Текст книги "Завещание Петра Великого"

Глава третья

В июле 1715 года экспедиция Бухгольца погрузилась на 32 дощаников и 27 больших лодок, загрузила припасы. На каждый дощаник грузили до 18 тысяч пудов груза, на лодки – поменьше.

Еще дюжину нагруженных товарами дощаников вели местные купцы, решившие воспользоваться оказией и выгодно поторговать на Востоке. После прощального молебна флотилия двинулась вверх по Иртышу. Часть солдат при этом маршировала вдоль берега.

24 июля 1715 года отряд Бухгольца прибыл в Тару – маленький городок на левом берегу Иртыша. Сам городок от набегов татарских был окружен деревянным тыном и сторожевыми башнями с несколькими пушчонками, кое-где был виден и земляной вал.

Вокруг тайга – смоляные пихтачи и кряжистые кедры, по которым прыгают куницы да горностаи. В центре городка церковь Святого Успения. Тара связывает между собой Тобольск и Томск. Поэтому летом бывают там купеческие караваны из далекой Бухары и даже из Китая. Местные продают купцам собольи, беличьи, лисьи да горностаевые меха. Покупают же шелка, чай, фрукты. На местных озерах варят соль и развозят ее по всей Западной Сибири.

Жители Тары – рыбари, солевары и охотники – люди вольные и независимые. Немало среди них бывших ушкуйников, ссыльных стрельцов и другого темного люда. Это в «столичном» Тобольске власть как власть. В Таре местный воевода сидит тихо, так как, ежели обидишь зазря таежника, он тебе недолго думая и нож в брюхо и вставит. Тара – край Русского царства, а потому и нравы здесь соответствующие. Дальше Тары уже тайга и только редкие острожки.

В Таре Бухгольц получил полторы тысячи лошадей для своих драгун, а также пополнение рекрутами, набранными в Тарском уезде. Кроме того, к отряду присоединились пятнадцать казачьих сотен.

Когда рекрутов построили, подполковник обошел строй, подивился: почти половина – видавшие виды бородатые мужики. Лицо одного показалось знакомым.

– Уж не встречались ли мы с тобой ранее? – спросил Бухгольц.

– Как не встречаться, коль встречались! – не стал отнекиваться «рекрут». – Было дело, когда мы со товарищами Софью на царство ставили! Тогда я чуть на дыбу не попал, но плетьми и Сибирью отделался!

– Как звать?

– Еремей!

– Не сбежишь?

– А чего сбегать, коль по своей воле иду.

– Стало быть, нынче хочешь государю Петру Алексеевичу послужить?

– И ему, и Рассеи-матушке! Осточертело по тайге белок бить да водку глушить!

– Из стрельцов софьинских ты тут один?

– Тут нас целая артель. Вона дружки мои Елисей и Емельян!

Бывший стрелец показал рукой на стоявших поодаль таких же угрюмых и заросших бородами здоровяков.

– Ну служите, да помните, что за Богом молитва, за царем служба не пропадет! – махнул рукой Бухгольц. – Только больше мне не бунтовать!

– Ужо не сомневайтесь! – хором ответили бородатые «рекруты». – Мы теперича ученые!

В Таре флотилия пополнилась дюжиной речных стругов, которые также буквально завалили грузом.

Тем временем в начале августа 1715 года в Тобольск пришло письмо Петра об оказании максимальной помощи Бухгольцу. Увы, экспедиционный отряд к этому времени уже ушел к Ямыш-озеру. Следует отметить, что губернатор Гагарин все же сделал все возможное, чтобы исполнить царскую волю и снарядил вслед отряду еще и вспомогательный караван.

* * *

Из Тары Бухгольц отписал царю Петру, что в дальнейший поход на восток с ним выступило «войска всякого чина людей 2795 человек» при 70 пушках. Там же, в Таре, к отряду присоединились еще и местные торговые люди, по-европейски – маркитанты.

От Тары отряд двинулся на дощаниках и лодках далее по Иртышу, которые по берегам сопровождали разъезды драгун и казаков, прикрывая речной караван от нападения джунгар.

Плавание вверх по Иртышу осенью оказалось делом нелегким. Главной проблемой являлся сильный встречный северо-западный ветер, который многократно усиливался, между крутыми берегами Иртыша. Порой ветер достигал такой силы, что едва солдаты переставали грести, как дощаники несло обратно против течения. По этой причине все предварительные расчеты на время плавания до Ямышева озера оказались неверными, и дорога заняла гораздо больше времени, стоив немалых усилий.

В первых числах октября отряд наконец прибыл к Ямышевскому озеру.

Ямыш-озеро было настолько соленым, что все дно состояло из соляных глыб, а сама вода была и не водой вовсе, а соляным рассолом. В солнечную погоду Ямыш-озеро приобретало зловещий багровый цвет, словно наливалось кровью, так соль отражала солнечные лучи. Ямыш в Сибири известен давно. Сюда издавна ездили за солью, которая отличалась завидной чистотой, хоть это было и небезопасно. Ходила даже незатейливая поговорка:

 
Говорят, что в Прииртышье
Есть озера Ямышьи
Поезжай-ка, дружок, туда,
Привези-ка соли с полпуда!
 

Проводники рассказали Бухгольцу и о целебном свойстве озера. Ежели у кого спину ломит или руки, ноги крутит, то следует обмазаться озерной грязью и соленой рапой и все сразу снимет. Об этом свойстве Ямыша с давних времен знают все окрестные знахари и шаманы и возят сюда больных. Даже само название озера Ямыш (Емши) со степного означает «целитель».

Подъехав к Ямышу, Бухгольц с удивлением констатировал:

– Удивительно, но озеро пахнет фиалками!

Сопровождавшие его офицеры втянули воздух носами. Точно, озеро пахло знакомым с детства легким травянисто-землистым ароматом.

– Надо же! – подивились. – Благодать-то какая!

На этом красоты озера, собственно, и заканчивались, так как места вокруг были на редкость унылыми – холмистые солончаки да песчаная степь во все стороны, сколько видит глаз.

Осмотрев озеро, Бухгольц объявил о начале постройке крепости для предстоящего зимовья в шести верстах от правого берега Иртыша у ручья Преснухи. Место выбрал грамотно – на высоком тридцатиметровом яру. При этом помимо ручья рядом с крепостью бил ключ со свежей водой. Однако быстро начать строительство крепости не получилось. Первый месяц ушел на размещение – нужно было вырыть землянки, складировать грузы, разметить площадки под фортификационные, служебные и жилые постройки.

Так как быстро холодало, идти дальше в тот год Бухгольц не отважился, о чем и известил царя. Гагарину он отправил также письмо, в котором попросил прислать еще хоть немного обученных военному делу людей.

Для защиты крепости экспедиция привезла серьезный артиллерийский парк: 15 мортир и 36 пушек, а также боезапас: 852 бомбы и 5197 гранат, а также порох, железо, строительные инструменты и одежду.

Почти половину лодок пришлось сразу же разобрать, так как деловой древесины в окружающих сосняках не нашлось.

Руководил строительством поручик артиллерии Каландер. До 10 ноября насыпали земляной вал. Строили по последнему слову европейской фортеции в форме шестиугольного полигона с полноценными бастионами, валами и контрэскарпом, защищенным рогатками. Крепостные ворота выходили в тыльную сторону, к озеру. Внутри крепости разместили магазины-склады для жизненных и военных припасов. В центре срубили и небольшую церквушку. Как же православному человеку без Бога! Рядом с крепостью для размещения артиллерии был выстроен «малый острог», два амбара для припасов и казармы для офицеров и солдат. Укрепление строилось с расчетом на гарнизон в три сотни человек. Оно должно было стать опорной базой главным силам отряда, которые следующей весной должны были продолжить путь к золотоносной реке…[1]1
  Сегодня уцелевшие фрагменты Ямышевской крепости находятся на территории Северо-Восточного Казахстана близ села Ямышево (Аккулинский район Павлодарской области).


[Закрыть]

После некоторых раздумий Бухгольц переселил солдат, драгун и казаков из крепости в вырытые за ней землянки, прикрытые с двух сторон между двумя речками, впадающими в Иртыш, – Преснухой и Черной, в вырытых землянках. Почему? Да потому, что в стылые степные зимы жить на степном ветру холодно. Да и воду на две с половиной тысячи человек таскать для бань и приготовления еды на косогор весьма утомительно. За крутояром же было безветренно, так как росшие вдоль речек деревья хорошо прикрывали лагерь от пронизывающих ветров, их же рубили на растопку печек и для бани. Крепость же на крутояре стояла совершенно пустой, если не считать находящегося в ней караула.

За провиант Бухгольц был пока спокоен, его должно было вполне хватить до лета. К тому же весной Гагарин обещал прислать по Иртышу большой продовольственный караван.

Впрочем, во время разгрузки и пересчета имущества Бухгольц многого недосчитался. То ли по нерадению забыли, то ли, наоборот, кто-то под шумок еще в Тобольске припрятал.

* * *

Ледостав в 1715 году на Иртыше начался очень рано, когда строительство крепости еще не было кончено. Но к холодам все же главное соорудить успели. Жилища утепляли уже в первые морозы, но также справились. К чести Бухгольца, зимовку на берегу Иртыша трех тысяч человек он организовал должным образом, и первое время она проходила спокойно.

В декабре 1715 года Бухгольц отправил Петру I донесение, в котором правдиво описал и подготовку к походу, и продвижение экспедиции до Ямыш-озера, и обнаруженные изъяны в обеспечении. Написал и о своих дальнейших планах.

А затем в крепостицу неожиданно пожаловали гости. То были джунгарские послы, возвращавшиеся из Тобольска в родные степи. Недалеко от крепости на них напала шайка казахских разбойников и отобрала всех лошадей и верблюдов. За новыми лошадьми послам пришлось послать человека, сами же они попросились пока пожить под защитой русских. Бухгольц принял гостей со всем радушием, какое смог себе позволить.

Послы попросили показать им крепость. Бухгольц показал. Джунгары ходили и цокали языками, особенно впечатлили их пушки. «Посланцы хотя и удивлялись крепостному строению, объявляя, что сия страна принадлежит калмыкам, однако… успокоились, как только их обнадежили, что им не должно опасаться от того никаких неприятельских действий».

Когда же Бухгольц заговорил с послами о своих планах направиться следующей весной к реке Яркенд, то гости посоветовали ему послать хунтайджи письмо с просьбой пропустить отряд к речке и дождаться его разрешения.

– Дабы тем предупредить у него подозрение! – сказали они.

Бухгольц совету внял, написал соответствующее письмо, решив послать с ним поручика Маркела Трубникова с конвоем в полсотни драгун.

Спустя некоторое время прибыли лошади и верблюды из улуса Зангар. После этого поручик Трубников вместе с джунгарскими послами общим караваном направился в верховья Иртыша, к озеру Нор-Зайсан, где тогда располагалась ставка джунгарского правителя. Однако доехать до ставки Цыван-Рабдана не удалось.

В месте под названием Коряков Яр поручика Трубникова с его драгунами перехватил большой казахский отряд и увел в плен на левый берег Иртыша. Джунгарских послов, еще раз ограбив, казахи отпустили.

Пленение Трубников имело самые драматические последствия. Из-за этого хунтайджи письма Бухгольца не получил и ничего не знал о его намерениях, так и о том, что русский начальник просит у него разрешения на мирный проход к реке Яркенд.

Следует сказать, что Бухгольц не сидел в крепости сложа руки. Нет, он по возможности действовал. В точности неизвестно, каким путем, но вскоре он имел весьма неплохое представление о вооруженной силе Джунгарии, и это его озаботило.

Несмотря на весьма непростые условия зимовки, Бухгольц ни на один день не прекращал тренировок рекрутов: маршировку сменяли занятия по стрельбе, оборона в ротных порядках от атакующей конницы и штыковой бой.

Ловя на себе грустные солдатские взгляды, подполковник повторял каждый раз:

– Каждое ведро пота стоит трех ведер крови!

Взвесив все за и против перспективы затеянного предприятия, 29 декабря 1715 года Бухгольц написал Петру I, что продолжать поход к Яркенду в данной ситуации просто невозможно, так как к Яркенду предстоит идти джунгарскими степями. Намерения Цыван-Рабдана неизвестны. Но последний имеет под началом более 60 тысяч опытных воинов, а он, Бухгольц, может двинуть в поход не более двух с половиной тысяч. Смогут ли они дойти до неблизкого Яркенда, а затем закрепиться в далеких и диких местах, вопрос открытый.

Получив и прочитав письмо Бухгольца, Петр I счел его доводы весьма серьезными.

В своем письме к князю Гагарину Петр потребовал срочно выслать Бухгольцу подкрепление и принять меры против дезертирства, грозно предупредив: «…и ежели ему от того (вред. – В.Ш.) учинитца, то взыщется все на вас». Но на то, чтобы собрать хоть немного обученных рекрутов, подготовить речной караван с припасами и все это отправить, надо было время. А время не ждало…

* * *

В тот год джунгарам пришлось несладко – они вели тяжелую пограничную войну с китайцами, которая шла с переменным успехом. Китайцы требовали от джунгар подчинения, перехода в подданство богдыхана и их перемещения во внутренние земли. Цыван-Рабдан с гневом отвергал столь постыдные предложения. Ему ли идти в услужение презренным, которых его предки и за людей не считали! Поэтому джунгары китайцев не щадили, относясь к пленным как к захваченному скоту. В ответ китайские войска начали постепенно оттеснять последних воинственных монголов от своих границ.

В столь сложной и нервной обстановке к Цывану-Рабдану и пришло известие, что в самом глубоком тылу, на самой, казалось бы, спокойной границе с Россией, тоже неладно. Русские втайне от него неожиданно воздвигли крепость и посадили в нее целое войско! Возможно, доберись до ставки хунтайджи поручик Трубников с письмом Бухгольца, Цыван-Рабдан отнесся бы ко всему более спокойно. Но поручик не добрался…

Надо ли говорить, что, узнав о появлении русской крепости, Цыван-Рабдан воспринял это как вторжение в свои владения со всеми вытекающими последствиями. Но бросаться очертя голову на русских опытный хан не стал, слишком хорошо был наслышан об их силе. Тем более рассказы о русских, как это часто бывало в степи, многократно преувеличивали их силу. Поэтому хитрый Цыван-Рабдан решил для начала предпринять разведку.

В феврале 1716 года он послал в Ямышев «под видом дружества посольство, чтобы договариваться о некоторых до купечества принадлежащих пунктах». С посольством прибыли и джунгарские купцы, которые быстро организовали активную торговлю. «А подполковнику, – писал современник, – поднесли, по своему обыкновению, немалые подарки. Бухгольц принял тех послов с ласковою учтивостию, напротиво и их дарил богато».

Вообще-то внезапное появление среди зимы джунгарского посольства, да еще и с купеческим караваном, уже само по себе должно было насторожить Бухгольца. Что думал по этому поводу подполковник, нам неизвестно. Надо отдать должное Бухгольцу, он всеми силами старался убедить послов, что построенная им крепость не представляет никакой опасности для Джунгарии, что русские в ней только перезимуют, а по весне уйдут дальше к далекому Яркенду, оставив здесь только небольшую охрану. Послы кивали, говоря, что все понимают, да и их правитель тоже нисколько не гневается, а потому и прислал их с миссией мира.

Затем послы обратились к Бухгольцу с просьбой разрешить «свободный въезд в крепость», который бы выглядел как жест доброй воли. Поразмыслив немного, подполковник въезд послам разрешил, полагая, что никакого вреда нанести они не смогут. Это было его ошибкой. Таким образом послы-лазутчики неплохо познакомились с крепостью, с численностью и размещением в ней войск. Уезжая, послы Цыван-Рабдана еще раз постарались убедить русского начальника в своем дружелюбии.

Поверил или нет им Бухгольц, мы доподлинно не знаем. Думаю, что, будучи опытным офицером, он все же предвидел возможность нападения.

Глава четвертая

А затем перед крепостью появились посланный Цыван-Рабданом темник-хошуги Цырен-Дондоба, передавший требование хунтайджи немедленно убраться восвояси. Опытный Цыван-Рабдан, разумеется, не хотел еще одной большой войны, да еще с таким серьезным противником, как русский царь. Поэтому он предложил решить дело миром: пусть русские просто уйдут в свои пределы.

Разумеется, Бухгольц ультиматум не исполнил (да и не мог исполнить в свете имеющихся у него царских указов!). Взбешенный отказом, Цыван-Рабдан решил действовать и вскоре к крепости двинулась десятитысячная джунгурская орда.

Как мы уже говорили, на тот момент мобилизационные возможности Джунгарии достигали 60 тысяч всадников. Но большую часть своего войска хунтайджи был вынужден держать на границе с Китаем. Десять тысяч – это был тот максимум, который Цыван-Рабдан мог направить на Иртыш. Впрочем, для малочисленного русского отряда это все равно было очень много.

При этом Цыван-Рабдан отправил далеко не худших, а лучших, в том числе личную гвардию, которая была уже вооружена не прадедовскими луками, а современными ружьями. Впрочем, и старые монгольские луки так же все еще явились грозным оружием в умелых руках кочевников. Тяжелые, сборно-клееные, с дальностью полета стрелы до 700 метров, луки оставались серьезным оружием.

В зимнюю ночь с 9 на 10 февраля 1716 года, на Сырную неделю, случилась сильная стужа, какая нередко бывала в степных краях. По этой причине солдаты и казаки, как обычно, прятались в своих землянках, а немногие часовые в крепости также старались лишний раз не высовывать нос на мороз и ветер.

Джунгары появились перед Ямышевской крепостью неожиданно, будто из-под земли – едва успели закрыть ворота. В крепости поднялась тревога. С поймы прибежал солдат, стоявший в карауле возле кормившихся подснежной травой лошадей, и сообщил, что джунгары отогнали коней в заречье по льду. Ни в какие переговоры джунгары на этот раз уже не вступали, а были настроены воинственно.

Прибежавший в крепость Бухгольц с верков оглядел степную даль, буквально черную от множества всадников.

– К нам пожаловал не какой-то отдельный отряд. Пришла настоящая орда и, судя по треххвостому бунчуку, во главе с темником. Посмотрите! – показал ему кто-то из казаков.

Бухгольц глянул в зрительную трубу в указанном направлении. Там выделялась группа богато одетых всадников, один из которых держал в руках монгольский символ верховной власти – бунчук – палку с тремя конскими хвостами. То был бунчук двоюродного брата хунарджи – темника Цырен-Дондобы.

– Дело принимает серьезный оборот! – только и хмыкнул подполковник.

Первые доклады были неутешительны. Пользуясь внезапностью, ойраты уже окружили крепость. «Отъезжие караулы» были перебиты, некоторые часовые захвачены в плен, табуны угнаны.

Захватив несколько пленных, джунгары немедленно принялись их пытать, выясняя, где хранятся боеприпасы. Особенно тяжко пришлось бывшему стрельцу Петру Першину, которого Цырен-Дондоба посчитал главным. Современник пишет: «…Хотя тому солдату мука была и несносная – после сечения плетей, повешен на дерево и огнем жжен, в которой муке и умер, однако ж всей правды о порохе им не объявил…»

Более того, умирающий стрелец обманул джунгар, сказав, что порох хранится в хлебных амбарах возле крепости (на самом деле он хранился на одном из дощаников на Иртыше). Джунгары захватили амбары, проскакав мимо стоявших под берегом заполненных припасами лодок. Не обнаружив пороха, они проделали в их стенах отверстия и открыли через них огонь по крепости и артиллерийскому двору.

По сведениям очевидца, джунгары «…к крепости тихо подъезжали под таким видом, как лошадей гоняют… А иные партии подъехали к самым надолбам, тем, которые около казарм обнесены были. Смелые из тех, перелезши в то время надолбы, стучались у избушек, будили солдат, которые уже взброд все вышли, и говорили калмыки с насмешкою по-русски: «Ставай, русак, пора пива пить».

Первую неожиданную атаку джунгары повели на пустую площадь внутри крепости, где, слава Богу, у нас стояла лишь церковная палатка. Влетев в крепостную ограду, кочевники подожгли наспех сооруженную наблюдательную деревянную башню, захватили часть крепостной стены и продовольственные амбары. Впрочем, джунгаров в крепость пробралась еще не очень много. Большая часть их все еще с криками кружила вокруг крепости.

Слава Богу, что вся наша артиллерия была обустроена вне острога на отдельном дворе и кочевникам не удалось захватить ни одной пушки. Не теряя времени, канониры принялись палить по противнику, но первые залпы их ничего не дали.

К слову сказать, неприятным открытием для наших стал тот факт, что степняки нисколько не боялись летящих в их сторону ядер, как всегда бывало ранее. Это значило, что к пушечному огню они приучены. Впоследствии действительно выяснили, что практику нахождения под артиллерийскими выстрелами джунгары приобрели в боях с китайцами. Между тем ситуация стремительно ухудшалась…

– Пушки тащить в крепость на кронверки! – торопливо скомандовал Бухгольц, оценив ситуацию. – Заряжать же ближней картечью!

Буквально через несколько минут с десяток пушек был солдатами на руках втащен в крепость. Артиллеристы торопливо забивали пробойниками в стволы мешочки со свинцовым дробом. Ближняя картечь – самое страшное оружие в ближнем бою, а то, что бой будет ближним, сомневаться не приходилось, через захваченные ворота в крепость уже накатывал вал степной конницы.

Но даже в этих обстоятельствах хладнокровный Бухгольц все же приказал дать вначале предупредительный артиллерийский залп из одного орудия. А вдруг джунгары испугаются и опомнятся и тогда удастся избежать серьезного столкновения? Но Цырен-Дондоба думал иначе. Поняв, что русские намерены защищаться, ойратские конники стремительно ворвались в крепость уже в большом количестве. Однако Бухгольц к этому времени успел выстроить против ворот пехотные батальоны. К ним присоединились и оставшиеся без угнанных лошадей драгуны.

Лекари уже торопливо раскладывали на снег свои сумки-«монастырки», в которых находились ножи, пилки, жгуты, лубки. Рядом клали мотки навощенных ниток, шприцы-«прыскала», корпию, кровоостанавливающие зелья, а также опий. Ставили бутыли со спиртом и водкой – единственными в то время средствами дезинфекции и наркоза. Лекарские повозки ставили как можно ближе к воде и сразу принялись кипятить воду в котлах. Рядом растягивали на козлах выдубленные бычьи шкуры, на которых предстояло оперировать раненых.

Офицеры скороговоркой командовали вчерашним рекрутам:

– Ружья к заряду! Открыть полки! Сыпь порох! Закрой полки! Вынимай патрон! Скуси! В дуло! Прибей заряд! Вздымай! Взводи курки!

А конный вал уже налетал с криками, воем и гиканьем…

– Пали! – вскинул вверх шпагу Бухгольц.

Гулко ударили пушки, и атакующих заволокло черным дымом. Первым залпом картечи были сметены самые дерзкие из нападавших. Почти одновременно дала залп в упор пехота.

– Барабанщики! Бить марш-атаку! Офицеры, вперед! – скомандовал Бухгольц.

Ударили полковые барабаны. Вдоль солдатских рядов уже неслось:

– Вынуть штыки! К дулу примыкай! Ружья на руку!

Хищно блеснув отточенными остриями штыков, ружья разом образовали непреодолимую изгородь впереди батальонов. Офицеры вышли вперед, вытащили шпаги. Кое-кто торопливо крестился.

А джунгары уже снова стремительно летели в клубах снежной пыли.

– За мной! Вперед! Коли! – выкрикнул что было силы Бухгольц и первым, тяжело расшвыривая ботфортами снег, побежал навстречу врагу.

Через мгновение за его спиной послышался натужный топот, а потом громкое хриплое «ура».

Под гром барабанов солдаты дружно ударили в штыки. Картечного расстрела и дружного натиска регулярной пехоты кочевники выдержать не могли и, потеряв несколько сотен соплеменников, умчались в степь.

Но это было только начало. Имея строгий приказ хунтайджи во что бы то ни стало выбросить русских из крепости, Цырен-Дондоба снова и снова посылал своих воинов в атаку. Но теперь всякий раз их уже отбивали с гораздо большей легкостью, чем в первый. Тем более что джунгары снова и снова пытались атаковать через ворота, которые были уже надежно прикрыты и артиллерией, и пехотой. Потери кочевников множились с каждой атакой. Вскоре все пространство перед крепостью было завалено трупами людей и лошадей, истошно кричали раненые и ржали брошенные лошади. Но Цырен-Дондоба, с завидным упрямством, кидал своих воинов в новые отчаянные и бесполезные атаки.

– Это какое-то безумие! – говорил Бухгольц, глядя, как очередной вал неприятельской конницы в несколько минут истреблялся картечью и пулями.

Впрочем, не все обстояло так благополучно, как у ворот. Захватив два продовольственных лабаза, джунгары продолжали из них обстрел стрелами крепостной ограды и артиллерийского двора. Выбить их из лабазов никак не удавалось. Стреляли картечью, но та деревянные срубы не брала. Стрелять же ядрами Бухгольц не разрешил, так как остаться в зимней степи без продовольствия было бы смерти подобно.

Но артиллерийский поручик Афанасий Зыбин все же убедил его, что сам наведет пушки и обрушит только крышы лабазов, чтобы хранящиеся там запасы продовольствия не пострадали. Скрепя сердце Бухгольц дал «добро». Две пушки зарядили ядрами. Долго и тщательно выцеливая.

– Давай фитиль! – протянул руку поручик Зыбин.

Перекрестился и поджег затравку. Грохнул выстрел, за ним другой. Оба были точными, и крыши амбаров разом упали на головы засевших там джунгар, погребя под собой несчастных.

«И так во всю ночь происходил непрерывный бой», – пишет очевидец.

Жуткая карусель непрерывных кровавых атак продолжалась без малого двенадцать часов, пока даже джунгарскому темнику стало наконец понятно, что атаковать крепость бессмысленно и он только положит под его стенами все войско. Только после этого джунгары отошли от крепостных стен и расположились лагерем неподалеку.

После окончания сражения Бухгольц приказал всему отряду немедленно занять крепость, снести под защиту стен все припасы, восстановить и закрыть ворота, а подходы к ним укрепить рогатками.

* * *

Некоторое время в лагере противника царила неразбериха. Затем возбуждение спало и все поутихло. С высоты валов было видно, как номады выстраивались по отрядам во главе с сотниками и тысяцкими, подле каждого значились бунчуки с флажками и одинарными конскими хвостами. У треххвостого темниковского бунчука собрался отряд лучших богатуров. Судя по всему, ханская гвардия – конные копейщики-панцирники, все как один в стеганых ватных панцирях, на руках кожаные бармицы, на головах клепаные шлемы с плюмажем – кистью из матерчатых ленточек – символе ойратской державности, на боку сабли в дорогих ножнах. Помимо копий и саблей у гвардейцев монгольские луки, а у некоторых – фитильные ружья. У каждого, кроме того, на боку сабли в богатых ножнах.

Наличие у джунгаров ружей стало для наших сюрпризом. До этого таких сведений не имелось. На торговлю ружьями и пушками с джунгарами и в Китае, и в России был, как известно, наложен строжайший запрет, но, коли очень надо, запреты всегда можно обойти.

– Смотрите, Иван Дмитриевич, ойраты выстроились своим своим излюбленным манером, который называют «лук-ключ». При таком построении центр был оттянут назад, зато фланги, наоборот, выдвинуты в сторону противника. Поэтому в ходе сражения джунгары стремятся, чтобы вытянутые вперед крылья наносили удар по флангам врага, а затем заходили ему в тыл, – обратил внимание Бухгольца майор Вельяминов-Зернов, воевавший ранее с турками и татарами.

– Ежели в поле сей «лук-ключ», возможно, и имеет смысл, то при штурме крепости он совершенно бесполезен. Зачем же сии выкрутасы? – подал плечами Бухгольц.

– Думаю, что так построились не в силу необходимости, а в силу традиции, – усмехнулся майор.

Вот вдоль выстроившейся орды проскакал на коне сам темник Цырен-Дондоба в богатом тибетском халате с металлическими наплечниками и в золотом шлеме, напоминающем перевернутую вазу, увенчанную султаном из конского волоса и соколиных перьев. Воины сопровождали проезд предводителя неистовым ревом. Одновременно начали столь же неистово бить большие круглые барабаны, затем заревели трубы.

– Ну, сейчас, кажется, снова на приступ двинут! – авторитетно заявил опытный в деле противостояния степнякам Зыбин.

Так и вышло. Не успели смолкнуть трубы, как лучники выпустили лавину стрел, после чего джунгарский строй сломался – к крепостному валу разом бросились тысячи и тысячи копейщиков. Подбегая вплотную, они с силой метали свои копья, после чего, выхватив кривые сабли, устремлялись на приступ.

Однако взбираться на крутые валы было нелегко, тем более что сверху нападавших на выбор расстреливали солдаты. Тех же немногих, кому все же удавалось взобраться на кронверк, легко сбрасывали штыками, против которых сабли ойратов были бессильны. Ну а затем в дело вступила артиллерия. Каждый выстрел буквально выстилал трупами атакующие порядки джунганцев.

– Это не бой, это избиение! – мрачно констатировал Бухгольц, наблюдая за развитием событий. – Хоть и враги, но все же живые люди! Господи, прости нас, грешных!

Наконец бессмысленность очередного лобового штурма дошла до Цырен-Дондобы, державшегося поодаль под бунчуком. Вновь взревели трубы, но уже не призывно, как ранее, а надрывно и печально. После этого вся масса атакующих отхлынула назад с той же стремительностью, с какой только что атаковала.

– Кажется, выдохлись! – вытер пороховую гарь со лба Вельяминов-Зернов.

– Надолго ли? – вздохнул Бухгольц, с силой сложив тубус зрительной трубы.

Итак, две первые атаки отбить удалось. Наступило время считать утраты и потери. Самой большой была утрата конского табуна, пасшегося далеко за крепостными валами и захваченного джунгарами первым.

* * *

На следующий день орда атаковала снова. И вновь вязаная картечь сметала кочевников сотнями, но они упорно лезли вперед. Потери атаковавших были чудовищны, но и потери гарнизона также были чувствительными.

На третий день атаки продолжились. Но теперь солдаты действовали уже совершенно спокойно, как на учениях, пушками и ружейным огнем легко отбили несколько попыток ойратов приблизиться к крепостным стенам.

Очевидец пишет, что артиллерийские бомбы для джунгар были «…нечто новое: они сперва, как увидят ее падшую наземь, и когда она еще вертится, тогда… тыкали ее копьями. Но как увидели, что как ее разорвет и тем их убивает, то они вздумали ее затушать таким способом: возьмут войлоков, сколько где прилучится и как оная бомба где падет к ним на землю, тогда они войлоками на нее намечают и нападут наверх человек десять и двадцать и так ее задавить тщались и таковым способом побито было немало».

Наконец-то, окончательно убедившись, что крепость шурмом взять уже не удается, Цырен-Дондоба направил Бухгольцу письмо, в котором обвинял его в том, что крепость построена «ложными словами», и угрожал длительной осадой.

Прочитав послание, подполковник только нервно передернул плечами:

– Какой смысл имеет сейчас эта филькина грамота, когда вокруг крепости навалены уже тысячи трупов? Высказывать претензии следовало раньше!

Однако ханскому брату Бухгольц все же ответил. В своем письме написал, что земли по реке Иртышу есть страна, «которая всегда Российскому государству была подвластна», а крепость он построил по государеву указу. В скором же времени будет строить и другие крепости, но надеется на «дружество и купечество» с джунгарами, ежели те прекратят свое «глупое неистовство». Ну а ежели Цырен-Дондоба захочет его взять измором в осаде, то пусть на это и не надеется, так как скоро придет большое войско из Тобольска и тогда самому Цырен-Дондобе придется спасаться бегством. В письме Бухгольц, разумеется, блефовал, так как даже при лучшем раскладе в Тобольске у князя Гагарина просто не было таких воинских сил, которые могли бы изменить ход войны в Джунгарии. Но об этом знал Бухгольц, а знал ли Цырен-Дондоба, большой вопрос…