Текст книги "100 знаменитых харьковчан"
Автор книги: Владислав Карнацевич
Жанр: Энциклопедии, Справочники
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 28 (всего у книги 56 страниц)
Во время войны Ландау были эвакуированы в Казань. Лев Давидович был привлечен к решению военных задач, имел определенное отношение к разработке первого ракетного оружия, занимался теорией взрывом. За свою работу во время войны он получил первый свой орден – «Знак Почета», которым гордился больше, чем какой-либо другой своей наградой.
Затем Лев Ландау вынужден был заниматься атомной бомбой. «Нельзя позволить, чтобы такое страшное оружие принадлежало только американцам», – говорил ученый. Но в то же время он совсем не хотел посвятить свою жизнь работе «на оборонку». Курчатову Ландау поставил условие: «Бомбу я рассчитаю, сделаю все, но приезжать к вам на заседания буду в крайне необходимых случаях. Все мои материалы по расчету будет к вам привозить доктор наук Зельдович, подписывать мои расчеты будет также Зельдович. Это – техника, а мое призвание – наука». За участие в атомном проекте Ландау получил Звезду Героя Соцтруда в 1953 году. Трижды после войны Лев Давидович получал Государственную премию СССР.
После войны Ландау жили на территории Института физических проблем, в доме и квартирах, построенных по английскому образцу под личным контролем Капицы. Кора говорила, что ее радует близкое соседство квартиры с институтом, поскольку ее муж выходил из дому без теплой одежды, часто задерживался на работе, забывая об обеде и ужине, – приходилось вызванивать, требовать подойти домой поесть. Иногда Ландау даже удивлялся: «А я разве сегодня еще не ел?» От кабинета в институте ученый отказался – важные научные разговоры вел в коридорах, прогуливаясь в парке института. Исключительно интересно проходили семинары, на которых выступали с докладами ученики Дау. Они утверждают, что их любимый учитель не знакомился лично с иностранной литературой – о последних достижениях узнавал из их выступлений, но тут же схватывал основную суть, делал лаконичные, но поразительно меткие замечания, часто сам хватался обсчитывать то, что уже считали его коллеги за рубежом, и приходил к самостоятельным серьезным выводам. Со своими знакомыми он походя, щедро делился сотнями и тысячами идей. Так что его многочисленные соавторы были вознаграждены за свой совместный труд с Дау, они жадно ловили каждое его слово. Часто во время разговора взгляд Ландау сосредоточивался на одной точке, он переставал слушать собеседника – это означало, что его мозг опять схватился за нечто новое, сулящее большие перспективы. Больше всего Дау любил работать дома на тахте. Он лежал, обложившись подушками, и быстро исписывал попавшиеся под руку листки бумаги, потом по своему обыкновению бежал куда-то, потом кричал, что нигде не может найти очень важного «такого маленького измятого листочка», который искал вместе с женой во всех углах своей комнаты и находил в кармане халата.
Справочники пишут, что научные работы Ландау посвящены самым разным проблемам теоретической физики, но основными (даже забавное в данном контексте слово) разделами, в которые он внес значительный вклад, «следует считать квантовую механику, физику твердого тела, теорию фазовых переходов второго рода, теорию ферми-жидкости и теорию сверхтекучей жидкости, теорию космических лучей, гидродинамику и физическую кинетику, квантовую теорию поля, физику элементарных частиц и физику плазмы». Помимо собственных важнейших исследований в данных областях, значительных успехов достигли и ученики Ландау, которыми себя с гордостью называли и называют И. Лифшиц, А. Ахиезер, А. Мигдал, А. Халатников, В. Гинзбург, А. Абрикосов. Последние двое своей Нобелевской премией, врученной в 2003 году, обязаны работе по сверхпроводникам, которую они делали вместе с Ландау. В 1946 году, минуя статус члена-корреспондента, Ландау был принят в действительные члены Академии наук СССР. Выдвигавший его С. Вавилов в своем выступлении сказал: «Я не знаю, как вам, а мне стыдно, что я академик, а Ландау – еще нет».
Величайшим грехом человека Ландау называл скуку. Не только работа позволяла ему избавиться от нее, но и легендарное чувство юмора. Собственно, Дау – это классический советский физик-юморист – образ, эксплуатируемый всеми, кто хочет рассказать о том, как весело жили молодые советские ученые в 50-60-х годах, человек, который и принес, наверное, в научную среду столь необходимую самым серьезным людям легкость в общении, острый ум, умение развлекаться. Еще в Харькове на двери кабинета Ландау было написано «Осторожно, кусается!», когда в УФТИ ввели пропускную систему, свой документ Лев Давидович прикреплял чуть ниже спины, его парадоксы, вскользь брошенные фразы стали крылатыми. И после ареста Ландау остался таким же остроумным, веселым человеком. Когда в 1958 году отмечался его пятидесятилетний юбилей, ученики и коллеги учли характер Дау и устроили настоящий капустник без напыщенных монологов и церемоний. У входа гостей мероприятий ожидала надпись «Поздравительные адреса оставлять на вешалке», со сцены было зачитано, что каждый, употребивший слова «выдающийся вклад в науку», «трудно переоценить» и т. д., будет подвергнут штрафу[57]57
Впрочем, сам Ландау, отвечая на вопрос: «Кого вы считаете лучшим советским физиком», говорил: «Тамм – второй».
[Закрыть]. Ландау подарили львиный хвост, который он тут же прикрепил к ремню; скрижали, на которых вместо заповедей были вырезаны 10 основных научных результатов, достигнутых физиком. Была зачитана телеграмма от Ю. Харитона: «Дау, не огорчайтесь! Кому теперь нет пятидесяти, разве какому-нибудь мальчишке?».
7 января 1962 года случилась беда. В этот день Лев Ландау отправился из Москвы в Дубну, где он намеревался решать семейные проблемы своей племянницы Эллы. Ехал он в машине со знакомой семейной парой. На скользкой дороге водитель не справился с управлением, врезался в самосвал. Удар пришелся как раз в то крыло, к которому был прижат Лев Ландау. Никто из пассажиров кроме него не пострадал, у него же были серьезнейшие повреждения внутренних органов, прорыв легких, перелом костей таза, тяжелая черепно-мозговая травма. Ландау без сознания (оно вернулось к нему лишь через несколько недель) был направлен в больницу, вокруг собрались светила советской медицинской науки, постоянно проводились консилиумы, в Москву срочно прибыли ведущие специалисты из Канады, Франции и Чехословакии. Диагноз был неутешительный. Доктора не верили в то, что жизнь выдающегося ученого удастся спасти. Весь научный мир был потрясен известием о катастрофе. Московские же физики организовали постоянное дежурство в больнице, двор был полон машин и людей, на дверях институтов вывешивались сводки о состоянии здоровья Льва Ландау, был организован сбор средств, уникальные препараты передавали западные коллеги. И чудо свершилось – Дау вытянули с того света. В 1962 году из Стокгольма ему привезли к постели Нобелевскую премию «за основополагающие теории конденсированной материи, в особенности жидкого гелия».
Однако оказалось, что физик больше не может заниматься наукой. Он не сразу стал узнавать людей, восстановилась дальняя память, но то, что происходило вчера, час назад и т. д., Ландау вспоминал с большим трудом. Пропало чувство юмора, свободолюбие – теперь Дау полностью подчинялся Коре и, судя по всему, не всегда понимал, что происходит вокруг. Коллеги пошли на беспрецедентный шаг – сохранили за неработоспособным Ландау должность завтеоротделом Института физических проблем. Для того чтобы получать зарплату, он должен был лишь являться на заседания научного совета. Он приходил, опираясь на медсестру, и смотрел на часы. Говорил соседям: «Кора сказала, что, когда минутная стрелка укажет на шесть, я смогу уйти». Уже в конце жизни физик говорил о том, что происходило до 1962 года: «Это было еще при мне». Лев Давидович Ландау умер 1 апреля 1968 года в больнице, куда он попал из-за непроходимости кишечника.
Именем выдающегося ученого был назван новый Институт теоретической физики. Было издано множество книг воспоминаний – благо, Ландау оставил «богатый материал». К сожалению, еще у постели больного ученого разгорелась нешуточная «грызня» (иначе и не назовешь) между Корой, супругами Лифшиц, Эллой, последней пассией Ландау[58]58
Это было лишь продолжение постоянной борьбы, которая велась в течение многих лет.
[Закрыть]… Кора обвиняла Лифшица в том, что он сам побоялся везти Дау в Дубну по гололеду, в том, что он, якобы, украл какие-то вещи мужа; Элла пишет, что Кора ни разу не посетила больницы, где лежал без сознания Ландау, не дала денег на его лечение; та, в свою очередь, не отрицает, что долгое время не была в клинике, но объясняет это присутствием там любовницы (именно поэтому Кору, якобы, останавливали физики еще при входе)… Лев Ландау свято верил в свои идеалы дружбы, любви, свободы, верил и в то, что сумел увлечь ими близких, дорогих ему людей. Кажется, это не совсем так.
Зато ему удалось сделать для своих учеников, для науки, Земли, всего человечества столько, что облик его видится чистым, несмотря ни на что.
Либерман Евсей Григорьевич
(род. в 1897 г. – ум. в 1981 г.)
Экономист. Опубликовал в 1962 году сенсационную статью, в которой резко критиковал советскую экономику. Для спасения экономики предлагал использовать рыночную модель. Считается одним из отцов «Косыгинской» экономической реформы.
«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань» – эти поэтические строки, по мнению многих, как нельзя лучше подходят к идеям, которые проповедовал Евсей Либерман. Однако, с другой стороны, любое упоминание рыночных категорий в Советском Союзе уже несло в себе какую-то надежду на исправление ситуации. Тем более, что это упоминание состоялось при поддержке властей. Недаром статья Либермана обеспечила ему широкую известность не только в Украине (где его с тех пор в учебниках называют самым видным отечественным экономистом), не только в СССР, но и во всем мире, увидевшем в харьковском профессоре вестника больших перемен. Рано радовались?
Вся жизнь Евсея Григорьевича до 1962 года (как и после него) находится в тени той самой статьи. Откуда взялся этот экономист, что с ним стало потом – многие даже не задаются этим вопросом.
Родился Евсей Григорьевич 20 октября 1897 года в Западной Украине, учился в Киеве. В Харьков Либерман приехал в 1920 году. Здесь он и работал до конца жизни. Работал и учился в институте труда, потом перевелся в Харьковский инженерно-экономический институт, ездил в Германию, где общался с зарубежными коллегами. В конце 20-х в одной из своих статей он предсказал, какую роль в экономике будет играть механизация (а по-нашему – компьютеризация учета).
Поездка за границу обернулась для Либермана поводом для ареста. (Впрочем, нашли бы грешки и без того.) В 1937 году экономист был арестован. В тюрьме он находился чуть менее двух лет и, попав под амнистию по случаю 60-летия Сталина, был освобожден.
Ко времени ареста Евсей Григорьевич уже был женат на Регине Горовиц – сестре знаменитого пианиста, который в то время уже жил за границей. Впоследствии харьковский экономист довольно долго находился как бы в тени своей супруги – ту знали как прекрасную музыкантшу, она часто выступала с концертами. А Либерман спокойно дослужился до должности профессора в инжэке. Конечно, его уважали в институте как одного из ведущих специалистов, его лекции были остроумны и интересны. Студенты вспоминают афоризмы Либермана, например такой: «Все политики врут, но это не имеет значения, потому что им все равно никто не верит».
Печатался он в основном в специальных изданиях – вроде «Вопросов экономики», было несколько брошюр методического характера, а единственной отдельно изданной большой работой стала в 1950 году двухсотстраничная монография «Хозрасчет машиностроительного завода». Вопросы хозрасчета были коньком Евсея Григорьевича – в нем он видел спасение для советского предприятия, задавленного грузом плана, командно-административной системой. А в 1962 году об идеях Либермана узнала вся страна.
9 сентября 1962 года в центральном советском органе печати – газете «Правда» появилась статья харьковского профессора Евсея Либермана под названием «План, прибыль и премия». То, что излагал беспартийный, мало кому известный экономист (да еще и еврей) на страницах партийного рупора, было сюрпризом, сенсацией. Харьковский экономист обстоятельно доказывал, что СССР остро нуждается в реформе механизмов планирования и стимулирования промышленного производства, иначе неминуемы застой и отставание от капиталистических стран. Предприятия повсеместно «перевыполняют» планы, выпуская некачественную и невостребованную продукцию, которая, тем не менее, засчитывается в валовых показателях.
Излишняя зарегулированность промышленного комплекса исключает возможность прямых договорных отношений между предприятиями, их руководители безынициативны, а работники мало заинтересованы в результатах своего труда.
Либерман предлагал учитывать в планах не валовые показатели, а стоимость реализованной продукции, предоставить директорам более высокую степень самостоятельности в отношениях с партнерами и в распоряжении оборотными средствами. А часть полученной прибыли рекомендовалось оставлять на счетах предприятий для расширения производства и создания премиальных фондов, которые подтолкнут рабочих к трудовым подвигам эффективнее, чем лозунги, социалистическое соревнование и спущенные из Москвы завышенные планы.
В предложенной Евсеем Григорьевичем системе материальной мотивации предприятий и их работников явственно просматривались черты буржуазных рыночных моделей. Впервые в плановой экономике, пусть и в завуалированной форме, допускалась конкуренция между отдельными предприятиями, а в стимулировании производительности труда ставка делалась не на трудовой энтузиазм, а на материальный интерес.
Сейчас приходится читать восторженно-вопрошающее «Уму непостижимо, как такая статья могла появиться в самой «Правде»? Ответ, вероятно, прост. Конечно, представить себе, что Либерман отправил в редакцию статью, а там решили ее напечатать, поскольку находились под большим впечатлением от идей Евсея Григорьевича, трудно. Такая статья могла появиться в печати только с одобрения самых высокопоставленных чиновников. Более того, очень возможно, что «добро» дал сам Никита Сергеевич Хрущев. Дело в том, что дискуссия о проблемах в советской экономике отвечала духу времени и тем экономическим и административным преобразованиям, которые и так давно происходили по инициативе главы государства. Сверхцентрализованные министерства упразднялись – их заменяли территориальные органы – советы народного хозяйства; стало больше внимания уделяться экономическим методам управления, от принуждения переходили к учету материальных интересов трудящихся (вообще наблюдался отказ от чрезмерного аскетизма, пропагандируемого в сталинские времена). Так что идеи Либермана легли на благодатную почву.
За рубежом восторгались новыми веяниями. Там быстро придумали термин «либерманизация» и называли так процесс, который, вероятно, должен был начаться в СССР. Харьковскому экономисту стали приходить многочисленные письма от заграничных коллег, приглашения на лекции.
В советском же руководстве идеи Евсея Григорьевича разделял лично Хрущев. А вот председатель Госплана Косыгин дал статье резко негативную оценку. Тогда Никита Сергеевич создал параллельную Госплану структуру – Государственный экономический совет во главе с заместителем председателя Совета министров Засядько. В новый орган потянулись представители либерально настроенных экономических кругов из Академии наук, государственных и партийных структур – они видели спасение в «рыночном социализме». Правда, просуществовал совет лишь до 1963 года – Алексею Косыгину удалось прикрыть оппозиционный орган. Однако разработка программы все же была завершена. Группа экономистов Академии наук и Госкомитета по науке и технике разработала проекты постановлений «Об улучшении планирования и стимулирования производственной экономики» и «О государственном производственном предприятии при социализме». В начале осени 1964 года документы были одобрены первым секретарем ЦК и представлены на утверждение Совета министров, а менее чем через два месяца состоялся пленум ЦК, который отстранил Хрущева от власти.
Эта отставка была непосредственно связана с экономическими и административными реформами Хрущева. Военные были возмущены секвестром затрат на оборону и новой доктриной ядерной безопасности, которая предполагала сокращение численности обычных вооруженных сил. В КГБ не одобряли расчленения структуры комитета в соответствии с «производственным» принципом на промышленные и сельские отделы, а также возмущались попытками первого секретаря ликвидировать воинские звания в КГБ и установить над ним контроль через отдел административных органов ЦК. В связи с реорганизацией органов управления сотни столичных номенклатурных чиновников лишились должностей, другие были вынуждены отправиться в провинцию, чтобы бороться с местными администраторами за места в аппаратах совнархозов. Реформа Либермана должна была стать следующим шагом в создании квазирыночных механизмов в советской промышленности, однако центральное руководство считало слишком высокой платой за экономические успехи признание собственной деструктивной роли и отказ от регулирующих полномочий в пользу «номенклатуры второго сорта» – местных руководителей и директоров предприятий.
Алексей Косыгин, принимавший участие в антихрущевском заговоре, после октябрьского пленума возглавил Совет министров. Бывший главный противник «рыночных идей» проект «либерманизации» однако же не похоронил, а взялся за его переработку, пытаясь примирить его с идеологическими догмами, экономическими традициями и интересами партийных каст. В 1965 году после долгих дискуссий ЦК одобрил введение в систему планирования оценки рентабельности предприятий по доходу от реализованной продукции, правда, только в качестве одного из показателей наряду с традиционными валовыми. А год спустя в порядке эксперимента была разрешена выплата премий лучшим работникам, но лишь в размере 8 % от заработной платы и только на 43 предприятиях страны. Также предприятиям было позволено заключать друг с другом прямые договоры поставок – не дожидаясь разрешения центральных министерств. Сейчас реформу Косыгина часто связывают и с именем Либермана – человека, чьи публично высказанные идеи послужили знаком нового времени.
Впрочем, в 70-х экономические преобразования пошли на убыль. Половинчатые решения не могли решить общих проблем советского хозяйства – оставался план, не было ответственных за нарушение договоров, не закрывались нерентабельные предприятия и т. д. и т. п. К тому же СССР получил возможность зарабатывать деньги без интенсификации народного хозяйства – в мире разразился энергетический кризис, и в экономику СССР, как когда-то в Испанию награбленное золото, потекли нефтедоллары.
Евсей Григорьевич Либерман продолжал работать на том же месте, сейчас говорят о созданной им школе экономистов. Вошел харьковский экономист и в «Большой энциклопедический словарь». В 1981 году он умер. После развала Союза в Украине о нем начали восторженно писать историки. Он стал одним из символов «оттепели». В Харькове чтят память всемирно известного ученого. На базе Соломонова университета проводятся Либермановские экономические чтения (здесь работает внучка Евсея Григорьевича Ольга Дольберг), снят фильм о жизни экономиста.
В литературе не существует единого мнения о ценности идей Либермана. Тот «рынок», который развернулся на постсоветском пространстве, очень многих заставил резко отзываться о любых «рыночных моделях». Впрочем, и в 60-е многие скептически относились к «либерманизации». Один журналист приводит слова, которые слышал от таких скептиков: «Представьте себе радиоприемник, у которого почти нет обратной связи и очень высок уровень шума. Настраивать такой приемник бесполезно: его надо просто выбросить и заменить другим. Вот то же самое и наша система: нет настоящих экономических связей, полный разрыв между производителем и потребителем, а бюрократического шума хоть отбавляй. У Либермана наверняка самые лучшие намерения, но он хочет настроить негодный аппарат».
Лимонов Эдуард Вениаминович
Настоящая фамилия – Савенко (род. в 1943 г.)
Знаменитый писатель, нонконформист, лидер партии национал-большевиков России.
Для того чтобы вызвать обвинения в намеренной скандальности от самого Владимира Вольфовича Жириновского, нужно обладать воистину большим талантом. Эпатаж для одного из самых известных ныне уроженцев Харькова Эдуарда Вениаминовича Савенко стал профессией. Большинству жителей Украины и России плохо известен Лимонов-писатель, чуть лучше Лимонов-политик, но более всего Лимонов – герой скандала. Дело тут не в убеждениях Эдуарда Лимонова – его национализме, большевизме или анархизме. Нонконформизм – вот что действительно является главным кредо этого деятеля. Он Эдичка, он сам по себе, и он должен быть в центре внимания.
Эдуард Лимонов родился 22 февраля 1943 года в городе Дзержинске Горьковской области. (Сейчас этот город называется Черноречье.) Его отец – Вениамин Иванович Савенко был офицером Красной Армии, а затем служил в органах внутренних дел. Мать – Раиса Федоровна Зыбина не работала. После войны семья Савенко переехала в Харьков, где прошла молодость авангардиста. В Харькове Эдуард Савенко окончил восьмилетнюю школу. Страна жила идеями «оттепели», так что становление Эдика как личности происходило в атмосфере относительной свободы в культуре, появились художники-авангардисты, самостоятельно мыслящие поэты, писатели-интеллектуалы; были напечатаны произведения западных классиков XX века. Оттепель вызвала к жизни не только явления, одобренные наверху, но и инакомыслие. Но и это не все. Наряду с диссидентами появились и более энергичные подпольщики – те, кто создал культуру андеграунда. Предоставление определенных свобод неминуемо вызывало желание получить все[59]59
Пример этого можно найти и на Западе. Создается впечатление, что, когда там стали позволять некоторые вольности, в течение каких-то двух десятков лет появилось все самое скандальное, что только мог придумать воспаленный человеческий мозг. Генри Миллер со своими тропиками творил одновременно с Хемингуэем; откровенный секс на экране, изображение всего самого порочного, извращенного, отвратительного и шокирующего – все это не изобретения нашего времени.
[Закрыть]. Это желание одолевало и Эдуарда Савенко. В 1958 году он начал писать более чем смелые стихи; вскоре он сблизился с литературной богемой, авангардистами всех мастей, постоянно участвовал в самых эксцентричных выходках (вроде купания в Зеркальной струе и т. п.). Кстати, в том же 1958 году он ограбил магазин, и, говорят, это не единичный случай. (Недаром герой Достоевского говорил: «Если Бога нет, то все позволено?» Желание быть свободным частенько подвигает людей на криминал.) То, что Савенко – не диссидент-шестидесятник, он подтвердит и сам через много лет: «Вся диссидентская литература на…лась вместе с «Совком». Она ведь вся была зависима от «совка» и в свою очередь полемизировала с ним. Совка не стало, и диссидентская литература просто исчезла. Аксенов сейчас пишет «Роман-кубик», туда ему и дорога. Евтушенко просто слаборазвитый идиот».
Эдуард нигде не учился после школы, но сменил множество специальностей. Он работал сталеваром, монтажником-высотником, портным, книготорговцем, принимал участие в забастовке против снижения расценок. А в 1966 году Лимонов (так Савенко стал подписывать свои произведения) приехал покорять Москву. Здесь он также сблизился с литературной элитой, но ни о каких публикациях, конечно, не было и речи. Пришлось искать другие пути к существованию. Оказалось, что Лимонов хороший портной – он шьет брюки для сотрудников «Смены» и «Литературной газеты». (По словам Эдуарда Вениаминовича, даже для Окуджавы и Неизвестного.) Однако, даже имея такой заработок, он похудел на 11 килограммов и вынужден был вернуться к родителям в Харьков.
Впрочем, ненадолго. В 1967 году Лимонов опять в Москве и теперь уже вплотную общается со столичным андеграундом: Арсением Тарковским, Венедиктом Ерофеевым, Леонидом Губановым, Игорем Ворошиловым, Владимиром Батшевым, Николаем Мишиным, Евгением Бачуриным, Евгением Сабуровым. Своим учителем в тот период Лимонов считал художника и поэта Евгения Крапивницкого. Эдуард Вениаминович до сих пор очень гордится тем, что среди сыновей известных родителей в московской богеме он – выходец из низов – был человеком уникальным.
В следующие два года он пишет ряд авангардных рассказов и печатает целых пять своих сборников в самиздате. Судя по всему, Эдуард Лимонов, будучи членом литературного подполья, не мог и не хотел оставаться незаметным, поэтому быстро попал на заметку в органы. В 1973 году происходит темная история с Комитетом государственной безопасности. Лимонов рассказывает, что его пригласили в КГБ и предложили стать осведомителем. После отказа ему было предложено выехать за границу либо уехать из Москвы. Он предпочел покинуть страну, что и сделал в 1974 году. Остается не совсем понятным, почему с Лимоновым поступили так же, как с известным на весь мир Солженицыным, а не так, как с тысячами других известных людей, попавших на зону или в психушку.
Новым местом жительства писателя-нонконформиста стал Нью-Йорк. Для Лимонова, впрочем, было все равно, против кого бороться. Через некоторое время он вошел в конфликт и с местными властями. В 1975?1976 годах он работал корректором в газете «Новое русское слово». В этом же году сблизился с местными троцкистами – значительно более «пламенными революционерами», чем те, что захватили власть в России еще в 20-х годах. Вообще за несколько лет он сменил 13 профессий, в том числе был гувернером и мажордомом. В США он написал вещи, которые затем приобрели мировую известность. Но сначала он безуспешно пытался напечатать их чуть ли не во всех журналах и издательствах Америки. В мае 1976-го Лимонов пикетирует здание «New York Times», требуя публикации, и в том же году первая его книга увидела свет. Это самое знаменитое его творение «Это я, Эдичка» (в первом французском издании она вышла под названием «Русский поэт предпочитает больших негров»). Стало понятно, почему издатели не хотели принимать книгу. В ней Лимонов, которому дали политическое убежище, резко критиковал западный мир, а в особенности – Америку. Кроме того, роман был насыщен натуралистическими описаниями гомосексуальных сцен. Впоследствии Эдуарду Вениаминовичу не раз приписывали нетрадиционную сексуальную ориентацию. Он это отрицает. Вообще, он не любит слово «секс».
«Есть нормальная человеческая активность, – говорит Лимонов, – которой люди занимаются со времен Адама и Евы… Я стремлюсь показать человека во все моменты его жизни…»
Первый же свой роман Лимонов и сам называл «квинтэссенцией того времени, эпохи ужасного индивидуализма, самых невероятных опытов с драгз (наркотиками), сексом, желания испробовать все, дойти до последнего». Зато писатель гордится тем, что в отличие от многих эмигрантов из стран соцлагеря он писал «не о советских танках в Праге», а о Западе.
За «Эдичкой» последовали сборник стихов «Русское» (1979), «История его слуги», «Дневник неудачника» (1982), «Подросток Савенко» (1983), «Молодой негодяй» (1986) и др. В своих произведениях (многие считают, что очень талантливых) Лимонов выводит главного своего персонажа – героя-одиночку, отброшенного социумом; героя, живущего «вопреки».
В начале 80-х годов Лимонову пришлось покинуть и Соединенные Штаты. Он перебрался в более демократично настроенную Францию и в 1987 году стал ее гражданином. Здесь он уже был влиятельным, известным литератором, членом редколлегии еженедельника «L?Idiot International». Активно печатался и печатается в крайне правом журнале «Шок дю муа». В 1992 году Эдуард Вениаминович получил премию владельцев и руководителей крупнейших издательств Франции «Jean Freustie» за роман «Иностранец в родном городе», выпущенном издательством «Ramsay», – о своем первом после эмиграции посещении Москвы и Харькова.
Лимонова не зря позвали работать правые. Оказалось, что он стоит на националистических позициях, его радикализм вполне отвечал идеям группировок, которых часто обвиняют в неофашизме. С этими взглядами он и вернулся в Россию тогда, когда она радушно встречала всех обиженных советской властью. Вот только доктрина Лимонова, как выяснилось, была совсем не антисоветской. Наоборот, его национализм был густо замешан на мечте восстановить мощь Советского Союза (крайне негативно отзывался он, например, о выводе советского контингента из Германии), военно-революционной романтике. С этим парадоксально совмещалось требование свободного развития культуры «как дикого дерева». «Мы не будем подрезать культуру», – говорит Лимонов, и тут же: «Телевидение мы, конечно, будем контролировать». Беду советского общества он видел не в идеологии коммунизма, а в идеологии обывательского цинизма. Система управления в СССР, по мнению Лимонова, создавала некоторые неудобства для людей искусства и интеллигенции, зато пролетариат и крестьянство были в привилегированном положении, не осознавая этого. Он резко критикует отцов и творцов перестройки.
Лимонов был восстановлен в советском гражданстве. (Что, вероятно, было важно лишь для него самого, поскольку Союз тут же распался.) В новом государстве он примкнул к радикально-правой оппозиции. Эдуард органично вписался в эпатажную картину окружения Жириновского и был представлен последним в качестве министра безопасности теневого кабинета министров. Регулярно появляются статьи Лимонова и в печати – газетах «День», «Завтра» и «Советской России» (где Лимонову выделили отдельную колонку. Не будем забывать, что именно эта газета напечатала скандально известную статью твердокаменной коммунистки Нины Андреевой).
Осенью 1993 года ЛДПР отказалась поддержать кандидатуру Лимонова на выборах в Госдуму, и писатель покинул ряды партии, окончательно рассорившись с ее лидером. (Об отношениях с Владимиром Вольфовичем он впоследствии написал статью «Лимонов против Жириновского».)
В июне 1994 года вместе с лидером рок-группы «Гражданская оборона» Егором Летовым Эдуард Вениаминович выступил инициатором совместного заявления об объединении радикальных правых и левых экстремистов (в этом весь Лимонов – правые, левые – все одно. Главное – борьба, несогласие, нонконформизм). Предполагалось, что заявление подпишут Виктор Анпилов, Александр Баркашов и представители анархических группировок. Лимонов рассчитывал войти в руководство объединенной организации.
Осенью того же года Эдуард Лимонов приступил к созданию Национал-большевистской партии, начал издавать партийную газету «Лимонка». К работе в партии удалось привлечь крупные фигуры молодежной контркультуры: композитора-авангардиста Сергея Курехина и коммуниста Егора Летова. Символика новой партии откровенно напоминала фашистскую, как и идеи, высказываемые Лимоновым на страницах своего печатного органа. Часто писатель повторял, что он создал партию бедных студентов, которых, «как Мао во времена культурной революции», он собирался «бросить на чиновников».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.