я же человек, который хочет жить, ты это понимаешь?! Вот почему ты сейчас не радуешься жизни?! Ты ведь совершил подвиг, спас жизнь товарища и при этом остался живой! Вот прямо сейчас ты сидишь, пьешь пиво и ухмыляешься. Вот и все твои эмоции! А как ты стрелял! Ты хладнокровно и расчетливо расстреливал германцев, словно те изображали мишени в тире!

Я усмехнулся, видя, каким способом этот волевой и сильный человек выплескивает свой накопившийся за эти дни страх.

– Ему смешно! Именно поэтому ты мне иногда кажешься отлитым изо льда.

– Миша, к чему весь этот разговор?

– Не знаю. Просто иной раз хочется убедиться, что ты живой и нормальный человек.