Текст книги "Завещание Петра Великого"

Глава четвертая

Покинув Дербент, русские войска стали лагерем на берегу реки Рубаса (Миликента). Внешне казалось, что все обстоит самым лучшим образом и победоносно начавшийся поход вдоль Каспийского моря будет столь же победоносно продолжен. Но на самом деле ворох проблем множился с каждым днем, что сильно удручало Петра. Прежде всего стала сказываться быстрая и некачественная постройка судов на волжских верфях. Многие из них сильно текли и держались на воде только из-за непрерывной работы китенс-помп, откачивавших льяльные воды. Вот когда сказалось верхоглядство и нерадение генерала Матюшкина! Поэтому самые негодные суда пришлось разбирать на дрова. Дальше – больше. Хуже всего было то, что из-за изношенности судов армия почти лишилась снабжения с моря. В самом конце августа 13 судов, доверху груженных мукой, недалеко от Дербента разбило штормом. И хотя большую часть мучных кулей пусть в подмоченном виде, но удалось спасти, урон был серьезный.

Поэтому Петр собрал генеральный консилиум решать вопрос: что делать дальше? За незамедлительную осаду Баку высказались бригадир Иван Барятинский и Дмитрий Кантемир. Остальные члены консилиума советовали приостановить поход и только после прибытия провиантной эскадры капитана Вильбоа с провиантом идти на Баку.

Что касается Петра, то он склонялся к тому, что на Каспии одной компанией дело не обойдется и придется продолжать поход на следующий год. Окончательное решение императора было таким:

– Ждать провиантской эскадры. Затем, сгрузив с нее припасы, загрузить десант и, следуя по морю, занять сим десантом Баку. Завоевание же Шемахи и устья Куры отложить на будущий год.

Но, как говорится, человек предполагает, а Господь располагает. Вышедная из Астрахани эскадра Вильбоа была застигнута жесточайшим штормом у Аграханского полуострова. Последствия шторма были ужасны. Многие суда были разбиты так, что их пришлось во избежание утопления выбросить на берег. Другие хоть и держались на плаву, но сильно текли и потеряли рангоут. Много потеряно было и провианта.

Одновременно в лагерь у Миликенты вернулась ранее посланная в Баку шнява «Святая Екатерина». Командовавший ею Осип Лунин сообщил неутешительную весть:

– Тамошний хан Мухаммед-Гуссейн за ворота меня в город не пустил и принять русские войска отказался.

– Может, ты что-то понял не так? – нахмурился Петр, до последнего не хотевший верить в очевидное.

– Еще как понял! – грустно усмехнулся Лунин. – Чего не понять, коли он обзывал тебя, государь, словами обидными и посмеянными!

– Что ж, об этом Гуссейн еще пожалеет. – Лицо Петра дернулось тиком. – Я таких оскорбительств не прощаю!

Но месть местью, а надо было срочно решать, что делать далее. Выгруженного на берег и наличного продовольствия в полках осталось на месяц, подвезти же новые припасы было теперь не на чем. Кроме того, кавалерия начала терять лошадей от жары и бескормицы, а местный гнилой климат вызвал болезни у солдат. В результате в полевом гошпитале лежало не менее трехсот солдат и казаков. Немало было и умерших.

Решение о прекращении похода далось Петру нелегко. Еще бы, после одержанных побед он был на пороге взятия Баку. После чего перед ним открывались практически беззащитные низовья Каспия. Но Петр был уже опытным полководцем, и весь его опыт говорил об осторожности. Да, придется все продолжить в следующем году, но это лучше, чем потерпеть неудачу в нынешнем. Тем более что Восток уважает лишь силу, и любая, даже самая малая, неудача будет иметь здесь серьезные политические последствия. Именно поэтому Петр и решил в 1722 году поход завершить.

Там же, в лагере на реке Рубасе, он выдал жалованную грамоту жителям Дербента, а наибу города Имаму Кули-беку пожаловал свой портрет с алмазами, к которому приложил и тысячу червонных. Портрет – чтобы не забывал, кому обязан, а деньги – чтобы сей долг службой отрабатывал.

Находясь в Дербенте, Петр остался верен себе и устроил собственный огород, на котором посадил виноградную лозу.

– Увижу ли я сей виноград с урожаем? – грустно сказал он Апраксину, который наведался посмотреть на новое творение рук Петровых.

Тем временем солдаты спешно сооружали укрепления, опоясавшие старые городские стены с юга и севера.

6 сентября 1722 года, оставив в Дербенте солидный гарнизон, армия двинулась обратным путем. Сам Петр уехал на день раньше.

* * *

Едва русская армия повернула на зимние квартиры, как тут же зашевелились дотоле покорные ханы. Многие не понимали, почему русские уходят, когда все было в их власти. Но раз уходят, значит, слабы, а со слабыми на Востоке разговор короткий.

Полки еще только шли вдоль моря, когда на арьергард армии, возглавляемый генерал-майором Кропотовым, под Буйнакском уже напал Султан-Махмуд. Нападение, разумеется, с легкостью отбили, но сам факт нападения выглядел зловеще.

Уже 20 сентября стало известно, что кто-то из местных ханов захватил наш редут на реке Орта-Буган, что в шестидесяти верстах от Дербента, уничтожив его гарнизон. Это был уже вызов!

Вскоре комендант Дербента майор Юнгер узнал, что подлое нападение сделали Хаджи-Дауд, казикумухский уцмий Сурхай-хан и утамышский султан. Трехдневный штурм редута дался нападавшим дорого – было перебито более четырех сотен горцев. Но и из гарнизона в 120 солдат смогли спастись в прибрежных камышах лишь трое.

– Неужели они не понимают, что император вернется и тогда им всем несдобровать? – удивлялся Андрей Юнгер.

– Увы, у нас все живут одним днем, – развел руками наиб Дербента Имам Кули-бек. – Правило же у нас такое: пусть я умру завтра, но ты умрешь сегодня!

– Это же безумие! – поразился Юнгер. – Как можно так руководить народами и строить политику?

– Это Восток! – снова развел руками дербентский наиб.

Вскоре обнаглевшие горцы уже штурмовали укрепление у реки Рубасы. Нападение отбили, но из-за некачественной постройки обвалилась стена, и гарнизон пришлось увести в Дербент. В аулах это праздновали как свою победу, после чего местные ханы еще больше обнаглели. В октябре Хаджи-Дауд подошел к стенам самого Дербента. Несколько дней обе стороны вяло перестреливались, после чего нападавшие, так и не решившись на приступ, ушли.

– Теперь вместо сабель и фузей берем в руки лопаты и заступы и за работу! – приказал Юнгер.

В будущей весне силами гарнизона было велено построить в Дербенте вместительную гавань…

Едва только улеглась пыль за последним ушедшим полком, как приморская дорога сразу стала настолько опасной, что командир аграханского укрепления полковник Маслов получил приказ никого не посылать к армии, так как проехать по дороге было уже невозможно. Всюду рыскали, ища поживы, многочисленные разбойные шайки. Теперь почта и снабжение приморских укреплений осуществлялись исключительно морем.

Из воспоминаний участника похода капитана С. Брюса: «Посол из Дербента принес известие, что Султан-Махмуд в союзе с персидским усмием набрал 20 тысяч человек и задумал на нас напасть ночью, из-за чего мы целую холодную ночь до другого дня оставались под ружьем, потому что неприятель все время шнырял у нас перед глазами. Несмотря на это, мы поднялись и прошли еще 12 верст, встречая беспрестанно неприятеля, который старался несколько раз во время пути напасть на нас, но при нашем приближении каждый раз убегал, но часто оставаясь вблизи нас, и взял в плен 2‐х казаков, а мы взяли 3‐х татар. Еще одна бессонная ночь, ночные стычки, несколько сот отравившихся лошадей. 14‐го мы прошли 24 версты, и неприятель постоянно был перед глазами. Еще одна бессонная ночь. Армия сделалась негодной к службе. Несмотря на слабость, мы прошли 25 верст до Тарку. Отсюда были посланы два трубача и два казака, чтобы известить шамхала о нашем прибытии, которых мы при въезде в город нашли мертвыми. Их платья и лошади были найдены у семи дагестанцев, принадлежавших Тарку, которых мы поймали и в присутствии шамхала и жителей города четвертовали, и куски их тел для примера повесили на возвышенных местах. Государь упрекал шамхала как в убийстве «послов», так и по поводу его мошеннического соединения с его врагами во вред армии. Этот шамхал уверял государя, что касательно этого он не виноват, а его брат и двое сыновей во главе (неприятельского) корпуса были поставлены по злонамерению народа и действовали против него».

При этом Юнгер время от времени пытался вести переговоры с Хаджи-Даудом, чтобы вызволить из неволи двенадцать попавших в плен солдат. Увы, безрезультатно.

* * *

Тем временем русская армия двигалась на север. 18 сентября полки подошли к речке Сулак, где стали полевым лагерем. Пока солдаты переводили дух, генералы размышляли, как быть дальше. Как раз вовремя подошел к берегу и Каспийский флот. Посему было принято решение пехоту отправить на зимовку в Астрахань морем, а коннице идти туда сушей. Чтобы сохранить на будущий год Сулак как надежную базу, Петр решил строить на левом берегу Сулака фортецию.

На генеральском консилиуме он заявил:

– Нами давно решено возводить укрепленную линию, которую протянуть вдоль побережья Каспийского моря от Сулака до Терека. Уже есть Аграханский ретраншемент. Теперь надобно построить крепость в устье Сулака для морского сообщения с Астраханью и Дербентом.

Никаких возражений не последовало, так как полезность предложенного была очевидна.

О том, что надобно построить крепость на Сулаке, Петр начал думать еще в июне, когда поход только начался. Дело в том, что старый острог Терки, долгие годы бывший главным оплотом России на Кавказе, пришел в упадок. Еще в начале похода Петр понял, что толку от этого укрепления нет никакого. Мало того что император нашел ее в полном упадке, намного хуже было то, что крепость стояла посреди смрадных болот, да и подход с моря к ней был затруднен. К тому же крепость была маленькой и не могла вместить большой гарнизон.

Место для новой крепости выбрал сам император: «Сам приискал под оную крепость место, сам снял с оного план, сам сделал чертеж сей крепости и сам оную размерил…» В том ему помогали генералы Левашов и Кропотов, а также инженеры Андриано де Бринэли и Ветерани. Новая крепость располагалась на Кумыкской плоскости, у места деления реки Койсу (ныне Сулак) на два рукава – Аграхань и Сулак.

На строительство крепости были направлены тысяча донских казаков, четыре тысячи калмыков. Руководил строительством генерал-майор Кропотов. Крепость строилась по всем правилам европейской фортификации. Все рассчитывалось по чертежам, составленными Андриано де Бринэли и Ветерани.

Едва начались работы, столкнулись с нехваткой строительного леса. Хоть берега реки были сплошь заросшие лесом, древесина из него оказалась негодной. Делать нечего, пришлось возить бревна из Астрахани. Но в Астрахани, как известно, своего строительного леса также нет, поэтому бревна везли из-под Казани к Теркам и там уже сплавляли. Никто себестоимость не считал. Но, наверное, если бы посчитали, бревна эти оказались бы золотыми…

Как бы то ни было, в самое короткое время в двадцати верстах от устья был сооружен небольшой ретраншемент, где должен был зимовать солидный гарнизон. Поставили изгородь и ворота с флагштоком. Для проживания солдат из хвороста и глины слепили сотню саманных хат. Имя новой крепости император дал со значением – Святой Крест, так как она должна была стать опорой православного влияния в здешних местах.

Комендантом крепости был назначен подполковник Леонтий Соймонов. Подполковник Соймонов был из бояр. А капитан-лейтенанту Федору Соймонову приходился дальним родственником. Службу Леонтий начинал в драгунах. В 1705 году участвовал в подавления астраханского бунта, затем был во многих походах и сражениях Северной войны. По воспоминаниям современников Леонтий Соймонов был человеком добрым и в воинском деле опытным, но медлительным и в общении холодным. Впрочем, Петра эти качества Соймонова, видимо, устраивали.

Следует отметить, что крепость располагалась в неблагоприятных климатических условиях, ее так же, как и старые Терки, окружали болота, пополняемые ежегодными разливами Аграхани и Сулака. Поэтому заразные болезни стали распространяться очень быстро. По этой причине смертность в первую зиму была огромна. Особенно страдали донские казаки, проживавшие в сырых и не приспособленных для зимовки землянках.

Из хроники событий: «На возвратном походе изволил государь император при реке Сулаке, 20 верст от устья оные, на том месте, где река Аграхань от оные отделяется, заложить новую крепость Святого Креста называемую, там остались под командою подполковника Леонтия Соймонова несколько пехоты, драгунов и с корпусом казаков, которые после отбытия его величества, окончили крепостные строении. Намерение притом такое было, чтоб сия крепость вместо города Тарки, для усмотренного самим императором худого положения сего места, прикрывала российские границы».

Помимо несения караулов, гарнизон должен был всю зиму продолжать строительство. По планам Петра на будущий год Святой Крест следовало превратить в мощную шестибастионную крепость с гарнизоном в полторы тысячи штыков. Помимо этого, будущей весной предполагалось переселить сюда гарнизон и жителей из ненужных Тарков (всего около 10 тысяч человек), а также построить плотину на Сулаке, чтобы судам стало возможным заходить по рукаву Аграхани.

Уже перебравшись на яхту, Петр I встретил прибывшего от царя Вахтанга из Тифлиса подполковника князя Туркестанов.

К тому времени Грузия уже настолько была покорена персами, что ее трудно было отличить от других персидских провинций. Тегеран стал местом жительства грузинской аристократии. Шахи уже прямо требовали, чтобы грузинские цари и князья, а за ними и простой люд принимали ислам. Поэтому появление русской армии на Кавказе было воспринято грузинами с большой надеждой. Когда же наши полки развернулись на север, в Тифлисе началась настоящая паника.

– Их величество царь Вахтанг спрашивает, почему русские не идут на юг, а уходят на север. Он сильно волнуется и от этого волнения не спит и не ест! – доверительно сообщил Туркестанов.

– Это плохо! – опечалился Петр. – Так он много не навоюет!

Чтобы успокоить впечатлительного союзника, император тут же отправил Туркестанова обратно, а вместе с ним и бомбардирского подпоручика Ивана Толстого.

– Объясните его величеству причины нашего отступления, заверьте, что в этом нет для моего брата Вахтанга ничего опасного, – наставлял он посланцев. – Пусть попробует в мое отсутствие склонить шахского наследника Тахмаспа к заключению союза с Россией. Мы обещаем военную помощь и возвращение престола, а он уступку мне прикаспийских провинций. Объясните выгоду Вахтангу в том, что в случае успеха его миссии я дам ему власть над всеми христианами Кавказа и закреплю сие в договоре с Персией.

Что ж, пряник был столь сладким, что не укусить его Вахтанг VI просто не мог…

– Объясните, – продолжил свое инструктирование Петр, – что моему брату и его стране грозят серьезные осложнения, если шах решит заключить соглашение с Турцией, уступив ей Закавказье за помощь в борьбе с бунтовщиками. Пусть он схитрит и, наружно сохраняя верность шаху, усмиряет бунтующих лезгинцев и прочих горских магометанов, пока я на следующий год снова сюда не вернусь. Заверьте его, что мое слово крепкое и пусть в том будет благонадежен, что я его в беде не оставлю. Будут ли у вас ко мне вопросы, господа посланники?

Вопросов не было, и Туркестанов с Толстым, вскочив на коней, поспешили в столицу Картли. Царь Вахтанг, выслушав посланников Петра, сказал так:

– Я, конечно, исполню волю моего старшего брата Петра и начну переговоры с шахом, но в успех не особо верю, полагая, что только присылка русских войск в Закавказье может вынудить персов к уступкам. Вы же передайте брату моему Петру просьбу в следующем году занять Шемаху или хотя бы Баку, а я обязательно выступлю на помощь!

Получив доклад Толстого, Петр написал письмо Вахтангу VI, в котором пообещал взять в следующем году Шемаху, не говоря уже о Баку. В Тифлисе успокоились и стали с надеждой ждать весны.

Сам же император отбыл на яхте в Астрахань. Плавание его было вполне успешным, тогда как ряд других судов потерпели крушение. В результате изношенных корпусов они потекли и были вынуждены выбрасываться на отмели.

Сойдя на берег в Астрахани, Петр I сразу же отписал в Сенат о результатах первого этапа Персидского похода: «По принятии Дербента намерились мы итить далее и отошли к реке Милюкенти в 15 верстах от города, где провиант выгружать и печь стали, понеже там лесу довольное для дров; тогда учинился великой штурм, которым тринадцать судов ластовых, которые деланы в Твери, в том же числе и две тялки, разбило, которое несчастие принудило нас дожидаться капитана Вильбоа, которой шел в семнадцати таких же судах; потом к великому недовольству получили ведомость, что и ему тож случилось; к тому ж так лошади мерли, что в одну ночь умерло тысяча семьсот лошадей, також провианту не имели более как на месяц; того ради принуждены поворотитца, посадя в Дербенте доброй гарнизон. И идучи назад, нашли место на реке Сулаку зело изрядное, крепкое и пажитное, где сделали крепость и имяновали Святого Креста, которое место лутче того места, где первой транжамент, а Терка сто раз удобнее. Тут же прибыли к нам калмыки, которых мы, и с ними тысячу казаков, купя им у калмыков лошадей, послали на усмея, которого намерены были сами посетить, но, за скудостью и худобою оставших лошадей, того учинить не могли, которые, слава Богу, там нарочито погостили, чем прилагаем при сем реляцию. Потом, отправя конницу сухим путем, сами морем с пехотою прибыли сюды, слава Богу, все в добром здоровьи».

* * *

Итак, 1722 год остался позади. Что же достиг в течение его Петр I на Кавказе? В результате кампании 1722 года русские войска заняли Аграханский полуостров и весь приморский Дагестан до Дербента включительно. При этом свободолюбие местных ханов показало, что установить российское господство на прикаспийской земле будет непросто даже имея многочисленную и вымуштрованную армию. Несмотря на занятую территорию, русские хозяевами этих земель так и не стали. То там, то тут объявлялись очередные абреки, которые перекрывали дороги, захватывали обозы и людей, осаждали крепости, а при попытке их наказать уходили в горы. Разобраться постороннему человеку в сложнейших хитросплетениях взаимоотношений и взаимных претензиях мелких ханов и просто владетелей соседствующих аулов как к русским, так и к друг другу было просто невозможно.

Не менее серьезные вопросы были и со снабжением. Единственным надежным путем снабжения экспедиционного корпуса оставалось море. Но флот все еще не имел удобных портов и гаваней, поэтому подвергался ударам стихии и нес потери. Ну а всякое выброшенное морем на берег добро здесь издревле считалось законной добычей. Помешать этому не мог никто! Что и говорить, регулярно снабжать провиантом в этих условиях было крайне затруднительно.

Много неприятностей доставлял непривычный русскому человеку климат: жара и болотные испарения. Всего за время похода от болезней умерло более трех тысяч человек. И это при том, что боевых действий почти не было!

Большим был и падеж лошадей, из-за чего пришлось даже частично спешивать главную ударную силу армии – драгун.

Но были и положительные моменты. Так, осенью 1722 года за помощью к астраханскому губернатору неожиданно обратился властитель прикаспийской персидской провинции Гилян. Визирь писал, «что тамошние жители от бунтовщиков весьма утеснены и ничего так не желают, как чтоб пришло российское войско и приняло их в защищение». Упустить шанс занять одну из богатейших персидских провинций Петр не мог. По его планам следующий год должен был стать решающим в завоевании прикаспийских земель.

24 января 1723 года оставленный в качестве командующего Низовым корпусом генерал Гаврила Матюшкин рапортовал, что после ухода основных сил в его подчинении находилось 10 967 здоровых и 1896 больных солдат и офицеров, и просил как минимум трехтысячного пополнения.

И для Петра, и для его генералов было очевидным, что для дальнейших успешных действий в Прикаспии необходимо иметь гораздо большее количество судов и приморские крепости с пристанями и продовольственными магазинами. Опыт подсказывал, что следует менять и тактику – действовать не единой большой малоподвижной армией, а отдельными отрядами, причем одновременно в нескольких местах.

При этом Петр был настроен решительно. Он по-прежнему мечтал о покорении восточных стран и о походе к пределам легендарной Индии. Поэтому в следующем, 1723 году Россия была вправе ожидать от своей армии гораздо больших успехов в продвижении к далекой и заманчивой цели.

Между тем смута в Персии все продолжалась. В июне 1722 года из осажденного Исфахана сумел выбраться третий сын шаха Тахмасп, который, бежав, обосновался в Казвине, бывшей столице Селевкидов. Казвин являлся богатейшим городом Персии, занимавшим важное место в прикаспийской торговле. Именно сюда со всего Востока купцы везли китайские шелка, предметы роскоши, индийские благовония, драгоценные камни, пряности и опиум. В самом Казвине торговали хлопком и выделанными кожами. Расположившись в Казвине, принц Тахмасп начал плести интриги против афганского узурпатора Мир Махмуда (Мустафы-хана).

Что касается нашего консула Аврамова, то он поступил весьма благоразумно, покинув Исфахан еще до осады того афганцами. Семен Аврамов также направился в Казвин, где и встретился с наследником престола Тахмаспом, который принял консула в роскошном дворце Али-Капу. Аврамов без обиняков предложил заключить военный союз с Россией. В отличие от отца-ленивца сын был более деятелен.

– Что потребует взамен «белый царь» за свои услуги? – сразу напрягся Тахмасп.

– Это не стоит ваших забот! – уклонился от ответа Аврамов, увидев, насколько наследник молод и обидчив, а его окружение спесиво. – Об этом мы лучше поговормм в другой раз! Пока же я хочу лишь выразить восхищение вашей храбростью и находчивостью!

– Да! – гордо кивнул головой в тюрбане Тахмасп. – Мой побег из Исфахана, под самым носом у проклятого Мустафы, стоит того!

Ко второй аудиенции Аврамов провел соответствующую работу, в результате которой большая часть его золота перекочевала в кошель главного шахского советника.

Поэтому при следующей встрече наследник милостиво согласился отправить в Россию посла – мехмандара Измаил-бека. Обсудив с Измаил-беком ситуацию, Аврамов понял, что заключать какие-либо союзы с Тахмаспом пока рано, пусть лучше хоть немного утвердится на троне. 30 октября Тахмасп провозгласил себя шахом, назначил нового эхтима-девлета (великого визиря), министров и губернаторов провинций. При этом у нового шаха не было ни денег, ни войска. Поэтому при приближении афганского войска Мустафы-хана он вынужден был бежать из Казвина сначала в Тебриз, а потом и в Ардебиль. После этого владыки провинций признавать Тахмаспа шахом совсем не торопились, а начали воевать друг с другом, стремясь под шумок увеличить собственные владения.

* * *

Вернувшись в Астрахань, Петр I первым делом отдал приказ о постройке в приволжских городах новых судов к будущей навигации. Для надзора за судостроительными работами он снова отправил в Нижний Новгород и Казань гвардейских майоров Юсупова и Румянцева, велев им на сей раз смотреть не только за количеством построенных судов, но и за их качеством.

Сенат император обязал срочно изыскать средства на покупку лошадей, быков, верблюдов и повозок. Помимо этого, надо было постоянно снабжать морем практически осажденный Хаджи-Даудом Дербент, в котором уже ощущался недостаток продовольствия. Но помочь в должной мере не удавалось. Из-за отсутствия гавани стоящие на рейде суда с мукой и другими припасами при зимнем шквальном ветре срывало с якорей и выбрасывало на берег.

Император явно не спешил возвращаться в столицу. В Астрахани он ждал турецкого посланника, который должен был предложить России стать посредником в конфликте между лезгинами и русскими. Однако посланник все не приезжал. Чтобы не терять времени, Петр съездил в низовья Волги на учуги (перегородки реки), в частности на Иван-учуг. Петр интересовался ценами на рыбу, на икру, стоимость которой на мировых рынках все время возрастала. Петр желал, чтобы вывоз икры за границу был увеличен. На учуге императору показали, как делается зернистая икра.

В это время Петра особо тревожили отношения с Турцией, а султанский посланник так и не приезжал. Ждать его больше не было времени, и Петр начал готовиться к отъезду, который назначил на 6 ноября.

Уже перед самым отъездом из Астрахани Петр лично проводил в море эскадру своего любимца капитан-лейтенанта Федора Соймонова. На четырнадцати судах находился десантный отряд полковника Петра Шипова в тысячу с лишним офицеров и солдат.

Соймонову было велено войти в Энзелийский залив и занять столицу провинции Гилян город Решт, «выбрав удобное место близ города… и ежели неприятель придет, оборонять сие место до последней возможности». При этом Петр желал все же по возможности обойтись без кровопролития. Поэтому Шипову было велено объяснять персидским наместникам, что он прибыл для их охраны от мятежников, причем обходиться с персидскими чиновниками «зело приятельски и несурово, кроме, кто будет противен, но ласкою, обнадеживая их всячески, а кто будет противен, и с тем поступать неприятельски».

С отплытием надо было торопиться, так как уже к концу ноября северная часть моря начинает покрываться льдом, пробиться через который в холодные зимы просто невозможно. Плыть Соймонов решил, держась кавказского берега, где ему помогало бы попутное южное течение. С эскадрой плыл и приказчик московский купцов Андрей Соколов, несколько лет торговавший в Гиляне и много что о тех местах знавший.

Готовились к неизбежным зимним штормам, с которыми придется столкнуться. Каспий вообще одно из самых неспокойных морей, но зимой он штормит особенно часто, и зимние штормы особенно злы. Шестибалльный шторм в зимнее время – вполне обычное явление. Особенно Соймонов волновался за прохождение Среднего Каспия, где зимние штормы были особенно сильны, а высота волн порой достигала 8 саженей.

Провожали императора Матюшкин и губернатор астраханский Артемий Волынский.

– По весне двинешь снова на Дербент все ушедшие на зимние квартиры под Царицын войска, – наставлял на прощание Матюшкина Петр. – Одной части драгун и казаков определишь строить новую крепость на Сулаке и плотину, другой – разорять и усмирять утамышевского владыку и всех иных, кто нам нынче разорения чинит. Да отряди солдат в помощь Волынскому на постройку судов.

– Будет исполнено, государь! – вскинул два пальца к треуголке Матюшкин и от избытка чувств прибавил: – Живот положу, а все, что повелено исполню!

Петр чуть заметно усмехнулся:

– Ты, Михайла Афанасьевич, все исполняй, а живот пусть лучше положит враг наш Дауд-бек!

Губернатору Астрахани Артемию Волынскому император наказал лично принимать все построенные суда и загодя начать готовить материалы для будущей Сулакской плотины.

6 ноября 1722 года под колокольный звон и пушечную пальбу астраханский губернатор и все астраханские чины проводили государеву галеру «Москворецкий ток», направившуюся вверх по реке. Император с императрицей и свитой стоял на корме «Москворецкого тока», последний раз окидывая взором башни кремля и Белого города, главы соборов и церквей, черепичные крыши главных зданий и толпы астраханцев. Петр махал шляпой, а выстрелы крепостных орудий громом раскатывались по реке. Народ с берега кричал: «Ура!»

В Петербурге императора давно ждали неотложные дела.

Уже с дороги Петр распорядился отправить будущей весной в Дагестан десять тысяч украинских казаков.

Морозным декабрьским утром Петр торжественно въехал в Москву через Триумфальные ворота, которые были украшены лентами и девизами в честь одержанных побед в Персии.

Первыми маршировали гвардейцы в новых мундирах и треуголках, обвитых цветами, со шпагами и при громкой музыке. За гвардией следовали верхами при полном параде генералы. Затем шагали придворные литаврщики и трубачи, бившие что есть силы в свои литавры и трубившие в трубы. За музыкантами отдельно от всех маршировал офицер, который торжественно нес на вытянутых руках большое серебряное блюдо с красной бархатной подушкой, на которой возлежал серебряный ключ Дербента. За офицером следовал верхом уже сам Петр в зеленом гвардейском мундире и шляпе, с обнаженной шпагой в руке. За императором тесной группой шло множество офицеров. Завершали триумфальное шествие несколько эскадронов драгун. Во время прохождения процессии по всей Москве звонили колокола, палили из пушек, и радостные толпы москвичей криками приветствовали императора-триумфатора.

Петр еще не добрался до Петербурга, когда его уже известили, что господа сенаторы «все радостно выпили» как за его здравие, так и за его вступление на победоносную стезю Александра Великого Македонского.

Император отнесся к этому известию иронически:

– Могли бы и меня подождать!

Встречая Петра в Петербурге, Феофан Прокопович – первый пиит и краснослов – разразился восторженной речью, в которой восклицал, как «каменный царь» покорил «челюсти Кавказские», овладел «вратами железными» и отворил навечно России двери в полуденные страны. Если Петру феофановская этимология с обыгрыванием его имени понравилась не особо, то упоминание об отворенных дверях в полуденные страны, наоборот, пришлось по вкусу, и император затем в течение нескольких дней с удовольствием употреблял это выражение.

Затем начались дела прозаические, подсчет расходов на экспедицию и понесенных убытков. И те и другие были весьма серьезными. Считать расход будут долго, аж девять лет! Впрочем, и сумма была по тем временам весьма внушительная – 681 574 рубля, а с побочными расходами и вовсе за миллион. И хотя значительную часть суммы составила выплата компенсации Швеции по мирному договору 1721 года, все же было очевидно, что дела восточные обходятся российской казне очень дорого. Тем более что всем было очевидно: на этом траты на завоевание прикаспийского побережья не прекратятся.