Текст книги "Завещание Петра Великого"

Обосновавшись в лагере, армия начала ждать подхода кавалерии, которая двигалась своим ходом вдоль берега, под командой генерал-майора Гаврилы Кропотова. По плану, драгуны должны были прийти к Аграханскому заливу даже раньше пехоты, построить пристани и прикрыть высадку от возможного нападения. Но конница к указанному времени не успела. Впоследствии Кропотов докладывал, что «лошади драгунские весьма худы от великих степных переходов и от худых кормов, а паче от жаров, от соленой воды». За три недели конница так не дошла до Терека, как было запланировано. А когда же форсировала Терек, то вынуждена были ждать подвоза пороха и свинца из Терского городка. Когда же наконец все подвезли и двинулись дальше – новая напасть: кто-то начал жечь впереди степь, отчего начали голодать лошади. За Тереком к драгунским полкам присоединилась кабардинская конница, возглавляемая поручиком Эльмурзой Черкасским, младшим братом Бековича-Черкасского.

Ждать кавалерию пришлось целую неделю. Чтобы как-то занять себя, Петр ежедневно плавал вдоль побережья на боте с Федором Соймоновым, к которому питал симпатию, за ум и расторопность. Вглядываясь в безлюдные берега и морскую даль, они вели разговоры о морских плаваниях, о том, как можно быстрее и безопасней доплыть до Индии. Петр настаивал, что лучший маршрут будет традиционный – через Атлантику, мимо мыса Доброй Надежды и острова Мадагаскар. Соймонов ему возражал:

– Следует вначале дойти до Японских и Филиппинских островов и до самой Америки, на западном берегу которой есть остров Калифорния, а там уже и до Индии рукой подать.

– А как прикажешь до островов Японских добраться, по воздуху? – усмехался его плану Петр.

– И вовсе не по воздуху, а с земли Камчатской, до которой через Сибирь вполне дойти можно, и порт там основать.

На этот довод Петр смолчал, смотря куда-то за горизонт.

А Соймонов продолжал:

– Считаю, что Индия находится в недальнем от Камчатки расстоянии, и потому нам много способнее и безубыточно было бы до тех богатых мест плавать, против англичан и прочих, которые туда полмира обходить вынуждены.

Петр опять помолчал, потом спросил:

– Был ты в Астрабадском заливе?

– Конечно, был! – кивнул Соймонов.

– Знаешь ли ты, что от Астрабада до Балха и Водокшана и на верблюдах только двенадцать дней ходу? А за ними Бухара – средина всех восточных коммерций, а там и Индия рядом! Вот путь, по которому нам идти следует. Что же касается Камчатки, то и до нее скоро очередь дойдет.

…Наконец подошла конница, причем не только драгуны, но и донские казаки. Во главе донских казаков известный своей удалью атаман Иван Матвеевич Краснощеков. Еще в молодости он прославился как отважный «гулебщик», охочий до набегов на соседние племена и добычи. Хотя сам Краснощеков на это говорил:

– Мне на золотые побрякушки и прочий «дуван» наплевать. Мне славы хочется, да удаль казачью показать!

В боях Краснощеков был безоглядно храбр, в попойках вынослив, с врагами запредельно жесток, а с подчиненными снисходителен. Говорили, что в одном из набегов Краснощеков схлестнулся в поединке со знаменитым черкесским богатырем Овчаром, которого убил и, завладев его конем, развел впоследствии на Дону особую «овчарскую» породу лошадей. Весь в сабельных шрамах и рубцах, выглядел атаман устрашающе. Казаки Краснощекова обожали и готовы были идти за ним в огонь и в воду. Уже при жизни лихого атамана окружали легенды. Например, говорили, что Краснощеков потому стреляет столь метко, что в его ружье вместо целика вставлен волшебный бриллиант-камень, который сам то ружье на врага и наводит.

Дав армии еще три дня на отдых, Петр, оставив в Аграханском ретраншементе небольшой гарнизон, направил армию вдоль побережья Каспийского моря на юг.

Глава третья

Итак, двинулись! Полки выступили почти в образцовом порядке, с соблюдением всех артикулов устава. Впереди авангард, за ним главные силы, сзади, прикрывающий обоз, арьергард. Слева и справа марширующую пехоту прикрывала конница. Сам Петр ехал верхом впереди гвардейских батальонов. Несколько позади армии – драгунские полки генерала Кропотова. Что касается флота, то он сопровождал армию, следуя рядом с ней вдоль берега.

На подходе к речке Сулаку, на землях Тарковского шамхальства, к армии присоединились украинские казаки во главе с наказным гетманом, миргородским полковником Даниилом Апостолом. Участие Апостола в походе было его реабилитацией за прошлые прегрешения, когда предал Петра и переметнулся вместе с Мазепой на сторону шведского короля. Впрочем, будучи умнее Мазепы, Апостол все же вовремя вернулся обратно, но долгие годы после Полтавы был в опале, и вот теперь император предоставил ему шанс вернуть былое расположение. Как и вся украинская казачья старшина, Апостол был опытен в военном деле, но изворотлив, ненадежен и падок на милости. Все это Петр прекрасно знал, но в данном случае ему была нужна казачья конница. Встреча императора с наказным гетманом была не слишком сердечной, а деловой. Апостол доложился о прибытии, о количестве казаков и состоянии войска, Петр поставил ему первоочередные задачи. И не более того…

Переправа через Сулак заняла много времени, так как неглубокая река имела большую дельту и илистое дно, что и вызвало трудности.

Если солдаты довольно быстро переплыли речку на камышовых плотах, а лошадей и верблюдов переправляли вплавь, то для артиллерии и обоза пришлось готовить паромы и подгонять лодки. Для этого Петр убыл к флоту, оставив за себя Апраксина.

Пока занимались переправой, к армии прибыл тарковский шамхал Адиль-Гирей. Его принял Апраксин, устроив даже небольшой полковой парад. Вернувшись, Петр также принял союзного шамхала. Как оказалось, Адиль-Гирей прибыл не с пустыми руками, а привел в подарок шесть с половиной сотен быков для провианта и перевозки грузов, что было как нельзя кстати. Самому Петру он торжественно подарил трех персидских скакунов. Петр искренне благодарил за подарки.

Следом поспешили приехать посланцы из сожженного аула Эндери. Стоя на коленях, они умоляли о прощении за совершенное нападение, клянясь, что отныне все чеченцы и кумыки приносят клятву на верность русскому царю. Разумеется, Петр их скрепя сердце простил и присягу принял. Не оставлять же у себя в тылу непрощеных разбойников!

За Сулаком шли уже по безводной местности. 12 августа русские приблизились к Таркам с распущенными знаменами, барабанным боем и музыкой. Сам Петр в парадном платье на коне ехал перед гвардией, а за ним в карете, запряженной цугом, следовала императрица. За пять верст от города государь был снова встречен шамхалом Адиль-Гиреем, который, сойдя с лошади, приветствовал императора со счастливым приездом, а потом поцеловал землю около кареты императрицы.

После этого Адиль-Гирей со всем возможным почтением проводил Петра с Екатериной и следовавшие за ними полки в заранее подготовленный для русских войск лагерь. Высшие же чины отправились в столицу ханства Тарки.

Главная достопримечательность Тарков, дворец шамхала, – большое каменное здание, построенное над самым обрывом отвесной скалы, а выше его – белой лентой взбегающие к облакам отвесные скалы. Вокруг Тарков живописные долины, покрытые деревьями и кустарниками, рядом с голыми нависшими скалами, будто готовыми низринуться в долину. От самой подошвы главной горы расстилалась равнина, медленно спускающаяся к самому морю.

– Особенно прекрасен вид с наших скал в лунные ночи, когда волшебный свет озаряет и окрестные горы, живописно встающие одна за другой, а снизу доносится грохот каспийского прибоя, – рассказывал, преданно улыбаясь, Адиль-Гирей.

– Да вы, шамхал, просто пиит! – смеялась императрица, обмахиваясь веером.

Петр посетил дворец шамхала, отдарив хозяина золотыми часами, серым аргамаком и предоставил ему почетный караул из дюжины солдат.

Там же, в Тарках, Петр принял и депутации со всего Дербента, Старейшины дружно заверили российского императора, что получили его манифест и прочитали с удовольствием и покорным благодарением. Обещали всегда и везде принимать русскую армию с великой радостью. Неизвестно, поверил ли Петр относительно великой радости, но столь дружное изъявление покорности дагестанской старшины его, несомненно, обрадовало.

А предупредительность Адиль-Гирея, казалось, не имеет границ. По всему пути следования армии он заранее велел нарыть колодцев. И хотя воды в них было мало (и солдаты на переходе мучились жаждой), это был весьма красноречивый жест полной покорности.

В настойчивом желании понравиться российскому императору у хитрого Адиль-Гирея был свой политический резон. Став самым верным союзником Петра на Северном Кавказе, он имел шанс подчинить себе не только все дагестанские ханства, но также Дербент и Баку. В свою очередь Петр видел в шамхале всего лишь пешку в большой политической игре. Пока интересы Петра и Адиль-Гирея совпадали, и они нуждались друг в друге, но очень скоро все изменится и еще вчера сверхугодливый правитель Тарки начнет плести политические интриги, наделает много зла, объявит войну России, будет разбит, пленен и кончит свои дни в далекой ссылке среди снегов Кольского полуострова. Но это будет еще нескоро.

Сейчас же главные неприятности доставляли бесчисленные змеи, которые кусали наступавших на них солдат. Узнав, что солдаты страдают от укусов, Петр якобы самолично разыскал траву зорю (которую гадюки боятся и «испускают» в нее свой яд) и вышел перед полками, держа в руках пару извивающихся гадов:

– Я слышу, что змеи чинят вам вред, но от сего времени того не будет. Не бойтесь, видите же, они меня не жалят!

Полезную траву Петр велел раскладывать по палаткам. После чего якобы все змеи исчезли… Увы, на самом деле никакая трава змей никогда не отпугивала. Впрочем, зоря-трава, или т. н. любисток, действительно обладает целебными свойствами, в частности снимает боль и воспаление. Так что, если Петр и рекомендовал любистик своим солдатам, то не отпугивать змей, а снимать последствия от их укусов.

В Тарках Петр пробыл несколько дней. 15 августа, в день Успения Богородицы, он вместе с супругой выслушал обедню в походной церкви Преображенского полка и по ее окончании положил на землю несколько камней, предложив сделать то же самое всем присутствующим. В несколько минут был набросан высокий каменный курган. На месте этого кургана впоследствии был основан город Петровск.

Теперь на очереди был Дербент. Туда, впереди армии, на рекогносцировку был направлен подполковник Гавриил Наумов с ротой солдат. Он же должен был предупредить дербентцев, что русский царь идет к ним, дабы защитить от разбойников.

* * *

К сожалению, все заверения в покорности и подарки Петру на Кавказе вовсе не означали признания российской власти коварными ханами. Вскоре в этом пришлось убедиться. Когда казалось, что все местные правители уже побывали у Петра и принесли ему клятвы в верности, произошел совершенно дикий случай. Пройдя земли бойнакских князей, русская армия вступила во владения Кайтагского уцмийства, поэтому Петр отослал местному правителю свои заверения в дружбе и миролюбии, продолжая поход вдоль берега.

Во время форсирования армией устья речки Инчхе у хутора Гиччи Избир к передовому дозору подъехал посланец правителя Кайтагского уцмийства Ахмет-хана.

– Эй, русские! Держите!

Посланец кинул под ноги коня мешок и поспешно отъехал в сторону. Когда дозорные драгуны подъехали и развязали мешок, там оказались отрезанные головы наших казаков. А посланец уже кричал издали:

– Этим гяурам повелитель самолично перерезал горло! А еще султан приказал передать вашему царю, что если вы перейдете реку, то с каждым из его людей, которые попадут в руки султана, будет сделано то же. Что касается приезда султана к царю, то он скоро приедет, но с саблей в руке!

Повелитель, или, по-местному, уцмий, Кайтагского уцмийства (Утамышского султаната) Ахмет-хан объединял полтора десятка даргинских и кумыкских аулов. Сам себя он, впрочем, предпочитал именовать не иначе как султаном. Никаких неприязненных действий по отношению к нему Петр не предпринимал. Да, русская армия действительно проходила по самому краю его владений, но не более того. При этом Петр заранее послал Ахмет-хану письмо, где излагал причины своего появления на его границах, приглашая к союзу и дружбе. Это письмо и отвезли коварно убитый уцмием сотник и три казака. Даже по весьма диким нравам Кавказа содеянное Ахмет-ханом являлось вопиющим преступлением. Теперь ни о каком примирении не могло быть и речи. Император велел старшим офицерам усилить бдительность и быть готовыми к внезапному нападению.

И такое нападение действительно вскоре произошло. Уже на следующий день на ближайших горах показалась конная масса, численностью более двенадцати тысяч сабель. Горцы что-то кричали, размахивали саблями, но близко подъезжать не решались. Впрочем, несколько пущенных в сторону неприятеля ядер также не принесли ему никакого вреда.

Петр был слишком зол на вероломного горского князька. Поэтому лично повел в атаку все четыре бывших под рукой драгунских полка. Следом за драгунами пошли лавой и казаки. Калмыков, по примеру Петра, возглавил их престарелый хан Аюка. Ярости драгун и казаков не было предела. Даргинцы и кумыки пытались контратаковать с визгом и гиканьем. Конная сшибка была ожесточенной и яростной. Горцы, по выражению Петра, «бились зело удивительно: в обществе они не держались, но персонально бились десперантно, так что, покинув ружья, резались кинжалами и саблями».

Однако выстоять против регулярной кавалерии они не смогли. Драгуны и казаки рубили и кололи без пощады. Это был не бой, это было мщение! Надо ли говорить, что пленных в тот день не было! Петр тому не препятствовал.

– Устройте им настоящее веселье, такое, чтобы запомнили его на многие века: кто поднимет руку на русского воина, тот уже мертвец!

…Буквально через четверть часа на поле боя осталось более семи сотен зарубленных даргинцев и кумыков. Остальные разбежались кто куда. Сам Ахмет-хан с ближайшим окружением ускакал в горы. Не останавливаясь, драгуны и казаки поскакали в резиденцию сбежавшего правителя. На подходе к аулу Утамыш нашу кавалерию пытались остановить четыре сотни конных горцев. Сделав залп из пистолетов, они кинулись в сабли, но быстро были изрублены и рассеяны. Оставшиеся в живых стремительно ускакали. Больше уже никакого сопротивления оказано не было.

Как оказалось, среди пленных были и приближенные султана, непосредственно участвовавшие в казни казаков. Нашли и самих казненных. Как оказалось, российских посланников вначале посадили на кол и только после долгой и мучительной смерти обезглавили.

В тот же день резиденция Ахмет-хана Утамыш была полностью сожжена, затем столь же безжалостно были сожжены и все окрестные аулы. «…Для увеселения их сделали изо всего его владения фейерверк для утехи им…» – писал Петр в своем письме Сенату. Встречая вернувшегося с победой казачьего атамана Краснощекова, Петр обнял его и так характеризовал стоявшим подле генералам:

– Сей атаман отважен безмерно!

Пригнали и пленных.

Надо отдать должное, пленники держались смело и даже дерзко. Из воспоминаний участника похода капитана Г. Брюса: «…Адмирал (Ф.М. Апраксин. – В.Ш.) спросил у него (у пленного. – В.Ш.), как смели они атаковать правильно обученную и многочисленную армию, которая превосходила все силы, которые они могли выставить, и всю возможную помощь, которую они могли бы ожидать от всех своих соседей. Священник ответил, что они совершенно не боятся нашей пехоты, не особенно высоко ценят способности казаков и лишь драгуны смутили их своей доселе невиданными в здешних краях дисциплиной и военным талантом. После этих слов священник отказался о чем-либо еще отвечать. Другой пленник, когда был подведен к шатру, не хотел отвечать ни на один вопрос, которые ему предложили; тогда отдали приказ его раздеть и бить плетьми. Он, получив первый удар, вырвал шпагу у стоящего рядом офицера побежал к шатру адмирала и, наверное, убил бы его, если бы два часовых, стоявшие у палатки, не вонзили ему свои штыки в живот. Падая, он вырвал зубами из руки одного часового кусок мяса, после чего его убили. Когда император вошел в палатку, адмирал сказал, что он не для того пришел в эту страну, чтоб его пожрали бешеные собаки, во всю жизнь еще ни разу так не испугался. Император, улыбаясь, ответил: «Если б этот народ имел понятие о военном искусстве, тогда бы ни одна нация не могла бы взяться за оружие с ними».

Что касается остальных пленных, то по приказу Петра их повесили в отмщение за убийство наших казаков и в назидание на будущее.

Впрочем, далеко не всегда местные ханы были столь агрессивны по отношению к русской армии. Большей частью они желали мира. Так, в Карабудахкенте после одного из разбойных нападений на конный разъезд старейшины встретили отряд драгун хлебом и солью и восстановила мир.

Более того, жители Дербента, сами давно страдавшие от набегов лезгин, с радостью впустили в город передовой отряд подполковника Наумова. Когда же начались переговоры, с моря к Дербенту подошла эскадра судов под брейд-вымпелом капитана Вердена. Появление столь грозной силы окончательно склонило правителя Дербента наиба Имама Кули-бека к сдаче города на милость российскому императору. После этого на крепостной стене был вывешен российский триколор, а у ворот встал солдатский караул.

Что касается солдат, привыкших драться с дисциплинированными и цивилизованными шведами, то на Кавказе они первое время несли потери от своей наивности. Вокруг и рядом, едва наши начинали брать верх, горцы немедленно бросали сабли и просили «амана». Но едва их щадили и поворачивались к плененным спиной, те хватали брошенные сабли и нападали со спины. Неудивительно, что после нескольких таких случаев солдаты на крики об «амане» с чистой совестью прикалывали обманщиков штыками.

Когда русская армия подошла к стенам Дербента, через открытые ворота вышел наиб Имам Кули-бек с большой свитой. Наиб поднес Петру большой серебряный ключ от города, лежавший на серебряном блюде, покрытом персидской парчой.

Полки вступили в Дербент в парадном строю. Согласно приказу Петра солдаты были выбриты, форма почищена, а сами они смотрелись молодцами. Под холостые залпы орудий полки промаршировали через весь город и расположились бивуаком в виноградниках за городскими стенами. Чтобы солдаты не заболели, офицеры велели им не есть дынь, слив, шелковицы и винограда, от которых начинаются «тотчас же кровавой понос и прочие смертные болезни», но едва ли кто строго это выполнял.

Пока армия отдыхала, император осмотрел крепость, определил место для будущего порта для Каспийского флота, а также нанес визит вежливости наибу, после которого устроил в своем шатре пир с соратниками. Повеселились, как всегда, на славу.

На следующий день к императорскому шатру потянулись местные старшины и богатые купцы. Выражая свое почтение «белому царю», просили принять их в российское подданство.

Последними прибыли представители уцмия Табасарана, ханства на юго-восточном склоне Большого Кавказского хребта, в долине реки Чирагчай. Табасаранцы особо рьяно просились под руку русского императора.

Такое поведение местной элиты Петру, разумеется, понравилось. В Сенат по этому поводу он писал так: «…сии люди нелицемерною любовию приняли и так нам ради, как бы своих из осады выручили. Из Баки такие же письма имеем, как из сего города прежде приходу имели, того ради и гарнизон туда отправим, и тако в сих краях с помощию Божиею фут получили, чем вас поздравляем. Марш сей хотя недалек, только зело труден от бескормицы лошадям и великих жаров». Впрочем, насчет «нелицемерности» местных правителей Петр все же обольщался. Восток есть Восток, и лукавство здесь всегда почиталось первой из добродетелей.

А затем еще одна приятная новость, теперь уже из Баку. Тамошние «лучшие люди» прислали письмо, в котором приветствовали императорский манифест, выражали радость намерениям Петра наказать угрожавших городу разбойников. Русская армия еще не дошла до Баку, но город уже изъявил полную покорность! Для полного приведения Баку в повиновение туда был командирован с небольшим отрядом лейтенант флота Осип Лунин.

Немного отдохнув в Дербенте, Петр двинул армию далее на юг. Апраксину о своих планах он говорил так:

– Дойдем до Баку, а там, если случай будет, и до устья речки Куры. В устье реки заложим город и порт, а затем двинем маршем в Грузию на Тифлис!

Из-за невыносимой жары Петр постриг себе волосы, а затем и вовсе побрил голову. То же сделали вначале генералы, затем офицеры и, наконец, солдаты. Даже казаки, гордившиеся всегда своими бородами, теперь рубили их саблями, чтобы хоть немного избавиться от истекающего пота. На маршах солдаты просто изнывали в своих суконных мундирах, офицеры, да и генералы закрывали глаза на то, что те шли расстегнутыми, а на головах вместо уставных треуголок держали смоченные в воде платки.

* * *

Еще в 1719 году, видя, что ситуация в Персии все больше ухудшается, картлийский царь Вахтанг начал искать себе нового покровителя. Дотоле Картлия, как и вся остальная Грузия, считалась законной провинцией Персии, хотя с особыми правами. Теперь же, в условиях начавшейся в стране междоусобицы, надо было перенимать чью-то сторону. Требование турецкого султана идти под его руку Вахтанг отверг, понимая, что такое покровительство станет концом грузинского православия. Оставался один путь – Вахтанг отправил своего посла Баадура Туркестанишвили (Туркестанова) к царю Петру, прося его принять Картли в подданство. Когда же к нему примчался гонец из Исфахана с просьбой идти на помощь шаху Солтан Хусейну, Вахтанг решил не рисковать, оставив шаха наедине с его бедой. Сам же, вняв своим советникам-мтаварам, принял решение оказать помощь Гяндже, которую донимали дагестанцы. Когда Вахтанг с картлийским войском двинулся к Гяндже, вождь горцев Сулхав снял осаду и вернулся в свои владения. У Гянджи 20‐тысячное войско Вахтанга VI соединилось с армянским. Армянский католикос Гандзасар Исайя привел восемь тысяч ополченцев. Царь с католикосом мечтали, что после объединения с русскими смогут овладеть всеми землями до Эривана и даже взять персидскую Эривань.

После того как опасность от горцев миновала, гянджийский хан упросил Вахтанга подчинить ему соседние племена. И Вахтанг помог хану в подчинении непокорных племен.

К сожалению, до Вахтанга по какой-то причине не дошло письмо Петра, в котором тот предлагал союзнику «поиск учинить» над Хаджи-Даудом или идти на соединение с русской армией «между Дербени и Баки». Точными сведениями о местонахождении русских грузинский царь не располагал и в письме к Туркестанову от 4 октября сетовал: «Мы ныне в Гянджу… пришли и уже третьего человека к вам посылаем… А мы, по сие время, здесь стоим и не знаем, что делать, буде назад возвратиться, как возвратиться, буде же стоять, у чего стоять. По сие время никакова известия от вас не имеем». Петру же он писал, что идти к Шемахе не может, поскольку боится нападения своего противника – «кахетского хана», но надеется на приход царских войск и совместные действия по овладению землями до самого Эривана.

Совместные военные действия требовали взаимодействия, однако прямой связи между Гянджой и русским лагерем не было – гонцы добирались по территориям, подчиненным враждебным местным владетелям: кто-то доходил, а кто и нет… Обходной же маршрут через Кавказский хребет и Кабарду занимал месяц, поэтому известие о походе Вахтанга к Гяндже Петр получил слишком поздно…

Прождав в Гяндже три месяца русскую армию, которая так и не подошла, Вахтанг вернулся в Тифлис, где получил от Солтан Хусейна перо, кинжал и саблю, осыпанную алмазами, а также стал беглербегом (властителем) Тавриза. Надо сказать, что традиционно тавризский беглербег являлся спаспета (властителем) всех ханств Азербайджана. Фактически шах был готов отдать под начало Вахтанга все Закавказье! За эти милости шах требовал одного – отвоевать для него у мятежных лезгин Ширванское ханство. Но умный Вахтанг, понимая, как шатается трон под несчастным Солтан Хусейном, на его посулы не польстился.

* * *

А вскоре в Тифлис прибыли послы российского императора. Вахтанг пообещал им следующей весной снова прибыть в Гянджу на соединение с русской армией. А затем между Вахтангом и царем Кахетии Константином (он же Мухаммед Кули-хан) началась обычная для Грузии распря – война из-за спорных территорий. Константин направил горцев Дагестана на картлийские земли. В ответ Вахтанг отправил из Тифлиса своего сына Бакара и брата Иессе, чтобы разорить кахетинский город Сагурамо.

Из-за вражды с царем Кахетии и турецких происков Вахтанг боялся отдаляться от собственных владений, а кроме этого, опасался и откровенно перейти на сторону России: а вдруг шах все же усидит на троне? В результате всех этих политических интриг взаимовыгодного союза между Россией и Картелией так и не произошло. Как знать, соединись Вахтанг с армией Петра под Баку, и завоевание Персии были бы Петром продолжено.

При всей внешней покорности местных властителей к Петру многие из них стремились использовать императора к своей выгоде. Так старший брат кумыцкого шамхала Муртаза-Али умолял Петра сделать шамхалом именно его, так как его подлый брат Адиль-Гирей свой трон получил от персидского шаха, привечал царских изменников и не выдавал заложников-аманатов.

– Что ты конкретно хочешь?

– Отдай мне аул Казанище! – молил тот, валяясь в ногах.

– Селение бери, а об остальном я буду думать!

– О, великий! Я буду целовать прах у твоих ног! – клялся Муртаза-Али, выползая задом из шатра.

– Когда возьму Баку, посажу там правителем твоего сына! – было единственным общением Петра, брошенным вдогонку.

Однако, когда будет взят Баку, не знал никто… На все последующие просьбы настырного Муртазы-Али осторожный Петр уже не давал однозначных ответов, оставляя себе возможность маневра. И не зря!

Уже через несколько дней на входе в его шатер падал ниц тот самый «подлый брат» Адиль-Гирей, заверяя в своей преданности России, жалуясь на брата-узурпатора, просил жалованье и военную помощь.

– Твою помощь я употреблю на богоугодное дело, управляюсь со строптивыми кумыками, посмевшими отвратить от меня свои грязные лица. Готов служить тебе, о несравненный, до последнего дыхания, но отдай мне слободу вблизи Терского городка, а также в назидание всем другим Дербент и Баку, когда завоюешь последний. Пусть весь Кавказ знает, как великий русский царь благодарит своих друзей и союзников!

Заодно Адиль-Гирей просил возмещения за предоставленные продовольственные, фуражные, гужевые поставки для армии.

Слушая это, российский император едва задерживался, чтобы не привести в чувство просителя своей тростью. Аппетит у «подлого брата» был и вправду ненасытным. Поэтому, отделавшись общими словами, его выпроводили подобру-поздорову. Впоследствии, когда Муртаза-Али решил найти себе другого покровителя и решил переметнуться в стан врагов Петра, его сразу же отправили под арест.

Разумеется, что бывали просьбы и жалобы справедливые. Прежде всего относительно неизбежного в таких случаях мародерства. Несмотря на все запреты, солдаты, и в особенности казаки, не упускали случая поживиться – угнать пасущихся баранов и пограбить. Увы, но таковы реалии любой войны! Тем более что в предыдущей войне со шведами мелкий грабеж с обеих сторон считался делом вполне нормальным и никто на это внимания не обращал. На Кавказе все обстояло иначе. Поэтому, насколько это было возможно, Петр и его генералы с мародерством боролись, особенно когда это касалось убийства мирных людей. Искали виновников, пороли, а иногда и вешали, а также непременно возмещали ущерб.

Происки враждебно настроенных ханов вынуждали время от времени отправлять и карательные экспедиции для вразумления. Наиболее серьезная экспедиция была отправлена Петром для приведения в чувство мятежного хана Махмуда Утемышского. Усмирять Махмуда отправился внук Аюки-хана Багу-тайши со своими батырами и донцы геройского атамана Ивана Краснощекова (прозванного горцами за хромоту Аксаком).

Из реляции о боевых действиях: «В 26 день в 7‐м часу по полуночи помянутые казаки и калмыки от Сулаку пришли к Буйнакам и от тех мест вступили в неприятельские места, и были в неприятельских местечках и деревнях, кои прежде сего разоряли, а неприятели паки их строением снабдили, и оные все разорили без остатку, и к тому еще 4 приселка, которые в прежнем были не разорены, потому ж все разорили. Неприятельских людей побито с 500 человек и более, а заподлинно объявить не можно, для того, что действо чинилось в скорости да в разных местах. В полон взяли с 350 человек. Скота рогатого взято около 7000 да с 4000 овец. И потом, помянутые донские казаки и калмыки, сентября 30 числа, возвратились к Аграханскому заливу счастливо… всяких вещей и драгоценностей казакам досталось».

К сожалению, войдя во вкус, казаки успели ограбить случайно оказавшихся на их пути турецких купцов из Кафы. Дело пахло большим скандалом, и Петр посадил атамана Краснощекова под арест. Тот, впрочем, не обиделся. Верные донцы передали ему в каземат бочку местного вина, и Краснощеков, черпая его серебряным ковшом, даренным ему Петром за подвиги в Финляндии, горланил казачьи песни.

 
Дело было под Полтавой
Дело славное, друзья,
Как дралися мы со шведом,
Под знаменами Петра!
 
 
Наш могучий амператор,
Слава вечная ему!
Сам ружьем солдатским правил!
Сам он пушки заряжал!
 
 
Сам, родимый, пред полками
Ясным соколом летал…
 

Случайно проходивший мимо Петр, услышав песни опального атамана, растрогался и велел выпустить его на свободу. Но Краснощеков покинул каземат только тогда, когда прикончил даренную ему побратимами бочку.