Текст книги "Отличники от других… Вторая четверть"

Другой день. На именинах.

«Какой замечательный день! Сегодня никому не удастся испортить мне настроение!» – думал я, спеша в школу. Ещё бы. Машенька приехала в Ростов, и мы договорились с ней сразу после школы встретиться. Где? Ну, конечно же, в «Шоколаднице»! Она ещё много о чём мне рассказывала вчера вечером по телефону. А я, словно губка влагу, впитывал новости от любимой девушки, время от времени задавая вопросы в полголоса, стараясь не мешать домашним. Сто раз похвалил себя за то, что в своё время придумал поставить тумблер на телефонную линию, чтобы отключать параллельный телефон и не допустить прослушивание третьими лицами моих телефонных разговоров. Тумблер был моим секретным изобретением и прятался в тайном месте, раскрытие которого родственниками вызвало бы у них справедливую обиду, поскольку ущемляло их права на конфиденциальность, сохраняя мои привилегии на «прослушку». Впрочем, этими преимуществами я обычно не пользовался, считая их нечестными, пожалуй, кроме пары случаев, когда нужно было «насолить» сестре. Далеко за полночь я, шёпотом попрощавшись с подругой, наконец, вернул тумблер в исходное положение, восстановив телефонную связь во всей квартире.

Сверившись с расписанием занятий на первом этаже школы, я привычно взбежал на третий, настраиваясь на солдатскую манеру общения с «ПМ». За этой короткой аббревиатурой скрывался не только всем известный Пистолет Макарова, но и Преподаватель Математики, а также Пётр Макарович, что, в сущности, означало одно и то же: неизбежную контрольную по итогам домашнего задания и объяснение новой темы, сдобренное анекдотами из его прежней армейской жизни. Бросив «Привет!» девчонкам, стоявшим перед дверью, я зашёл в кабинет, стены которого были оборудованы портретами Ландау, Пифагора, Эйлера, Гаусса, Декарта, Ферма, Чебышева. Свободные от математиков участки стены были украшены инсталляциями, составленными из разной величины измерительных приборов: гигантских транспортиров, угольников, рейсшин и циркулей, больше похожих на щипцы для белья, применявшиеся нашими бабушками при стирке. Евгений, сосредоточенно чертивший что-то на доске, деловито кивнул мне из-за створки. Дав Валерке списать по быстрому задачку из домашнего задания, я обменялся с ним парой слов об игре «Локомотива» с «Крылышками» и занял своё место, сосредоточившись на расположении книг и тетрадей в ящике стола так, чтобы при необходимости можно было незаметно подсмотреть формулы.

– Привет, Владик! – услышал я голос Оксанки и поднял над столом руку в приветствии, продолжая возиться под столешницей.

Стройные ноги в облегающих джинсах расположились в поле моего зрения, и девушка нетерпеливо постучала по моей спине, извещая о том, что учитель уже зашёл в класс и оправданно ждёт нашего внимания. Пришлось вылезти из-под стола наверх и во внезапно наступившей абсолютной тишине принять вертикальное положение, приличествующее ученику, приветствующему своего «сэнсэя». Ничего удивительного в том, что я услышал свою фамилию и текст солдатского анекдота «…про тех, кто в бронетранспортёре…», исходящие из уст всегда улыбающегося Петра Макаровича. Лёгкий шумок, прокатившийся по притихшему классу, подбодрил преподавателя, укрепив его уверенность в собственном чувстве юмора. Что уже хорошо: добродушный ПМ не будет вредничать, проверяя наши контрольные работы. Он уже начал расписывать на доске задания, расчертив её мелом на три зоны – варианта, когда я обратил внимание на соседку. Девушка одной рукой достала тетрадь, книжку, ручку из сумки, затем попыталась убрать её в стол. Контуры правой руки едва угадывалась под наглухо застёгнутой олимпийкой.

– Оксанка, что случилось? – тревожным шёпотом поинтересовался я.

– Случайность, – коротко шепнула соседка, показав подбородком на учителя.

– Больно? – спросил я, мигом проникшись заботой и какой-то непонятной жалостью к девушке.

Она отрицательно мотнула головой, с преувеличенным вниманием рассматривая быстро генерируемые мелком ПМ формулы. Я успел заметить молнии в её глазах, когда девушка попыталась одной рукой вырвать из тетради двойной лист для контрольной работы. Я осторожно приготовил для неё листочек и положил, наклонив в противоположную сторону, как бы для левши. Оксана попробовала взять ручку в левую руку, чтобы списать условие. А мне стало не по себе от наблюдения за неудачными попытками склонившейся над столом одноклассницы выводить цифры. Волосы падали ей на глаза, вынуждая то и дело поправлять чёлку. Резко откинувшись на стуле, Чаренцева стала исподлобья мрачно наблюдать за Макаровичем, ожесточённо грызя ручку. Наверное, прожгла бы в его спине дыру, если бы тот не повернулся, видимо почувствовав нарастающую агрессию. Внимательно посмотрев на неё, он подошёл к нашему столу, наклонился, нависая, надо мной и сказал: «Проверю оба варианта. Если у кого-то из вас двоих найду ошибки – Владислав получит двойку. Чаренцевой разрешаю не писать…, а решить примеры в уме». В ответ на мой возмущённый взгляд, добавил: «Парень должен уметь не только обниматься и целоваться с девушкой, но и научиться делать невозможное для неё. Правда, Оксан?» И с полуулыбкой доброго монстра бережно погладил её по голове. Я видел, как однокласснице стоило немалых усилий не отшатнуться, чтобы избежать этой «милой» фамильярности.

Пока все переписывали в свои листочки задания, я с удвоенной скоростью решал задачи варианта Оксаны, быстро конспектируя ответы. А потом взялся за свой. Надо отдать должное: девушка тихо подсказывала метод решения, порой даже диктуя, что мне писать. Левой рукой придерживала свой листочек, чтобы мне удобнее было заносить в него ответы. Преподаватель дал лишних пять минут, забрав наши контрольные после всех остальных. Я конспектировал новую тему, а когда прозвенел звонок, задержался вместе с одноклассницей, чтобы переписать то же самое в её тетрадь. В кабинет английского языка мы с ней зашли, когда все уже расселись по местам. Так что мои галантные жесты по открыванию двери перед девушкой и отодвиганию стула, чтобы ей удобнее было занять место за столом, наверное, были обсуждены даже самыми ленивыми одноклассниками. Но мимолётная смущённая улыбка, изредка осенявшая её мрачное лицо, придавала мне уверенности, позволяя не зацикливаться на насмешливых взглядах сторонних наблюдателей. Улучшив минуту, пока преподавательница выбирала из обширной фонотеки кассеты с записями английских диалогов, я шёпотом попробовал расспросить Оксану о том, что с ней произошло. «Отстань!», с неожиданным раздражением брошенное Чаренцевой, я попытался объяснить её плохим самочувствием. Терпеливо помогая в мелочах, я постарался подальше запрятать рефлексивно возникшую обиду и думать об изучаемой теме. Правда, мысли часто сбивались на переживания за девушку, которую случай заставил испытать боль и лишил возможности полноценного движения, слава Богу, хоть не навсегда. С удивлением я обнаружил, что сейчас мой любимый английский вовсе не так важен. И даже радость от предстоящей встречи с Машей после такой долгой разлуки оказалась омрачена несчастьем, происшедшим с всегда весёлой и здоровой Оксанкой. Парадокс в том, что я стал даже немного опасаться перенаправления своих симпатий, справедливо подозревая, что это первый признак раздвоения сознания, которое профессор Воланд3333
  Герой книги Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».


[Закрыть] определял длинным словом «ши-и-зо-о-френ-и-ия».

Из размышлений меня вывел звонок с урока. Собрав в сумку вещи Чаренцевой, а потом и свои, я повесил багаж знаний обоих себе на плечо, осторожно сопровождая девушку, заботясь о том, чтобы её случайно никто не толкнул. Мы осторожно спустились по лестнице, казалось, используемой толпами учеников младших классов только лишь для того чтобы подниматься по ней нам навстречу. При этом, они прыгали через две ступеньки, размахивая своими сумками в опасной близости от травмированного плеча одноклассницы.

Кабинет истории находился на первом этаже. Историю обычно вела завуч Раиса Пантелеевна. А завуч в школе – это олицетворение дисциплины и порядка. Она осанкой и вправду напоминала стража порядка, не уступая громкостью голоса нашей географичке Дине Петровне. Её уважали и боялись практически все учащиеся, рано или поздно побывавшие в кабинете для проведения воспитательных бесед. Проходя по коридорам школы, она создавала вокруг себя зону локального спокойствия, перемирия и тишины. Неудивительно, что и сам кабинет истории, и его окрестности обладали свойством некоего алтаря, святилища дисциплины и порядка, в зоне которых табу было наложено на любые быстрые и резкие движения, крики и даже разговоры громче шёпота, не говоря уже о весёлых играх в догонялки, прятки или «в слона». Поэтому, достигнув места проведения нашего следующего урока, мы с Оксаной почувствовали, что нам вдруг заложило уши. Пятиклассники ровными шеренгами выстроились вдоль стен, а мимо них в полном молчании третьеклашки следовали в колонну по два, старательно избегая выхода на встречную сторону коридора, по которой другой класс организованным порядком и с минимальным шумом старался быстрее миновать сакральную зону. Соблюдалось здесь и незыблемое правило проветривания помещения, заключавшееся в том, что в классе может находиться лишь один дежурный, который открывает окна и дверь, а все ждут начала урока снаружи.

Чаренцева, присев на подоконник, явно наслаждалась минутой покоя.

– Оксан, у тебя перелом? – осмелился я ещё раз нарушить её мнимое уединение. – Болит рука?

– Нет, – снизошла до ответа девушка. Потом, подумав, сказала: – На второй вопрос, всё-таки – «да». Помоги достать в кармане лекарство. Мама, не подумав, сунула его как пришлось.

Левой рукой она неуклюже попыталась залезть в правый карман своих джинсов, и меня снова пронзила мысль о её беспомощности. Я помог ей, очистив от упаковки одну таблетку, протянул ей. Она благодарно кивнула и попросила помочь открыть для неё кран стоящего здесь же в коридоре фонтанчика с питьевой водой.

– Неудобно тебе? – попробовал посочувствовать я, когда девушка напилась и снова заняла место у подоконника.

– Скорее, бесит! – с чувством отозвалась она. – Никогда не думала, что так непривычно и утомительно делать простейшие действия одной рукой. Представь, даже в туалете джинсы снять и надеть – проблема.

Я представил: и вправду – проблема.

– А что врач говорит? – продолжил я, воодушевившись возможностью продолжения общения.

– Врач говорит – вывих плеча. Но подозревает вероятность трещины в кости. На гимнастике, сорвалась с верхней перекладины брусьев и ударилась о нижнюю. Точно не помню, какой именно частью тела, но услышала, как что-то хрустнуло… Боль дикая!

– Может, перекладина треснула, – предположил я.

– Смешно. А больно-то мне, – не поддержав шутку, ответила она. – Тренер испугался не меньше моего. Помчал меня в больницу на своём «Москвиче». А там сразу рентген, укол, и руку к телу – в гипсовый лубок. Полный покой, говорят, нужен. Ночью анестезия отходить стала, до утра заснуть так и не получилось. Даже пальцами пошевелить больно, и вздохнуть полной грудью не получается. Это и бесит.

– Ох, нелегко тебе досталась та тренировка! Понимаю, почему ты сегодня такая, – заключил я.

– Извини, что прикрикнула на уроке. В руке стрельнуло так, что искры из глаз посыпались, – попыталась оправдаться она.

Было неожиданно услышать извинения от одноклассницы, всегда уверенной в себе и мало заботившейся о реакции окружающих на её слова. Я осторожно тронул Оксану за плечо, почувствовав под кофтой твёрдую оболочку фиксирующей повязки. Её беспомощность и вынужденная ограниченность движений девушки генерировали у меня острое чувство жалости к ней.

– Ты скоро поправишься, Ксюш, – попробовал утешить её я.

Она с усмешкой взглянула на меня.

– Только соплей здесь не надо, Влад. Смертельные случаи от вывиха плеча науке ещё неизвестны. Пошли учить историю.

Она дождалась, пока пронзительное металлическое дребезжание звонка на урок не стихнет, обернулась на входе в класс и шепнула так, чтобы только я мог услышать:

– Спасибо! Наверное, сейчас без твоей помощи мне было бы непросто.

После уроков, проводив Чаренцеву к чёрной «Волге» с «мигалкой», я брёл домой, стараясь сосредоточиться на предстоящих событиях текущего дня. Но мысли всё равно, то и дело возвращались к однокласснице. Её нынешняя беспомощность казалась слабостью, и резко контрастировала с обычной уверенностью всегда полной сил и энтузиазма Оксанки. Моё желание пожалеть её подчас становилось почти непреодолимым. Останавливало лишь осознание того, что ей не нужна жалость, и скорее всего я со своим сочувствием попаду в её очередную ловушку-манипуляцию. Я ощущал на уровне подсознания, что теперешнее её состояние уравнивает нас с ней и даже даёт мне некоторое превосходство в общении с девушкой. Значит, в обычных условиях мне так не казалось? И это не она своей манерой держаться, а я из-за своей пожизненной неуверенности поставил с самого начала знакомства себя на ступень ниже её. Может в этом причина моего неприятия нормальных отношений с ней? Но чего мне в этом случае не хватает, чтобы заставить своё сознание принять равенство нас, как ровесников и друзей, а не прятаться за надуманные предлоги, маскируя их под уважаемые всеми понятия чести, верности и прочие высокие моральные ценности? В этот момент я испытал мерзкое чувство презрения к себе, к своим слабостям, неумению развить характер так, чтобы я сам видел стержень, ясную линию поведения для себя. Тот курс, по которому я должен вести свой кораблик по жизни, для меня пока оставался вариативным, сильно зависящим от обстоятельств. И принятие сугубо от меня зависящих решений затягивалось всепрощением своих ошибок и погружалось в болото с розовыми мечтами. Что тогда говорить о таких высоких и серьёзных понятиях, как любовь, дружба, о которых я мечтал под влиянием правильных речей красивых героев из фильмов, если даже сейчас, перед свиданием с самой лучшей девушкой, я думаю о другой? Где-то в глубине сознания зрела идея, как мне следует выйти из этой ситуации. Но мысль была настолько крамольная, настолько переворачивающая не только моё мироощущение, но и личную жизнь на непредсказуемый по продолжительности период, что я даже подумать её боялся. И бесило меня именно это ключевое понятие, от которого я до сих пор не в состоянии избавиться – «неуверенность в себе». Круг замыкался, и лишь где-то в глубине сознания теплилась надежда, что что-то ещё должно произойти, чтобы моё движение по кругу хоть чуть-чуть, но смогло превратиться в восходящую спираль.

Дома, переодевшись в совершенно новые свитер и джинсы болгарской фирмы «RILA», я почувствовал себя несколько солиднее, чем просто советский школьник. Прочие штаны, носящие это англоязычное собирательное название и замысловатые лейблы из настоящей кожи, расположенные над правыми ягодицами, нужно было покупать у неясных личностей в тени под «Берёзками» за инвалютные чеки, либо нереальное количество рублей, которые предлагалось отдать «менялам» за те же чеки. Эта же «RILA», завезённая в СССР вполне легально дядей – капитаном дальнего плавания в качестве подарка на день рождения, была для меня чем-то вроде талисмана – напоминания о другой жизни там «за бугром». Там, где кроме прочего есть пластинки музыкальных групп с известными названиями, качественные «вертушки» виниловых дисков «Grundig» и двухкассетные магнитофоны «JVC» с блестящими верньерами и мощными стерео колонками, цветные телевизоры «Sony» и «Panasonic» вполне разумных размеров и веса, и даже видеомагнитофоны, цены на которые в наших комиссионках обозначаются четырёхзначными числами. На наших сходняках с пацанами и девчонками, дискотеках и посиделках в кафе и на природе, предметом обсуждения часто оказывались эти плоды далёкой цивилизации, каким-то таинственным образом, появлявшиеся в «комках» (как кратко комиссионные магазины назывались в устной речи). И чтобы хоть как-то сгладить цивилизационный шок от прогресса, ломящегося с этими товарами через «железный занавес» в СССР, просто необходимы были такие дискуссии, многим из нас заменяющие личный опыт знакомства с мировым искусством и этой техникой. Мы обменивались записями современной музыки, и я иногда покупал для своей фонотеки блоки японских аудиокассет «TDK», записи на которые отличались качеством звука и отсутствием шипения и посторонних шумов, характерных для отечественных кассет МК-60.

В предвкушении встречи с Машей я «заготовил» несколько тем, к примеру, о новом альбоме «Флойдов» – «Стена», состоящем аж из трёх пластинок общим звучанием четыре с половиной часа. Но встреча наша как всегда оказалась полной экспромтов и не поддающейся какому-либо планированию. В «Шоколаднице» было привычно тепло, и играла негромкая музыка. Я оглядел посетителей первого этажа и, не обнаружив Машу, поднялся по лестнице на второй. Угловой диванчик, хорошо знакомый по нашей недавней встрече с Илоной, был занят… Илоной, рядом с которой сидели Маша, и ещё две девушки, которых я не знал. Их оживлённая беседа время от времени прерывалась взрывами смеха. Столик уже был сервирован чашками с дымящимся кофе, тарелками с пирожными, копчёной колбасой, нарезанным сыром, хлебом и вазой с фруктами. В графине, стоящем на приставной тумбочке, красовался букет из ярких пеонов. Слегка растерявшись, я подошёл ближе, пряча за спиной букетик маленьких чайных розочек и обдумывая свои возможные действия и слова хозяйке этих цветов и, судя по всему, «виновнице торжества».

– Девочки, познакомьтесь, это Владик! – объявила Маша, вставая и протягивая через стол ко мне руки в приглашающем жесте.

Выйти ей было затруднительно – мешали колени сидящих с обеих сторон подруг. Я подошёл к столу вплотную, взяв своими обе руки девушки, показавшиеся почему-то холодными. При этом мой букет естественно оказался у неё. Весёлая улыбка на Машином лице согревала и манила.

– Спасибо! – она понюхала розочки, затем представила своих подруг, – Юля, Илона, Аня.

– А Ромка сейчас подойдёт, – добавила Аня, сидевшая ближе к краю стола.

Её сумочка лежала на свободном, по-видимому, Ромкином месте дивана, так что мне ничего не оставалось, как сесть напротив. Между мной и Машей оказалась Юля. Её лицо с высокими скулами обрамлённое лаконичным каре чёрных волос можно было бы назвать строгим, если бы не ироничная улыбка, игравшая на тонких губах. Тёмные внимательные глаза беззастенчиво изучали меня. Она мне показалась старшей среди всех, наверное, из-за того, что говорила низким хрипловатым голосом. Левой рукой девушка поставила передо мной чашку и ловко наполнила её дымящимся кофе из высокого блестящего кофейника, придержав его негнущимися пальцами правой руки в кожаной перчатке. Подвинула ближе сахарницу и тарелку с пирожными.

– Не стесняйся, Владислав! – негромко подбодрила она меня. – Здесь все свои.

– Спасибо! – ответил я, сквозь дымок поверх чашки рассматривая Машиных подруг.

Аня, сидевшая напротив меня, оказалась самой шумной. Громко смеясь и рассказывая какую-то историю, она оживлённо жестикулировала единственной рукой, чуть не смахнув со стола чашку, которую Юлия успела поймать с завидной реакцией теннисистки. Бросив виноватый взгляд на подругу, та на минуту притихла, смущённо оглядываясь, но потом с ещё большим энтузиазмом и энергией продолжила свой рассказ. Высокий кучерявый темноволосый парень в короткой кожаной куртке подкрался сзади и ладонями закрыл девушке глаза, не давая ей повернуть голову. Безуспешно одной рукой пытаясь отбиться, Аня быстро сдалась, о чём громко известила всех, включая улыбающегося молодого человека, и резко встала, в следующее мгновение, буквально утонув в его объятиях. Девушка, обернувшись, трогательно смотрела ему в лицо, и глаза обоих лучились счастьем. У меня внутри росло щемящее чувство одновременно и жалости к Ане, (хоть она и ни разу не дала повода подумать о ней, как об инвалиде) и неуёмной радости за обоих ребят. Я с улыбкой посмотрел на Машу. Она тоже следила за ними и улыбалась. Создавалось впечатление, что Аня – центр этого праздника. Даже сдержанная Илона, и та растопила свою дежурную маску снежной королевы в неуверенной улыбке.

– Владислав, – представился я, улучшив минуту, и протянул Роману руку через стол.

– Очень приятно! Я – Роман.

Молодой человек крепко пожал мою ладонь. Чувствовалась его спортивная подготовка. «Должно быть, тяжёлая атлетика или бокс», – мелькнула мысль.

– Юля, а можно Вас попросить поменяться со мной местами, – решил использовать я всеобщую паузу, в надежде добраться, наконец, до своей подруги. Мне тоже неудержимо захотелось её обнять, прижать к себе, радоваться вместе с ней встрече, как эти ребята.

– Конечно! – с энтузиазмом откликнулась она, поправляя куртку на плече и поднимаясь. – Сердца любящих людей должны биться ближе друг к другу.

Мы с Машей крепко обнялись, на минуту забыв об окружающих. Как мне хотелось сейчас же оказаться вместе с ней вдали от посторонних глаз, чтобы никто не мешал нам наслаждаться друг другом. Я попробовал в двух словах прошептать ей на ушко это своё желание, зарывшись в её волосы, чтобы никто не заметил. «Попозже», – еле услышал я её шепот в ответ, и мы, всё ещё обнимаясь, уселись рядом на мягком кожаном диване.

– Маш. Теперь ты ухаживай за своим кавалером, – сказала Юля, ставя перед нами кофейник. – А то он ещё робеет. Не освоился в нашей компании.

– Спасибо! Давайте лучше я, – осторожно взяв у неё из руки тяжёлый блестящий сосуд и разливая ещё горячий напиток в каждую из чашек на столе, чтобы всем хватило кофе.

– Если ещё раз кто-то намекнёт мне на возраст, пускай не обижается! – сказала Юля, ни к кому не обращаясь, но я сразу понял, что этот камушек адресован в мой огород.

Едва открыв рот, чтобы пробормотать извинения, я почувствовал, что Маша закрыла мне губы ладошкой.

– Молчи! – прошептала она прямо мне в ухо. – Юльке сегодня восемнадцать исполнилось. Немного стесняется среди нас самой взрослой себя чувствовать. Твоё «Вы» её очень коробит.

Я жестом показал, что всё понял, и выдал вслух немножко наивный экспромт-«поздравлялку» в стиле Винни-Пуха, заодно извинившись, что без подарка. По улыбкам именинницы и её подруги Ани догадался, что на меня больше не сердятся. Неожиданно мне стало легко, а губы сами растянулись в улыбке. Илона, глядя на меня, тоже улыбнулась, чего я от неё меньше всего ожидал, и продекламировала поздравление в форме четверостишья, забавно сместив ударение в словах и лишив мягкости согласные.

– А теперь – сюрприз для нашей именинницы! – продекламировала Аня, театрально взмахнув рукой над столом.

В этот момент материализовавшаяся, по традиции из ниоткуда, официантка водрузила в центр стола блюдо с большим красивым бисквитным тортом с целой лужайкой разноцветных кремовых цветов и шоколадной надписью «С Днём рождения, Юля!». Моя соседка опешила, оглядывая присутствующих.

– Девчонки, мальчишки, вы что?! Такую красоту придумали! Даже жалко есть. Настоящий именинный… – растерянно бормотала она, чисто по-женски прикрывая рот рукой. – Спасибо вам большое!

Оживлённые разговоры и звяканье ложек, исходящие от нашего стола, стали значительно лучше слышны немногочисленным посетителям «Шоколадницы». Насытившись большим сектором тортика с щедрым выводком кремовых грибочков со шляпками из печенья, я терпеливо ждал, когда Маша подаст знак нашим дальнейшим действиям. Но знак подала сама именинница. Заметив, что все уже поели, Юля громко постучала ложечкой по пустому графину из-под сока, привлекая всеобщее внимание.

– Девчонки и мальчишки, предлагаю продолжить праздник у меня дома! Музыку послушаем, потанцуем, пообщаемся, – с энтузиазмом предложила она. – А ещё познакомлю вас с моими первыми попытками написать репортаж для студенческой газеты.

– Ура! Праздник продолжается! – воскликнула Аня, переглянувшись с Ромкой, который, казалось, будет согласен со всем, чего захочет его девушка.

– С удоволствием, Юлка! – подняв руку, произнесла Илона. – Очен люблю слушат музыку с хорошими друзьями.

– Отлично! – радостно отозвалась Юлия.

Я посмотрел на Машу, ожидая её реакции. Та поймала взгляд именинницы.

– Поняла, Маш! Вы с Владом давно не виделись. Я вас надолго не задержу. Ну, хоть на часок-два останьтесь! К тому же, в моей квартире есть уголки, где можно уединиться, при желании, – попросила именинница, задорно подмигнув нам.

– Принято, Юлька, – отозвалась Морозова, глазами ища моей поддержки.

Я почувствовал, что краснею, и энергично закивал головой, соглашаясь.

– Спасибо! Я – как она, – неуклюже пояснил я свои движения головой.

Мне и в правду хотелось сегодня во всём соглашаться с подругой. Я видел, как ей хочется ещё пообщаться с друзьями, которых давно не видела. А вдвоём мы с ней ещё успеем побыть.

Весёлой гурьбой, вывалившись из кафе, мы двинулись в сторону Проспекта. Трамвай одиннадцатого маршрута был полон людей, спешащих по своим делам. Я помнил, какие негативные воспоминания у Маши вызывает этот вид транспорта, и старался оградить её от излишнего давления пассажиров и случайного неловкого движения при слишком резкой раскачке вагона, который вёл себя так, словно забыл, что едет по параллельным рельсам. Едва освободилось место, я настоял, чтобы она села, а сам нависал над ней, изображая некое воплощение защиты. Краем глаза наблюдал, что Роман с Аней проделывает то же самое. Он обнял и бережно прижимал девушку к себе, образовав вокруг неё своим тренированным телом капсулу безопасности. Невысокая Аня заглядывала ему в глаза, запрокинув голову и трогательно поправляя другу здоровой рукой непокорный чуб. Она что-то говорила ему, явно сожалея, что не может в тесноте трамвая подкрепить свои слова привычными жестами. Я заметил, что и другие пассажиры с добрыми улыбками наблюдали за парой. Юлию с Илоной я увидел лишь, когда вагон, освободившись от значительной части пассажиров в конце проспекта Октября, начал резво подниматься по дамбе через небольшое водохранилище, гордо именуемое Ростовским морем. Девушки, как ни в чём не бывало, помахали нам рукой, и возобновили оживлённую беседу. А когда ближе к нам освободилась пара мест, присоединились к нашей компании. Немолодая женщина-водитель что-то сказала в микрофон, когда мы покидали электрический ковчег на конечной остановке, а может просто объявила, что вагон идёт в парк. Нужная нам девятиэтажка была затеряна среди холмов из вынутого из котлованов грунта, заборов, кранов и строящихся домов. Мы пробирались в сумраке вечера по тропинке между строительными ограждениями, пока наконец не вышли к просторному заасфальтированному двору с качелями, песочницей и даже щитом с баскетбольной корзиной. Редкие молодые деревца обозначали расположение двенадцати новеньких покрашенных скамеек, расположенных у подъездов дома. Мы с Машей, чуть отстав от группы, наблюдали, с каким вниманием Роман оберегал Аню от малейших неудобств: поддерживал её при переходе луж по скользким доскам, помогал забираться на ступени и открывал перед ней тугие двери подъезда, ни разу не позволив без умолку болтающей и оживлённо жестикулирующей девушке почувствовать себя неловко. В новом, пахнущем лаком лифте, в своих куртках и пальто мы едва поместились, зато согрелись и почувствовали сплочённость нашей маленькой компании.

– Вот здесь я и живу, – объявила Юлия, жестом приглашая всех в небольшую чистую однокомнатную квартиру с лаконичным набором мебели и уютными шторами на окнах.

– Здорово! Это твоя квартира? – воскликнула Илона, оглядываясь вокруг.

– Ну, да. Ты здесь ещё не была, а вот Маша с Аней уже всё знают. Девчонки, располагайте своих ребят, не стесняйтесь, а мы пойдём, поколдуем на кухне. Да, Илонка?

– Конечно, Юлка! – откликнулась девушка, благодарно взглянув на меня, когда я помог ей в узком коридоре освободиться от пальто.

Ромка, сняв куртку с Ани, повёл её в ванную комнату, чтобы помочь вымыть руки. Затем они без церемоний заняли глубокое мягкое кресло, с видимым удовольствием разместившись в нём вдвоём. Вернее Аня уютно завернулась в Ромкины руки, устроившись у него на коленях. В нашем с Машей распоряжении оказался целый диван, усевшись на который, девушка с наслаждением вытянула ноги на подушках. Я сел рядом, изобразив собой нечто вроде ортопедической спинки. Маша улыбалась. После суетливого дня мы, наконец, смогли почувствовать себя вдвоём, наслаждаясь минутами тишины и покоя. «Соседи» нам совсем не мешали, тихо воркуя в своём коконе безопасности и не обращая внимания на то, что происходит за его пределами.

– Как ты доехала, Машенька? – тихо спросил я, почувствовав немного забытый аромат её парфюма.

– Хорошо! Папа отлично вёл машину, а я, когда всё ему рассказала о своих приключениях, перебралась на заднее сиденье и спала половину дороги.

– Он за тобой на машине приезжал?

– Да, как и обещал.

– Это же, сколько он за рулём провёл? Часов двадцать, наверное?

– Наверное. Он у меня, как дальнобойщик может долго ехать. Мы лишь дважды остановки делали перекусить в Ворошиловграде и в Донецке.

– А как твоя нога? Ты сегодня столько ходила. И вчера целый день. Тяжело?

– Я сама удивляюсь. Тяжести, боли не чувствую. Гудят мышцы, но это обычное дело. Перед тем, как меня выписать, доктор Корженко полдня меня гонял на тренажёрах и беговой дорожке, пока не убедился, что я не хромаю, и ногу ничто не натирает.

– Я так рад, что твоя поездка оказалась полезной, Машка! – прошептал я, поглаживая её ногу через джинсовую ткань.

– Да, мне все эти дни не хватало твоих рук и твоего массажа, – улыбнулась девушка, потягиваясь, как кошка.

Из кухни пахнуло пряными ароматами и кофе. На минутку заглянула Юлия, проверить, чего это мы притихли, когда в комнате имеются хорошая коллекция пластинок, акустическая система, телевизор и прочие блага цивилизации. Но увидев нас, притаившихся по углам, смущённо улыбнулась и скрылась за дверью. Правда вскоре мы окончательно взбодрились, поскольку источники ароматов кофе, мандаринов, шоколадных конфет и бутербродов с копчёной колбасой и сыром стараниями Илоны и Юлии заполнили весь столик в комнате. Хозяйка квартиры несколькими прикосновениями к чёрной, таинственно засветившейся зелёными цифрами, панели «Эстонии-001»3434
  Выпускавшийся в СССР проигрыватель грампластинок класса Hi-Fi.


[Закрыть] наполнила наше общество качественно зазвучавшей музыкой. Я редко попадал к кому-нибудь в гости, ещё реже это совпадало с чьим-либо днём рождения. К тому же, у меня получалось быть «душой компании» не лучше, чем у скрипача играть на барабане. Но этот вечер и наша нынешняя компания мне нравились именно тем, что можно было оставаться самим собой, и никто не был против этого, не требовал рассказывать анекдоты, как на вечеринках одноклассников, или играть в какие-нибудь коллективные игры, надоевшие ещё со времен пионерских лагерей. Мне даже самому захотелось рассказать о своем недавнем путешествии по Украине, и меня слушали, вполне искренне интересуясь подробностями и деталями. Правда, я намеренно смешал факты и последовательность описания городов в поездке, чтобы Маше не было скучно выслушивать одно и то же несколько раз. Илона, дождавшись своей очереди, неторопливо рассказала о своём путешествии на родину, а потом похвасталась новым паспортом с дополнительными страничками, на которых все данные о его владелице были продублированы на литовском языке. Я даже повертел диковинный документ в руках, рассматривая поближе. Маша подробно расспрашивала Юлию об учёбе в Университете и сама немного рассказала о своих впечатлениях от увиденного в институте, где учится её брат. А потом именинница громко, но с некоторым смущением прочитала свою первую статью, опубликованную в университетской газете. Коротенькое эссе о родном городе. Но я бы никогда не смог так красиво и так лаконично выразить свои впечатления, свою любовь к Ростову – лучше которого места я не знаю! Незаметно к нашей беседе добавился ритм, и Pink Floyd привлёк всеобщее внимание концертным качеством композиции «The Wall». Танцевать под эту музыку невозможно, но никто из нашей компании не был против, чтобы дослушать первую часть альбома до конца. Аня, разобравшись с пластинками на полке, извлекла из яркого глянцевого конверта диск «Arabesque» и, со всей возможной осторожностью установив его на проигрыватель, открыла танцевальный сезон, вытянув Ромку на средину комнаты и начав вместе с ним зажигательный фокстрот. Невольные улыбки появились у нас на лицах, пока мы наблюдали за грациозными движениями девушки, с лихвой управлявшейся одной рукой со всеми требуемыми для этого танца движениями, во многом благодаря ловкости своего партнёра. К сожалению, Маша не согласилась выйти танцевать, тихо объяснив мне на ухо, что не очень ещё владеет новым протезом и должна проявлять осторожность, избегая резких движений. Зато, она буквально вытолкнула меня в середину нашей импровизированной сцены прямо в руки Юлии, динамично вовлекшей меня в зажигательный танец. С задорной улыбкой, именинница успевала ловко поправлять мои неуклюжие движения, плохо скопированные из кинофильма «Танцор диско». А я, взявшись с ней за руки, самоотверженно прыгал, размахивая ногами в опасной близости от вжавшегося в угол журнального столика с угощениями. Вряд ли в тот момент я контролировал выражение своего лица, но в середине композиции «The Zoo» почувствовал усталость в мышцах… щёк и губ, всё это время растянутых в улыбке. Машка веселилась по-своему. Взяв на себя роль диск-жокея, она шустро меняла дорожки и грампластинки, жонглируя нашим ритмом и настроением, совсем как тогда, в кабинете дедушки, когда мы были только с ней вдвоём. В её взглядах, которые я иногда ловил на себе, не почувствовал ни капельки укоризны или ревности от того, что увлечённо танцую с другими девчонками. Мне даже показалось, что она намеренно «вдруг» поставила танго в исполнении Эдит Пиаф, чтобы посмотреть, насколько я сумею сблизиться с Юлией в особенные моменты этого танца. Я же, чувствуя в своих объятиях гибкое сильное тело танцующей девушки, заботился о том, чтобы не наступить своими ботинками на её изящные туфельки и в то же время не потерять равновесие. Впрочем, о последнем заботилась сама виновница торжества, легко удерживая меня в соответствующих моменту положениях, от чего я в какой-то момент почувствовал себя второклассником на уроке ритмики. Когда умолк голос французской певицы, я задержал руки партнёрши в своих. Искреннее удовольствие на её разгорячённом лице стало наградой за мои старания быть галантным. Я вдруг понял, что жёсткая перчатка протеза её правой кисти ничего не чувствует, и осторожно сжал ей запястье левой рукой, поймав в ответ благодарный взгляд именинницы.