Текст книги "Песочные часы арены"

Глава тридцать вторая

…У Пашки сегодня не клеилось. То ли накопленная за время постоянного вкалывания усталость, то ли погода, то ли еще что. К тому же не выспался. В руках вялость, глаза не в фокусе. Как-то всё… Бывают такие дни.

– Поздравляю, Жара! Ты у нас сегодня половозрелый жонглер!

– ?!..

– Всё на полу. Всё как-то «приблизительно»…

– Точность, Родж, – это вежливость королей и… проклятье жонглеров. Мы не эквилибристы! У нас быстро поднятый предмет упавшим не считается. Вот если рухнешь ты со своего постамента, тогда – беда! Станешь при жизни падшим ангелом. Мы тебя тут же изгоним из нашего Эдема.

– Повторяю, для особо одаренных, я – Синяя Птица Счастья!

– Ну, это – весьма приблизительно… – Пашка прищурил глаз. Продолжил.

– Не знаю, как ты, а я уже больше не могу пахать по двенадцать шоу в неделю. Сил моих больше нет. Может, пойдешь договоришься со своим близким дружком старпомом, чтобы с нас сняли хотя бы пару шоу.

– Жара! Иди в задницу.

– Если так, тогда четыре.

– Иди на хрен!

– Родж! Ты нас хочешь оставить без работы!..

Сегодняшнее шоу было необычным – «падучим». Падало у всех и практически всё. Дело в том, что перед началом представления стало заметно покачивать. Входили в зону большой волны. Все немного нервничали – никак не могли забыть пережитый шторм. Их успокоили – подобного уже не будет. Но сегодня качало весьма чувствительно.

Мексиканцы, которые работали свой номер в образе кузнечиков, то и дело с удивлением и нескрываемой злостью посматривали друг на друга, тихо переругиваясь. Обвиняли друг друга в «халтуре». Максимилиан, или попросту Макс, ногами бросал вверх своего партнера (так принято у представителей жанра «икарийские игры» – видимо, пошло от Икара). Эмануэль, он же Эма, делал разные сальто, пируэты и должен был точно приходить на ступни крепких мексиканских ног своего партнера снизу. А вот этого сегодня не получалось, как и у Икара в свое время. Нет, Макс свое дело знал – бросал точно вверх, высоко, как положено. С раннего детства и Эма помнил, куда нужно приземляться. Но сегодня он именно – приземлялся. Минуя ноги Макса. Падал, как тот самый бедолага Икар. Партнеры с удивлением смотрели друг на друга. Зрители тоже не оставались в стороне, недоумевали – текила?..

В тот момент, когда ноги Макса выстреливали Эму вертикально вверх, корабль незаметно давал крен влево или вправо. Эма приходил в заданный кораблем азимут, который не совпадал с жизненными принципами Максимилиана. Эма точнехонько усаживался своей пятой точкой, с детства отданной в неволю Максу, не на привычные подошвы партнера, а на черную твердь сцены. Когда трюк удавался, у обоих был удовлетворенный взгляд – «Ну ведь можешь же!..» Зрители аплодисментами подтверждали: «Когда захотите, конечно…»

Русские «Райские птички» Лена и Андрей работали воздушными гимнастами в кольце, которое было элементом птичьей клетки. Сначала они не могли в эту клетку забраться, потом были немало удивлены, почему сцена из-под них то и дело направляется к кулисам – галлюцинации?..

Джеронимо и Джессика, австралийско-мексиканский дуэт, она блондинка, он жгучий брюнет, вместе – полосатые зебры на роликовых коньках, после первой же прокатки сообразили, что они не рыжие и работать не будут. Глядя на них, все лошади планеты станут ржать. Первыми начали местные зрители…

Рогожин стоял как влитой, быстро поймав амплитуду качки. Зрители с восхищением и бурей аплодисментов сопровождали Витькин номер. «Птица Счастья» была счастлива!.. До той поры, пока ей не приспичило сделать флажок – это когда тело эквилибриста на одной руке через бок зависает над полом. Роджер исполнял трюк на трехметровой высоте суперэффектно. Это всегда вызывало бурю восторгов у публики. Сегодня «Синяя Птица Счастья» превзошла самого Виктора Рогожина. В момент, когда он вышел в точку кульминации, корабль в очередной раз крепко наклонило. Такого флажка цирковой мир еще не видел. Витька сложился, захрустев ребрами. В таком «флажковом» положении он и упорхал за кулисы, где его с трудом разогнули. Недели две после этого Рогожин не рисковал исполнять свой коронный трюк…

Не до смеха оказалось и украинке Илоне, которая выступала на так называемой свободной проволоке в образе божьей коровки. «Свободная проволока» – это просто провисший тонюсенький тросик, закрепленный за стены, по которому ходят туда-сюда. Долго коровке ходить не пришлось. Несмотря на то, что она божья, силы небесные ее не уберегли – победили морские. Потеряв ориентир под ногами, Илона упала и рассекла подбородок. Больше, когда качало, она не работала…

Пашка быстро сообразил, что к чему, пару раз уронил кольца на пол, учел все обстоятельства и неплохо отработал свой жонглерский номер. Смешно было видеть, как летающие вверх кольца стоят на месте в одной точке, а под ними вправо-влево мотыляется пчела.

Австралиец Бо Сёрджант, клишник, в образе гусеницы с видимым удовольствием сгибался-разгибался на грибке. Появлялся он на сцене первым. В его теле за ним следовали еще три человека. Все знают, что червяки могут существовать и располовиненными. Сегодня зрители наглядно в этом убедились, когда большую часть гусеницы оторвало и понесло в сторону кулис, а оставшаяся жалкая частичка стала забираться на грибок, где продолжила творчески изгибаться. В конце своего «загибающегося» номера Во стрелял ногами из лука в мишень. Помогала ему в этом пчела в исполнении Пашки. Мишень высокая, на треноге. За этими полосатыми кружочками обычно и пряталось такое же полосатое насекомое. В этот раз качнуло так, что мишень ушла в сторону. Пашка получил стрелой в пах. Вид падающей пчелы из-за мишени со стрелою в паху всех изрядно повеселил. Кроме Пашки… Костюм пчелы прошел испытание на пуленепробиваемость…

Из всех насекомых несказанно повезло лишь ирландскому жуку. Мелкому такому, интеллигентному. «Жуча-ра» Раян ходил по сцене мимо рискующих что-нибудь себе сломать представителей джунглей и поигрывал на скрипочке. Его не волновали ни шагающий нетвердой походкой по океану корабль, ни морская болезнь…

В программе был еще один безопасный жанр. Речь шла о номере «трансформация», в исполнении международного дуэта иллюзионистов Анастасии и Джеферсона. Он был, как бы, охотник, она, как бы, красивая птица. Всей работы – дергай себе за лесочки-веревочки и меняй себе на здоровье оперение птички-невелички и костюмы охотника. В конце Анастасия превращалась в красивого белого лебедя. Охотник на прощание тоже оказывался во всем белом. Этот номер можно было работать хоть в двенадцатибалльный шторм. Никто из них ничем не рисковал. Так казалось…

Сегодня Джеферсон чуть не погиб. Обычно в финале, для эффекта, при смене костюмов они выбрасывали вверх ворох мелконарезанной фольги. Когда искрящееся в лучах театрального света облако блесток опадало, артисты уже были в тех самых белых костюмах. Алле-Ап! Аплодисменты, как говорится…

В творческом раже, испытывая экстаз от успеха и от того, что в этих условиях устояли на ногах, Джеферсон лихо подбросил вверх две пригоршни фольги, радостно вздохнул полной грудью и… заглотил, как кит планктон, порцию тех самых блесток. Они мгновенно залипли в трахее, перекрыв кислород. Еле откачали. Вот тебе и безопасный жанр. Вот тебе и «работай на здоровье»…

После этого выступления были сделаны корректировки. В последующем, когда штормило, кто-то не работал, остальные пахали по полной. В их числе оказались и Витька с Пашкой.

Глава тридцать третья

«Norwegian Breakaway», как уже говорилось, был полностью посвящен Америке, в частности Нью-Йорку. На его правом борту красовался рисунок известной во всем мире статуи Свободы. Рука с факелом стремилась вперед, словно судно на всех парах неслось к той самой свободе, вырвавшись из тесной неволи немецкого дока. Полное название скульптуры – «Свобода, озаряющая мир» – «Liberty Enlightening the World». Она возвышается на острове Свободы, который расположен в трех километрах от южного берега Манхэттена, кипящего жизнью, в Нью-Йоркской бухте.

В первое плавание из Нью-Йорка на Бермуды их провожали с помпой. При выходе из гавани гигантский корабль занял почти весь Гудзон. «Норвежский прорыв» остановился напротив статуи Свободы, высота которой составляла сорок шесть метров, а с подножием – все девяносто три. Гремел грандиозный салют, звучала песня в исполнении Фрэнка Синатры «Нью-Йорк, Нью-Йорк». На борту присутствовали мэр Нью-Йорка и пестрая группа селебрити. С борта лайнера шла прямая трансляция телевидения на местные каналы. Вокруг кружили вертолеты и полицейские катера. Люди вдалеке на набережных махали руками, посылали в небо разноцветные шары. Было как-то торжественно и до слез радостно. Пашка был потрясен размахом чужого патриотизма…

Курсировали между Нью-Йорком и Бермудами. График получался следующий: в воскресенье рано утром причаливали в Нью-Йорке, сгружали пассажиров, принимали на борт новую партию и отчаливали вечером. До отплытия артисты всех шоу, что работали на корабле, могли выходить и гулять по городу. Последующие два дня проводили в море, так называемые «sea days». Поутру в среду приходили на Бермуды. Среду артисты боготворили, ибо это был общий выходной! А когда работаешь двенадцать шоу в неделю, каждый час среды на вес золота. Правда, раз или два в месяц выходной портили учения по безопасности. В девять утра звучала сирена, и все выскакивали из своих нор, не успев сполоснуть лицо и причесаться. Злыми сонными мухами механически отрабатывали действия на случай нештатной ситуации. Обычно эти учения заключались в том, что все собирались в предписанной зоне Z4, где выстраивались шеренгой в спасательных жилетах. Со слипающимися глазами стояли в них минут пятнадцать, потели, кемарили, ждали, когда эта экзекуция закончится. Один раз «повезло», пришлось загружаться в спасательные шлюпы и полчаса учиться плавать вокруг корабля. Лодки были моторными. Но матросы, видимо, ради собственного развлечения и хохмы, предложили поработать вручную. Весла оказались неподъемными. Проснулись тут же…

С питанием для обслуги на судне было поставлено неплохо. Но могло быть и лучше. На четырнадцатой палубе в конце лайнера, на корме, располагалось что-то типа буфета-ресторана со шведским столом под названием «Сад». Он гостеприимно принимал как пассажиров, так и участников всех шоу. Ввиду того, что пассажиров было больше, артистам после вечерней работы мало что оставалось. Нужно было наедаться впрок днем. А за несколько часов до выступления это себе могли позволить немногие. Приходилось на обеде есть как птичкам и запасаться хотя бы фруктами с водой на вечер. Самые отчаянные заворачивали в салфетки выпечку. Сначала все это выносить с собой под насмешливыми взглядами «стаффов» было стыдно, потом – голод не тетка, совесть заскулила, попросила есть и заткнулась до конца круиза.

Дневное шоу благополучно закончилось. Было несколько часов передышки до вечернего. Мокрые от пота костюмы болтались в костюмерной на перекладинах, как морские пираты, повешенные на реях. Артисты снимали грим, настраиваясь на сытный обед.

Синяя Птица, сияющая от предстоящей встречи со Счастьем, предвкушая чревоугодие, громогласно приказало:

– А сейчас все в сад!.. Ну, что, Паха, в «Сад»?

– Ну его… в зад! – Пашка оформил рифму к названию их ежедневного пункта питания. – Чего-то съел там сегодня на завтрак, в брюхе восстание спартанцев.

– О! Это не сад, это рас…садник диареи с сад…диетами на кухне. Костюмчик у тебя, если что, удобный. Не то что у меня там на верхотуре. Ну, подумаешь, пчелка вдруг стала попахивать, может, это мед такого сорта…

– Эквилибрист-калом…бурист! – Огрызнулся Пашка в стиле Рогожина и развил очередную их пикировку. – Вот тебе, Родж, приспичит когда-нибудь, как тогда на премьере, специально оставлю тебя наверху, буду тянуть время до твоего недержания. Без меня не спустишься! Если помнишь, моторчик включаю-выключаю я. Дождусь твоего вселенского позора, потом объявлю: «Внимание, внимание! Почтенная публика! Леди, так сказать, и джентльмены. Смертельный номер! Сейчас ваш американский эквилибрист, он же скунс, безо всякой страховки, отольет на вас свысока. Первые три ряда будут мокрыми, в восьмом ожидается радуга. Маэстро, дробь!..

– Я не скунс! Я – Синяя Птица джунглей! Птица Счастья! – Витька попытался восстановить статус-кво своего сценического персонажа. – И потом, я – русский эквилибрист!

– Ничего, побудешь американским скунсом, зрителям какая разница.

– Ладно! Победил нерушимый союз народов! Россия – США – дружба навек!

Витька миролюбиво соединил свои кисти в рукопожатии над головой.

– Да уж, дружбаны вы известные…

– Это они известные! Я же, как Эрнст Неизвестный, просто там живу! Иногда. Ладно, обойдемся сегодня без «Сада-маза». В знак пролетарской солидарности трудящихся всех стран и с тобой лично я тоже голодаю. Готовимся к следующему шоу…

Глава тридцать четвертая

В Пашкиной каюте без всяких рассветов день начинался резко, стоило щелкнуть выключателем. Главное было не забыть прикрыть глаза, чтобы не шарахнуло ярким светом по сетчатке. Затем он включал телевизор, сверял точность времени своего хронометра с мировым эталоном, вяло пытался сделать зарядку, насколько позволяли размеры его морского пристанища. В лучшем случае это были приседания, короткие взмахи согнутыми руками, чтобы не лупить с размаху по стенам и потолку, легкие наклоны корпуса в стороны. Все остальное он оставлял до встречи с закулисной площадкой театра перед шоу и на потом, в спортзале.

Вечером, перед сном, Пашка снова включал телевизор. Там в одно и то же время крутили одни и те же фильмы из картотеки лайнера, поэтому каждый день он попадал на одни и те же шедевры мирового кинематографа. Пашка раз пятнадцать пережил телевизионный «Армагеддон». Из «Трехсот спартанцев» знал персонально в лицо каждого, посмотрев этот фильм триста раз. «Трансформеры» снились чуть ли не ежедневно, вклиниваясь в ночные сюжеты эротических фантазий, рожденных пляжами Бермудов.

Пашка любил и другой «телевизор», где сюжеты не повторялись, при их кажущемся однообразии. Пашка обожал закаты. Витьке он предлагал совместный просмотр, но тот отмахивался – некогда, молодость проходит, надо действовать. И действовал – уходил в «ночное»…

Пашка всегда, где бы он ни был, любил провожать на другую сторону Земли уходящее солнце, куда-то туда, в неведомое. Оранжевое светило завораживало, звало с собой. Он улетал к горизонту душой, пытаясь продлить угасающий день хоть на мгновение. Есть в уходящем дне что-то таинственное, загадочное. Закат похож на закончившуюся жизнь. Затем тьма. Надежда. И ожидание новой жизни…

Любил Пашка и рассветы. Всегда. Сколько себя помнил. Он был безусловным романтиком с тонкой душой. Будучи на гастролях, в погожие дни вставал, стоило небу посветлеть. Уходил бродить по тротуарам еще толком не проснувшихся, не умытых и не причесанных городов, где улицы пока еще пусты, а звуки зарождающегося дня – робки, вполголоса. Мысли Пашки в этот час были чистыми и светлыми, какими-то простыми и точными…

Сейчас, на корабле, в круизе, на рассветы пока сил не хватало. В ранний час из «могилы» не хотелось выбираться. Измученное бесконечными трудами тело валялось амебным и почти бездыханным в кромешной тьме каюты до означенного часа. Но на закаты он силы и время находил. Поднимался на самую верхнюю, открытую палубу. Прислонялся к поручням или садился в шезлонг, замирал, устремляясь вдаль. Упивался морским воздухом после душного театрального зала.

Поражала бескрайность океана, отсутствие берега, будто нет и никогда не было земной тверди на этой планете. Вызывала трепет мысль, что под тобой до дна многие километры и держит тебя от погибели только тонкая пленка соленой воды и островок, называющийся кораблем. В шторм его надежность вызывала сомнения. Если стоять в длинном коридоре, то было слышно, как потрескивает стальная плоть корабля. Пугала прямая линия между каютами, которая вдруг начинала заметно изгибаться…

Пашка дышал и не мог надышаться каким-то особенным, первозданным, диким океанским воздухом.

В его любимом романе Жюля Верна «Зеленый луч» героиня узнаёт о существовании этого крайне редкого природного явления и решается на далекое путешествие ради того, чтобы его увидеть. Пашка даже представить себе не мог, что однажды ему повезет, он окажется в океане и так же станет ждать встречи с лучом. По преданию, кто его увидит, будет счастлив всю свою жизнь. Да, он хотел быть счастливым. Очень! Что такое счастье и в чем оно выражается, Пашка ответить бы не смог. Но чувствовал, знал точно, что это… когда много! Очень много! Так много, что трудно дышать…

В круизе, особенно на Бермудах, закаты были просто потрясающими. Пашка поймал себя на мысли, что хочет жить вечно только ради того, чтобы увидеть все закаты этого мира. И еще он понял, что только в открытом океане, в солнечный день, в штиль, когда свет проникает глубоко в толщу воды, можно осознать, что такое по-настоящему синий цвет…

Пашка, когда позволяли погода и время, упивался красками океана, закатными вечерами и ожиданием чудо-луча.

На самой верхней, пятнадцатой палубе лайнера людей всегда было немного. Открытая площадка продувалась всеми океанскими ветрами, частенько жестокими. Не каждому за недельный круиз могло повезти оказаться здесь в штиль с легким игривым ветерком. Пассажиры традиционно пользовались центральной палубой, напоминающей широкий проспект с роскошными ресторанами, игровыми автоматами казино, кинозалами, театральными площадками, где шло с десяток шоу на любой вкус, и прочими благами круиза. Особенно романтически настроенным предлагалась открытая по бортам восьмая палуба «Water-front» с променад-трапе, которая закрывалась только в сильный шторм. До пятнадцатой добирались лишь особо любопытные. Люди рвались на жаркие пляжи Бермудов, под палящее солнце, в ласковую прохладную синь Атлантики – это было целью их путешествия из Нью-Йорка на Бермуды.

В первые же дни пребывания на корабле Пашка обложился всевозможными проспектами-буклетами. Его интересовало все, что было связано с круизом.

Нью-Йорк, из которого они постоянно отплывали, стал ему вскоре понятен. Гигантский город. Разнокалиберный, разношерстный, от роскошного Манхэттена до угрюмого ободранного Бронкса. Эти районы он исследовал быстро и внимательно. Поразился ухоженным паркам и скверам. Ровным квадратам стритов и авеню, кишащих людьми и автомобилями. Циклопическим небоскребам, упирающимся головами в облака. Горам мусора с разящими запахами, которые царили в переулках самого центра города-мечты. Любопытство быстро сошло на нет, и он сосредоточился на Бермудах.

Изучив всю информацию, которую только можно было найти, Пашка вычертил себе собственную маршрутную карту, предполагая попутешествовать по всем достопримечательностям островов. Еженедельно на Бермудах они должны были проводить двое суток. Это время совпадало с выходным и у артистов. По подсчетам Пашки, за время круиза он мог не только все намеченное успеть посмотреть, но и ощупать. Намечалась насыщенная программа.

Бермудские острова оказались группой коралловых островов в северо-западной части Атлантического океана, которыми владела Великобритания. Открыл их испанский мореплаватель Хуан Бермудес еще в начале шестнадцатого века. Тогда он их назвал островами Дьявола из-за трудных навигационных условий. Теперь же сюда со всех концов шли косяками туристических рыб разнокалиберные океанские лайнеры с жадными до экзотики и развлечений туристами.

Пашка узнал, что столицей Бермудских островов является Гамильтон, который получил свое название в честь губернатора сэра Генри Гамильтона.

Населения в городе всего девятьсот сорок восемь человек. Расположен Гамильтон на острове Бермуда, который представляет собой вершину потухшего подводного вулкана. Общее же число островов, объединенных названием Бермудских, было около ста пятидесяти, из которых обитаемы только двадцать. Десять островов соединены между собой сетью мостов и путепроводов и составляют так называемый Основной остров – Мэйн-Айленд. Несмотря на большое количество островов, населения всего около семидесяти тысяч человек, а общая протяженность дорог на островах составляет лишь тридцать километров.

Водопадов и рек на островах нет, поэтому местное население накапливает воду, когда идут дожди. Дома и заборы построены в основном из песчаника. Дома яркие, разноцветные, а крыши у всех белые и ступенчатые. Такие они для того, чтобы собирать воду и фильтровать ее. Идея проста – вода стекает, грязь остается на ступеньках. Водостоки ставят таким образом, чтобы по вертикальным трубам глубокие бетонные подвалы заполнялись дождевой водой. Здесь на долгое время вода сохраняется чистой и холодной, как в колодцах. Тут каждый сам отвечает за сбор воды. В случае если ее не хватает до следующего сезона дождей, люди за воду платят правительству. Вода здесь на вес золота в прямом смысле. Островитяне свои крыши белят постоянно, чтобы вода была чистой. Знатоки предупредили Пашку, если он придет в дом, где крыша грязная, воду для питья лучше не просить. Была и еще одна особенность, возведенная в закон. Стены домов должны выдерживать скорость ветра до ста шестидесяти километров в час. Поэтому они здесь довольно толстые, а ставни на окнах открываются снизу. Почти во всех домах камины, зимой тут бывает прохладно.

Климат Бермудов описывался в буклетах и рекламных проспектах как мягкий, благодаря Гольфстриму. Но действительность оказалась несколько иной. На Бермудах, безусловно, иногда идут тропические ливни. Но на самом деле здесь преобладает солнечная погода. Очень «солнечная». И это для неподготовленного европейца становится испытанием. Панамы, кепки с длинными козырьками, солнечные очки, легкие закрытые рубашечки, снадобья от загара расхватывались на кораблях и в местных лавках в секунду…

Первое, что бросилось в глаза по приезде сюда, так это распахнутые объятия самого известного общественного пляжа Horseshoe Bay Beach. Он входит в топ-десять лучших пляжей мира. Пляж живописный, с розовым песочком. В первый месяц он был почти пуст, так как было еще прохладно. Но позже Пашка ахнул, увидев на этом пляже народу, как, скажем, где-нибудь в Сочи в разгар курортного сезона. Их цирковую команду выручал еще один шикарный пляж Warwick Long Вау. На нём народу отдыхало значительно меньше. Тут не было баров и раздевалок. К тому же, когда дул сильный ветер, здесь гуляли немаленькие волны. И наконец, мало кто знал о существовании их самого любимого места. Буквально через тропинку, за скалами, пряталась небольшая бухта Jobson’s Cove. Здесь, вдали от туристической суеты и гвалта, царила тишина, покой. Волн тут не было, вода прогревалась, как в домашней ванне. Розовый песок обжигал ступни ног. Это был рай для цирковой души и измученного нагрузками тела…