Текст книги "Завещание Петра Великого"

Глава пятая

Петр не зря числил капитан-лейтенанта Федора Соймонова в любимцах. Толковый моряк все сделал как должно и, несмотря на сложнейшие условия плавания, довел эскадру до цели без потерь. Единственной утратой стали шесть солдат, вылезших из трюма на палубу во время шторма поглазеть на волны. Они были тут же смыты за борт. Причем их никто даже не пытался искать.

Курс эскадры был проложен к южному берегу Каспия, в Гилян, что лежит в юго-западном углу Каспийского моря. Среди персов Гилян слыл землей дождей, плодородных полей и свободных нравов. С одной стороны Гиляна – Каспийское море, с другой – мощный горный хребет Эльбрус (не путать с горой Эльбрус!), простирающийся от Кавказа до Средней Азии с речкой Сефидруд, отделяющей от хребта западные отроги – Талышские горы. У подножий гор раскинулись густые леса, выше альпийские луга, затем черные скалы и вечные снега. Центр всей жизни Гилян – огромная дельта реки Сефидруд с бесконечными чайными и рисовыми полями. Там расположен и торговый Решт, и портовый Энзели, и древний Лахиджан. Населяют Гилян не столько персы, сколько их близкая родня – талыши и собственно гилянцы, среди которых нет многоженства, а женщины не прячут лица и имеют право сами выбирать себе женихов.

…Эскадра Соймонова вошла в Энзелийский залив. Капитан-лейтенант с интересом обозревал окрестности и тут же, не теряя времени, делал наброски очертаний залива. Отметил безалаберность персов, которые, построив напротив узкого входа в залив даже небольшую батарею, могли его надежно защитить, но этого не сделали.

Встать на якорь Соймонов приказал в устье речки Перибазар, неподалеку от одноименной деревушки, ибо из речки можно было пополнить запасы пресной воды.

Издали, прячась за деревьями, на суда глазели испуганные местные жители.

Пока высадку десанта на берег Шипов с Соймоновым решили не производить, чтобы не раздражать персов. Решили попробовать договориться полюбовно. Недалеко от порта Энзели находилась и столица Гилянской провинции Решт. Поэтому Шипов послал офицера в Решт к тамошнему визирю Мамеду Али-беку с изложением официальных причин своего появления на здешних берегах и предложением о дружбе.

Надо ли говорить, что внезапное появление русского отряда на южном берегу Каспия привело Мамеда Али-бека в смятение. Но рештский визирь оказался человеком неглупым. Посланнику Шипова он ответил так:

– Мы чтим царя Петра и наслышаны о его победах. В годину сегодняшней смуты мы желали бы заручиться столь сильной поддержкой такой страны, как Россия. Но я всего лишь правитель отдаленной провинции и не могу знать, как на это посмотрит мой шах. Поэтому я немедленно извещу его о вашем появлении, как и о ваших предложениях и только тогда смогу дать вам ответ.

Однако бесконечно долго держать десант на судах было нельзя. Поэтому Шипов решил ждать ответа шаха уже на берегу и в течение пяти дней высадил десант со всеми припасами. Лагерь поставили, как говорится, в чистом поле. Теперь оставалось одно – ждать. Местные персы русских откровенно побаивались, помня еще буйные времена атамана Стеньки Разина, который огнем и мечом прошелся по этим берегам. И хотя Шипов убеждал персов, что сейчас на Руси все переменилось и таких разбойников давно нет и в помине, ему не слишком верили.

Зимнее время на Южном Каспии – это бесконечные дожди и непролазная грязь. В этой грязи под нескончаемым дождем и оказались высаженные офицеры и солдаты. Кроме этого, выяснилось, что от места высадки до Решта восемь верст непролазной грязи. Пройти по ней в случае необходимости было сложно, не говоря уже о том, чтобы дотащить пушки и припасы.

Между тем и Мамед Али-бек не ограничился письмом к шаху, а начал собирать войско. По всей видимости, относительно дружбы с Шиповым у него имелись определенные сомнения. Неизвестно, как бы все повернулось, но положение спас примчавшийся из ставки беглого шаха Тахмаспа консул Семен Аврамов. Деятельный и толковый, он и здесь оказался на высоте. Узнав от шахского окружения о письме из Решта, Аврамов понял, что надо действовать, и, не теряя времени, помчался выручать Шипова с Соймоновым.

Первым делом Аврамов заявился к Мамеду Али-беку, застав того в полном смятении.

– Если я впущу в город русских, меня казнит шах, а если я пойду воевать с русскими, то побьют они! – причитал рештский визирь, заламывая руки. – О, я несчастный!

Как мог, Аврамов успокоил впечатлительного Мамеда, который намеревался избрать третий путь решения непростого вопроса – бросить город и сбежать. Приведя в чувство визиря, Аврамов сумел затем упокоить и перепуганных жителей.

Когда Мамед Али-бек немного пришел в себя, он поинтересовался:

– А есть ли у досточтимого консула шахский указ о дружбе с русскими против бунтовщиков в Гиляне, или же он рассказывает ему сказки Шехерезады?

– Неужели я похож на Шехерезаду? – усмехнулся консул и предъявил визирю гербовую бумагу, подписанную принцем Тахмаспом.

Прочитав написанное, Мамед Али-бек поцеловал подпись принца, потряс указом над своей головой, после чего сразу повеселел.

После этого визирь пригласил к себе Шипова, разрешив ему осмотреть город и выбрать место для расквартирования своих солдат.

– Даже не знаю, как мне вас благодарить, Семен Иванович! – обнял консула растроганный полковник. – Если бы не вы, мы в перибазарской грязи и утонули!

Для перевозки пушек и грузов визирь выделил лошадей и арбы, а также разрешил рубить местный лес на дрова. После этого русские солдаты торжественно вступили в Решт. Из хроники событий: «Бесчисленное множество народа смотрело на идущих в преизрядном порядке и при игрании музыки наших солдат. Напротив того, наши удивлялись величине города, который вдоль и поперек простирался на пять верст мерою, а никаким не окружен крепостным строением».

Решт всегда славился огромным и шумным базаром, где, как тогда говорили, можно было купить все – от ночного горшка до султанского скипетра. Помимо базара, наших солдат впечатлила и главная городская мечеть, с широкой круглой крышей, делавшей ее похожей на огромный гриб. Несмотря на то что горожане отнеслись к русским солдатам достаточно доброжелательно, осторожный Шипов часть отряда все же оставил на месте высадки в Перибазаре, чтобы контролировать единственную дорогу к морю и прикрывать с берега стоящие на якорях суда. Большую же часть отряда он разместил в русском караван-сарае на краю Решта, на распутье караванных дорог.

Караван-сарай Шипов выбрал по совету купеческого приказчика Соколова, который охарактеризовал его как самое большое и крепкое в Реште здание. Немаловажным было и то, что там большой колодец – обстоятельство чрезвычайно важное в случае блокады.

– Почему ты, Петр Михайлович, выбрал именно караван-сарай? – поинтересовался у Шипова Соймонов.

– А потому, Федор Иванович, что он лучше иных строений рештских приспособлен к обороне круговой!

– Неужели и до этого может дойти? – нахмурился Соймонов.

– Ты же сам, Федор Иванович, на море всегда к штормам загодя готовишься, вот и я, человек воинский, в своем дела также наперед смотреть должен. А придется драться или нет, сие одному Господу ведомо.

Не обошлось и без болезней. Климат гилянский русскому человеку был вреден. Порой в гошпитальных палатках валялось до трети отряда, так что лекари и подлекари с ног сбивались. Появилось и свое кладбище в три десятка могил. Всякий раз проезжая мимо, Шипов крестился:

– Дай Бог, чтобы более не прирастало!

* * *

А междоусобица в Персии все продолжалась. Вскоре заметно поутихли рештские сановники, еще вчера рвавшие последний халат на груди и кричащие о свержении афганского узурпатора. Теперь они по большей части сидели тихо и выжидали. А выжидать было чего. У афганца Махмуда явно не хватало сил и людей, чтобы реально подчинить себе огромную Персию. Если в Исфахане самозванец Махмуд сидел достаточно прочно, то из провинций, посланные им отряды, повсеместно изгонялись без особого труда, причем, чем отдаленней была провинция, тем проще изгоняли. Так в Казвине, бывшим некогда столицей Сефевидов, воинство Махмуда и вовсе было перебито восставшими, а визири Кескера и Астары начали открыто собирать собственные войска. В припадке бешенства Махмуд казнил всех сефевидских принцев, в том числе и самых старших. Узнав об этом, шах Тахмасп только возблагодарил небо.

– Конечно, братьев мне жалко, – делано взгрустнул он в окружении вельмож. – Но отныне я, третий сын своего отца, остался старшим и единственным!

В конце февраля Мамед Али-бек пригласил к себе Шипова. Визирь долго вздыхал и мялся, а затем объявил:

– Жители славного города Решта жалуются мне на неудобства от проживания ваших солдат!

– Разве мои люди кого-то избили, снасильничали или ограбили? – поднял бровь полковник.

– Я говорю в целом! – воздел руки к небу визирь. – Мы в силах защитить свой город от афганского узурпатора сами и не возражали бы, если бы вы покинули нас.

– Что я слышу! – подбоченился Шипов. – Вы мне угрожаете?

– Нет, нет! Я лишь хочу спокойствия в моем городе!

Полковник топнул ботфортом:

– Я не сдвинусь с этого места, пока не получу именной указ своего императора. Впрочем, свой обоз я готов отправить на судах в Дербент, ибо не могу бесконечно держать их у здешнего дикого берега.

А на следующий день в Решт приехал посланный шахом Тахмаспом послом в Петербург мехмандар Измаил-бек. Посол поддержал Шипова, и рештский визирь притих.

Измаил-бек взошел на палубу российской шебеки, чтобы отправиться на ней в Астрахань, а в Решт уже прискакал шахский гонец с указом об отмене посольства и отказе от любой российской помощи. В персидской политике в ту пору все менялось стремительно.

Неизвестно, как бы все повернуло, если бы снова не ушлый консул Аврамов. Едва гонец миновал рештские ворота, как попал в крепкие объятия Аврамова, который, как оказалось, водил с ним дружбу раньше.

На слова гонца о срочности поручения Аврамов ответил русской пословицей, что утро вечера мудренее, и затащил гонца к себе. В доме был уже накрыт стол, и гонец, быстро напившись, упал на диванные подушки. Не теряя времени, Аврамов ознакомился с указом и, приказав слуге поддерживать гонца в бесчувственном состоянии, поспешил к Шипову и Соймонову. Рассказав о содержимом указа, сообщил и еще кое-что:

– Под полой халата у гонца был зашит еще один указ, тайный. В нем велено собирать войско визирям Решта, Кескера и Астары, чтобы заставить нас убраться из Гиляна.

– Что же нам делать? – посуровел Шипов.

– Первым делом срочно отсылайте судно с шахским послом в Астрахань. Пока то да се, он уже окажется в Петербурге, а там видно будет, – дал совет Аврамов.

Коротко кивнув, Соймонов бросился отправлять шняву с послом в море.

– Я отправлюсь с послом, чтобы ненароком не сбежал, – крикнул ему вдогонку Аврамов.

– Тогда, Степан Иваныч, поторопитесь – через час судно уйдет!

– Что такое? Почему такая спешка? – удивился Измаил-бек, видя, как матросы дружно выхаживают якорь-дагликс.

– Надвигается шторм, и нам следует уйти до его прихода! – не моргнув, соврал Аврамов. – Мы же, многоуважаемый, лучше спустимся в каюту, где приготовлен хороший кальян!

Через четверть часа, подняв все возможные паруса, шнява оставила за кормой гилянский берег.

Кстати, Измаил-бек не был так прост, как можно было бы подумать. Дело было в том, что с собой в Решт посол привез немало товара, который хотел с выгодой продать в России. Поэтому в том, чтобы поездка состоялась, посол был заинтересован, как никто другой.

* * *

Капитанствовал на шняве лейтенант Лунин. При нем мичман Татищев. Оба ребята лихие! По морю Каспийскому шли столь ходко, что даже в жестокий шторм парусов не спускали.

Прибыв в Астрахань, еще зеленого от качки Измаил-бека, тут же забрал к себе Артемий Волынский. Губернатор сразу же подсунул ему письмо к жителям Баку, чтобы те без сопротивления сдались русским. Измаил-бек письмо подписал. После этого письмо Волынский передал генерал-майору Матюшкину, которому в будущую кампанию предстояло воевать Баку. Письмо, подписанное шахским послом, могло пригодиться при переговорах о сдаче крепости.

После этого Измаил-бека пересадили в карету с кожаными рессорами (чтобы не растрясти по русским дорогам) и, сменяя лошадей, повезли в Петербург. Аврамов сопровождал посла и здесь. За Казанью Измаил-бек распробовал водку, а в Москве мехмандар уже требовал ее ежечасно. Всякий раз, поднимая стакан, Измаил-бек воздевал к небу глаза и произносил заученную фразу:

– По нашему закону я не могу пить русской водки, но исключительно из благоговения перед российским императором забываю этот закон и пью до дна за здоровье Петра Великого!

Теперь Измаил-бек обращался к своему попутчику не иначе как «мой Семен» и мечтал, что когда они вместе вернутся в Исфахан, то он сделает Аврамова главным поставщиком водки шахского двора. Удивительно, но годы спустя все именно так и будет…

Известие о мирном занятии отрядом Шипова Решта достигло Санкт-Петербурга только в марте 1723 года. Прочитав письмо астраханского губернатора, Петр был обрадован несказанно. На радостях император лично объявил о долгожданной новости на открытии навигации с борта придворной яхты. После этого были устроены торжественный молебен, артиллерийский салют и веселая ассамблея с танцами, где больше всех плясал сам император с императрицей.

Насколько петербургские обыватели были воодушевлены занятием неведомого доселе им города в неведомой стране, сказать трудно. Трудно объяснить русскому мужику, что это за город басурманский Решт и почему надо праздновать, что кто-то туда приехал. Впрочем, русский человек всегда любит погулять, причем повод особого значения не имеет. Поэтому в тот день в Петербурге веселились все, от императора до кучеров и сбитенщиков.

– Поднимаем чарку за город персианский, по прозванью Реж, коих ныне стал нашенским! – поднимали чарки в столичных аустериях.

– А кого резать-то? – спрашивали менее информированные.

– А кого хошь, того и режь! – сказывали им. – На сей счет и указ царский вышел!

– О, времечко настало, не приведи Господи! – крестились обыватели, но от очередной чарки не отказывались.

…В мае 1723 года Аврамов наконец-то передал не слишком трезвого посла из рук в руки императору. Измаил-бек был представлен Петру в сенатской аудиенц-каморе. Речь его произвела на императора должное впечатление. Еще бы, Измаил-бек был мастером восточной лести.

– Всевышний Бог сотворил ваше величество подобием Солнца, которое осеняет и освещает всю Вселенную… – так начал он свою оду российскому императору.

Довольный таким началом переговоров, Петр тут же прихватил персидского посла с собой на трехдневный маскарад по случаю празднования второй годовщины Ништадтского мира. Маскарад произвел на Измаил-бека впечатление неизгладимое, особенно понравились веселые русские дамы и обилие спиртного.

При русском дворе сразу же отметили, что Измаил-бек – «человек необыкновенно любознательный и ничего достопримечательного не оставляет здесь без внимания, за что император его очень любит».

Что касается Аврамова, то он, помимо всего прочего, доложил императору доходные статьи товарного вывоза с Гиляна. Перечень получился серьезным: рис и шелк, парча, а также платки кановатные с золотом и серебром, традиционно почитаемые русскими женщинами.

– Каков будет годовой сбор податей? – поинтересовался Петр, бумагу в руках повертев.

– От ста тридцати до ста сорока тысяч целковых в год!

От удивления у императора даже щека тиком задергалась.

– Да, уж прямо кладовая с золотом! – только и сказал.

Затем консула заслушал худой и неряшливо, по своему обыкновению, одетый президент Иностранной коллегии граф Гавриил Головкин. А заслушав, лишь покачал буклями старого парика:

– Что-то ты, Семен, совсем с лица спал! Отдохнул бы в столице недельку-другую, в себя бы малость пришел!

– Некогда, ваше сиятельство, дела персидские ждать не станут.

– И то верно, – согласился Головкин. – Когда хочешь отправиться?

– Сегодня!

– Ну, тогда в добрый путь, – перекрестил Аврамова первый канцлер Российской империи.

* * *

Что касается Соймонова, то он покинул берега Гиляна следом за Аврамовым. Во главе эскадры судов капитан спешил в Астрахань, чтобы доставить туда больных и привезти Шипову подкрепление. По пути Соймонов завернул в устье реки Куры, где Петр рассчитывал устроить в будущем порт для торговли с Востоком. Осмотрел устье, берега, сделал замеры. Вывод был неутешительный – устье было слишком мелко, берега сплошь малярийные болота, а из леса вокруг только тонкий ивняк. Строить на Куре порт было делом бессмысленным и даже вредным. В Астрахани Соймонов написал отчет обо всех своих делах Петру и сдал команду. Новую эскадру вести к Решту было поручено уже капитан-лейтенанту Мятлеву. Последний принял на борт припасы и солдат во главе с бригадиром Левашевым, который должен был принять командование войсками в Гиляне на себя. После этого, не теряя времени, Мятлев поспешил через все Каспийское море в Решт, понимая, что оставшемуся там Шипову сейчас непросто. Как оказалось, торопились наши моряки совсем не зря…

Едва суда Соймонова скрылись из вида, как отношение рештского визиря к русским мгновенно переменилось. Теперь он надменно требовал от полковника немедленно покинуть Решт, грозя в случае отказа выбить его силой.

– Покидать мне город некуда, потому как флот ушел в Астрахань, ну а что до того, чтобы выбить меня силой, пусть попробует.

Отныне у заряженных пушек денно и ночно дежурили канониры с зажженными фитилями.

В одну из ночей караван-сарай внезапно окружили толпы возбужденных персов, которые попытались ворваться внутрь. Нападавших встретили картечью и ружейными залпами. Нападение было отбито, а утром оказалось, что вся площадь вокруг караван-сарая завалена грудами трупов. Всего перебито было более тысячи нападавших. После этого в Реште воцарилась тишина.

Неудачей закончилась и попытка нападения на несколько оставленных Соймоновым в Энзелийском заливе судов. Под покровом темноты решил лично попытать счастья и взять наши шнявы на абордаж некий кескерский хан. Однако храбрый капитан-лейтенант Золотарев расстрелял атакующих и перетопил их лодки.

Несмотря на легкость отбития первой атаки, было очевидно, что это только начало и как будут дальше развиваться события, никто еще не знал. Запершись в караван-сарае, превращенном в неприступную крепость, Шипов решил ждать прибытия подкрепления из Астрахани, а там уж действовать по обстоятельствам.

Персияне действительно не замедлили начать военные действия и еще два раза пытались выбить русских из занятой позиции. Одно из этих нападений велось с такой энергией, что неприятель дошел до самого караван-сарая и целый день производил по нему жестокий огонь из орудий. Здесь был убит помощник Шипова, храбрый капитан Рязанов, который поднялся на стену, чтобы обозреть расположение неприятельских сил. Между тем, как только наступила ночь и персияне расположились лагерем со своей обычной беспечностью, Шипов сделал вылазку и внезапно с двух сторон напал на неприятеля. Три роты атаковали пятнадцатитысячное персидское войско, но сонные толпы при первом крике «ура!» охвачены были такой паникой, что кинулись поражать друг друга, и к свету на месте, где стоял персидский стан, лежали одни мертвые тела, которых русские похоронили более тысячи. После этого в Реште воцарилось относительное спокойствие. Наши сидели в караван-сарае, а персы вокруг него, но никто ни на кого уже больше не нападал. Но Шипов понимал, что бесконечно так продолжаться не может…

* * *

Эскадра с пополнением в Гилян отплыла из Астрахани весной 1723 года. Назначенный новым воинским начальником в Решт бригадир Василий Яковлевич Левашев был воякой опытным. Начинал еще рядовым стрельцом, отвагой в боях обратил на себя внимание Петра, который сразу взял его поручиком в новую регулярную армию и более уже никогда не выпускал из виду. Воевал в обоих Азовских походах. Прошел всю Северную войну. Довелось даже командовать у берегов шведских гребной флотилией. При этом Левашев слыл человеком честным и прямым, строй русской закваски. Некогда Левашев ходил с Петром еще в Азовский поход, где ему довелось участвовать и в нескольких делах с закубанскими горцами. Тогда старший брат его, Прокофий, выехал, по древнему обычаю, на поединок с каким-то черкесским богатырем и положил его на месте, но разгоревшаяся кровь увлекла его так далеко, что он был окружен и тяжело ранен. Видя брата в опасности, Василий бросился к нему на помощь и на глазах у неприятеля вынес полумертвого брата, отбившись один от целой толпы напавших на него татар. В регулярные войска Левашев вступил уже зрелым, 33‐летним воином и прошел все последующие походы Петра от Нарвы до Дербента.

В прошлом году Левашев снова показал свое умение Петру и вот теперь получил уже самостоятельное поручение. Нынче Левашев должен был не только обеспечить порядок в занятой части Персии, но и привлечь к себе афганского самозванца Махмуда, чтобы тот не переметнулся на турецкую сторону. Задача, прямо скажем, не из легких.

По задумке Петра Левашев должен был от себя, а не от него поздравить узурпатора с шахским престолом и предложить дружбу, после чего привлечь его к усмирению черкесского бунтовщика Дауд-бека.

Что касается капитан-лейтенанта Василия Мятлева, то он был не менее опытен, чем Соймонов, да и в выполнении приказов весьма прилежен. Что касается его закадычного дружка Соймонова, то тот остался в Астрахани, чтобы возглавить флот, который готовился к большому походу на Баку.

На суда Мятлева погрузили две тысячи солдат при 24 пушках. Увы, капитаны судов были не лишком опытны, поэтому переход занял немало времени. Левашев нервничал, мало ли что может случиться без него в Реште… Поэтому бригадир поторапливал Мятлева, на что тот разводил руками:

– Что я могу поделать, коли третий день ветра нет и лежим в дрейфе! Остается только ждать

Левашев и сам в моряцких делах разбирался неплохо, а потому, стиснув зубы, нервно прохаживался взад-вперед по палубе, периодически поглядывая на обвисшие вымпелы: а вдруг именно сейчас задует ветер и наполнит силой паруса? Но ветра все не было, и вымпелы висели никчемными тряпками. Однако всему когда-то приходит конец, даже безветрию. Настал день, и снова задул попутный зюйд. Эскадра продолжила свой неблизкий путь.

Наконец добрались до Энзели, где Левашев принял доклад полковника Шопотова обо всем с ним происшедшем. После чего сразу же начал строительство крепости на Шемаханской дороге. Теперь у Левашева под рукой был целый корпус в три с половиной тысячи человек. Кроме этого, он почти сразу выпросил у императора прислать в течение года еще пару тысяч. Ну а с такой силой можно было уже не бояться ни Тахмаспа, ни афганского самозванца Махмуда.

Мамед Али-бек попытался сразу же настроить Левашева против Шипова.

– Кофе и чаю со мной не пил и в гости ко мне не ездил! – жаловался визирь слезно.

– Почему визиря невниманием обижал? – делано нахмурил брови бригадир.

– А с чего мне к нему кофий пить ездить, когда он против меня интриги плел нескончаемые, – оправдывался Шипов.

– Ну, теперича я с тобой, визирь, кофий пить стану! – закончил этот разговор Левашев. – Только не знаю, будет ли тебе сей кофий в удовольствие!

Пытался рештский визирь протестовать против строительства крепости, но вид марширующих батальонов с развевающимися знаменами и грохот палящих пушек быстро его отрезвили.

Левашев был человеком простым, поэтому и с визирем решил вопрос просто. Взял за шиворот и сказал, в глаза глядя:

– Витийствовать мне с тобой некогда. Отныне все жители здешних мест есть подданные императора российского, и чтобы ты больше их к басурманской вере своей и верности шаху не призывал. А иначе я из тебя душу выну! Понял?

– О, досточтимый! – только и смог пролепетать перепуганный Мамед Али-бек.

Впрочем, новые подданные российской короны Левашеву не понравились. Вердикт его был таков: «Народ зело пустоголов, а наипаче лжив, однако, признаваетца, нас не так опасны, как своих боятся».

Выбор императора оказался удачным, Левашев проявил себе не только как храбрый боевой офицер, но и прекрасный администратор. Перво-наперво он подружился с персидскими купцами, разрешив им возить свои товары в Россию на уходящих порожняком в Астрахань судах. Затем подружился с местными армянами и вскоре уже имел под рукой армянский конный отряд во главе с храбрым и толковым Саргисом Гиланцем. Да и с визирем он только вид делал суровый, а на деле все вопросы стремился решать мирно и взаимовыгодно. Короче, наши в Реште начали обустраиваться весьма основательно, и персы в том наконец увидели свою выгоду.