Текст книги "Из Магадана с любовью"

РЫБАЛКА В МАГАДАНЕ

Что может быть лучше рыбалки в августе? Разве что рыбалка в июле и сентябре. Встаете чуть свет и отправляетесь на бухту Гертнера. Если вы не уверены, что рыба уже проснулась, захватите будильник. А если вы буддист, то буддильник.

Лучше всего ловить в прилив. Волна прибывает, сверкает на солнце брусникой, серебром и гжелью. (Вариант: зорька ранняя – как пиранья), волна набегает и, спасаясь от нее, надо перетаскивать вещи выше по склону.

По отливу тоже не засидишься, а иначе крючок может остаться на суше, и рыбе придется ползти к нему по камням по-пластунски. Во время полного отлива море уходит совсем, и, кажется, не вернется. Вернется, как миленькое, куда оно денется!

Вернется и рыба. Самое удивительное и приятное – за ней вовсе не нужно бежать, плыть или гоняться на автомобиле. По сути дела она ловится посредством самообслуживания, становится жертвой собственного темперамента, любопытства, смелости и пищевого возбуждения.

Как понятно мне, рожденному под созвездием Рыбы, как часто оказываюсь я на крючке! Я и сейчас на крючке. Он вонзился мне в самое сердце. Это называется любимая женщина. Она превратила меня в живца. Хорошо хоть, не в мертвеца. Я волочусь за ней по жизни с грузилом тоски, тяжесть такая, что плющит. Дорогая, а как же тогда взаимность? Я боюсь о ней подумать. Неужто и я буду вонзать в тебя жгучее железо? У меня крючок-заглотыш, и ты за него заплотишь. То есть заплатишь, конечно же.

Может быть, вначале испытать его на себе? До свидания, друг мой, до вонзенья! Я перехватываю крючок – как инициативу – двумя пальцами. Скрюченными. За что ни тронь, везде крючки – буквы молитвы, обращенной к тебе на языке слепоглухонемой страсти.

Много крючков – колючая проволока. Или вязальная машина. Нельзя прожить, ничего не цепляя. Мысли тоже цепляются друг за друга, приходят неожиданные ассоциации. Например. Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Гора рождаем мышь. Кто тогда дети гор? Гор-Черномырдин?

А дети моря? После долгого душевного созерцания находишь свое родство с плоской, как шутка, камбалой, бледно-зеленой навагой, созвучной отваге, морским ершом, которого так и хочется в угоду моде назвать коктейлем. Кем я вижу себя? Думаю, не потянул бы и на пескаря, а ведь есть акулы. Мне никогда до них не дорасти. Да, я люблю рыбу. Но больше красную икру. Однажды приснилось, что я на ней женился.

Но жена у меня уже есть. Она тоже любит рыбу. Хочу, говорит, чтобы ты сам поймал селедку, засолил и приготовил под шубой. А иначе сына не рожу. Я так переполошился. Говорю, может быть, пока без шубы, есть же дубленка. Сам ты, говорит, тройной тулупчик. И вообще за такую несообразительность гони огурец. Ну, с этим проще, поскольку в Магадане самый лучший огурец – корюшка. А то ведь эти тепличные огурцы пахнут травой.

Рыбка занимает особое место не только в меню беременных, но и тяжело больных. Один ослабленный магаданец попросил товарища, уезжавшего на рыбалку, забросить и за него удочку. Товарищ вернулся, а рыбы не привез. Ничего, мол, приличного не клевало, а камбала – она же такая уродина косая – сглазить может. Тебе в твоем положении золотая рыбка нужна.

Крючок не имел бы такой силы, если бы не леска, натянутая, как телеграфный провод. Точка, точка, тире – подсекай!

Выделить сигналы рыбьего телеграфа трудно из-за накладывающегося волнения моря. Нужен чувствительный приемник. Если у вас есть рана, прикрепите к ней леску, предварительно ее посолив, а если есть больной зуб, то еще лучше – привяжите к нему!

Леску лучше всего брать капроновую, она прочнее, можно акулу поймать. Говорят, есть здесь небольшие акулы-зубатки. Я сам видел их, правда, консервированных в банках.

Метров сто пятьдесят лески для начала хватит. Остатки можно будет использовать в домашнем хозяйстве. В плане, так сказать, конверсии. Натяните леску в ванной комнате, и можно сушить белье. Все крючки в этом случае с лески следует снять.

Одно из главных свойств лески – запутываться. Стоит на минуту отвлечься, и у вас надежно связаны ноги. Пытаясь распутаться, дергаете леску, и проходящий мимо мужчина падет, как подстреленный.

Вы распутываете ему ноги, распутываете свои и продолжаете ловлю. До той поры, пока леска не превратится в так называемую бороду. Из «бороды» выходит отличная мочалка для мытья посуды, которую вы перепачкаете жареной рыбой.

Соответственно леске выбирается и крючок, о котором я уже говорил. Но я повторяю для особо сообразительных: чем меньше он, тем меньше потребуется наживки. Некоторые считают, что на маленький крючок ловятся только мелкие рыбины. Вовсе не обязательно. И на крупный крючок цепляется всякая мелочь пузатая, норовя зацепится хвостом. Слишком мелкий крючок тоже не рекомендуется: рыбы близоруки, а очки из всех живых существ носят только мартышки, да и то на хвосте. Есть, правда, очковая змея, кусачая – уу!

Решающее значение имеет наживка. Это то самое, ради чего собственно и идет на контакт с человеком обитатель моря. Наживка – вот в чем может проявить свою индивидуальность рыбак. В первой половине августа по приливу лучше всего применять мясо. Вполне сгодится говядина. Отделите ее от костей и нарежьте небольшими ленточками величиной со спичку. Отходы не выбрасывайте: жена сготовит к вашему возвращению суп и котлеты.

Мышей нужно ловить на бесплатный сыр, а соболя – на рыбу. Нас часто ловят на червячка, которого мы хотим заморить, а также на червячка сомнения и тщеславия.

Если вы забыли наживку дома или ее съест ваш кот, ловите на пустой крючок, беспрерывно им шевеля, чтобы смотрелся как живой. Как наши живые деньги в рублевом эквиваленте. А коту, в качестве наказания не давайте ни одной рыбки из улова. Как говорится, ни в кота минтай.

Можно достать приманку на месте. На берегу, у кромки прибоя всегда находятся влажные большие камни. Если сдвинуть один из них с места, обнаружишь разбегающихся во все стороны существ, похожих на мысли человека, проснувшегося от испуга. Насаживайте козявок на крючок и забрасывайте в набежавшую волну.

Остро пахнет йодом, хлористым кальцием и натрием, перекисью водорода. Вода, рыжеватая у берега, в полукилометре и до самого горизонта сверкает прозрачной синевой. Там, в глубине, резвятся огромные, как телеграфные столбы, рыбы, беззаботные кальмары, подобно мошкаре, снуют рачки, величаво покачиваются водорослевые леса. Поднимись ветер, разыграйся шторм, они – морские гады и звери, рыбы и козявки, уйдут на глубину и отсидятся до лучших времен. А кто-то и на грунт ляжет. Земные бури и тревоги обходят их стороной, у них своих хватает.

Солнце в августе встает достаточно рано. Земля, не успевая остыть за ночь, нагревается вновь. Между морем и сушей устанавливается температурное равновесие. Ветра нет, ему не из чего появляться. В Магадане до обеда праздник безветрия. Вы, конечно, используете призрачную возможность загореть. Несколько комаров прилетает с соседней сопки. Один из них задумчиво сидит на вашем плече. Он несколько раз вяло трогает хоботком кожу, и вам не хочется его сгонять. А у него никакого аппетита.

Самое время выпить бутылку пива, которое необходимо купить заранее. Чтобы не нагревалось, бутылки следует класть в один из ручейков. Пиво магаданское можно охлаждать и в море. Только нужно следить, чтобы бутылки не утащили крабы, они большие охотники до магаданского пива. Если же случайно унесет волной одну-две, не беда. Приятно будет найти их, когда обнажится дно.

Пиво нужно пить мелкими глотками, глядя в даль, за горизонт. Это хорошо успокаивает нервную систему. Не забывайте при этом прислушиваться к позывным капронового телеграфа.

Солнце наполняет своими лучами все, что способен охватить взгляд, заглушает посторонние звуки. В ушах позванивает, как при подъеме на большую высоту, или, как при погружении на глубину.

Точка– тире, тире! Сердце екает, словно леска привязана к аорте. В ваших руках большая серая камбала. Она открывает рот и говорит:

– Так вот ты где! Я тебя в Нагаево искала, на Гадле, на Нюкле и здесь весь берег объехала, таксиста еле уговорила.

Вы оглядываетесь. Рядом с вами женщина. Лицо ее очень знакомо. Она держит в руках что-то большое и тяжелое, обмотанное полотенцем. Пирог с рыбой. Вы разрезаете румяную корочку, оттуда выскакивает рыба и говорит: «Спасибо». Она прыгает по камням с резвостью кошки и уносится в море. А поболтать? Вы забрасываете ей вослед удочку, и сразу по леске передается резкий пронзительный сигнал: «Тр-р-р-р!»

Да– да, это будильник. Сегодня воскресенье, и можно отправиться на рыбалку. Хорошо бы подняться пораньше. Кто рано встает, тому Бог «Тойоту» дает.

МАМА

Мальчик мой родился, чадушко мое, будто солнышко в груди зажглось, осветило всю мою жизнь от начала до конца, все, что было и что будет. До года с ним сидела, а потом, куда деваться, пошли вдвоем в ясельки, работать. Сама при деле, и ребенок присмотрен. Живи, радуйся! Отец бросил, так что теперь, не переживем, что ли! Мы такие вырастем, что лучше всех, и папке нос утрем, и бабке, ни разу никто не посидел ни часа.

Так вот нянечкой устроилась, хотя специальность у меня совсем другая. Ради ребеночка что ни сделаешь! Платят не много, зато не болеет. Накормлен и по мамке не скучает. Он такой крохотный, прозрачный, смотреть на него, аж ком в горле. С утра сердце так и разрывается, не случится ли что к вечеру.

Я вообще– то маляр, а пошла няней. И хорошо, хотя зарплата, конечно, не та. Но иной раз частным образом квартиру кому-нибудь сделаешь, и концы с концами сведешь. С мальчиком на работу ходила. Вы его развлекайте, а я потолок белить.

Директорша в нас души не чает. Своего маляра иметь – это же везение. Школьная директриса подкатывается, мол, только нам отдавайте. Мальчик способный, мы его в отличники выведем, в медалисты. А что, разве плохое предлагают? Да хоть с пяти лет! Больно уж им передо мной хочется отличиться. Веду в школу, устраиваюсь техничкой. У них драки все на первом этаже. А я тут как тут. Синяк под глазом поставят – не беда, а вот голову проломить не дам. Самим головушка нужна. Учится хорошо, память есть, светлая. Без того пятерки, а помещения белить начну – души в нем не чают. На золотую медаль тянут. А разве плохо! На олимпиаде победил раз-другой, глядишь, за год два класса прошел.

Из института приходил ректор, парня только нам. В свои руки. Куда деваться, отдала. А что – медалист, неплохой, мягко говоря, парень. Блондин. 199 рост. Его не обижай, и он не тронет. Разряд имеется по драке. Такими не бросаются. Золотой парень, без бахвальства говорю. Шахматы освоил, а задачки по физике решает с улыбкой, будто ему карамельку под язык кладут.

Взяли меня лаборанткой, живу, не тужу, чай пью. У лаборанта такая работа, что за десятерых можно, как Паша Ангелина, ворочать. Ну, иногда ремонтом займусь, класс побелю, как бы играючи. Зато сын рядом. На втором курсе с ним в стройотряд ездила. Строили клуб, да потом под коровник переоборудовали. Многие, конечно, и кисти в руках не держали. А над моим подтрунивали, мол, слабо мать превзойти. Ну, что ж, намек понятен, пришлось ночь прихватывать. Неплохо получилось, мягко говоря. Грамоту сыну дали, и меня не обидели. Благодарность объявили.

А тут ему в армии служить приспичило. Добровольцем. Лет маловато, а это же не война. Лейтенант из части приезжал, как водится. Познакомились. Говорю, маляры вам не нужны? В крайнем случае, окопы рыть. Я вам танки под цвет местности перекрашу. Вы мне только три каски выдайте. Одну на голову, а две спереди. А где наши руки не нужны? Короче говоря, решила вместе с сыном ехать. Приняли меня на время его службы. Стала рабочая армии. Живем с сыном, конечно, порознь. Он в казарме, а мне комнатенку дали. Зато как увольнительная, он дома. Бронежилет ему связала из титановой проволоки.

Что люди, то и я. Я мать, вы меня поймите. Отслужит, думаю, женится, дети пойдут. Не теперь, пусть подрастет, в кости окрепнет. Я тогда опять в садик устроюсь с ясельной группой. Там меня давно на примете держат.

Все бы ничего, да занятия по боевой подготовке начались. В атаку они ходят. А я рядом, пригнусь, чтобы лейтенант не видел и вперед. Гранаты научилась кидать, куда с добром! Да и стреляю тоже. Главное, глаза не зажмуривать, а пуля, она, как баба, тоже дура, она летит, куда ей деться! Дзот условного противника все ближе. И такие оттуда кинжальные огни вылетают, жуть. Сынок мой подползает, гранату одну, вторую, а тот все палит. Аж сердце заходится от страха. Чую тогда, спиной чую, сейчас встанет во весь рост и на амбразуру кинется. Азартный он, заводной. Ну, я тогда как вскочу, как заору и собой его прикрываю. И тут как полоснет!

Ну, и просыпаюсь в крике среди ночи! В больничной серой рубашке. С большим животом, вялая. Господи! Это же мне рожать приспело! Все только начинается! А я уж думала, отмучилась. Маленький мой, ты уж поосторожней, не спеши! Мама тебя любит. Мы с тобой сегодня, может быть, увидимся! Познакомимся, мой хороший! Не бойся, малыш, мама с тобой! До встречи!

Ну, где вы там! Доктор! Кажется, нам пора!

НАТЕРПЕЛСЯ

Вы говорите, борьба за социалистическую культуру обслуживания. Правильно. Только надо тактику выработать. Они нас, к примеру, фруктово-овощной пересортицей завалили. А мы – не брать!

У них прилавки ломятся от стеариновой австралийской баранины. Не брать!

Месяц– то можно выдержать? Особенно если в конце квартала, чтобы ощутимее для них, толстокожих, было. Самим помучиться, но и их зацепить, чтобы неповадно было. На хлебе ведь можно продержаться, а? Братцы!

Что, хлеб черствый? Не брать! Тем, что на антресолях запасено, не пропитаемся, что ли? У меня, к примеру, банка брусники восемь лет стоит и сухарей мешок. Тушенки две банки с полгода завалялись. Можно перекантоваться. Зиганшин, вон, сапоги и гармошку с друзьями съел. Кто не велит брать пример с героев? Кооперативную тушенку, кстати, не брать, категорически. А я говорю не брать! И колбасу по четырнадцать рублей, которая еще недавно, когда стоила восемь, казалась дорогой. И особенно в конце месяца не брать. Нечего желудок ублажать. Надо больше заниматься искусством, гулять на свежем воздухе, в кино, в конце концов, ходить, на концерт хорового пения. А если там нахамят, не поддаваться, сохранять крейсерское спокойствие.

В ресторан не пойдем, если нагрубят. И если приемщица в ателье не улыбается, как Мона Лиза, ей не видать нашего пиджака. Пусть самоокупаются, как хотят. У таксиста дикция неважная – не поедем. Пусть уроки в драмкружке берет. Быть или не быть, отчего люди не летают и все такое. Кушать подано.

Станция электричество отключила после обеда, и холодильник потек. А мы вообще при свечах будем мороженого минтая кушать. Строганина. А электричество это они пусть как масло на хлеб намазывают. Их за недорасход вон как премии лишают. Выговоры с занесением. Убедил? Давайте хором по слогам: «Кли-ент все-гда прав! В условиях хозрасчета!»

Эпилог. Прошло каких-нибудь полтора десятка лет. То, что все стыдливо именовали всяческим хозрасчетом, социализмом с человеческим лицом, осталось в недалеком, но невозвратным прошлом. Теперь это называется прямо – капитализм. Страх и ужас.

Но и кайф! Если вдруг у меня завелись, хотя бы от сырости, денежки, я иду к продавцу. Я беру килограмм морковки. Мне предъявляют каждый корнеплод во весь рост, как в приемной комиссии отряда космонавтов. Я отмечаю все подробности телосложения моркови, ее, так сказать, органолептику. Вроде бы нормальной толщины и длины. Вес и цвет меня устраивает. Вам как их уложить – вверх или вниз головой. Вот здесь царапина, замените. А ну-ка я другие очки надену! Стоп! Извините, я это покупать не буду. Передумал. Ну и что, что в пакет уложили, деньги-то мои. Пойду-ка колбасу попробую. Я изверг, не спорю, но так натерпелся в своей жизни от продавцов, еще на одну жизнь хватит!

Да много ли мне надо! Десяток картофелин, отборных, чтобы без порчи и грибка, хлеба свежайшего. Селедку. Ее тоже пробовать дают. Продавцы передо мной стоят, как на параде, во фрунт, молча поедают глазами. Хотя они изначально все и не продавцы вовсе, учительницы бывшие, инженерши. У них аура другая, обаяние и терпение. Мне не по себе от их эмоциональной открытости, но правда чувств привлекает, посильнее «Фауста» Гете. Они неотразимо улыбаются, искушая стать рядом и тоже торговать морковкой или салом, колбасой, быть может. Но это первый порыв. Вряд ли у меня получится. Почему? Знаю себя, трезво оцениваю. А другим этого знать не надо. Подсказываю намеком, комплекс неудачника замучил.

И еще мне нравится один веселый человек, который почти каждый день на этом базаре играет поет под гармошку. Будто бы за подаяние. Инструмент звучит с такой болью, с такой душу рвущей силой, будто в последний раз, перед тем, как исчезнуть в желудке Зиганшина. А голос у поющего до того звонкий, открытый, даже неловко, что так публично всю душу наружу распахивает. Не бережется, не боится, что вслед за оживлением, качнутся его эмоциональные качели, и наступит на душе неоглядный мрак, который не развеешь, поскольку ничем, нет нужного материала для этого – радости, которая не может ни от чего, от сырости появиться.

И вспоминается из раннего детства, как в поезде слепой да безногий вот также пели. Только под гармошку. Никаким артистам, даже народным и лауреатам, не говоря уже о современных пупсах-попсах, до них никогда не дотянуться. Слушаешь, и горло перехватывает петлей, слезы стоят, как жидкие кристаллы. И так хочется встать рядом и тоже побираться, побираться, скорбя об ушедших людях и временах, непутевой нашей, наперекосячной жизни.

Только петь я совсем не умею. Тем более, аккомпанировать. А ведь гнала мать в музыкальную школу, в класс баяна, взашей буквально, не слушал, вот и кусай локотки.