Текст книги "Отличники от других… Вторая четверть"

– Нам в школе завуч посоветовала вообще сидеть дома. Все притихшие в классе были. Да и мне страшновато стало, – поделился я утренними впечатлениями.

– Ты не один такой, – улыбнулась девушка. – Неизвестность людей всегда пугает. Так уж устроен человек. Но есть у нас лекарство от такого страха, оружие, можно сказать. Ты о нём уже упоминал.

– …знание? – не сразу сориентировался я с ответом.

– Верно! И наша задача сейчас – получать эти самые разнообразные знания, научиться их использовать, чтобы анализировать и объяснять всё то, что происходит в нашей жизни, вокруг нас и вдали от нас.

– Читать газеты, смотреть телевизор, слушать радио…

– И, прежде всего, тщательно усваивать школьную программу. – Подхватила Маша с воодушевлением. – Что-то мне подсказывает, что больше всего в жизни нам с тобой пригодятся именно академические знания, полученные в школе и в институте. Газеты и телевизор полезны, конечно, чтобы расширить кругозор, определиться со своей линией поведения в обществе. Но политика и идеология в отличие от законов Природы – вещи не постоянные. Ставлю свой велосипед против той твоей синей машинки, что уже через пару недель мы будем читать в газетах о заменах чиновников в Правительстве и новых правилах и законах, касающихся непосредственно нашей жизни.

– Откуда ты знаешь, Маш? – усомнился я, сбитый с толку уверенным тоном подруги.

– Опыт. – Многозначительно подняв указательный пальчик, ответила она. – Не мой, конечно. Мы с папой и Мишкой часто обсуждали такие темы. И приходили к выводам, которыми я сейчас с тобой делюсь. Хочешь – верь, хочешь – проверяй, а я всё чаще нахожу им подтверждение.

– Я верю тебе, Маш, – искренне сказал я, почувствовав, что именно это сейчас для меня наиболее важно.

– Ну, тогда, займёмся делом? Кто обещал мне помочь разобраться с физикой?

Девушка решительно встала и, легонько спихнув меня с кровати, усадила на вертящуюся табуретку у стола. Сама, достав учебник и тетради, удобно расположилась рядом на стуле.

Спустя полчаса деликатный стук в дверь прервал наше погружение в изучение незыблемых законов Природы.

– Дети, можно вам немножко помешать? – шёпотом спросила Анна Петровна, заглянув в наш с Машей научный мирок.

– О, мам, ты ещё не уехала? – отозвалась девушка. – Заходи.

– Владислав, хотела узнать, как твой глаз? Тренируешь? Не забываешь?

Я заверил, что добросовестно ежедневно продолжаю тренировку с включением в работу слабого глаза.

– Закапываю в правый атропин каждый день, даже во время своей поездки на каникулах, – подтвердил я, не припомнив ни одного дня, когда бы забыл о данном Маше обещании.

– Хорошо, тогда попрошу тебя снять очки и прочитать абзац из этого учебника, – сказала Анна Петровна, внимательно глядя, как я отчаянно щурясь, пытаюсь сфокусировать тут же расплывшиеся строчки.

Она быстро проверила мои глаза, заставив несколько раз посмотреть в окно, и затем на близко расположенный кактус на подоконнике.

Когда возвращала мне очки, показалось, что она чем-то обеспокоена.

– Владислав, было бы очень хорошо, если бы ты согласился проехать сейчас со мной в больницу сделать кое-какие исследования на приборах, – предложила она. – Маша, конечно, тоже может поехать.

– А что, у меня что-то не в порядке? – насторожился я.

– Думаю, всё в порядке, как и должно, быть. Но нужно понять, надо ли продолжать начатое лечение, или следует что-то в нём изменить.

Я растерянно оглянулся на подругу.

– Хорошо, мам, мы с Владькой поедем. Это очень полезное дело. Ты – не против? – тут же отозвалась она, снова посмотрев на меня своими большими зелёными глазами так, что я не решился возразить, даже если бы имел такое желание.

Сидя на заднем сидении раскачивающейся «Волги», я отгонял от себя тревожные мысли о том, что вдруг что-то пошло не так с этим лечением. И лишь присутствие Маши рядом успокаивало и помогало не поддаться странной панике, родившейся когда-то в детстве, и до сих пор охватывающей меня перед визитом к врачу. Девушка, заметив это, задорно взъерошила мне волосы пальцами, стараясь ободрить, и я поверил, что всё будет в конце концов хорошо.

Несмотря на очевидную занятость, в мединституте Анна Петровна смогла уделить мне минут пятнадцать. Правда, сегодня непосредственно исследованиями меня на разных электронно-оптических аппаратах занимался молодой доктор-аспирант. Высокий кучерявый парень с восточными глазами и нашивкой Ассур Фаттах на кармане белоснежного халата долго светил ярким фонариком офтальмоскопа мне в глаза, тщательно рассматривая глазное дно и сетчатку, пока я окончательно не перестал различать предметы вокруг, как будто долго смотрел на Солнце или сварку. Слышал лишь непрерывный поток мягко произносимых арабских и латинских слов. (Позже, Маша сказала, что он записывал свои наблюдения на диктофон.) Я потерял надежду что-нибудь понять и сосредоточился на прикосновениях подруги, ласково, но крепко держащей мою ладонь. О том, что врач обращается ко мне, я понял по её настойчивым пожатиям. Громкость, скорость и тон речи доктора не изменились, но теперь я поймал себя на мысли, что понимаю, о чём он говорит. Он предложил перейти в другой кабинет, где установлен какой-то дефектоскоп, подключённый к компьютеру, чтобы сделать на нём измерения. Правильного названия прибора я не запомнил и подозреваю, что он специально произнёс его на арабском языке. Пришлось воспользоваться услугами Маши в качестве поводыря, потому что я каждым глазом видел мир, словно сквозь светящуюся человеческую почку, яркость свечения которой усиливалась с каждым морганием, затмевая смутные силуэты дверей и коридоров, едва проявляющиеся, если долго не зажмуриваться. Меня усадили за стол и упёрли лбом в кожаный обод чем-то, напоминающий бленду перископа. На двух экранчиках появились цветные размытые изображения разных мультяшных существ. Сюрпризом для меня было, что при некоторых усилиях, как будто присматриваюсь к очень далекому или близкому предмету, я могу на какую-то долю секунды увидеть изображения чёткими. Правда, эти усилия оказались настолько непривычными для глаз, что я не смог ни разу удержать их в резкости более секунды, хоть доктор и просил меня об этом, чтобы зафиксировать какие-то параметры. Щёлкая клавишами с противоположной стороны стола, он вызывал в прицеле перископа цифры и буквы, всё уменьшающиеся в размерах, пока я не переставал их различать, потом следил за движущимися красными точками на фоне, напоминающем контрастную шахматную доску. Хоть я и не мог видеть подругу из-за непрозрачной окантовки окуляров, но чувствовал, что она сидит рядом, с интересом наблюдая за процессом. Итогом исследований стала распечатка на голубой, перфорированной по краям миллиметровую бумаге, которую Ассур Фаттах принёс из другой комнаты.

Анна Петровна вышла с нами в вестибюль, провожая.

– Владислав, мы с доктором Фаттахом проведем консилиум и напишем рекомендации по твоему дальнейшему лечению. Я тогда через Машу передам тебе их. А, в общем, состояние твоего глаза стало лучше. Осложнений нет, так что беспокоиться не о чем. Очки тебе я закажу другие, а эти использовать можно будет для тренировок дома. Спасибо, что согласился приехать сегодня!

– Не за что, – ответил я, с удовольствием отмечая, что начинаю различать лица окружающих людей и… что сделал приятное маме подруги.

– Хорошо, мам, – вставила девушка, поглядывая на меня с улыбкой. – Ну, мы пошли?

– Давайте, дети, но только сразу – домой. В ближайшие несколько дней не нужно по городу без дела ходить. – Напутствовала нас Анна Петровна.

Дома у Маши мы ещё несколько часов грызли гранит науки физики, пока она не взмолилась о пощаде.

– Я уже отключаюсь, Влад. Это всё очень занимательно, и я много чего сегодня поняла, благодаря тебе!

– Это не я, а учебник, – поспешил поправить я её.

– Нет. Учебник я читала не один раз, а понять смогла только сейчас, когда ты своими примерами всё доступно объяснил, – сказала она. – Хочешь кофе?

– С удовольствием, – кивнул я, вставая из-за стола.

Мы спустились на кухню, и пока подруга колдовала с кофемолкой и туркой, наполняя помещение бодрящими запахами, я позвонил домой и предупредил бабушку, что задержался у Маши и скоро поеду домой, если транспорт будет ходить. Кофе в исполнении хозяйки оказался замечательным! Изобилие бутербродов с колбасой и с сыром, печенье оказались очень кстати, заменив обед. Девушка пощёлкала каналы телевизора, но симфонический оркестр продолжал играть что-то грустно-торжественное, а бегущая строка предлагала экстренный выпуск «Новостей» в 18—00.

Уютный дедушкин кабинет, свет зелёной лампы на дубовом столе, множество книг на стеллажах создавали для нас какую-то особую атмосферу комфорта, единения наших душ. Старый рояль, повинуясь ловким Машиным пальцам, звучал серенадой Шуберта, а я тихонько стоял рядом и буквально вбирал в себя музыку, боясь пропустить хоть нотку, чтобы не нарушить гармонию и оттянуть окончание этого мгновения.

Дома после ужина, во время которого между папой и мамой разразилась жаркая дискуссия, суть которой сводилась к попыткам ответа на вопрос, родившийся сегодня с утра не только в моей голове, я закрылся в своей комнате и вытащил из-под кровати газету «Правда». На обширном развороте официального периодического издания Центрального Комитета КПСС расположились части часов с кукушкой, которые я планировал завтра завезти однокласснице. Существовала одна проблема: часы в настоящий момент занимали почти всю площадь газеты. Экспозиция аккуратно отмытых и смазанных шестерёнок, винтиков, гаечек, причудливой формы бронзовых боковин механизма с витиеватой гравировкой «William Gabous», металлической кукушки, раскрашенной под щегла и прикреплённой к вершине подвижного металлического параллелограмма, была окантована полутораметровой цепочкой с двумя чугунными гирьками на концах. Деревянный домик кукушки, тщательно очищенный от следов жизнедеятельности многих поколений мух и тараканов, мне предстояло успеть начинить всеми этими запчастями сегодня, не забыв ни одной. Разбирая механизм, я изучил его незамысловатое устройство, обеспечивавшее точную работу в течение десятилетий. Воссоздать изначально задуманный Вильямом Габю прибор отсчёта точного времени мне мешала гайка со стёртой резьбой диаметром 1,5 мм. Открутившись, она ослабила крепление бронзовых половинок корпуса, в которых вращались тонкие оси шестеренок. Пластинки разошлись, и одно из зубчатых колёсиков выпало из своего гнезда, заклинив механизм. Кто-то смекалистый пробовал «заставить» часы идти, во что бы то ни стало, пробуя тянуть одну из гирек вниз, чем согнул бронзовую ось-иголочку пострадавшей шестерни. Мне удалось пинцетом вернуть оси первоначальную форму, не сломав (иначе бы точно всё это антикварное сокровище отправилось в утиль). Но где взять уникальную гаечку?

С детства я любил разбираться в различных устройствах и механизмах, попадавшихся мне в руки. Иногда эти «разборки» оказывались фатальными для механизмов, и целые залежи разнокалиберных деталей часов, курвиметров, пишущих и даже швейных машинок хранились в моей фотолаборатории в больших и маленьких консервных баночках, обувных коробках и ярко расписанных, словно открытки, жестянках из-под конфет и печенья. Среди моих непознанных ещё «сокровищ» в углу кладовки ютился шестикилограммовый разбитый радиоприемник «Philips», который кто-то выбросил, наводя порядок в своем гараже. То, что прибор пережил войну, я понял по маркированным реостатам и конденсаторам, на которых рядом с логотипами немецкой фирмы я с удивлением обнаруживал имперских орлов, увенчанных маленькими свастиками. Но даже на этом уникальном аппарате нужного размера гаечки не применялись. Расстроенный, что так и не смогу обрадовать одноклассницу отремонтированными ходиками, я в отчаянии открутил корпус моего телефонного аппарата, и обнаружил, что индукционная катушка, заведовавшая движением металлического бойка между двумя чашами колокольчиков, воспроизводящими такой красивый серебряный звон, крепится к увесистому основанию четырьмя никелированными гайками нужного мне калибра. Стоит ли говорить, с какой радостью я упростил конструкцию телефона-донора и собрал Оксане её часы. Чтобы проверить точность хода, я повесил тикающий домик на гвоздь в стене, временно сняв с него картину с Запорожскими казаками, пишущими письмо турецкому султану, и поднял одну из гирек на всю длину цепочки. Едва мне удалось задремать с чувством выполненного долга под непривычно размеренное тиканье смазанного механизма, внезапный кашляющий звук со стены пробудил меня из забытья. Я немного подрегулировал резонатор, чтобы слова «ку-ку» звучали хоть немного более разборчиво, и снова заснул. Глубокой ночью вставать не хотелось, поэтому я просто сквозь сон считал громкие возгласы механической птички, каждый раз, с удовольствием сознавая, что можно поспать ещё часа четыре, … три, …два,… ну ещё часик. Блин! Нет! Часы с кукушкой – это всё-таки не самое любимое моё устройство, даже если они отстают от московского времени всего на пять минут за ночь.

Маша. Школа и спорт

Рубен Ашотович вошёл в класс своей энергичной походкой и от середины доски точным броском метнул классный журнал на середину учительского стола.

– Доброе утро, ребята и девчата! – Поприветствовал он учеников. – Сегодня пишем самостоятельную работу по итогам…

Многозначительная пауза заставила всех обратить внимание на преподавателя. В классе наступила необычная для урока математики тишина.

– … ваших домашних заданий, выполненных на каникулах. Поднимите руки, у кого не получилось решить какие-нибудь задачи?

Петя Селезнёв, испуганно покрутив рыжей шевелюрой, закрыл Маше часть доски поднятой рукой. Морозова тоже протянула руку к потолку, сделав движение ладонью, как если бы вкручивала лампочку.

– Так, хорошо! Ещё кто честный у нас? Ага, Кудрявцев. Спасибо! Почему-то я не удивлён. Селина Настя. Не было времени, да? – продолжал преподаватель. – Всё? У остальных всё получилось? Тогда вот вам вариант задач, в точности повторяющий домашнюю работу. А для поднявших руки – вариант с задачками как в контрольной, что была перед каникулами. Вы их все знаете, так что решить не составит труда.

По классу разнёсся тихий шёпот, переходящий в шелест тетрадей. Армина шёпотом спросила соседку:

– Вай, Маша, пачэму не сказала, что в задачке не получилось? До урока, быстро бы сделали её с тобой.

– Тс-с-с! – приложила к губам пальчик Мария. – Я их даже не открывала. Занята была….

– Понимаю! А математика…?

– Рубен Ашотович, надеюсь, простит.

Справившись с заданием, Маша задумалась. Сегодня после школы предстояла ещё тренировка в бассейне. Она продолжала заниматься в группе Елены Борисовны, стараясь успевать сделать все прочие дела, чтобы не пропускать плавание. Девчонки, становясь настоящей командой, сдружились и находили разные поводы и места, чтобы встречаться и общаться не только во время тренировок. Но больше всего мысли занимала таинственная почтовая квитанция, вынутая утром из ящика. Она предлагала на почтамте получить какую-то бандероль в отделе международных отправлений. В квитанции не значился ни отправитель, ни место, откуда получена посылка. Только непонятный росчерк, означающий что угодно от веса до росписи сотрудника. Фантазия разыгрывалась, предлагая множество вариантов, как содержимого, так и корреспондентов. Письма, а тем более, почтовые бандероли и посылки в Советском Союзе вызывали почти детское ощущение чуда, когда их вложение открывалось, читалось или просматривалось. А после, появлялось приятное послевкусие переживаний открываемой тобой первым тайны почтового ящика, пакета или конверта. Маша, в очередной раз внимательно рассмотрев, бережно сложила квитанцию и убрала в кошелёк.

Дребезжание звонка с урока мгновенно потонуло в гвалте и топоте школьников. Математик с улыбкой наблюдал, как его подопечные, слово застоявшиеся кони на старте скачек, спешили покинуть опостылевшее помещение и выскочить на просторы школьных коридоров, чтобы пролетев их наперегонки, успеть в числе первых завладеть мячом в спортзале и хоть немного до начала физкультуры поиграть в волейбол. Маша с Арминой благоразумно пропустили охваченных стадным инстинктом одноклассников, и последними вышли из класса, сдав свои листочки с контрольными заданиями Рубену Ашотовичу.

– Маша, слушай! Сегодня зачёт по физкультуре Алевтина будет принимать. Эстафета, прыжки и канат. А оценки в четверть пойдут. Я волнуюсь немножко, – проговорила армянка, оборачиваясь и жалобно заглядывая в глаза подруге. – А ты?

– Не думала об этом. Наверное, тоже… – задумчиво ответила Мария.

– А как ты будешь прыжки сдавать? Твой протез не сломается? – Продолжала беспокоиться соседка по парте.

– Думаю, нет. Надо попробовать, – ровным голосом проговорила девушка, стараясь обойти сбавившую скорость Армину.

– Попробовать сломать, да? – уточнила та.

– Нет, прыгать. – Наконец сосредоточив внимание на подруге, ответила Морозова. – Я ещё ни разу не прыгала после травмы, понимаешь?

– Так может и не надо? У тебя же освобождение от физ-ры.

– Не знаю! Разумно, конечно, воспользоваться освобождением, из опасений повредить ноге или сломать недешёвый протез. Но, знаешь что? Тогда я так и не узнаю, могу ли делать то, что для остальных, таких как ты, например, привычно и просто! Не смогу быть уверенной в себе.

Армина суетливо сняла очки и принялась их протирать, бросая недоумённые взгляды на подругу. Видно было, как она старается понять услышанную фразу.

– Тогда я стану на финише и буду тебя страховать, чтобы ты не упала, – наконец проговорила она с серьёзным лицом.

– Спасибо тебе, защитница моя! – с ласковой улыбкой ответила Маша, едва удержавшись, чтобы не погладить её по чёрным волосам, словно маленькую девочку.

Армянка с довольным видом открыла перед ней тяжёлую дверь спортзала, и они, взявшись за руки, прошли мимо шумно резвящихся с баскетбольным мячом мальчишек в раздевалку.

Прохаживаясь перед выстроившимися в шеренгу девушками, Алевтина Павловна громко инструктировала их по безопасному выполнению предстоящих упражнений. Остановившись перед Машей, она задумчиво посмотрела на тускло поблёскивающую трубку, выглядывающую из-под правой штанины её спортивного костюма.

– Морозова, ты уверена? Тебе не обязательно участвовать в зачёте.

– Уверена, Алевтина Павловна. Я хочу попробовать выполнить упражнения. Мне это важно. – Ответила Маша тоном, не допускавшим возражений.

– Твой протез… должно быть, дорогой. Он может сломаться во время прыжка. А если ногу повредишь?

– Я должна! – повторила девушка в наступившей тишине.

– Хорошо. Девочки, все на старт! – С первого номера по – одной… марш!

Василиса Степанова – первая из выстроившихся по росту девушек – сразу ускорилась, добежала до каната и, подпрыгнув, стала быстро взбираться по нему, коснулась потолка, легко соскользнула вниз и, разогнавшись, сходу перепрыгнула перекладину «ножницами», остановилась на краю устланной мягкими матами площадки, грациозно подняв руки, как гимнастка, закончившая выступление.

– Отлично, Степанова! – похвалила преподаватель. – Девочки! Делаем, как Василиса!

Длинноногая Настя добежала до каната быстро, но повиснув, попыталась зажать переплетёнными ногами его нижний конец, ища опору, чтобы подняться выше. Подъём занял значительное время и отнял у неё много сил, так что, едва дотянувшись рукой до потолка, она стремительно съехала вниз и побежала к перекладине, практически перешагнув её, остановилась, согнувшись, и зажала растёртые ладони между ногами.

– Хорошо, Селина. Сдала! – отметила Алевтина.

Маша внимательно наблюдала за девушками, стараясь представить своё «выступление». Оглянувшись, она уловила момент, когда никто на неё не смотрел, отщёлкнула фиксатор рукоятки насоса, спрятанной в трубе протеза, и несколькими быстрыми движениями рычажка подкачала воздух, ощутив вместе с плотным охватом ноги уверенность от того, что может чувствовать и контролировать малейшее отклонение своей искусственной части. Она шла четвёртой. В наступившей тишине, гулко топая кроссовкой на протезе, подбежала к канату, подпрыгнула и, зажимая толстую верёвку между ногами, стала быстро перехватывать её руками, подтягивая тело частыми толчками. Упражнение из силовой подготовки дзю-до вспомнилось само собой. Звонко хлопнув ладошкой по потолку, она так же часто перехватывая канат, спустилась, и едва коснувшись ногами пола, устремилась к барьеру. Она не рассчитала шаги и, рановато оттолкнувшись здоровой ногой от пола, прыгнула вперед и вверх, едва не зацепив перекладину. Неудачно приземлившись на протез, девушка, согнув ноги в коленях, с ходу сделала кувырок, гася скорость и боль от резкого толчка в травмированной ноге. В следующий момент она вскочила во весь рост уже на полу за пределами застеленной матами площадки. Несуществующая пятка нестерпимо ныла, но лицо светилось победной улыбкой.

– Молодец, Маша! – крикнула с хвоста колонны Армина, захлопав в ладоши.

С дальнего конца зала, где занимались мальчишки, послышался шум и возгласы.

– In Masha robot…, – на весь зал пропел дребезжащим голосом Кудрявцев, пародируя модную электронную композицию группы Kraftwerk.

– Хорошо, Морозова! Сдала! – отозвалась физрук, с улыбкой ставя галочку в журнал.

Прихрамывая, девушка отошла подальше, давая возможность очередной однокласснице завершить свой полёт над перекладиной. Присев на гимнастическую скамейку, она нажала клапан, снизив давление воздуха в гильзе, и принялась массировать бедро, стараясь проникнуть пальцами под крепление и унять саднящую боль. В шуме зала не сразу поняла, что за спиной кто-то стоит. Скосив глаза, она заметила неловко переминающегося с ноги на ногу Петю Селезнёва, то и дело утиравшего капельки пота, струящегося из-под шапки густых рыжих волос. Она подняла голову и взглянула в лицо пареньку, тут же опустившему взгляд в пол.

– Хотел сказать,… ты – молодец, Маша! – тихо пробормотал он, меняя цвет лица, словно сказочный персонаж из мультфильма «Тайна третьей планеты».

– Спасибо, Петь! Мне приятно, – ответила девушка с приветливой улыбкой. – А ты уже сдал зачёт?

Мальчишки в противоположной части зала выполняли похожее упражнение, но вместо каната подтягивались на турнике. Их физрук выкрикивал отрывистые команды, стимулируя ребят правильно выполнять движения. Гогот и возгласы стихли. Внимание каждого из них было приковано к покачивающемуся на перекладине Генке – крупному парню, обычно использовавшему свой вес и габариты, чтобы внушать авторитет всем остальным. Сейчас эти параметры ему явно мешали выполнить несколько подтягиваний. С грохотом отлетевшая несколько минут назад в угол зала планка барьера также свидетельствовала об излишнем «взлётном» весе висящего. Петя посмотрел туда, и на лице его отразилась искренняя улыбка.

– Вон, Голованов висит, – заметил он, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Потом понял, что собеседница ждёт ответ на её вопрос, продолжил. – А? Не-ет. Я ещё через пять человек прыгаю.

– Подтянешься больше него? – поинтересовалась девушка с намерением подзадорить парня.

– Должен…, – неопределённо заключил Петя, не отрывая глаз от блестящей трубки искусственной ноги одноклассницы. – Это… у тебя… протез? А можно потрогать?

Маша озорно положила ногу на ногу, покачав протезом перед парнем. Он неуверенно коснулся холодного металла, зачарованно погладил рукой каркас и, подхватив под пятку, попробовал снять белоснежный кроссовок, но Маша тут же отдёрнула ногу.

– Э-э, нет, Петь, мы так не договаривались, – остановила она одноклассника, заметив непонятное выражение на его лице.

Тот снова стушевался, уставившись в пол. Краснея, он боком стал отодвигаться от скамейки в направлении своей группы.

– Ну, я пошёл! – буркнул он уже издали и бегом направился к взиравшему на него в упор Виктору Сергеевичу.

– Скор-рее, Селезнёв! – крикнул физрук, с негодованием налегая на звук «р». – Тебя все ждут!

Маша проследила за его худощавой фигурой, торопливо занявшей позицию. Он почти сходу побежал преодолевать барьер. Легко перемахнув планку, подошёл к перекладине и начал делать упражнение, легко подтянувшись полтора десятка раз. Спрыгнув на пол, он отошёл в сторону и, снова встретившись с девушкой взглядом, расплылся в добродушной улыбке. Морозова изобразила аплодисменты. Это оказалось так приятно – оказать поддержку пусть малозначимую тому, кто в ней нуждается. Улыбка, пара одобрительных слов, кажется, ничего не стоят, но от этого так легко становится на душе! Словно жизнь новую начал. Главное – не стесняться делать добро. Маша помнила об этом ещё со времени своей поездки в Реут. Поискав глазами Армину, она обнаружила её сосредоточенно спускающуюся по канату. Без очков. Они слетели, упав на мягкий мат. Едва она успела коснуться пола, как Маша, растолкав девчонок, подняла очки, показав, что они в безопасности, и армянка, махнув рукой, побежала преодолевать перекладину.

– Эй, инвалидка! Поаккуратней хромать можешь? – послышался недовольный голос Наташи, поднявшейся с мата и с негодованием уставившейся на Морозову. – Люди же вокруг!

– Извини, если задела, – спокойно ответила девушка, мельком оглядев с ног до головы одноклассницу. – Не ушиблась, Наташ? Может, врача?

– Себе зови! – огрызнулась та, крутясь, словно болонка, чтобы снять со своего фирменного спортивного костюма с тремя щёгольскими лампасами невидимые соринки.

Маша, убедившись, что одноклассница в полном порядке, переключила своё внимание на Арминку, летящей походкой приближавшейся к Алевтине Павловне после прыжка. Едва физрук потянулась к журналу, чтобы сделать отметку Кароян о сданном зачёте, алюминиевая перекладина с громким звенящим стуком упала со стоек на пол. Девушка с испуганным лицом остановилась, как вкопанная, не дойдя пары шагов до преподавателя, а из группы одноклассниц донеслись гул и смешки.

– Зацепила! – раздался радостный вопль Оли, которая несколько минут назад не смогла взять высоту и до сего момента, мрачная, стояла в сторонке.

– Неправда! Я перепрыгнула! – вступила в спор Армина.

– А факты говорят об обратном! – громко констатировала Наташа, решив после перенесённого унизительного падения отвязаться на растерянной девушке. – Неудивительно. Слепая. Перекладину не увидела. Прыжок не рассчитала. Всё объяснимо, – продолжила она, отгибая пальцы.

– Ты, сама слепая! Не видела, разве? Я даже не коснулась планки…! Скажи, Маш! – негодовала черноволосая девушка.

Она взяла у Морозовой свои очки и, торопливо надев их, вглядывалась в лица других учениц, ища поддержки. Те отворачивались от расстроенной одноклассницы, словно и не было её здесь.

– Прости, Арминка, я не видела твой прыжок, – честно призналась Маша.

– Вот видите, Алевтина Павловна, никто не видел, как она прыгала, а планка упала. Чудеса, да? – вмешалась всегда молчаливая Вика – невысокая замкнутая девочка, которая практически не имела подруг в классе, но очень хотела изменить этот «расклад».

Физрук отложила журнал и, подняв обе руки вверх в успокаивающем жесте, уверенно проговорила:

– Тише, девочки! Сейчас разберёмся. Я видела прыжок. Кароян планки не коснулась!

Она направилась к барьеру и внимательно осмотрела упоры. Остальные подтянулись, окружив учителя.

– А планку привидение сбросило? – негодовала Наташа с непонятной ненавистью.

– Смотрите. Здесь упор качается, – заметила физрук, покачав рукой струбцину на стойке. – Наверно, планка держалась на краю, вибрировала и, в конце концов, упала.

– Нечестно! Вы ей подсуживаете! – настаивала Оля. – Тогда и у меня тоже, «в конце концов – упала…»

– Честно! Я не сбивала планку! – стараясь перекричать гул в зале, крикнула Армина.

– А ты, Оля, ногой барьер сбила. Это все видели. – Решила внести ясность Маша. – А сейчас из зависти чушь городишь. Думаешь, обмануть получится?

– Ты, Морозова, чего доказать хочешь? Армянка задела штангу, раз та упала. А когда упала – это не важно! – прошипела Наташа, подойдя совсем близко к Маше, словно желая закрыть от неё собой подругу.

Её взгляд упал на правый кроссовок и титановую трубку, тускло блеснувшую из-под задравшейся штанины девушки.

– О, ходулька! А я уж думала, что ты вылечилась за лето. В босоножках и в юбочке первого сентября, словно на своих двоих по лестнице бегала. – Продолжала одноклассница.

Мария, смутившись, посмотрела на свой протез. Только сейчас поняла, что сегодня впервые одноклассники увидели её ногу без маскировки. Прежний протез, несмотря на все неудобства, действительно создавал видимость вполне живой ноги и под колготками был почти не заметен. Одеваясь в определённом стиле, она подсознательно старалась, чтобы окружающим не был заметен её дефект. Опасалась, что снова её начнут жалеть, как в те первые страшные дни, когда поняла, что навсегда осталась без ноги. И тростью в школе не пользовалась по этой же причине. Но новый протез, привезённый из Харькова, был настолько удобен, надёжен, давал такую уверенность при движении, какой девушка не чувствовала, пожалуй со дня своей травмы. Маша подчас не хотела его снимать и дома, стараясь подольше растянуть ощущение полноценной ноги, дававшее ни с чем несравнимую радость движения. Украинские инженеры отменно справились с задачей обеспечить функциональность изделия, но эстетика внешнего вида искусственных конечностей, о которой они так жарко спорили с Мишей, и которой девушка придавала такое большое значение, как решающему фактору социализации инвалида в обществе, была отодвинута ими на последний план. «Наверное, технологии в Израиле всё-таки значительно более продвинуты, чем в СССР. Не умеют наши повторить естественный цвет, форму, фактуру кожи тела», – подумала Маша, сделав непроизвольное движение, чтобы опустить штанину, закрыв свой протез, как показалось только что, так раздражавший всех.

– Не лечится моя травма, Наташ. Как бы мне ни хотелось, чтобы всё сложилось по-другому. – Негромко, ответила Маша. – Ты, правда, круче выглядишь на своих ногах. Костюм модный… Фигура спортивная. Парням нравишься…. В жизни все пути открыты!

При этих словах Наталья стала переминаться с ноги на ногу, опустила взгляд в пол, не зная, куда деть руки.

– Всё, Маш! Замолчи! Я поняла, – нервно проговорила она. – Извини, сгоряча болтанула не то….Что мне сделать, чтобы ты простила меня?

– Ничего. Впрочем, можешь! – Маша пристально посмотрела в глаза собеседнице, прочитав в них необъяснимый испуг. Затем проговорила так тихо, чтобы слышала только Наталья, – Завязывайте Арминку гнобить! Дайте девчонке закончить школу. А то, ведь не посмотрю, что одноклассницы…!