Текст книги "Отличники от других… Вторая четверть"

Проголодавшиеся, мы управились с остатками закусок и, следуя неопровержимой логике Винни Пуха, засобирались домой. Илона задержалась помочь Юлии убрать посуду и разгром в её квартире, а мы с Романом, Аня и Маша, от всей души поблагодарив виновницу торжества за отличный праздник, сгрудились в тесной кабинке лифта, чтобы через несколько минут расстаться. Я готов был провожать Машу хоть пешком, горя желанием побыть с ней наедине подольше, но моя уставшая девушка попросилась срочно домой. На заднем сиденье в полумраке салона тёплой «Волги», несущейся по ночному городу, мы целовались, не обращая внимания на взгляды таксиста в зеркале заднего вида. А может, нам просто так показалось? И никому в мире нет дела до нас, как нет дела до отдельного муравья человеку, рассматривающему муравейник. Наше уединение прервал всё тот же водитель. Наверное, из добрых побуждений он хотел первым сообщить, что мы уже приехали. Я нехотя вылез в студёный вечер около дома подруги, помог девушке выйти и тут же обнял её, укрывая от непогоды.

– Владик, мне очень уютно с тобой, но пора домой. – Услышал я голос Маши. – Извини, что не получилось побыть вдвоём.

– Что ты, Машенька! Мне очень понравился этот вечер. И твои друзья – очень классные! Праздник настоящий и необычный! Было здорово!

– Спасибо тебе! Мне тоже всё очень понравилось, особенно танцы. И… ехать с тобой в машине.

Зря она это сказала. Смогла попасть домой на целых пять минут позже. Потому что именно столько времени мы снова не могли оторваться друг от друга, шепча слова прощания и снова встречаясь губами и обнимаясь. Когда громкий лай и явные попытки Джека разрушить забор, чтобы поприветствовать хозяйку стало невозможно игнорировать, Маша, резко оттолкнув меня, повернулась спиной, завозившись с замком калитки.

– Созвонимся завтра, Влад! – крикнула она, протискиваясь в узкую щель между псом и дверью так, чтобы тот не смог выбежать на улицу. – Пока!

– Пока! – ответил я с сожалением. – Привет родителям!

Дома разговаривать с близкими не хотелось. Много о чём нужно было подумать. Наступила ночь, но сна не было ни в одном глазу. Так что времени на размышления у меня было достаточно.

События в стране. Неизвестность

В школе с утра было непривычно тихо. То есть, шум с визгом и криками, обычно издаваемый октябрятами с первого этажа, никуда не исчез. Но, поднимаясь по лестнице к кабинету, в котором первым уроком должна быть физика, я подумал, что на высоте третьего этажа у меня заложило уши. У дверей уже собрались одноклассники, ожидая дежурного с ключом. Оксана одна сидела на подоконнике, наблюдая за чем-то, происходящим за окном. Я громко поздоровался со всеми, с удивлением отметив, что одноклассница даже не повернула головы.

– Ксюш, привет! – сказал я громче, подойдя к соседке по парте почти вплотную.

Она, молча, кивнула, не отрываясь от созерцания школьного двора. Я присел рядом, поправил очки, безуспешно стараясь рассмотреть в дали то, что так её заинтересовало.

– Что там, Оксан? – спросил я, теряя терпение.

Движение головой из стороны в сторону. Задумчивый взгляд сфокусировался, наконец, на моём лице. Движение губ, как будто она вспоминает какое-то слово, прежде чем его произнести. Внутри меня включился сигнал тревоги, невербально переданный девушкой прямо мне в мозг. Ощущение заложенных ушей не покидало меня.

В это время учительница пригласила всех в класс. Едва мы заняли свои места, Оксана зашептала мне в ухо:

– Влад. Маме ночью секретной телефонограммой сообщили о…

Тут в дверь зашла завуч, мгновенно наполнив аудиторию атмосферой порядка. Все притихли, обратив взоры на её взволнованное лицо.

– Ребята! Внимание! – напряжённым голосом проговорила она. – В нашей стране произошло трагическое событие. После тяжёлой и продолжительной болезни ушёл из жизни Генеральный Секретарь, Председатель Президиума ЦК КПСС…

Холодок нехорошего предчувствия внутри меня превратился в ледяной поток, явственно ощущавшийся каждой клеточкой спины. Сознание отказывалось верить в реальность слов, проникающих, словно сквозь вату, казалось заполнившую уши.

– … смерть наступила от сердечного приступа…. Всё прогрессивное человечество скорбит о невосполнимой утрате, постигшей Советский народ…

Всё, что для нас было привычным и незыблемым: съезды КПСС, пятилетки за четыре года, газировка в автоматах, БАМ, СЭВ, очереди за молоком в гастрономах, милиционеры, космонавты на станции «Союз», освоение целины, «Семнадцать мгновений весны», газопровод «Уренгой-Помары-Ужгород», дружеские визиты Менгисту Хайле Мариама в заснеженную Москву – в миг оказалось призрачным и уходящим, словно закончился фильм, и на экране пошли титры. Я почувствовал озноб неуверенности, сотрясающий сознание одним вопросом: «Что же теперь будет?» Глянув на Оксану, я понял, что она примерно в том же состоянии, что и я, только чуть дольше, потому что имела эту информацию раньше от матери и не знала, как рассказать о ней. Вдруг захотелось её как-то защитить, успокоить – настолько она казалась потерянной и испуганной. Я осторожно обнял её, боясь причинить боль неподвижной руке под олимпийкой, и она к моему удивлению не отстранилась, сделав движение, будто хочет положить голову мне на плечо, как это часто делала во время нашего недавнего путешествия. Оглянувшись на одноклассников, я увидел много задумчивых взглядов, устремлённых в сторону доски. Никто не проронил ни слова. Тем временем, завуч объявила дрогнувшим голосом, что занятий сегодня не будет, и нам следует расходиться по домам. В ближайшие дни она посоветовала воздержаться от выхода в город семьёй или в одиночку, в крайнем случае, можно в магазин ближайший сходить за продуктами. Что-то ещё говорила о том, чтобы следить за младшими братьями, сестрами, не разрешать им без необходимости выходить из дома, а тем более – со двора.

Мы осторожно покидали классную комнату, стараясь громко не разговаривать, словно и вправду шли с похорон. Я помог Оксане надеть куртку, шапку и перчатку на здоровую руку, и замотал всю её шарфом. На улице дул сильный морозный ветер. Он гнал пыль и сухие листья, закручивая на асфальте разновеликие копии смерчей и ураганчиков. Девушка после нескольких неудачных попыток повесить сумку себе на плечо, расстроено отдала её мне. Поскольку в неурочное время чёрная «Волга» с «мигалкой» отсутствовала или была на не менее важном государственном задании, я предложил однокласснице проводить её на площадь, откуда легче поймать такси. Между «девятиэтажками» ветер набирал силу, пригибая ветви деревьев так, что невозможно было разговаривать. Я старался защитить девушку от ветра, обняв её свободной рукой, слегка подталкивая вперед, чтобы помочь быстрее преодолеть неуютный участок маршрута. Проспект Восстания, обычно заполненный транспортом, оказался на удивление пустынным. Редкие машины с шумом проносились мимо. Припавший на правую сторону бело-красный «ЛиАЗ» медленно отходил от остановки, одновременно пытаясь закрыть переднюю дверь, в которой висели пассажиры, норовившие протиснуться внутрь. Я поднял руку в надежде, что остановится такси. Девушка большими глазами мультяшного енота доверчиво смотрела на меня из своей норки между слоями шарфа и вязаной шапочки. Наконец, притормозила «Волга» с шашечками, и я открыл заднюю дверь, помогая однокласснице забраться внутрь.

– Влад, может, проводишь меня до дома? – с неожиданной робостью спросила она.

Я застыл, держась за ручку двери и не зная, что решить. Честно говоря, хотелось домой в тепло уютной квартиры. Но тут же я живо представил, как бы сам управлялся с одной рукой в перчатке, когда ни в карман, ни в кошелек толком не залезешь даже, чтобы денег достать, расплатиться с водителем. Откуда-то из глубин подсознания материализовалось естественное желание защитить девушку и не только от ветра. И я согласился, молча юркнув рядом с ней на кожаный диван.

– Поехали, – бросил я водителю, изрядно продрогшему в ожидании, когда же, наконец, закроют дверь его машины.

Такси резво устремилось по проспекту, раскачиваясь из стороны в сторону, когда таксист объезжал многочисленные выбоины в асфальте. Он включил на полную мощность отопитель, быстро согрев салон и своих продрогших пассажиров. Я бережно приобнял задремавшую одноклассницу, стараясь удерживать её от смещений при кренах и резких «противоямных» манёврах нашего экипажа. На площади «имени 5-го Донского кавалерийского….» в общем – трамваи и троллейбусы стояли во всех направлениях. Таксист ловко протиснул «Волгу» между двумя застывшими вагонами и переулками вырулил на улицу Фридриха прямо в пробку. Обычно центральная улица города не испытывала затруднений с движением, потому что по указу городского Совета, по ней запрещено было ездить частным и грузовым автомобилям. Оставшимся автобусам, троллейбусам и машинам такси, а также редким чёрным «Волгам» с номерами …РОС и …РОМ пространства для движения, как правило, хватало. Но сегодня что-то было не так. Мы медленно продвигались к перекрёстку с Проспектом, ЦУМом и Домом книги по углам, ставшему для нас с Оксаной популярным местом для встреч. На самом пересечении регулировщик в бронежилете и с укороченным автоматом на груди полосатым жезлом преграждал проезд прямо и указывал всем транспортным средствам, включая троллейбусы, свернуть налево к Цирку, либо направо к Центральному рынку. В принципе, ГАИшник со своим автоматиком был лишним, потому что дальше, напротив парка поперёк улицы стоял зелёный бронетранспортёр с лаконичным пулемётом в маленькой башенке. Мимо восьмиколёсного бронированного монстра даже самый отчаянный Джеймс Бонд мог бы проскочить только на кроссовом мотоцикле.

– С ночи здесь стоит…, – прокомментировал таксист, поворачивая руль влево. – Никого не пускают к Горисполкому.

Тяжело перевалившись через трамвайные рельсы, наша машина направилась вниз мимо Дома Офицеров, перед которым стояли два военных «Урала» с тентоваными кузовами, в полумраке которых можно было разглядеть солдат в касках, с полной боевой выкладкой и автоматами Калашникова.

– Ой, что это было? Танк? – сонно спросила девушка, оглядываясь.

– Нет, БТР, – поправил я, стараясь угадать тип ещё нескольких единиц боевой техники, спрятавшихся за ёлками, окружающими бюст усатого военачальника у Штаба Округа. – Ты же говорила «сейчас начнётся»… Вот и началось.

– Что началось? – в голосе Оксаны прозвучали тревожные нотки.

– Ничего. Смотри в окно, – сказал я, не зная, как объяснять ей происходящее в присутствии водителя.

Я и сам не понимал, зачем в городе вдруг появилась военная техника. В голове рождались разные версии, но их логичность пока была под вопросом. Слишком мало информации. А неизвестность порождает тревогу.

Напротив жёлтого здания Цирка с четвёркой недружелюбного вида лошадей на фронтоне наша «Волга» повернула направо, устремившись по булыжнику улицы Горького с кое-где выступающими среди камней шпалами трамвайных путей. Водитель отчаялся объезжать неровности дороги и просто нажал на газ, разогнав автомобиль, который на скорости перестал раскачиваться из стороны в сторону, словно карета. Изначально беспорядочная дробь колёс, бьющих по камням, в моём воображении слилась в ритм, напомнивший «Полёт на Венеру» в исполнении группы «Boney M», который я стал невольно отстукивать пальцами по жесткому кокону под курткой одноклассницы. Оксана окончательно проснулась и молча, наблюдала за чередой проносящихся мимо одно– и двухэтажных домиков различной степени разрушенности. Свернув в какой-то переулок, водитель, попетлял по дворам и вдруг остановился на небольшой площадке с несколькими гаражами, ворота одного из которых были до сих пор закрыты наспех на один висячий замок. Девушка после нескольких безуспешных попыток достать одной рукой в перчатке из сумки кошелек, чтобы расплатиться, раздражённо бросила её мне на колени и выскочила из машины, сильно хлопнув левой дверцей. Я слегка растерялся, не зная, правильно ли будет копаться в вещах одноклассницы без спроса. В конце концов, достал из своего кошелька «трояк» и протянул таксисту. Водитель, отсчитывая сдачу, с пониманием посмотрел на меня и одобрительно улыбнулся. А я мысленно похвалил себя за предусмотрительность, потому что, гуляя и общаясь с девушками, всегда нужно быть готовым ко всяким неожиданностям.

В квартире я едва успел освободить Оксану от шарфа, куртки и сапожек, как она побежала в комнату, откуда сразу послышался частый натужный звук диска телефона, когда его после каждой набранной цифры номера, стараются побыстрее вернуть в исходное положение. Я нашел место нашим курткам в шкафу прихожей и решил приготовить горячий чай, пока хозяйка разговаривает по телефону, как я понял, со своей мамой. Увлечённый сервировкой стола, поиском посуды и сладостей к чаю в нескончаемых шкафчиках, я не заметил, как она зашла.

– Я не опоздала?

– Нет, конечно! Ты – как раз к чаю, – поспешил заверить я девушку, устраняя последние несоответствия в симметрии блюдец и ложечек на столе.

Я налил дымящийся ароматный напиток, отметив тонкий запах мяты наряду с терпкими нотками индийского листового чая, исходящий из объёмистого заварочного чайника.

– Чай – моя слабость, – неожиданно озвучила она мои мысли.

– Моя – тоже. Особенно нравится его пить в поезде или на свежем воздухе из термоса.

Она кивнула. На некоторое время за столом воцарилось молчание.

– Влад, слушай, – неожиданно начала она. – Сегодня и ещё несколько дней в городе может быть неспокойно. Мама сказала, что есть секретное распоряжение, устанавливающее комендантский час для детей и школьников. Некоторые районы в городе лучше сейчас не посещать. Это окрестности Обкома КПСС, Горсовета, штаба Округа и проходные крупных заводов. Носи всегда с собой паспорт и будь осторожен, постарайся до девяти домой приходить. Так может продолжаться неделю или дольше, пока не решится вопрос с новым Генеральным Секретарём.

Я кивнул и вспомнил, как в шестом классе, когда все милиционеры города и области ловили психа-людоеда, тоже объявили комендантский час в городе. Тогда милиция на УАЗиках патрулировала улицы и реально после девяти вечера задерживала даже моих одноклассников. Они потом рассказывали, что сидели в отделении, пока их не забирали родители. Страшных историй тогда я наслушался от взрослых про зверства этого маньяка.

– Бронетранспортёры и войска в городе, наверное, тоже пробудут столько же времени? – предположил я.

– Скорее всего, да. Кстати, есть смысл предупреждать, что не нужно фотографировать военных? И вообще, лучше в эти дни фотоаппарат с собой в город не брать.

– Понял. Как-то «кисло всё». Ощущение такое, что наш основательный и непоколебимый Советский образ жизни вдруг дал трещину. А что за ней – никто не знает.

– Знают, наверное, – предположила Оксана, задумчиво размешивая ложечкой варенье. – Но только те, кто приближён к руководству страной. Мне самой страшновато становится. Поменяют руководство города, наберут новых госслужащих. Помнишь, как у Высоцкого: «Новая метла по-своему метёт. И тысячи матросов получили расчёт…»? Запросто может случиться так, что в одночасье, к примеру, у нас с мамой многое в жизни изменится.

– А мне кажется, что в этой ситуации самое разумное – делать, что должен, и будь что будет. – Выдал я откуда-то вычитанную формулу.

– Марк Аврелий или Лев Толстой? – усмехнулась девушка.

– Не знаю, – стушевался я.

– Ну ладно. По крайней мере, в этой фразе нет прямых противоречий. Но, при этом, любая информация может оказаться полезной.

Одноклассница нажала кнопку на пульте, включив телевизор. На экране бегущая строка на фоне тёмной заставки и торжественной музыки симфонического оркестра предупреждала, что в 12 часов будет транслироваться экстренное сообщение ТАСС.

– Хочешь, давай дождёмся полудня – вместе посмотрим новости, – предложила Оксана.

Я посмотрел на часы. Оставалось еще двадцать минут. Среди моих планов на сегодня был пункт позвонить Маше, а может и съездить к ней, поскольку всё равно оказался в центре. Но, вспомнив скопление неподвижного общественного транспорта практически на всех городских улицах и промозглый ветер за окном, решил с визитом не торопиться.

– Можно.

– Хорошо. В шахматы играешь?

– Давно не играл. А ты…? – растерялся я.

– Давай партию?

И, не дожидаясь ответа, девушка повела меня в свою комнату, где предложила занять удобное кресло рядом с журнальным столиком, полированная столешница которого была инкрустирована серебряными и бронзовыми пластинами, образовывавшими шахматную доску. На хромированной окантовке изысканным шрифтом выгравированы латинские буквы и цифры. Оксана, уютно устроившись в таком же кресле с другой стороны столика, попросила достать с верхней полки секретера коробку, которая оказалась неожиданно тяжёлой. Шахматные фигуры были отлиты из тех же металлов, что и квадратики стола. Мельчайшие детали лиц и средневековых доспехов королей, королев, всадников на вставших на дыбы конях, крепостных башенок и офицеров, солдат-пешек делали весь набор уникальным произведением искусства.

– Ух, ты, какие красивые! – не смог сдержать я восторга, внимательно рассматривая каждую фигурку и бережно устанавливая её на соответствующее поле доски.

– Мне тоже нравится! Эти шахматы отец Толика маме привёз из-за границы. Я маленькая тогда была совсем, очень любила играть с этими куколками. А Толик меня учил правильно ими ходить и вообще, серьёзные шахматные партии разыгрывать.

Некоторое время мы, молча, передвигали фигурки, каждый погрузившись в свои мысли. Когда моя защита на левом фланге была прорвана бронзовой кавалерией, прикрываемой грозной крепостью и поддержкой офицера из того же металла, Оксана как бы между прочим проговорила:

– Завтра, кстати, будут готовы протез руки для Толика, и его нужно оплатить. Я хотела бы попасть в ПОК с утра. Можешь заехать за мной?

– А школа? – замялся я. Не думал ещё, как сложится завтрашний день.

– Не будет занятий, Влад. Ну, пожалуйста! Мне с одной рукой сейчас вообще не судьба куда-то ездить. Беспомощность бесит!

Слух резанули нотки отчаяния, крайне редко слышимые от одноклассницы.

– Ну, хорошо. Во сколько приехать?

– Я знала, что ты мне поможешь! – искренне обрадовалась она, здоровой рукой взъерошив мне волосы. – Давай часов в девять?

– Договорились. Буду в девять, – согласился я, прикидывая, успею ли в случае коллизий с транспортом добраться пешком, если выйду из дому как обычно в школу.

Мы еще немного посидели, причём хозяйке дома понадобилось меньше четырёх ходов, чтобы загнать моего серебряного короля в безвыходное положение, на шахматном языке именуемое «мат». Затем мы прослушали торжественно печальное коммюнике от ТАСС. Оксана выключила телевизор, когда началось перечисление бесконечно длинного списка фамилий и должностей официальных лиц со всех уголков мира, уже успевших прислать телеграммы с соболезнованиями. В наступившей тишине мой вопрос прозвучал, наверное, нелепо. Но мне важно было его задать, чтобы убедиться, насколько мои догадки относительно намерений одноклассницы верны.

– Оксан, скажи, твоё стремление помогать Толику – это же не просто волонтёрство? Ваша дружба с детства… Стремление помочь старинному товарищу – это понятно. Но мне показалось, что здесь есть что-то большее.

Лицо девушки, словно окаменело. Она посмотрела на меня глазами, полными грусти, и вместе с тем, какой-то странной уверенности. Голос её, обычно и так низкий, зазвучал ещё на пару октав ниже, словно кто-то нажимал клавиши в самой левой части клавиатуры рояля.

– Толик имеет право на счастье. А я могу ему этот шанс дать. А мои чувства, извини, Влад, тебя не касаются. Прости, если дала тебе повод подумать иначе.

Девушка резко встала. На фоне скудного света осеннего дня, льющегося из окна, её силуэт на мгновение мне показался похожим на монумент. Внутри меня тоже всё сжалось и застыло.

– Прости! – еле выдавил я из себя. – Мне пора, наверное.

Она не пошевелилась. Я растерянно побрёл в коридор, натянул куртку, и, перекинув сумку через плечо, вышел на лестничную площадку. Выходя со двора, обернулся, но в тёмном окне ничего рассмотреть не удалось.

Ветер с шумом трепал ветви деревьев, поднимал пыль и мусор с тротуара, проникал под одежду, в лицо, не давая возможности проигнорировать это природное явление. Впрочем, живя в Ростове, я привык к такой погоде. Мне казалось, что в такие моменты сила Природы вливается в меня, помогает привести в порядок мысли. При этом, смутное чувство от того, что у меня не получается вести себя в отношениях с девушками, как я считаю правильным, другими словами рулить своей жизнью, не давало покоя. «Что-то постоянно происходит помимо моей воли, уводит меня в сторону от цели… – думал я, бродя по пустынным переулкам старой части города. – А какой, собственно, цели? Вот сейчас, например, куда я иду? Что мне хотелось бы сделать, чего достичь сегодня, …завтра?» Из будки телефона-автомата я набрал знакомый номер. Но, даже слушая протяжные гудки, не мог придумать, что сказать, если поднимут трубку. Говорить, правда, ничего так и не потребовалось.

Очнулся я, обнаружив, что стою возле знакомых кованых ворот дома в Рабочем городке. Далёкий звонок и радостный лай Джека из-за забора должны были известить хозяев, если бы те были дома. Но, похоже, и здесь мне не повезло. Калитка оставалась запертой. Я нацарапал Маше записку на листке, вырванном из тетрадки по физике, и опустил её в прорезь почтового ящика с перекрещенными дудочками – символом почтовой службы. И лишь после этого почувствовал, что дико замёрз. Промелькнула мысль, что нужно было ещё согреться парой чашек чая у Оксаны, прежде чем задавать девчонке дурацкие вопросы. Я ещё несколько минут потоптался у калитки, стараясь справиться с ознобом. Наверное, Бог всё-таки обратил на меня внимание, потому что иначе как высшими силами невозможно объяснить появление белой «Волги» – «универсала» в непосредственной близости от моего промёрзшего носа. Я чуть не вслух возблагодарил Всевышнего за то, что он также позаботился о том, чтобы в машине оказалась Маша, которая выскочив на холод, обхватила меня, крепко прижав к своей тёплой пушистой шубке. После этого мне не обязательно было, стуча зубами, что-либо говорить в объяснение своего появления в этой точке города, потому что девушка и так всё что могла сказать родителям, сказала этим самым трогательным приветствием.

– Машка! Как я рад, что с тобой всё в порядке! – взволнованно пробормотал я ей в мягкие, пахнущие шампунем волосы.

Сквозь завывание ветра и мех её шубы я ещё что-то соврал в ответ на риторический вопрос «Не замёрз ли я?», произнесённый участливым басом Фёдора Тимофеевича.

– Ну что со мной будет, Владик? – спросила подруга, оглядывая меня с разных сторон.

Тепло их дома я почувствовал, едва добрался до диванчика на кухне. Сквозь запотевшие стёкла очков я практически ничего не различал вокруг. По звукам определил, что на кухне находятся двое: Анна Петровна и, собственно, Маша. В качестве скорой помощи я получил двуручную чашку-супницу с литром горячего ароматного чая с травами и маленькими глотками пил животворящий напиток, крепко удерживая ёмкость в замёрзших ладонях. Несколько минут спустя ко мне вернулось былое мироощущение, румянец, ясность зрения и плохо контролируемая улыбка от радости, что так счастливо закончились невзгоды, едва не стоившие мне простуды. Машка подсела рядом, пряча недоумевающую улыбку, ласково взъерошила мне волосы, от чего в голове образовалась лёгкая эйфория. Я автоматически обнял её, рискуя пролить остатки чая нам на колени, но она вывернулась, помогла избавиться от чашки и потащила меня по лестнице в свою комнату.

– Владька! Как классно, что пришёл! – воскликнула она, голосом, совершенно не похожим на тот суховатый, которым она прощалась со мной в нашу предыдущую встречу.

Она забралась с ногами на кровать после того, как убедилась, что я удобно расположился рядом.

– Ну вот. Теперь можно и поболтать, – добавила она с полуулыбкой, продолжая внимательно разглядывать меня.

– Машенька! Я так беспокоился за тебя!

– Почему? – удивилась она.

– Ну, из-за того, что сегодня случилось, – слегка растерявшись, пояснил я. – Нас сегодня с уроков отпустили. Сказали, чтобы в город не выходили. Опасно. Могут комендантский час объявить.

– Да, печально! – согласилась девушка. – Нас тоже с уроков отпустили. Я сразу с папой созвонилась. К нему приехала на такси. В городе – что творится с транспортом! Люди штурмуют те немногие троллейбусы, трамваи, что смогли проехать через заторы. Мы заехали за мамой, но она сегодня дежурит в больнице. Смогла приехать только пообедать. А потом папа отвезет её обратно в больницу.

– А ты?

– Я дома. Здесь нет опасностей, если только Джек не голоден. Хочешь, давай вместе что-нибудь придумаем.

– Давай, если не помешаю, – промямлил я, проклиная себя за мнимую деликатность, мешающую ясно выражать свои желания.

– Не помешаешь, – сказала Маша, мельком бросив на меня укоризненный взгляд.

На минуту повисла тишина.

– Знаешь, мы как-то холодно расстались в прошлый раз. – Неожиданно проговорила она. – Это всё из-за меня. Я – девушка, и всякие мысли вызывают у меня разные чувства.

– Не бери в голову. – Сказал я, чувствуя, как тёплая волна окутывает меня, лишая смысла сомнения, ещё совсем недавно казавшиеся важными. – А что тебя заботит, Маш? Хочешь поделиться?

– Наверное, – сказала она, задумчиво глядя в окно. И, не дожидаясь, что я что-либо ещё добавлю, продолжила. – Я кое-что тебе не рассказала при встрече, Владик. Почему? Не придавала значения, наверное. В общем, познакомилась я в этом институте с одним парнем. Зовут его Егор. Он такой позитивный! На гитаре умеет петь, как Элвис или Дин Рид. Егор из небольшого городка под Челябинском. У него из-за какой-то врождённой патологии одна нога в детстве перестала расти. Очень страдал от боли при ходьбе. Да и ходьбой это не назовёшь. Представь, что нужно присесть на здоровой ноге сантиметров на двадцать, чтобы пальцами второй ноги едва опереться на землю. И так всё детство и юность. Представляю, хоть он и не говорил, как трудно было ему в школе со сверстниками общий язык найти. И вот, из военкомата его вместо армии направили в Харьковский институт, где взялись помочь удлинить ногу по методу профессора Илизарова. Это хирургическая операция. Сверлят кость в нескольких местах, затем вставляют спицы и соединяют распорками снаружи ноги. Там, где спицы выходят сквозь кожу, раны постоянно обрабатывают, чтобы меньше кровоточили, и не случилось заражения. Такие конструкции используют при сложных переломах. Я читала, что с установленной такой системой можно почти сразу начинать ходить. А в случае с Егором, чтобы кость начала расти, её нужно надпиливать в особых местах, и наружные распорки постепенно удлинять. Надпилы расширяются и зарастают костной тканью.

– Жуткая технология. Но это же всё делается под наркозом? – не удержавшись, вставил я, явственно представив себе все детали такой операции.

– В том то и дело, что – нет. – Ответила Маша. – Кость растет медленно. Чтобы удлинить её на десяток сантиметров нужно столько же операций и два-три месяца в больнице. Под местной анестезией. Но боль всё равно чувствуешь. Постоянно, поскольку каждый день доктор, подтягивая гайки, удлиняет распорки, и кольца на спицах отодвигаются друг от друга.

– Похоже на какую-то средневековую пытку.

– Да, похоже. Перед отъездом я заходила к нему проведать. Систему ему только установили. Он – мужественный, только-только после наркоза, улыбался, пока я была с ним. Даже что-то весёлое рассказывал. Но я-то видела, как он страдает. Знаешь, боль можно терпеть, заставить себя не думать о ней, даже улыбаться при этом, но сузить расширенные зрачки усилием воли невозможно. Я обещала приехать проведать, как только он на ноги встанет. А у самой все мышцы сводит, как подумаю, что он чувствует.

– Его родственники проведывают?

– Не знаю. Я так поняла, что живут они небогато. Ехать далеко.

Маша, наконец, отвернулась от окна и посмотрела на меня. В глазах её я увидел слёзы.

– Машенька, не плачь! – попробовал утешить я девушку. Осторожно рукой отодвинул волосы с её лица и вытер сбегавшую по щеке слезинку. – Да, тяжело парню. Но он должен выдержать и эти испытания! Врачи не дадут ему мучиться. Есть же лекарства какие-то, чтобы уменьшить ощущение боли.

Она часто закивала головой, спрятав лицо в ладонях. Несколько минут я растерянно гладил её по волосам, не зная, что ещё сказать.

– Я так остро переживаю чужую боль, наверное, потому что сама испытала её в жизни, – всхлипнув, продолжила подруга, не поднимая головы. – И всё равно не понимаю, почему страдают мои друзья, хорошие добрые люди? Это же несправедливо! В жизни должно быть больше добра!

– Ты абсолютно права. А ещё, предназначение каждого из нас – сделать эту жизнь лучше, безопаснее, уютнее, помогать тем, кто нуждается в нашей помощи. Как именно? Чтобы это понять, мы должны учиться. Будем иметь запас знаний – сможем оказывать реальную помощь. Но, интуитивно ты уже помогаешь друзьям своим вниманием, участием, сочувствием. То, что Егор познакомился с тобой до операции – очень важно для него. Представь, какой эмоциональный заряд он получил, пообщавшись с тобой после, думаю, весьма долгого вынужденного одиночества из-за своего физического недостатка.

– Да, он словно светился изнутри, когда я его проведывала. – Со слабой улыбкой промолвила девушка. – Он сказал, что теперь всё вытерпит, потому что знает, что его будет ждать ещё один друг.

Я промолчал, представив, что могла чувствовать Маша после всех этих переживаний, когда вернулась домой к родным и старым друзьям (в числе которых я мнил и себя). Не хотелось сознавать, что где-то в глубине души меня «зацепило» то, как тепло подруга рассказывала о своём новом знакомом. Я знал из фильмов, что это чувство называется ревностью, но решил, что не имею права выказывать его ей. Нет у меня ещё статуса в отношениях с Машей, который позволил бы таким образом влиять на её чувства.

– Я подумала, знаешь что? – неожиданно привлекла моё внимание девушка. – Безусловно, смерть Генерального секретаря – это трагедия, горе для многих людей. В стране многое из того, что привычно для нас, может вскоре измениться. Кажется, ещё так недавно дедушка Тима рассказывал нам с Мишкой о том, что было, когда умер Сталин. Одни люди плакали прямо на улице или на рабочих местах, не стесняясь своих слёз. Другие, избегая быть подслушанными КГБ, у себя на кухнях, закрыв подушками телефон и под шум воды из крана, несмело обсуждали с близкими друзьями, как теперь изменится жизнь, верили, что она станет лучше, справедливее с приходом нового руководителя государства.