Текст книги "Завещание Петра Великого"

– Составить карты берегов и искать удобные места для пристаней! Особливо смотреть устье реки Куры, где будет заложен торговый город.

Вскоре поручик Василий Урусов (бывавший ранее на Каспии), лейтенанты Михайла Травин, Федор Соймонов и штурман Карл Верден уже мчали на перекладных в Астрахань. По легенде, все они являлись купцами, ибо задание их было секретное. «Польза общих торгов, – вспоминал позднее Федор Соймонов, – служила тогда наружным видом сего предприятия, и назначенному в оную посылку офицерам предписано было в инструкции, чтоб они сие намерение везде распространяли, хотя другие словесные и тайные приказания до купечества не подлежали».

Соймонову повезло. Карл Ван Верден был штурманом опытным. Происхождением был из голландцев, служил поначалу шведам, но взятый в плен в одном из боев перешел на службу к Петру. При этом Верден всегда обо всем имел собственное суждение, которое не боялся говорить в глаза любому. Начальство за то Вердена не любило, но за знания считалось.

В Астрахани приехавшие времени даром не теряли. Дорог был каждый день. Там, впрочем, встретил их и недавний персидский посол, а нынче уже полковник и генерал-губернатор Астрахани Артемий Волынский, который имел царский указ прибывшим морским офицерам во всем содействовать. В распоряжение моряков Волынский дал две шнявы. Поэтому офицеры разделились парами: Урусов с Травиным, а Соймонов с Верденом.

Уже в самом начале мая Соймонов вывел из устья Терека шняву «Екатерина». Доверием оказанным лейтенант был рад, ибо впервые самостоятельно вел судно в плавание по неведомому морю. Гидрографическая съемка берегов – дело монотонное, кропотливое и, что самое главное, небезопасное. Места вокруг – дикие, а местные племена настроены воинственно. Бывало, и с берега палили, а при высадках на берег от конницы отбивались. Но ничего, как-то все обходилось: то ли провидение помогало, то ли осторожность соймоновская. В результате своего плавания Соймонов и Верден установили, что береговая линия от Терека до Куры годна для вытаскивания плоскодонных судов и всюду имеются «якорныя места», «однако незакрытая с моря, кроме двух хороших гаваней, а именно: в Апшероне и Баку»; «в Апшероне гавань хороша и в колодезях вода пресная», а в Баку «гавань очень хорошая про всякия суда и от всяких ветров», и от Апшерона до Баку можно ходить «мелкими и большими судами». Именно эти порты являлись, по мнению моряков, единственными на Каспийском море местами, «в коих суда от всех ветров стоять могут безопасно».

Так в походах, боях и трудах навигаторских пролетело еще два года. Наконец моряки изыскания свои завершили, составили карту генеральную и в Санкт-Петербург отослали.

Работу Вердена с Соймоновым Петр оценил высоко, а карту каспийскую, хвалясь, послал в академию Парижскую: полюбуйтесь, мол, что за мастера у меня есть.

– Ну а тебе, Федя, награда от меня особая! – похлопал царь по плечу прибывшего в Петербург Соймонова. – Поздравляю капитан-лейтенантом!

Счастливый Соймонов что-то говорил в ответ, но Петр его уже не слышал, смотря куда-то вдаль. Он уже принял решение о будущей военной кампании на Каспии…

– Бог любит троицу! – заявил царь своей супруге Екатерине. – Поход дурака Бековича провалился, два сибирских похода в Джунгарию также славы нам никакой не принесли. Теперь двинемся на Восток в третий раз, но теперь уже я поведу армию самолично. Верю, что на сей раз ждет нас удача и Персия с Индией станут к нам лицом к лицу!

Думая о будущем владении Каспием, Петр мечтал уже и о масштабной торговле с восточными странами. Вечерами он читал и перечитывал книгу парижского банкира и генерального контролера французских финансов Джона Лоу, который во Франции ввел в обращение бумажные деньги и успешно распространял акции своей Индийской компании «Рассуждения о деньгах и торговле». Лоу Петр даже хотел пригласить на русскую службу.

– Организуем собственную компанию Персидскую, а сей француз будет ее акции в Европе продавать! – мечтал он, откладывая книгу.

Российский император, как известно, был человеком действия. Вскоре под видом купца в Шемаху был отправлен капитан Алексей Баскаков с геодезистами, чтобы, помимо всего прочего, выяснить все о реке Куре: «…откуды течет и как велика и глубока, и ходят ли по ней какие суда и до которых мест, и по той реке какие живут народы». Россия приступила к изучению территории соседнего государства серьезно.

* * *

Неизвестно, как бы действовал Петр после возвращения посольства Волынского из Исфахана, если бы не новые тревожные известия из Персии. Дело в том, что слабовольный шах Солтан Хусейн не смог удержать в повиновении своих разноплеменных подданных. Вначале в Персии начались разбои, а затем и настоящие мятежи. Ситуация усложнялась насаждением в Персии ислама шиитского толка, что вызывало законное возмущение многочисленных суннитов, а также притесняемых евреев и христиан. Пользуясь слабостью шаха, арабские пираты захватили острова в Персидском заливе. В северо-западных провинциях вспыхнула чума. Подняли восстание племена курдов и белуджей. Теперь курды совершали набеги в глубь иранских владений и доходили до предместий столицы Сефевидов. Повстанцы Дауд-бека Лезгинского, желавшего отложения Ширвани от Персии, разгромили силы гянджинского и ереванского ханов и осадили Гянджу. Шахская казна была пуста, а войска полностью разложились.

Такое положение дел долго продолжаться не могло, и в 1721 году в Персию с востока вторгся честолюбивый третий эмир Кандагара из династии Хотаки – Мир Махмуд. Непосредственным поводом для мятежа стало явно провокационное решение шахского окружения поставить почитаемое в афганских провинциях суфийство вне закона.

Во главе 10‐тысячного афганского войска энергичный и смелый Мир Махмуд пересек засушливый Систан и захватил город Кирман, откуда, впрочем, был выбит подошедшей персидской армией. После этого Мир Махмуд-хан отступил в Кандагар, где стал собирать новое войско для продолжения войны. В конце 1721 года, собрав крупные силы, он предпринял второй поход в Персию. В январе 1722 года 20‐тысячное афганское войско взяло штурмом и разграбило Кирман, а откуда выступило на столицу Сефевидов.

Почти одновременно восстали сунниты в Курдистане и Ширване. Разумеется, не обошлось и без вмешательства турок. В Ширване турки и лезгины активно поддержали мятежников. В 1721 году лезгины заняли главный город Ширвана Шемаху, где вырезали все шиитское население, включая губернатора. В самом Исфахане в результате придворных интриг с поста великого визиря был смещен деятельный Фатха Али-хан Дагестани, последний, кто еще мог что-то сделать. После этого в Персии воцарилось полное беззаконие. Никто никому не подчинялся, все воевали против всех. Находившийся в Исфахане толмач Семен Аврамов, ставший к этому времени фактически послом (как «зело искусный»), получил личное письмо царя с приказом усиленно собирать сведения, как военные, так и политические. Аврамов отвечал: «Персидское государство вконец разоряется и пропадает».

А затем Солтан Хусейн выступил навстречу афганским повстанцам Мир Махмуда. 8 марта 1722 года около селения Гулнабад, в окрестностях Исфахана, произошло сражение между персидской и афганской армиями. Шах Хусейн во главе 50‐тысячной армии встретился с 20‐тысячной афганской. Жители гор были не только малочисленнее, но и хуже вооружены. Против 20 тяжелых орудий у них было лишь несколько легких фальконетов на верблюдах. Казалось, что победа шаху Солтану гарантирована. Но в ходе сражения персидские военачальники переругались, и армия шаха потерпела полное поражение.

В бою погиб один из лучших полководцев Персии – Ростом-мирза, брат грузинского царя Вахтанга VI. Была потеряна и вся шахская артиллерия. После этого афганцы взяли населенный армянами пригород столицы Новую Джульфу и осадили Исфахан.

Осада персидской столицы продолжалась с марта по октябрь 1722 года. Жители ели кошек, собак, мышей, кору и листья с деревьев. Дошло и до людоедства… За это время от голода и болезней в Исфахане погибло около 80 тысяч человек. 23 октября 1722 года персидская столица открыла ворота победителю.

12 октября 1722 года павший духом шах приехал в лагерь своего противника и после унизительного ожидания вручил Махмуду корону, кинжал, саблю и прочие знаки царского достоинства.

– Отдаю тебе свой престол и царство! – сказал он и горько заплакал.

Через два дня афганский караул занял дворец, и Махмуд, провозгласив себя шахом, вступил в город по устилавшей улицы золотой парче. Бывшего шаха поместили под стражу. При этом победитель милостиво оставил ему три старших жены – остальных (помоложе) забрал себе, а шахских дочерей выдал замуж за своих приближенных.

Так в Персии на несколько лет власть к рукам прибрали афганцы во главе с предприимчивым Махмудом. Став повелителем Персии, Мир Махмуд-шах объявил, что сохранит на прежних местах всех сановников и чиновников. Однако выполнять свое обещание он не собирался. Во дворце был устроен большой пир, на который пригласили всех родственников бывшего шаха Хусейна и кызылбашскую знать. В самый разгар праздника афганцы вероломно напали на гостей и зарезали триста персидских вельмож с их домочадцами. После этого афганцы устроили резню и погромы в Исфахане. Разорив столицу, они подчинили своей власти весь Центральный Иран, захватив Кашан, Казвин и многие другие города. Афганское нашествие сопровождалось массовыми убийствами, грабежами и насилием над местным населением, надругательствами над верой и обычаями персов.

Один из сыновей Солтан Хусейна – Тахмасп – бежал на север в Мазандаран, где нашел поддержку у наместника Астрабада и Семнана Фатх Али-хана Каджара. После чего провозгласил шахом себя. В отличие от бездельника сибарита-отца третий сын Солтан Хусейна был юношей деятельным и предприимчивым. Опорой Тахмаспа стали Азербайджан и прикаспийские провинции. Понимая, что в одиночку против Мир Махмуда ему не выстоять, Тахмасп обратился за помощью к Петру I, обещая взамен военной помощи уступку нескольких северных провинций. Для российского императора это значило, что ситуация в Персии окончательно дозрела и пора действовать. Петр был готов двинуть армию в прикаспийские провинции Персии немедленно, единственно, что смущало, – турки.

Угроза, что большую долю персидских провинций приберет к рукам Османская империя, была вполне реальна. При этом могло произойти и новое столкновение российской армии с турецкой, которое в данных условиях было бы для нас крайне нежелательно.

В сложной игре при стамбульском дворе российскому посланнику Алексею Дашкову удалось убедить османов в том, что союз Австрии и Саксонии смертельно опасен для Стамбула и единственное их спасение – Россия. Помимо этого, хитрый Дашков припугнул рейсми-эфенди:

– Ежели вы не хотите мира с Россией, то мы немедленно заключим договор с Австрией, но уже против вас. Так что выбирайте!

– Я передам ваши слова потрясателю вселенной! – заверил послу турецкий министр иностранных дел.

Глаза его были испуганны.

Буквально через несколько дней султан Ахмед III ратифицировал Прутский мирный договор. Отныне руки Петра для решительных действий на Востоке были развязаны. А Волынский уже слал ободряющие письма, что мятежный Дауд-бек Лезгинский желает власти русского царя, а посему готов идти войной против Исфахана. То же писали в Астрахань и влиятельные владетели других прикаспийских провинций – Тарковского шамхальства Адиль-Гирей и правитель Аксая Султан Магмут.

Между делом Волынский привел к власти в Кабарде влиятельного Арслан-бека Кайтукина. Тот на сабле клялся быть верным России и биться до последнего с крымскими татарами. Итак, к приходу русской армии на северо-западном берегу Каспийского моря было все готово. 26 ноября 1721 года Петр подписал указ о новом рекрутском наборе для формирования новой армии, той, что пойдет на Восток. Решение о вторжении в Персию было принято окончательно.

К этому времени России четко обозначила торговый путь из Персии в Балтийское море и далее на европейские рынки. Новый торговый путь мог приносить большой доход не только от торговли между Россией и Персией, но и между Россией и Индией.

Глава вторая

Армия для похода к Каспийским берегам (сразу же получившего название «Низового похода») формировалась в течение зимы 1721/22 года. Ясное дело, что сохранить в тайне приготовления к столь грандиозному мероприятию не удалось. Первыми обеспокоились этим известием в Лондоне, затем в Версале. Англичане сразу же смекнули, что разворот России на восток может создать в будущем опасность (пусть пока и чисто гипотетическую!) для Индии. Французы также не желали дальнейшего возвышения молодой империи. Французский посол Жак де Кампердон к весне 1722 года знал о предстоящем походе на Шемаху уже очень многое. В своих письмах в Версаль он не скрывал опасений, что эта затея может русским удастся. Одновременно его коллега в Стамбуле Жан Луи д’Юссон маркиз де Бонак, заламывая белые руки в кружевных манжетах, стращал рейсми-эфенди, будто русские отправляют в Персию стотысячное войско, а другое собирают в Малороссии, чтобы затем с двух сторон ринуться на Турцию. Турки занервничали. Немедленно в игру вступил уже наш новый посол в Стамбуле Иван Неплюев. Действовал он быстро. Подловив в темном переулке карету подлого де Бонака, Неплюев поступил с ним исключительно неблагородно, сорвал с головы парик, после чего выверенным ударом сломал нос. Затем, пока де Бонак зализывал раны, Неплюев успокоил печального рейсми-эфенди. Потрясая ратифицированным мирным Прутским договором, Неплюев столь красноречиво превозносил благородство своего государя, который никогда не посмеет нарушить ни одного параграфа, что турецкий министр иностранных дел принял его сторону. Дипломатического разрыва между Турцией и Россией не произошло. Султан заявил, что вмешиваться в персидские дела не станет.

Когда потом Неплюева спрашивали, во что ему обошелся столь блестящий политический кульбит, он скромно показывал сбитые костяшки пальцев:

– У французов почему-то очень длинные и крепкие носы!

Между тем подготовка к будущей войне шла полным ходом. В состав формируемой армии вошли регулярная пехота, драгунская конница, донские и украинские казаки, артиллерия. Основой стали старые солдаты из полков, стоявших в Финляндии, так как имели опыт высаживаться десантом. Но большую часть составляли рекруты. Однако вскоре стало очевидно, что финляндцев слишком мало, а с одними рекрутами каши не сваришь. И тогда в Астрахань пошли сводные батальоны почти из всех российских полков, включая гвардейские (Преображенский и Семеновский). Всего пришло 28 батальонов мушкетеров и четыре гренадеров. Это была уже внушительная сила! Старых солдат начали разбавлять рекрутами и формировать новые полки. Их так и называли – «низовые».

С конницей поступили проще. Сразу же отправили на Нижнюю Волгу семь драгунских полков в полном составе, а за ними донских и малороссийских казаков. Из ближних степей вот-вот должны были подойти и калмыки престарелого хана Аюки.

Весной 1722 года по всей Волге застучали топоры и завизжали пилы. На Волге строился новый флот – Каспийский. По приволжским городам разъехались гвардейские офицеры, чтобы руководить судостроительными работами.

В марте в Тверь прибыл генерал-майор Михаил Афанасьевич Матюшкин. Генерал-майор некогда учился морскому делу в Голландии, но особо не выучился, а потому пошел в армию. И вот теперь пришлось вспомнить старое, почти забытое. Михаил Афанасьевич был еще из петровских «потешных», ну а, кроме того, приходился императору троюродным братом. Родня, хоть и не сама близкая, но все же родня. А потому генерал Матюшкин всегда и во всем чувствовал себя уверенно, за троюродным братом не пропадешь! Вот и теперь, принимая в Твери наскоро построенные ластовые суда, он с легкостью подмахивал пером любые расходные ведомости, знал, что никакая ревизия претензий не предъявит – побоится. Уже в апреле Матюшкин докладывал Петру I о постройке 27 ластовых (вспомогательных) судов. При этом императорский кузен спускал в Астрахань суда незаконченными и неоснащенными, часть досок были уже гнилыми.

– Пока по речке плыть будете, и оснаститесь с Божией помощью! – наставлял он ошарашенных капитанов. – Денег у меня на вас нет, но вы держитесь!

В Казани одну за другой спускали «островские лодки», каждая для перевозки полсотни человек с грузами. В Угличе суда строил бригадир Левашев, а в Ярославле – бригадир Барятинский. В самой Астрахани строили уже суда побольше – шнявы. Такелаж и паруса везли с Балтики. Оттуда же пылили по дорогам телеги, в которых сидели, свесив ноги, корабельные мастера и опытные марсофлоты. Обгоняя их, проносились мимо кареты со старшими офицерами.

В Нижнем Новгороде, куда был послан гвардейский майор Юсупов, заготавливались порох и ядра, водяные бочки и даже солдатские ложки, ну а, кроме того, провиант: сухари и мука, вино и пиво, вяленая рыба и сбитень. В Астрахани Волынский закупал телеги и верблюдов для будущего обоза.

Как всегда, все шло с криком и гамом, в спешке и ругани. То не хватало парусного полотна, то не успевали подвезти палатки и ружейные ремни. Затем оказывалось, что не хватает мундирного судна для рекрутов, а какой же солдат без мундира?

Привезли сукно, но почему-то забыли про водоносные фляги и котлы. А как без них в дальнем походе? Снова ругань, крики, письма. Наконец доставили и котлы с флягами…

Для действий против крепостей из Москвы везли две пудовые гаубицы и пять мортир, а также много полевой артиллерии, с большим запасом ядер, бомб и картечных зарядов с порохом. За артиллерию отвечал майор Иоганн Густав Гербер, именуемый в России Иваном Герасимычем, впрочем, подчиненные звали его за глаза еще проще – Егором Горынычем.

К середине июля войска, численностью двадцать тысяч солдат и драгун были уже сосредоточенны в Астрахани. Подтягивались казаки, начали прибывать и калмыки. Всего должно было собраться до пятидесяти тысяч.

Солдатам объявляли, что в жарких краях не следует слишком налегать на фрукты из-за возможных поносов, воздерживаться от соленого мяса и рыбы, ибо это ведет к большой жажде. Кроме того, не пить в жару сырую воду, не ходить на солнцепеке без шляп, а, ложась спать, стелить на землю камыш или траву, чтобы не простыть и сколопендра какая не укусила.

К этому времени на Астраханском рейде полоскал вымпелами и новопостроенный флот – 47 парусных и 400 гребных судов, которые должны были обеспечить перевозку и высадку войск на берегах Каспийского моря. Все было готово к небывалому в истории России походу. Теперь ждали только императора.

* * *

Император Петр I выехал на Коломну 13 мая, а четыре дня спустя отправился на галере по Оке и Волге. В отсутствие супруги императора сопровождала некая Авдотья Истленьева – офицерская вдова – и конвой в девять гвардейских рот. Солдаты пели песни, гудошники и бандуристы играли… Так что ехали весело!

В Казани с розовощекой Авдотьей Истленьевой пришлось, правда, расстаться. В Астрахани Петра должна была ждать императрица. Веселая вдова довольствовалась подарком всего в десять целковых. Император российский напрасных трат не любил.

В Нижнем Новгороде император отметил свой день рождения. Местный богатей барон Строганов накрыл богатый стол, а солдатам от щедрот своих выставил 470 ведер сбитня. Пей, гуляй, не хочу!

19 июня император прибыл в Астрахань. Там его встречали императрица Екатерина, недавний молдавский господарь, а ныне тайный советник и сенатор Дмитрий Кантемир и главнокомандующий похода генерал-адмирал Федор Апраксин. Сам Петр I официально шел в поход в качестве всего лишь «адмирала красного флага», то есть главного командира авангардии. Однако никто, разумеется, не сомневался, что именно он является настоящим руководителем похода.

Прибыв в Астрахань, император первым делом отпраздновал очередную годовщину особо почитаемой им Полтавской победы. Ну а первым, с кем встретился в Астрахани уже по делу, был только что назначенный российским консулом в Персии Семен Аврамов.

Посмотришь на Аврамова и прослезишься: росту небольшого, сам щуплый, курносый, уши торчком, а лицо сплошь в конопушках. Возрасту новоиспеченому консулу – едва за двадцать стукнуло, а происхождения и вовсе самого подлого – из крепостных астраханского обер-коменданта Чирикова. Такие, как он, в лучшем случае сапоги своим барам чистят. Но первое впечатление было ошибочно. С малых лет крутился крепостной Семка подле купцов иноземных, от которых выучил языки персидский, и турецкий, арабский и курдский, армянский и черкесский. Мало того, выучился он на тех языках и письма писать! Первым обратил на Семена внимание его хозяин Чириков, став использовать смышленого мальчишку для общения с купцами заморскими. Затем приметил его и Волынский. Почти силой заставил он Чирикова подписать молодому толмачу вольную, после чего забрал с собой в Исфахан, где Аврамов проявил себя не только как прекрасный переводчик, но и человек, разбирающийся во всех персидских хитросплетениях. Волынский просто диву давался, насколько быстро освоил Аврамов сложнейшую науку дипломатии и толково вел переговоры, отстаивая интересы российские. А потому когда Петр стал искать толкового консула в Персию, то Волынский и предложил Аврамова, заявив, что лучшей кандидатуры во всей России не сыскать. Ну а как консулу без чина? Поэтому Аврамову указом императорским был дан чин коллежского регистратора. Так вчерашний крепостной мальчишка в одно мгновение стал дворянином, пусть пока и низшего, 14‐го ранга. Но, как говорится, лиха беда начало…

Нынче задача перед Аврамовым стояла непростая – убедить шаха, что поход Петра в Шемаху затеян не для обиды Исфахану, а исключительно для искоренения персидских бунтовщиков, которые не только шаху, но и русскому царю большую обиду сделали. Для пущей убедительности Аврамов должен был припугнуть персов турецким вторжением: мол, русские придут и уйдут, а турки если придут, то уже навечно…

– Сделаю все, что могу, государь! – заявил, прощаясь, новоиспеченный консул.

– А ты сделай и то, что не можешь! – велел ему Петр. – А уж наградами я тебя не обижу!

– Ну как? – спросил Аврамова Волынский, когда тот затворил за собой дверь императорского кабинета.

– Уж и не знаю, смогу ли живым вернуться, больно серьезное дело затевается!

– Будем надеяться на лучшее! – вздохнул Воротынский, перекрестив напоследок бывшего подчиненного.

За оставшиеся до начала похода дни Петр, по-своему обыкновению, лично объехал все суда, осматривая качество их постройки и оснастки, побывал во всех полках. Одевался при этом предельно просто – в старый матросский бастрог, голову же от жары повязывал красным платком. Издали увидишь, пират пиратом….

Главный астраханский корабельный мастер Филипп Пальчиков жаловался Петру:

– Государь! Суда, что прибывают с казанской и других волжских верфей, весьма ненадежны. Построены наспех, от чего конопать при непогоде быстро выбьет, а корабельный набор расшатает!

– Сам знаю! – хмурил брови Петр. – Но что поделать, откладывать выступление на Персию больше никак нельзя.

Генерал-адмирал Апраксин доложил императору определенный им порядок движения войск на марше и ордер на случай баталии. Петр, почитав, одобрил.

Перед самой отправкой был опубликован манифест на «татарском, турецком и персидском языках». Манифест был обращен ко всем персидским подданным. Российский император объявлял им, что вступил с войсками на персидские земли для того, чтобы наказать «возмутителей и бунтовщиков», разграбивших торговый город Шемаху. При этом Петр призывал не бояться русских солдат, которые никому не станут чинить зла, а также предупреждал о послушании.

К середине июля сотни судов вытянулись на рейд острова Четыре Бугра, где встали на якоря в ожидании сигнала к началу похода.

Теперь, кажется, все готово, можно и в путь!

* * *

18 июля по выстрелу сигнальной пушки генерал-адмирал Апраксин, перекрестившись, лично поднял на гукоре «Принцесса Анна» свой вымпел, что было знаком к началу плавания.

Из путевого журнал Петра I: «В осьмом часу пополудни весь наш флот, во имя господне путь свой воспринял в море в 274 судах».

Как и положено адмиралу красного флага, Петр шел в центре походного порядка авангарда флота на боте «Ингерманланд». Вместе с ним помимо жены и астраханского губернатора Волынского находилась целая свита: кабинет-секретарь Макаров, действительный тайный советник и глава политического сыска Петр Толстой, отвечавший, помимо всего прочего, за походную казну, сенатор и знаток восточных языков Дмитрий Кантемир, обер-сарваер Иван Головин, генерал-майор Матюшкин и три гвардейских майора, исполнявшие адъютантские обязанности.

Генерал-майора Михайлу Матюшкина Петр любил и привечал. Матюшкин был не только толковым и храбрым генералом, но, помимо этого, отличался веселым и «доброхотным» нравом, а с таким соратником, как известно, воинские трудности переносятся куда легче, чем с унылым молчуном.

Вместе с собой в Закавказье Матюшкин привез и молодую жену Софью Дмитриевну. До брака с Матюшкиным Софья Дмитриевна была женой гвардейского майора Яковлева, но успела прожить с ним всего год с небольшим, после чего майор от пьянства и помер. После этого Матюшкин сразу же положил глаз на юную вдову, испытывая к ней, как он сам говорил, «влечение любострастное». Брак «любострастного» Матюшкина с вдовой состоялся в 1721 году, и с тех пор Матюшкин желал, чтобы его обожаемая жена всегда была при нем. Вот и сейчас генеральша Матюшкина прогуливалась по палубе под ручку с государыней…

Учитывая небольшие размеры палубного бота, теснота на нем была страшная. Особые неудобства испытывала, разумеется, императрица.

На флагманском гукоре генерал-адмирала «Принцесса Анна», который шел в центре кордебаталии, вместе с Апраксиным плыли генерал-квартирмейстер генерал-майор Корчмин и архимандрит Лаврентий, а также живописец Луи Каравак, который должен был запечатлеть подвиги русского оружия в батальных полотнах.

По выходе в Каспийское море флот разделился. Большая часть флота, прежде всего небольшие суда и островские лодки во главе с ботом «Ингерманланд», двинулись на запад вдоль берега, чтобы в случае штормовой погоды могли зайти в ближайший залив. Другая часть флота, состоящая из морских судов, во главе с гукором «Принцесса Анна», взяла курс в открытое море.

Местом рандеву был определен остров Чечень, расположенный у мыса на северной оконечности Аграханского полуострова, где была намечена высадка войск.

Императорский бот «Ингерманланд» двигался во главе первой эскадры. Утром 27 июля, в годовщину Гангутской победы, Петр, не дожидаясь праздничного молебна, приказал отнести его на берег. Солдаты-гвардейцы на руках вынесли императора на песчаный пляж, где тот лично выбрал место для будущего лагеря.

Первым на берег высадился авангард (600 драгун и 4 сотни казаков) во главе с бригадиром Андреем Ветерани и, прикрывая высадку главных сил, двинулся блокировать ближайший кумыкский аул Эндери. Отправляя его, Петр предупредил:

– Быть предельно осторожным, ибо от первой победы во многом зависит, как нас воспримут здешние правители. Драться посему без лишнего азарта, но чтобы бесславия не было!

После молебна началась высадка основных сил. Так как из-за песчаного бара суда не смогли вплотную подойти к берегу, солдаты были вынуждены по пояс в воде переносить пушки, боезапас и провиант.

В тот же день начали строить укрепленный лагерь, названный Аграханским ретраншементом. Пока солдаты строили лагерь, начальство праздновало Гангутскую викторию.

Приведя себя в веселое состояние, Петр решил, по старому морскому обычаю, купать всех еще не бывавших на Каспийском море, чтобы те прыгали в воду с выдвинутой за борт доски. Подавая пример, сам прыгнул первым. За ним последовали все остальные, хотя некоторые и боялись. Дошла очередь и до обер-сарваера Головина.

– Ну а тебе крещение каспийской водой будет особое! – объявил император.

Дело в том, что когда-то Петр послал своего воспитанника в Венецию учиться кораблестроению и итальянскому языку. Головин жил в Италии четыре года. По возвращении Петр, желая знать, чему выучился Головин, взял его в адмиралтейство, повел его на корабельное строение и в мастерские и задавал ему вопросы. Оказалось, что Головин не знает ничего. Потрясенный Петр спросил:

– Выучился ли хотя по-итальянски?

Головин признался, что и этого не умеет.

– Так что же ты делал?

– Всемилостивейший государь! Я курил табак, пил вино, веселился и учился играть на басу!

Как ни вспыльчив был царь, но такая откровенность ему понравилась. Он дал лентяю прозвище «князь-бас» и велел нарисовать его на картине, сидящим за столом с трубкой в зубах, окруженного музыкальными инструментами, а под столом – валяющиеся навигационные приборы. Поэтому отлынившего некогда от моря Головина Петр решил на сей раз приобщить к морской стихии лично. Трижды он сталкивал его с доски в воду, со смехом повторяя:

– Опускается бас, чтобы похлебать каспийский квас!

Настроение Петра немного подпортил пьяный Волынский, который внезапно заупрямился и никак не хотел прыгать в воду. Об этом своем упрямстве он скоро очень пожалеет…

Вечером в честь праздника палили из пушки и жгли фальшфейеры…

* * *

Тем временем, продвигаясь к аулу Эндери, Ветерани хотел решить дело миром, но местные владетели Айдемир и Чапан-шефкал, объединив своих чеченцев и кумыков, внезапно атаковали растянувшийся русский отряд, засев по сторонам дороги в густом лесу. Вместо того чтобы как можно скорее миновать лесное ущелье, Ветерани спешил драгун и стал обороняться в теснине. Оплошность бригадира Ветерани стоила серьезных потерь. Положение спас полковник Наумов, который, видя оплошность своего начальника, с частью отряда самостоятельно вырвался из ущелья, сумел прорваться к Эндери и сжег аул. Задача была выполнена, однако потери составили 89 человек убитыми, а 115 ранеными.

Получив первое сообщение о взятии аула, Петр написал в Астрахань, что его солдаты «провианта довольно достали, а хозяевам для веселья деревню их фейрверком зделали». Когда же ему сообщили о потерях, радость сменилась гневом.

Больше всех, как ни странно, досталось еще до конца непротрезвевшему Волынскому, которого Апраксин и Толстой обвинили в том, что он не разведал намерения владетелей Эндери. Пьяный Петр и так был зол на Волынского за его отказ купаться, поэтому сразу надавал ему затрещин, а спустя некоторое время, вызвав к себе в каюту, долго лупил тростью, пока его не успокоила Екатерина…