Текст книги "Завещание Петра Великого"

А на душе Бухгольца лежал тяжкий камень. Подполковник прекрасно понимал, что успешное отражение штурма никак не спасает от поражения в стратегической перспективе. Наши располагали всего полугодовым запасом провианта, ограничен был также порох. В том, сможет ли генерал-губернатор Сибири оказать какую-то реальную помощь, был большой вопрос. Самое плохое было же в том, что Бухгольц не мог проявить ни малейшей инициативы. Кони были потеряны. Не гоняться же по снежной степи за джунгарами пешком! Единственно возможным оставалось, экономя продукты и порох, ждать весны, а там, по обстоятельствам, погрузиться на лодки и убраться восвояси. Итак, теперь следовало только ждать и надеяться, что джунгарам рано или поздно все же надоест мерзнуть.

Тем временем обозленный Цырен-Дондоба велел осадить острог и послал Бухгольцу письмо, в котором заявил, что с русским царем калмыки всегда жили в совете и не было указа о построении городов, поэтому острог выстроен самовольно, а он, Дондоба, будет находиться здесь столько, сколько понадобится, пока русский отряд не сроет крепость и не уйдет.

Бухгольц ответил своим письмом, в котором извещал своего воинственного визави, что у него был указ о строении не только Ямышева городка, но и других по Иртышу, с тем чтобы идти без неприятельских намерений и для рудной разведки, а ему, Дондобе, лучше самому уйти и не нарушать мира и покоя между двумя дружественными державами.

* * *

Получив письмо Бухгольца, Цырен-Дондоба только поцокал языком:

– Ай-яй-яй! Какой упрямый и глупый русский начальник! Неужели он надеется досидеть в своей берлоге до весны! Посмотрим, что из этого выйдет!

После этого энергичный темник начал обустраивать блокаду крепости, полностью изолируя ее от внешнего мира. Тактика джунгарского военачальника оказалась единственно верной. Отныне все отряды с провизией и подкреплениями, присланные из Тобольска, Тары и Томска, были обречены на захват джунгарами. Гарнизон крепости, лишенный возможности получать провизию, порох, рекрутов и лошадей, был фактически обречен. Падение или сдача крепости были отныне лишь вопросом времени.

Участник «острожного сидения» поручик Афанасий Зыбин писал в своем послужном списке: «И сидели в оной крепости во атаке от неприятеля три месяца и выпуску им из крепости не было. К тому ж в то время в той крепости божьим гневом было цынготное поветрие и понос, от которого в одни сутки от каждой роты человек по пяти и по семи мерли, а в одну яму от полку хоронили человек по пять – десять».

Следует сказать, что деятельный Бухгольц делал все, что было в его силах. Так осажденным удалось отправить вестников с донесением к губернатору. Правда, для этого пришлось ждать ледостава. Когда же лед пошел по Иртышу, темной ночью казаки поставили на одну из льдин лодку, незаметно посадили в нее двух человек, а саму лодку завалили сверху льдом. Ездившие вдоль берега джунгарские караулы не обратили на это внимания. Льдина с лодкой под напором других льдин медленно двинулась вниз по реке и вскоре исчезла из вида.

– Дай Бог добрый путь! – крестили ее стоящие на стенах солдаты и казаки. – На вас вся надежа!

Скрывшись от взора джунгарских разъездов, казаки разбросали ледяное укрытие, спустили лодку на чистую воду и, налегая на весла, поспешили в Тобольск. Добравшись туда, они сообщили князю Гагарину об осаде. Известие было столь неожиданно, что генерал-губернатор допрашивал их несколько часов, после чего сел писать письмо царю.

В письме Гагарин, помимо всего прочего, сообщил, что дальнейшее продвижение к Яркенду в новых обстоятельствах просто невозможно. В огне каждодневных атак Бухгольцу и его солдатам было уже не до поиска полумифического золотого песка. Император получил декабрьское письмо Бухгольца только 4 февраля 1716 года, находясь в Копенгагене, и отписал князю Гагарину строжайший наказ немедля набрать казаков и солдат, снарядить обоз для укрепления экспедиции.

Забегая вперед, скажем, что и Петр I и сибирский генерал-губернатор, получив донесения от Бухгольца, отправили джунгарскому хунтайджи грамоты, в которой опровергали принадлежность данных земель Джунгарскому ханству. Но ответа на эти послания из степи не последовало…

Реально князь Гагарин осажденным ничем помочь не мог: «в Сибири недостаток был в регулярном войске. К набиранию и обучению рекрутов требовалось время».

При огромной нехватке людей Гагарину пришлось спешно собирать и обучать новобранцев. Вскоре из Тобольска был послан обоз с тремя десятками рекрутов при офицере, который вез в Ямышевскую крепость жалованье, продовольствие и другие припасы для экспедиции. Была надежда, что обозу удастся прорваться в крепость. Но не случилось. В пятидесяти верстах от крепости джунгары обнаружили обоз, напали и захватили его, перебив три сотни людей, а еще четыре взяв в плен. Среди пленных оказалось несколько купцов и промышленников из Тобольска, Тары и Томска. Среди прочих был пленен и тобольский священник, решивший идти в степь со словом Христовым, чтобы сеять в душах тамошних язычников доброе и вечное… Защищавший обоз капитан с поручиком и три десятка солдат-рекрутов дрались до последнего, но силы были неравны, и их быстро перебили.

Всех пленных Цырен-Дондоба велел демонстративно провести мимо крепости, чтобы это увидели осажденные. Помимо 20 тысяч казенных рублей золотом, продовольствия и пороха, а также пленных, которые всегда были ценным товаром для обмена и выкупа, Цырен-Дондоба захватил и особо ценных пленников, несколько пленных шведских офицеров-артиллеристов, в числе которых был и штык-юнкер Юхан-Густав Ренат – опытный артиллерийский и ружейный мастер, знаток выплавки металлов из руды, отливки пушек и изготовления снарядов.

Получив известие о гибели обоза и понимая, что дни Ямышевской крепости и всего отряда уже сочтены, Гагарин предпринимает последнюю возможность хоть как-то спасти отряд Бухгольца. Он вызвал к себе тарского казачьего сотника Василия Чередова и тобольского боярского сына Тимофея Этигора, поручив им отвезти джунгарскому контайше письмо с уверением, что движение российских военных экспедиций впредь не будет вредить его интересам и «станет средством защиты всех от неприятелей». Посланцы губернатора отправились к Ямышевской крепости в феврале 1716 года. Доехав до нее, они увидели последние часы эпопеи. При этом джунгары встретили Василия Чередова и Тимофея Этигора без неприязни. Цырен-Дондоб, узнав о цели их поездки, выразил желание дальнейших мирных отношений. После чего, снабдив посланцев усиленным конвоем, отправил восвояси.

Позднее Бухгольца будут упрекать в пассивности при осаде крепости. И то! Помочь уничтоженному почти на его глазах обозу Бухгольц не мог ничем, у него не было ни кавалерии, ни пороха. При этом, будучи скрупулезным и исполнительным офицером, подполковник неукоснительно исполнял как указ царя, так и наказ губернатора. Ну а то, что ему не хватило дипломатических способностей, так ведь не может в одном человеке быть всего много!

* * *

За три неполных месяца, не ведя активных боевых действий, Бухгольц лишился 2300 человек, большая часть из которых не погибла в боях, а умерла от голода. Пришла в крепость и страшная сибирская язва. А ведь в отряде не было ни одного лекаря!

Бывало, в иной день зарывали в мерзлую землю до трех десятков человек. Всего же сильные морозы, скученность, наступивший к весне голод и эпидемии стоили жизни почти полутора тысячам солдат, драгун и казаков. Еще до начала плотной осады началось и дезертирство. Всего разбежалось свыше 260 человек. Кто-то сразу подался в разбойники, кто-то постарался добраться до дома, кому-то это удалось, а кто-то попал в рабство к джунгарам.

Осада Ямышевской крепости продолжалась три долгих месяца.

С приходом весны Бухгольц созвал офицерский совет, который определил «сие место оставить». Чтобы спасти оставшихся людей, Бухгольц согласился выполнить условия Цырен-Дондоба – срыть крепость и покинуть пределы джунгарских владений.

28 апреля, на Масленицу, Бухгольц провел переговоры с темником, и тот разрешил оставшимся семистам солдатам и казакам свободно уйти вниз по Иртышу. Срыв, насколько это было возможно, крепость и сломав казармы, солдаты, казаки и мастеровые, забрав амуницию и артиллерию, погрузились на 18 уцелевших дощаников и направились к устью речки Оми.

Что касается джунгар, то уплывавших они некоторое время сопровождали вдоль берега, в бой, однако, не вступая. Зачем проливать свою кровь, коль враг и так уходит! Более того, джунгары отпустили на все четыре стороны и всех захваченных в плен русских, включая и бедолагу-священника. Жест доброй воли следовало понимать и как нежелание джунгар дальше воевать с русскими. Коль ушли, то и инцидент исчерпан!

Глава пятая

Достигнув через полтора месяца устья Оми, Бухгольц расположил там остатки своего отряда на отдых, послав соответствующее уведомление в Тобольск. Кстати, джунгарские князья из рода Омбы, считавшиеся формально хозяевами этих мест, претензий Бухгольцу по поводу занятия своих земель не предъявляли. На границах Джунгарии и Китая в это время снова начались сражения, и кочевникам было уже не до таежных речек.

Бухгольц предлагал заложить на южном берегу Оми крепость, которая бы обозначила российскую границу и стала передовым форпостом на случай нового наступления на степь: «Дабы людей и всякие воинские потребности там оставить, ежели оные впредь… в сей стране будут надобны».

Вскоре Матвей Гагарин прислал разрешение на постройку городка в устье реки Оми.

Так как больные солдаты ничего строить не могли, из Тобольская Гагарин прислал плотников, а также полторы тысячи новых рекрутов. Непосредственно строительством руководил артиллерии поручик Каландер.

За лето, используя местный лес, участники экспедиции выстроили на берегу реки небольшой острог, названный Омским. Новая крепость представляла собой «низкий земляной вал, в фигуре правильного пятиугольника, обнесен полисадом с пятью таких же болверков на углах и со рвом, около которого поставлены были рогатки». Такая форма укреплений создавала удобные условия для обстрела с угловых бастионов. Внутри крепости были построены церковь Сергия Радонежского, административные здания и казармы. Гарнизон Омска состоял из 150 казаков и 200 солдат.

В будущем (в начале 30‐х годов XVIII века) Омская крепость была капитально перестроена: «…четыреугольная и только полисадом обнесенная, из которых каждая сторона содержала в длине по ста саженей».

Новая крепость на стыке двух рек стала воротами в обширный район Верхнего Прииртышья и всего Северного Казахстана. Именно из Омска началось интенсивное проникновение русских землепроходцев в верховья Иртыша и на Алтай и открытие там залежей драгоценных металлов, о которых так мечтал царь Петр.

* * *

Когда основные укрепления Омской крепости были уже почти завершены, подполковник Бухгольц заболел. В своем письме генерал-губернатору Гагарину он написал, что сильно устал и занемог, а потому дальше руководить экспедицией не имеет никаких сил, после чего сдал команду майору Ивану Вельяминову-Зернову.

Ну а что же делал все это время в Тобольске генерал-губернатор Сибири? Помимо отправки обоза с припасами в Ямышевскую крепость, практически ничего. Дело в том, что, получив письмо от Бухгольца о начале строительства крепости на озере Ямышевом, Матвей Гагарин, как мы уже писали выше, обратился с доношением к Петру I, в котором просил направить личное послание Цыван-Рабдану с разъяснением причин и цели экспедиции. Обращение генерал-губернатора было делом нужным, но писать надо было не тогда, когда крепость уже строилась на джунгарской земле, а намного ранее. Вполне возможно, что таким образом удалось бы избежать многих неприятностей и лишней крови. Поведение Гагарина в данном случае странно. Формально он предупреждал царя о том, что следует известить сопредельное государство о постройке крепости на его границе, но сделал это тогда, когда избежать вооруженного конфликта было уже невозможно.

Петр получил письмо сибирского генерал-губернатора с просьбой послания правителю Джунгарии лишь 18 декабря 1716 года, когда Ямшевская крепость уже отбила несколько штурмов и давным-давно находилась в осаде. В этой ситуации Петр I сделал все, что было в его силах, – подписал и отправил грамоту хунтайджи. В ней сообщалось, что строительство крепостей идет для разведки «серебряных, и медных, и золотых руд» и санкционировано лично им. При этом Петр просил хунтайджи о содействии в этих разведках. С этим посланием из Тобольска в Джунгарию в марте 1717 года был послан майор Вильянов, приехавший в ставку хунтайджи в Ургу 27 июня, но принятый Цыван-Рабданом только в марте 1718 года, когда все события вокруг Ямшевской крепости уже давным-давно закончились и надо было решать совсем иные вопросы.

Что касается самого Ивана Бухгольца, то после его возвращения в Тобольск у подполковника произошел очередной конфликт с Гагариным. Бухгольц фактически взял губернатора за грудки и потребовал ответа на вопрос: почему тот послал его солдат на верную смерть? Подполковник доказывал, что Гагарин ввел царя в заблуждение своим донесением в 1714 году, что Яркенд находится от Тары «в полтретья месяца нескорою ездою», но, как выяснилось, «расстояние от Ямышева до Еркета немалое: ходят недель по осьми и больше».

В действительности Яркенд отделяло от русских владений в Юго-Западной Сибири вообще более трех тысяч верст – Киргизская степь, Тянь-Шаньский хребет и Восточный Туркестан. Пройти это расстояние без баз снабжения да еще по недружественным землям было просто невозможно. Так что в своих обвинениях Бухгольц был совершенно прав. С самого начала его экспедиция являлась авантюрой, стоившей России около трех тысяч погибшими и огромных материальных издержек.

Кроме того, губернатор лгал, когда писал о возможности дипломатическими средствами решить вопрос о разведке руд в Джунгарии.

Со своей стороны, Гагарин доказывал, что все могло бы сложиться самым лучшим образом, если бы Бухольц своей прямолинейностью не спровоцировал вооруженный конфликт с джунгарами. Разругавшись вконец с Гагариным, Бухгольц выехал в Петербург для личного доклада царю Петру.

В губернской канцелярии тем временем подсчитывали убытки. Под Ямышевской крепостью ойраты захватили в плен 419 человек. Убито и померло от ран 133 человека. Вместе с обозом ойроты захватили казну отряда – 9885 рублей 50 копеек и 2355 лошадей. Помимо прямых убытков, неудача экспедиции вызвала ответные действия джунгаров в Юго-Западной Сибири. В 1716 году ободренные успехом ойраты сожгли десять деревень, острог и монастырь. При этом убили около сотни человек, а около двухсот угнали в рабство. Ущерб от их вторжений оценивался на сумму в 91 561 рубль 46 копеек. Кроме того, в Джунгарии было задержано 28 российских купцов. Все имеющиеся у них товары и деньги были конфискованы. Таким образом, общий ущерб России, нанесенный ойратами, составил внушительную сумму в 135 613 рублей.

Что касается дальнейших сношений с джунгарами, то в начале 1716 года Гагарин отправил в ставку к хунтайджи своего посла – сына боярского Мартемьянова с протестом против разорения Ямышевской крепости и с требованием «…на того зайсана управы и о возвращении взятого». Больше никаких сведений ни о сыне боярском Мартемьянове, ни о его посольстве не имеется. Возможно, что Мартемьянов погиб или попал в плен к казахам, так как до ставки джунгарского хана он явно не доехал.

Чтобы оставить земли Ямышева-озера за собой, летом следующего, 1717 года в разрушенную Ямышевскую крепость Гагарин направил отряд подполковника Сибирского драгунского полка Федора Матигорова. Особого резона в этом походе не было. Воинский отряд лишь поднял над разрушенной крепостью флаг, продемонстрировав незыблемость российских намерений. Джунгары отнеслись к этой акции спокойно, кроме отдаленных разъездов, ничем отряд Матигорова не беспокоя. Обозначив свое присутствия на Ямышевом озере, майор Матигоров к зиме вернулся обратно в Тобольск.

* * *

Так в чем же была причина неудачи экспедиции? Как обычно бывает, провал экспедиции стал закономерным финалом целой череды просчетов и недоработок. Начнем с того, что сама цель экспедиции была неосуществима. До «золотого Яркенда» отряд Бухгольца не дошел бы даже при самых благоприятных обстоятельствах. Кроме того, отряд был заведомо слаб по своему составу. Большинство солдат, как мы уже говорили, были «сырыми рекрутами». Идти с рекрутами в столь тяжелый и опасный поход было уже безумием. Понимая это, Бухгольц неоднократно писал об этом царю, настойчиво прося подкреплений: «…нужду имею в обер– и унтер-офицерах, а сержантов и капралов ни единого…все люди новые и у дел нигде не бывали».

Плохо обученные и незакаленные службой рекруты в походе массово болели и умирали. Бухгольц все это видел, но изменить ничего не мог. Считая свой отряд слабым для выполнения столь грандиозной задачи, как поход от Тобольска до китайской границы, в донесениях в Петербург он постоянно выражал недовольство деятельностью сибирской администрацией по организации и обеспечению его отряда. «Экзерциции (экзерциция – упражнение) они не знают, – писал Бухгольц о своих подчиненных, – зимой и весной нынешней принимал и муштровал и всякую амуницию делал и пушки лили».

В немалой степени экспедиция не достигла своей цели по личной вине Матвея Гагарина. Помимо всяческих политических интриг, генерал-губернатор, как мог, урезал на экспедицию и финансовые средства. Дело дошло до того, что Бухгольц не имел в отряде даже лекаря и аптеки, что негативно сказалось во время вспышки заразных заболеваний в осажденной крепости.

Столкнувшись в Тобольске с полной безучастностью Гагарина к делам экспедиции, Бухгольц писал с обидой царю Петру: «Во всем мне от него великое задержание. В Тобольске, государь, как я прибыл припасов воинских, лядунок, перевязей, портупеев, лопаток, заступов, кирок, мотыг, ломов, топоров, буравов, долот, ни к пушкам ядр и никакой амуниции, ни телег походных, ни ящиков патронных, ни людям мундиру ничего не было, о чём о всем сведем господин губернатор… А подлинного и вернова ведомца о песошном золоте близ Яркета господин губернатор мне не дал».

Интересно, что Иван Бухгольц и Матвей Гагарин по-разному оценивали причины неудачи экспедиции. Каждый, разумеется, считал себя правым. Если, с точки зрения генерал-губернатора, подполковник не предпринял достаточных дипломатических усилий для установления мирных отношений с джунгарами, чем спровоцировал их нападение, то версия Ивана Бухольца основывалась на ненадлежащей подготовке, недостатке средств и ресурсов.

Сибирский историк П.А. Словцов, касаясь инициативы генерал-губернатора в посылке экспедиции И.Д. Бухгольца за «песошным золотом» в верховья Иртыша, расценил ее именно как заведомую авантюру: «Если государь заблагорассудил отослать в Сенат на рассмотрение фантастическое представление Гагарина, в котором ни одна строка не смотрит прямо, Сибирь не понесла бы столько жертв. Ибо с чего взял губернатор, что контайша духа воинственного будет смотреть равнодушно на крепости, владения его разрывающие? Откуда достать продовольствия отряду, в степь углубляющемуся?»

На взгляд сегодняшних казахских историков, экспедиция не удалась еще и потому, что Бухгольц не установил связь с казахскими родами, кочевавшими в районе движения экспедиции и находившимися в состоянии перманентной войны с джунгарами. Именно в этом районе «люди казачьей орды» отбили у джунгар русского офицера Маркела Трубникова. Казахские воины якобы могли бы оказать эффективную помощь русскому отряду. Возможно, что так действительно могло быть, но на самом деле никто не может сказать, был ли тогда у казахов стимул ввязываться с джунгарами из-за русских уже не в приграничную, а в большую войну.

* * *

Неудача экспедиции подполковника Бухгольца, впрочем, имела и неожиданный результат. Увидев, что русские так же, как и они, вступили в войну с джунгарами, казахские ханы решили заручиться поддержкой русского царя, тем более что темник Цырен-Дондоб начал разорять казахские улусы, угоняя в полон много людей. Осенью 1715 года в Казань выехало посольство казахского хана Абулхаира, чтобы при российском посредничестве подписать мир с башкирами. Год спустя в Тобольск приехали посланцы верховного казахского хана Кайып-Мухаммеда (на Руси его звали просто – Кайыпа) уже с более серьезными целями – заключить военный союз против джунгар. В качестве жеста доброй воли батыры Бекбулат Екешев и Багдаулет Буриев привезли генерал-губернатору Гагарину отбитого у джунгар поручика Маркела Трубникова. Князь Гагарин посланцев принял со всем почтением, так как и сам горел мщением джунгарам. Но в Петербурге посчитали, что усиление одного ханства за счет другого не имеет для России никакого смысла. К тому же сильная Джунгария противостояла агрессивной Цинской империи, с которой у Петербурга было свое соперничество в Восточной Сибири.

Срыву переговоров способствовал и неожиданный набег хана Малого жуза Абулхаира на Новошешминск. После этого стало очевидно, что казахские ханы – союзники весьма ненадежные. И хотя хан Кайыпа приносил извинения за сей случай, писал, что истинным виновником этого набега является некий беглый российский подданный Сеит, обещая прислать его голову, но и этого своего слова не сдержал. Кроме того, по степи гуляло много разбойных шаек, т. н. «вольных батыров», которые вообще никому не подчинялись и совершали набеги так, как им хотелось. Особенно зверствовал некий Танабай с шайкой в три десятка всадников, совершавший дерзкие набеги на сибирские остроги. В результате Кайыпа и Абулхаир остались без русской помощи.

Впрочем, это их не остановило и в степи началась жесточайшая казахско-джунгарская война. Поначалу успех склонялся на сторону казахов, но затем в трехдневной битве на реке Аягуз тридцатитысячное войско казахских ханов было наголову разгромлено. В данном случае казахов подвела прежде всего несогласованность действий соперничавших между собой ханов Абулхаира и Кайыпы, а также внезапный удар джунгар с тыла. Потери казахов были огромными, но и Кайыпа с Абулхаиром каким-то чудом спаслись.

Победа при Аягузе стала звездным часом контайши Цыван-Рабдана. Ранее победив отряд Бухгольца и захватив после этого Тибет, джунгарский предводитель отныне стал почитаем в Великой степи наравне с Чингисханом. Закрепляя свой успех, Цыван-Рабдан весной 1718 году совершил еще один опустошительный набег на казахов, так сказать, поставил точку. Наступала пора последнего взлета Джунгарского ханства, взлета, за которым последует сокрушительное падение, полное исчезновение и столь же полное забвение всего джунгарского народа. Эпоха самостоятельных кочевых ханств заканчивалась, и спасти ее уже не могло ничего…

После поражения при Аягузе Кайып-хан снова попытался заключить союз с русским царем, но Петр в очередной раз от этого ненадежного союза уклонился. После неудачи Бухгольца на границах Джунгарии он охладел к продвижению в далекие степи, не видя там четких перспектив. Поэтому воевать в ненужных степях с одними кочевниками против других ему тоже было не нужно. Однако польза от этих переговоров все же была, так как отношения Петербурга с казахскими ханами стали более тесными. Так казанский губернатор Петр Салтыков отправил к Кайыпе своего секретаря Жилина с предложением принять российское подданство. На прощание Салтыков напутствовал Жилина так:

– Передай хану Каипе государеву волю. Ежели станут его люди российскими подданными, то и защищать их будем, а коли нет, то тогда извините. Нечего нам за чужие животы свои головы класть!

Предложение Жилина вызвало раздражение у хана и его окружения. Кайыпа был раздосадован такой позицией русских. А султан Аблай по кличке Канышер, что означает «кровопийца», вообще самовольно арестовал и Жилина, и его конвой.

Лишь год спустя, одумавшись, казахи отпустили секретаря домой. Вместе с ним в Казань отправился просить прощения за своеволие Аблая некий батыр Тайкомур. С собой он вез письмо Кайыпы, где тот снова просил о военном союзе против джунгар. Честно говоря, неизвестно, на что вообще надеялся тогда казахский хан. После коварного пленения Жилина ни о каком союзе вообще не могло быть и речи. Об этом и написал наивному хану в ответном письме казанский губернатор Салтыков. Но узнать об очередном отказе Кайыпа уже не успел. На исходе 1718 года он был убит подосланными убийцами из Среднего жуза, где мечтали перехватить верховную власть в степи. Но задумка убийц провалилась. Большая часть племен признала верховным ханом Младшего жуза Абулхаира. Наряду с этим, он по-прежнему остался и ханом Младшего жуза. Сын же Кайыпа Батыр стал султаном среди ногайцев рода алшинов-алимулы, откочевавших из-за набегов калмыков к казахам за Эмбу. Разумеется, для сына верховного хана казахских степей это было унижением.

То обстоятельство, что вопреки традициям старшим казахским ханом стал хан Младшего жуза, объяснялось исключительно личным авторитетом Абулхаира. Новый хан был настроен решительно. Он прекратил бесполезные русско-казахские переговоры и вместе со своими батырами продолжил войну с джунгарами, которая протекала с переменным успехом. При этом Абулхаир не чурался, по степному обыкновению, и откровенного разбоя. Так, в 1718–1719 годах его казахи дважды осаждали Яицкий городок, так и не сумев его взять, а также при всяком удобном случае нападали на союзных нам калмыков. Справедливости ради следует сказать, что и калмыки своего не упускали и не раз грабили союзных казахов. Впрочем, так было в Великой степи во все времена.

* * *

Что же касается Ямышевской крепости, то, несмотря на неудачу первого похода, царь Петр приказал ее восстановить как передовой форпост на юго-востоке российских земель. Как мы уже писали выше, осенью 1716 года к развалинам крепости был послан достаточно сильный отряд подполковника Федора Матигорова восстанавливать крепость, «дабы то, в чем Бухгольц, по его мнению, погрешил, исправить». Чуть позднее Ямышевская крепость была усилена еще и отрядом подполковника Прокофия Ступина в составе двух хорошо обученных пехотных полков. После этого вопрос о том, кому принадлежат земли вокруг Ямышева озера, был снят с повестки дня окончательно.

К этому времени крепость представляла собой уже не наскоро построенный пограничный острог, а вполне современную, отвечающую всем законам европейской фортификации, удобную и мощную крепость, спроектированную и выстроенную по чертежам знаменитого инженера Вобана.

Строили новую Ямышевскую крепость не абы как! Ее проект был создан в Петербурге. Одним из его разработчиков был знаменитый прадед А.С. Пушкина инженер Абрам Ганнибал, который предложил сразу два варианта – шестиугольный и четырехугольный. Выбирай, что душе угодно! Выбрали шестиугольную. При этом строил новую крепость пленный шведский инженер артиллерийский поручик Каландер.

Надо сказать, что поручик Каландер постарался на славу и выстроил действительно мощную крепость 2‐го класса (крепостью 1‐го класса тогда являлась Петропавловская крепость в Санкт-Петербурге!): «регулярная крепость полушестиугольником с двумя к стене сделанными болверками и двумя половинами, к Иртышу приведенными», с высокими стенами двухметровой толщины из обожженного кирпича. Впереди основных укреплений были сооружены предмостные редуты, а крепостная артиллерия усилена мортирами.

По сведениям историка и географа Сибири академика Г.Ф. Миллера, «ямышевская крепость с первого ее строения нарочито знатным и жилым местом учинилась. По обеим сторонам крепости две слободы построены, которые с ноля полисадом и рогатками обнесены, а где полисадник к Иртышу приведен там малые четвероугольные редуты с высокими башнями построены, с которых степь вокруг видеть можно. Другой такой же редут находится в пяти верстах от крепости к Соленому озеру, однако несколько в сторону, на холме».

Пока шла постройка, подполковник Ступин настойчиво искал то, что его предшественник Бухгольц спрятал в подземных тайниках. По косвенным сведениям, которые сообщил ему в Омской крепости преемник Бухгольца майор Вельяминов-Зернов, после осады экспедиция не могла увезти все, поэтому много оружия, боезапасов и часть денег были вынужденно зарыты. Нашел ли что-то Ступин или нет, нам неизвестно. На самом деле вообще непонятно, почему он вообще что-то искал, ведь в составе отряда Матигорова, как и в отряде самого Ступина, были участники экспедиции Бухгольца, которые сами и закапывали боеприпасы. Так что, скорее всего, хотя бы часть закопанного, думается, все же была найдена.

Когда над степью появились мощные стены, с вышины которых вдаль глядели жерла многочисленных пушек, джунгары окончательно развернули своих коней вспять и более в окрестностях Ямыш-озера уже не показывались, молчаливо признав за Россией право на эту землю.

* * *

Что касается Гагарина, то он продолжил движение отрядов вверх по Иртышу, хотя уже не в таком масштабе, как раньше. Вскоре после возвращения Бухгольца генерал-губернатор отправил казачью сотню во главе с сыном боярским Иваном Калмаковым по восточному берегу Иртыша к озеру Нор-Зайсану. Озеро располагалось на востоке Казахстана, в долине между горными хребтами, совсем рядом с китайской границей. В это озеро впадал Иртыш своим верхним течением – Черным Иртышом. Калмаков имел задачу разведать путь и присмотреть место для возможной будущей крепости. По замыслу Гагарина именно крепость на берегу Зайсанского озера должна была в перспективе стать конечной точкой, выстраиваемой новой пограничной линии.

Двигаясь вверх по течению Иртыша, Калмаков прошел путь от Ямышева озера до озера Зайсан в две недели без всяких препятствий, провел разведку озера, но крепости там ставить не стал. Прежде всего Гагарин опасался, что очередная крепость уже на самой китайской границе вызовет негативную реакцию сановников Поднебесной. Как отнесутся китайцы к внезапно возникшей у них под носом крепости, было неясно. При этом в случае нападения на крепость помочь ей было просто невозможно. Ближайшая Ямышевская крепость сама была почти отрезана от основных коммуникаций, находясь в четырехстах верстах от ближайшей Омской крепостицы. Чего уж говорить о построенном остроге на далеком Зайсане! Поэтому Гагарин принял единственно правильное решение. На Зайсане он ограничится лишь разведкой, а имеемые ресурсы направит на создание промежуточных крепостей по Иртышу. Для начала решили поставить крепость примерно на равном расстоянии между Ямышевской и Омской крепостями, при впадении в Иртыш реки Железинки. Этим занялся отряд казаков во главе с сыном боярским Петром Свиерским. Уже в 1718 году промежуточная деревянная крепостица была выстроена, получив название Железинской.