Текст книги "Завещание Петра Великого"

* * *

В начале мая 1720 года, едва сошел лед на Иртыше, в поход выступил и сам Иван Лихарев. В отряде его насчитывалось полтысячи человек с 13 полевыми пушками и 6 мортирами. Путь Лихарев начертал вверх по Иртышу до Семипалатинской крепости на больших стругах-дощаниках. Далее планировалось пройти по более мелкому Верхнему Иртышу уже на плоскодонных лодках-зайсанках.

В связи с этим Лихарев писал в Сенат: «Опасаясь того, чтоб не упустить удобного времени к походу, сего мая 8 числа из Тобольска к Зайсану озеру и пошел на трех легких судах, а при мне штаб-, обер-, унтер-офицеров, солдат, артилерных служителей и неслужащих сто восемьдесят девять человек, а для вышеупомянутого остального отправления (продовольствия и боеприпасов. – В.Ш.) в Тобольске оставил я лейб-гвардии поручика Сверчкова. А как и с Тобольской канцелярии оное все поручику Сверчкову отправят и ему велено итти за собою немедленно».

Забегая несколько вперед, скажем, что поручик Сверчков сделал все как должно. Не получив до 9 июня 1720 года всего необходимого для похода, он отправился вдогонку экспедиции с тем, что нашел в Тобольске. В Сенат же сообщил о том, что им было недополучено, прося все это прислать. Получив письмо Сверчкова, Сенат обязал Военную коллегию и сибирского губернатора удовлетворить все требования майора Лихарева, а «недосланных рекрутов и уды с припасами, и провиант, и слесарские, и токарные, и плотничные снасти и протчее» отправлять немедленно, «чтоб ни в чем ни малой остановки не было».

Никаких неожиданностей во время плавания отряда Лихарева вверх по Иртышу не произошло. Джунгары, хоть и появлялись порой по берегам небольшими отрядами, никаких препятствий не чинили. Как говорили местные казаки, ойратов объял ужас, как бы русские вдруг не объединились против них с китайцами.

– Потому и сидят нынче тихо, что куропатки в траве!

Так доплыли до развалин Ямышевской крепости. Осмотрев следы срытой крепости и брошенные лагерные землянки, Лихарев опросил также людей из экспедиции Бухгольца, которые снова пришли в Ямышев и теперь восстанавливали крепость, во главе с подполковником Прокофием Ступиным как об обстоятельствах обороны, так и об оружии, которое было зарыто в землю перед оставлением крепости. Особенно Лихарева интересовали пушки, так как вскоре после ухода Бухгольца с берега Преснухи у джунгар вдруг появилась собственная артиллерия. Однако пушки Бухгольца из-под земли вырыли. А затем Лихарев выяснил, что новоотлитые пушки появились у джунгар совсем по другой причине.

Дело в том, что, когда джунгары захватили следовавший в Ямышевскую крепость обоз, среди прочих пленников оказался и бывший шведский сержант-артиллерист Юхан-Густав Ренат – первоклассный артиллерист и пушечный мастер.

Для джунгаров швед стал настоящей находкой. На протяжении последующих лет его будут беречь, как величайшую драгоценность, передавая от хана к хану. Юхан-Густав станет для джунгаров настоящим степным «Архимедом», так как создаст артиллерийские, оружейные, горнодобывающие мастерские, научит степняков грамотно стрелять из пушек и ружейной тактике, покажет, как превращать руду в оружейный металл. Деятельность Рената и еще нескольких пленных шведов и русских мастеров ознаменуется возникновением в Джунгарии собственного современного военного производства. Но это будет уже значительно позднее…

Осмотрев руины Ямышевской крепости и дав указания Ступину, Лихарев, не теряя времени, поспешил далее.

Тот в свою очередь, дав соответствующие указания капитану Матигорову и оставив его за старшего, чуть погодя отплыл вслед Лихареву. Следуя по маршруту отряда Лихарева, Ступин последовательно выполнял фортификационные работы на местах, размеченных майором гвардии. Так, подойдя по Иртышу к буддийским монастырским постройкам калмыков, он поставил там крепость Семь Палат.

Именно так к югу и северу от Ямышевской крепости последовательно возникли Усть-Каменогорская, Семипалатная и Железинская крепости, остроги и форпосты Долонский, Коряковский, Черноярский, Чернорецкий, Пяторыжский и Осьморыжский (Пято Рыжко и Осьмо Рыжко). Именно так, постепенно, выстраивалась цепь пограничных укреплений Верхнеиртышской линии.

* * *

В конце июня 1720 года дощаники Лихарева подошли к месту будущей Семипалатной крепости. Лето в том году выдалось засушливое и Иртыш серьезно обмелел. Уже под Семипалатинском дощаники буквально скребли днищами по дну реки. Дальше они просто плыть уже не могли. Пришлось принимать нелегкое решение – далее идти уже на плоскодонных лодках, которые капитан Урезов «на прежде описанном ево пути употреблял. Сии лодки с этого времени между верхними крепостями по реке Иртышу завсегда в употреблении остались и в память… от путешествий по озеру Зайсану зайсанскими названы». Таких лодок нашлось 34 штуки. На них перегрузили 13 полевых пушек и 6 мортир, а также продовольствия на три месяца. Дощаники же оставили у Семипалатинска для обратного пути.

У Зайсанского озера встретили геодезистов капитана Урезова. Те, уже изрядно потерпели от джунгаров, пришлось пару раз даже ружейным огнем отбиваться, но работ камеральных ни на день не прекращали. На карты по засечкам наносили горы, овраги, дороги и все течение Иртыша, а также степные холмы. При этом если масштаб съемки в европейской части России составлял три версты в дюйме, то в Сибири и Джунгарии он составлял уже от 40 до 60 верст на дюйм, иначе было просто невозможно запечатлеть на картах столь огромные просторы.

В ведомости о всех крепостях Сибирского департамента за 1765 год об этом походе сказано: «И по прибытии к озеру Зайсану [Лихарев] осматривал оные места, где б можно крепость построить. Но за низкостию берегов, которые заросли камышами, места удобного не нашел, он разсудил осмотреть берега всего Иртыша. И вошед лотками в южный рукав Иртыша продолжил езду свою вверх Иртыша 12 дней».

От озера Нор-Зайсан отряд Лихарева прошел еще двенадцать дней вверх по течению Черного Иртыша, чтобы обозначить пределы интересов России в этом районе. Однако тут уже терпение джунгаров закончилось. Если до Зайсанского озера они соблюдали нейтралитет, полагая, что русские там и остановятся, то дальнейшее продвижение посчитали вторжением на свою территорию.

1 августа Лихарев встретился с 20‐тысячным джунгарским войском под командованием старшего сына хунтайджи Галдан-Цырена.

Пока джунгары кружили вдалеке, Лихарев, не теряя времени, приказал лодкам подойти к берегу. С них быстро сгрузили пушки и солдат, занявших оборону. Когда наконец ойраты решились подойти на дистанцию стрельбы из лука, у нас все к обороне уже было готово. Солдаты взяли на изготовку к стрельбе фузеи, а артиллеристы запалили фитили.

Дерзкий степной царевич попытался диктовать свои условия русскому майору и был с гневом отвергнут. Взбешенный таким непочтением к своей особе, Галдан-Цырен приказал атаковать русский караван. Джунгары атаковали, но были отбиты с большими потерями. В течение последующих двух дней они еще несколько раз наскакивали на отряд Лихачева, но всякий раз были побиваемы артиллерийским и ружейным огнем. Несмотря на то что у нас потерь почти не было, но напряженное ожидание атак выматывало людей. Чтобы поддержать их силы, Лихарев разделил отряд на две смены. Одна стояла под ружьем, вторая же в это время спала в лодках. Сам Лихарев, не спавший двое суток, вымотался вконец и, неожиданно для себя, заснул, прислонившись к пушке. Но почти сразу был разбужен выстрелом соседней, так как началась очередная атака.

– Почему вовремя не разбудили? – накинулся он на стоявшего неподалеку капитану Урезову.

– А чего будить, коли сами проснулись! – ответил тот философски.

Только на третий день, поняв, что все его потуги напрасны, а дальнейшие атаки обернуться лишь лишними потерями, ойраты возобновили переговоры, но уже в другом тоне.

– Зачем вы снова пришли в наши владения? – вопрошал Галдан-Цырен.

– У нас свои задачи, которые никоим образом не вредят вашему ханству, – отвечал Лихарев. – При этом нам никогда даже на ум не приходило начинать против вас войну. Мы дойдем туда, куда нам надо, и снова вернемся в свои пределы. Не мы, но вы на нас напали!

– Что вы намерены делать в наших землях? – не унимался настырный царевич.

– Мы заняты исследованием верховьев Иртыша и поисками рудокопных мест.

Такое объяснение Галдан-Цырена устроило:

– Что ж, ищите руду, она и нам пригодится!

В составленной в 1760 году в Тобольске «Летописи Сибирской» об этом было написано так: «Поняв, что русским никогда на ум не приходило войну или неприятельские действия начать, но только хотели осмотреть, откуда Иртыш река начало свое имеет и можно ль дойти до ее истоков, а протчее их намерение было сыскать рудокопные места. Так же никогда бы за оружие не принимались, если бы калмыки к тому их не принудили… По сему изъяснению вдруг мир совершенно был восстановлен».

После этого орда ушла, но джунгарские дозоры следовали в отдалении за нашим отрядом, высматривая, где русские начнут копать землю. К тому же своенравный царевич мог в любую минуту снова нагрянуть со своими богатурами. Поэтому все время приходилось быть начеку. Несмотря на это, Лихарев постоянно посылал в степь рекогносцировочные группы. В предгорной части Калбинских гор у речки Сибинки одна из таких групп наткнулась на развалины ламаистского монастыря Аблайн-хит. Будучи человеком просвещенным и от природы любознательным, Лихарев не поленился самому съездить посмотреть руины монастыря. Геодезистам майор велел снять подробный план развалин, а также описать и срисовать найденные статуи будд, изображения бодхисатв и дхармапал с нимбами. Кроме того, у окрестных ойратов были выменяно несколько тибетских и монгольских рукописей и предметов ламаистского культа.

А через несколько дней плоскодонки-зайсанки уперлись своими днищами в дно реки. Все! Дальше Черный Иртыш был несудоходен. Идти же далее по степи было проблематично. Лошадей было очень мало, а пешком по степи много не прошагаешь. Кроме этого, приближалась осень, а за ней и зима, во время которой оставаться в заснеженной степи, вдалеке от баз снабжения, в окружении только и выжидающих момента для нападения джунгаров, было бы опрометчиво. К тому же сам Лихарев давно маялся сильной инфлюэнцей. Полковой лекарь Изернгаген лечил как мог. Вначале давал пить свои горькие порошки, но быстро убедился, что толку в них никакого. Тогда перешел на лечение народное, давал пить горячее конское молоко с медом и калганом да растирал тело жидким салом с медом. Лихарев некоторое облегчение почувствовал, но сама болезнь так и не отступала.

– Пока естество борется. Но насколько хватит сил и здоровья, одному Господу известно! – говорил Изернгаген спрашивающим о здоровье командира офицерам.

– Была бы банька русская, то пропарили бы, вениками отходили, с вмиг бы на ноги стал, а так в степи басурманской и сгинуть недолго! – вздыхали офицеры, отходя.

Надо было принимать решение, что делать дальше. Дело шло к осени и оставаться в голой зимней степи далее было смерти подобно. На офицерском совете, состоявшемся в походной палатке у ложа больного Лихарева, было единогласно решено поворачивать назад. В совете кроме самого Лихарева участвовали капитан-поручик Алексея Шаховской, капитан-инженер Летранже, майор Тютчев, капитан Приклонского, а также поручики Сверчков, Степан Сомов да Леонтий Галатов. Протокол общего решения все подписали единогласно.

Один из участников похода впоследствии писал, что после начала отхода «многие калмыки, радуяся о возвратном пути россиян, русские суда провожали». Чтобы иметь хоть какие-то результаты, на обратном пути в устье реки Ульбы, где Иртыш проходит сквозь Алтайские горы, Лихарев решил 12 августа 1720 года заложить крепость, названную Усть-Каменогорской. Немедленно были начаты работы по закладке крепости. «Сия новая крепость названа Усть-Каменогорской, то есть при устье Иртыша из каменных гор истекающего лежащая… Она укреплена земляным валом и представляет правильный четвероугольник. Вокруг обведен ров и внутри сверх вала поставлен палисадник в человека вышиною», – написано в старом документе.

В устье Ульбы Лихарев оставил гарнизон в 363 человека, определив комендантом будущей крепости подполковника Ступина как имеющего опыт постройки крепостей. До этого Ступин возглавлял Семипалатинскую крепость.

Вместо Ступина в Семипалатинск был определен сподвижник Бухгольца – майор Вельяминов-Зернов. Остальных своих солдат он отправил на усиление как Семипалатинской, так и Убинской крепостей. Вскоре подполковник Ступин и инженер-капитан Летранже построят на месте слияния Иртыша и Ульбы Усть-Каменогорскую крепость.

Когда отряд вышел на безопасную от джунгар территорию, больного Лихарева на лодке отправили вперед отряда в Тобольск. Там отлежавшись и несколько поправившись, он отбыл в Петербург с докладом Сенату об итогах похода и результатах проведенного расследования.

На пути следования в Тобольск Лихарев между крепостями закладывал еще и небольшие сторожевые форты-острожки: Ачаирский, Черлакский, Урлютюбский, Пяторыжский, Осьморыжский, Чернорецкий, Черноярский и Коряковский.

12 октября Иван Лихарев прибыл в Тобольск, где не задержался, и уже на следующий день на 25 подводах поспешил в Петербург. В декабре 1720 года майор Иван Лихарев был уже в столице. В Сенат им была представлена карта «Иртышу реки и по ней построенные крепости», составленая геодезистами Иваном Захаровым и Петром Чичаговым.

В декабре Лихарев появился в столице. Туда же прибыл и геодезист Чичагов, который привез с собой две карты. Эти карты Лихарев предъявил в Сенат как наглядный результат экспедиции. Первая карта носила наименование: «Чертеж о Сибири и о Контайшиной земле бытности в Сибири Лихарева». Вторая карта, более основательная, была вычерчена в градусной сетке и именовалась: «Карта течения Иртыша от Тобольска до озера Норзайсан». К картам Лихарев приложил и дополнительное доношение, в котором описал все обстоятельства своего похода, а также расписал, сколько офицеров и солдат оставлено «в новопостроенных крепостях» – Семипалатинской, Убинской, Усть-Каменогорской, а также в ранее сооруженных Тобольской, Долонской, Ямышевской, Железинской и Омской: «В Семипалатинской – тысяча девятьсот девять человек, в том числе присланной из Санкт-Питербурха капитан инженер – один, полковой лекарь – один, да лекарских учеников – два. В Убинской крепости двести девяносто четыре человека. В Усть Каменных гор триста шестьдесят три человека. Да в тех же крепостях мастеровых людей двадцать четыре человека…»

Карты Чичагова и отчет Лихарева были оценены сенаторами высоко. Понравились они и Петру.

На этом экспедиция Ивана Лихарева в верховья Иртыша завершилась. Несмотря на то что никакого золота Лихарев не нашел, в остальном он все сделал как должно. Его поход способствовал освоению верховьев Иртыша и озера Зайсан, началу поисков золотых и железных руд в этом крае, а также созданию первых карт Верхнего Прииртышья. Таковы были итоги военного проникновения на территорию Восточного Туркестана (в т. н. «Малую Бухарию»), подвластную в то время джунгарам.

Глава седьмая

А дела у джунгаров с каждым годом шли все хуже и хуже. Терпя постоянные поражения от китайцев, которые медленно, шаг за шагом, захватывали приграничные территории, Цыван-Рабдан был поставлен перед дилеммой утратить рано или поздно независимость или срочно искать могущественного защитника. Второй вариант был, разумеется, предпочтительнее. Тем более что наглядный пример у него был. Калмыки Аюки-хана, признав верховную власть русского царя, прекрасно себя чувствовали.

Главным вопросом дипломатических отношений последующих лет правления Петра I и Цыван-Рабдана был вопрос о принятии российского подданства ойратами. В январе 1721 году хунтайджи отправил в Петербург посольство. В мае послы добрались до Тобольска и вручили генерал-губернатору Черкасскому письмо от хунтайджи, в котором тот предлагал подданным двух государств жить «в совете и в любви» и просил ускорить присылку в Джунгарию 20‐тысячного русского войска. Осторожный Черкасский на это лишь руками всплеснул:

– Да мы ж разве против! Кто ж не знает, что самый худой мир лучше лучшей войны!

Однако тут же заявил, что без указания царя он войска в Джунгарию отправить не может, и направил степное посольство далее в Петербург.

В первых числах сентября 1721 года джунгарские послы прибыли в столицу России. 6 сентября Петру I был вручено личное послание от Цыван-Рабдана. В нем хунтайджи просил российского императора, чтобы его «оборонили от китайской и мунгальской силы», обещая «жить так, как живет и Аюка-хан», то есть фактически просился под длань Петербурга. Цыван-Рабдан заверял русского царя в том, что будет содержать ойратов «в милостивом призрении», что отныне разрешает российским подданным искать руду, золото и серебро во всех его владениях.

– Вот, господа, как меняется время, – помахал письмом перед соратниками Петр. – Когда-то русские князья ездили за ярлыком на княжение в Орду, теперь же Орда просится под нашу руку!

26 ноября была подписана императорская грамота. В ней Петр I извещал Цыван-Рабдана об отправлении к нему посла Ивана Унковского, «которой имеет указ наш о нашей к вам склонной милости, и каким образом мы вас в нашу протекцию принять соизволяем и какое намерение наше на протчие ваши прошения вам со обстоятельствы объявить…».

Посольство Унковского, посетившее Джунгарию в 1722–1723 годах, стало знаковым событием в русско-ойратских отношениях. Унковский стремился убедить Цыван-Рабдана подписать договор о добровольном переходе в российское подданство на условиях, аналогичных положению Аюки-хана. Казалось бы, в чем вопрос, если хунтайджи сам об этом писал российскому императору? Но одно дело – писать письма, и совсем другое – отказаться от многовековой независимости в реальности. Дело в том, что именно в это время в Китае умер император Сюань Е и вступил на престол его сын Инь Чжэнь.

Унковскому перемену своих мыслей хунтайджи объяснил так:

– Если умерший китайский царь был нам врагом, то его сын, возможно, захочет прислать ко мне своих послов, чтобы жить, как и в старые времена, в дружбе и согласии.

– Сие есть иллюзия, – пытался вразумить оппонента Унковский. – Пройдет совсем немного времени, и китайцы снова начнут войну. При этом вы останетесь с ними один на один и проиграете. Отказываясь от подданства России, вы обрекаете Джунгарию на скорую погибель

Но тешивший себя надеждой Цыван-Рабдан словам этим мудрым не внял. Вместо обсуждения реального спасения своей страны Цыван-Рабдан начал споры по таким мелким вопросам, как сбор ясака с двоеданцев и о границах двух держав.

Помимо всего прочего, на хунтайджи влияла и джунгарская знать, видевшая в подчинении урусам забвение заветов Чингисхана. С этим Цыван-Рабдану также приходилось считаться.

Короче говоря, миссия Унковского своей цели так и не достигла. В самый последний момент Цыван-Рабдан отказался не только от перехода в российское подданство, но и от вполне разумного предложения о постройке на территории ханства русских крепостей, которые могли бы укрепить оборону Джунгарии и охладить воинственный пыл китайцев в неизбежной новой войне.

Чтобы уж совсем не обидеть российского императора, вместе с отъезжающим Унковским хунтайджи послал своего нового посла Доржи.

Докладывая императору о результатах поездки, Унковский сделал печальный вывод:

– Отныне Джунгария обречена на скорое истребление и исчезновение из мировой гиштории. Век степных ханов закончился окончательно.

– Что ж, – подумав, согласился Петр. – Границы нынче действительно быстро меняются. Еще вчера Швеция грозила всей Европе, а нынче где – на заднем ее дворе!

4 апреля 1724 года посол Джунгарии Доржи был принят в Петром I. В ходе переговоров выяснилось, что посол ни в чем не уполномочен, не имеет поручения говорить ни о переходе Джунгарии в русское подданство, ни о разведке золотых и серебряных руд в ханских владениях.

– Для чего же вы вообще к нам пожаловали? – удивился Петр.

– Я уполномочен говорить о том, чтобы Россия и Джунгарское ханство жили в дружбе и согласии!

– Да мы не против, – повторил император слова своего сибирского губернатора. – Только теперь уж это вам вряд ли поможет.

На этом Россия явно потеряла всякий интерес к своему юго-восточному соседу. Именно поэтому джунгарскому послу пришлось ждать ответа почти полгода. Наконец в конце сентября он получил формальное письмо российского императора, в котором тот выраждал свое согласие поддерживать дружеские отношения и не более того. Сразу после этого Доржи отправили на родину.

Что ж, хотя основные стратегические цели, ставившиеся дипломатией Петра I в отношении Джунгарского ханства, достигнуты не были, именно в это время началась активная колонизация Прииртышья, разработка руд на Алтае и создание там первых заводов. Буквально за несколько лет все Обь-Иртышское междуречье покрылось пограничными крепостями, что положило начало созданию Верх-Иртышской военной линии. Отныне посягательства кочевников на русские земли стали просто невозможными.

В последующем отношения России с Джунгарским ханством, вплоть до его исчезновения, носили вялотекущий характер.

Заканчивая повествование о противостоянии России и Джунгарии в Прииртышье, будет небезынтересным узнать, что же случилось с последней кочевой державой в дальнейшем. Еще в 1720 году для Джунгарии прозвучал «первый звонок». Тогда китайский император направил в Лхасу большое войско. Потерпев поражение, ойраты ушли из Тибета.

В 1727 году умер хунтайджи Цыван-Рабдан, безусловно, самый талантливый и авторитетный джунгарский правитель. С 1729 до 1737 года его сын и преемник Галдан-Цырен возобновил войну против маньчжурской империи Цин, пытаясь отвоевать у китайцев Халху (Внутреннюю Монголию). Одновременно Галдан-Цырен начал проводить завоевательную политику и на западе от Джунгарии, совершая ежегодные успешные походы против казахов.

Поначалу удача сопутствовала степнякам в войне с Китаем. В 1730 году цинские войска были разбиты ойратами у озера Баркуль, а в 1731 году они потерпели еще одно сокрушительное поражение на Алтае. На фоне этих побед власть джунгарского правителя признали сырдарьинские города, города Ферганской долины Андижан и Коканд, города Ташкентского оазиса и даже Самарканд.

Но уже на следующий год цинцы построили на границе в урочище Модон-Цаган-куль мощную крепость, которая стала надежной базой для дальнейших операций китайской армии. В августе 1732 года 30‐тысячная ойратская армия выступила в поход на восток по направлению к Толе и Керулену и 26 августа разбила 22‐тысячную армию китайцев у горы Модон-хотон. Но это была уже «лебединая песня» монголов… Ойраты дошли до резиденции главы буддийской церкви в Халхе – монастыря Эрдэни-Дзу, однако там были остановлены, а затем и отброшены цинскими войсками. При этом джунгары понесли очень серьезные потери. В 1733–1734 годах перешли в наступление уже цинские войска. И хотя особых успехов китайцы не добились, было очевидно, что наступательный потенциал Джунгарии исчерпан полностью и они могут в лучшем случае только обороняться. С переменным успехом война в степях продолжилась еще несколько лет. Пока наконец в 1739 году Галдан-Цырен не заключил мир с империей Цин на приемлемых для себя условиях.

Но кочевые державы, как известно, не могут долго находиться в состоянии мира с соседями. Поэтому вполне закономерно в 1755 году началась очередная война с китайцами. На этот раз все для джунгар выглядело намного печальнее, чем раньше.

Дело в том, что после смерти в 1745 году Галдан-Цырена в Джунгарии началась кровавые междоусобицы. Увы, но печальная история Золотой Орды монголов так ничему не научила. При этом глава одного из враждующих кланов, Амурсана, призвал на помощь войска империи Цин. После этого китайская армия легко прошла по степям, уничтожая все на своем пути. Джунгарское ханство пало так быстро, что этому вначале даже не поверили в России и Европе. Еще бы, воинственные монголы, прошедшие огнем и саблей половину мира, и вдруг исчезли с такой стремительностью, что в это трудно было поверить.

Китайцы добивали последнюю кочевую державу по всем правилам воинского искусства и с небывалой жестокостью. Они взяли Джунгарию в смертельные клещи двумя маньчжурскими армиями, насчитывавшими вместе с союзниками из покоренных народов свыше полумиллиона человек. После этого армии начали прочесывать степи, не оставляя после себя никого в живых. Фактически это был самый настоящий геноцид. В ходе жуткой резни было истреблено свыше 90 % жителей Джунгарии, прежде всего женщины и дети.

Лишь один сборный улус, в который вошли около десяти тысяч зюнгаров, дербетов и хойтов, под руководством нойона Шееренга (Цырена), с тяжелейшими боями пробился и ушел на Волгу, в Калмыцкое ханство. Остатки некоторых улусов джунгар пробились в Афганистан, Бадахшан и Бухару, где были приняты на военную службу тамошними правителями и впоследствии приняли ислам.

Историк Л.Н. Гумилев так написал об исторической роли Джунгарии и ее страшном конце: «Именно ойраты приняли на себя функцию, которую ранее отчасти несли хунны, тюрки и уйгуры, став барьером против агрессии Китая на север, и осуществляли эту роль до 1758 года, пока маньчжуро-китайские войска династии Цинь не истребили этот мужественный этнос».

В 1771 году калмыки и ойраты Калмыцкого ханства, под началом Убаши-нойона, предприняли попытку прорваться в степи бывшей Джунгарии, надеясь возродить свое национальное государство. Это событие вошло в историю как Торгутский побег, или «Пыльный поход». Торгутский побег обернулся национальной трагедией калмыков. В пути и так небольшой по численности этнос потерял погибшими и пленными более 100 тысяч человек и лишился почти всего скота. По пути на ойратов и калмыков постоянно нападали казахи, захватывали в плен отставших. Переселенцы постоянно теряли людей, скот, имущество. В итоге в Джунгарию смогли пробиться только около 15 тысяч калмыков и ойратов, которых китайцы расселили вдоль границы.

В настоящее время калмыки, в жилах которых течет кровь последних джунгар, компактно проживают на территории России, в Калмыкии, а их ближайшие родственники – ойраты (джунгары) столь же компактно проживают на территории Китая в Синьцзян-Уйгурском автономном районе и в Монголии (т. н. западномонгольские аймаки). Это все, что осталось от некогда великой Золотой Орды…

* * *

Ну а как сложилась судьба предприимчивого генерал-губернатора Сибири князя Гагарина?

Итак, до Петра дошли сведения, что князь Гагарин собирается отделиться от России, основав собственное Сибирское царство. Любопытно, что одним из тех, кто активно настаивал на том, что генерал-губернатор Сибири хочет отделить вверенные ему владения от России, являлся пленный шведский офицер Ф.И. Страленберг, проживший в Тобольске в 1711–1722 годах. Он считал, что Матвей Гагарин хотел образовать из Сибири самостоятельное «королевство». Именно для осуществления своих преступных планов он и организовывал драгунские полки, «…легко мог создать пехоту и в случае необходимости мог иметь много шведских пленных в качестве офицеров». Но ему не хватало ружей и пороха. Тогда якобы для того, чтобы их закупить, Гагарин и сообщил Петру I о песошном золоте», попросив ружей и амуниции на 100 тысяч человек. Но царь «этой лисе не очень доверял», поэтому командовать походом был назначен Бухгольц, а затем «постепенно все интриги князя Гагарина… открылись».

Версию Страленберга поддержал известный русский государственный деятель В.Н. Татищев. Он писал: «…при самовластном, но молодом и от правления внутреннего удалившемся монархе великую власть имеючие, Мазепа действительно, а Гагарин намерением подданства отложиться дерзнули». Относительно того, что Страленберг действительно мог знать о тайных сепаратистских планах Гагарина, существуют большие сомнения. Вот уж пленный швед был бы безусловно самым последним, кого бы сибирский генерал-губернатор посвятил в свои преступные замыслы. Неубедительным выглядит и «хитрость» Гагарина с сообщением о золоте для закупки орудия на 100 тысяч человек. Это очевидная ложь.

Кстати, уже в первой половине XVIII века исследовавший Сибирь академик Г.Ф. Миллер отметил, что версии о замыслах Гагарина по отделению России не имели под собой реальной основы. Миллер отмечал, что, во-первых, сведения Гагарина о золоте были проверены царем по другим независимым источникам и подтвердились. Во-вторых, в Сибири в то время уже имелись собственные значительные воинские формирования, а также оружейные и пороховые заводы, поэтому просить царя прислать ему ружья и порох смысла не было. Как известно, генерал-губернатор просил прислать ему только офицеров-профессионалов. При этом только что прибывшие из Центральной России в Сибирь офицеры и прежде всего преданные Петру гвардейцы вряд ли приняли бы участие в столь серьезной авантюре, как отделение Сибири. Кроме того, если бы Гагарин действительно планировал отделение Сибири от России, то он никак не мог сделать это в одиночку. У него обязательно должен был бы быть достаточно широкий круг заговорщиков-единомышленников. Однако никакого раскрытия заговора так и не произошло, и никто из окружения Гагарина привлечен к суду вместе с ним не был. О том, что в реальности никаких намерений отделиться у Матвея Гагарина не было, говорят и материалы следствия и суда над ним. Исследование документов следствия и суда над Гагариным также приводит к выводу о том, что у него не было планов по отделению Сибири от России. При этом в деле Гагарина было немало других, весьма значительных прегрешений.

Во-первых, майором Лихаревым было доказано, что, посылая отряд Бухгольца, Гагарин заведомо знал, что тот обречен. Сам Гагарин оправдывался, что послал, потому что на то был приказ царя, кроме того, была надежда, что вдруг Бухгольц действительно что-то где-то найдет. Ну а в степи происходит разное, и если посланный отряд там и сгинет, то это можно будет оправдать и джунгарами, и другими прочими. Об этом князь, естественно, умолчал. Именно поэтому Гагарин и не стремился вкладывать серьезные деньги в экспедицию. Зачем тратить на будущих покойников, когда золото и ему самому, живому, пригодится! Посылал отряд Бухгольца сибирский губернатор и потому, что надеялся этим рассчитаться за все услуги с китайцами, которые его об этом просили. Что и говорить, азартен был князь Гагарин, играл по-крупному, причем раньше всегда выигрывал. Но на сей раз все вышло по-иному.