Текст книги "100 знаменитых харьковчан"

Срезневский Измаил Иванович

(род. в 1812 г. – ум. в 1880 г.)

Один из основоположников российской и украинской славистики. Издатель и исследователь памятников древнерусской письменности и славянского фольклора.

Измаил Иванович Срезневский в истории такой науки, как славистика, занимает особое место. Его наследие огромно, как и его личный вклад в организацию изучения славянских древностей, языков, обычаев… Перечень работ Измаила Ивановича может занять все место, отведенное для данной статьи. Полжизни Срезневского при этом теснейшим образом связано с Харьковом, местным университетом.

Отца Измаила Срезневского – Ивана Евсеевича называли «рязанским Ломоносовым». Как и знаменитый холмогорец, Иван Евсеевич, выходец из простой семьи, в свое время пешком пришел из рязанского села Срезнева к порогу духовной семинарии учиться. Оттуда направился в Московский университет. Иван Срезневский выбрал в качестве своей специальности филологию. Он стал первым профессором российского красноречия, основал лицей в Ярославле. В этом городе и появился на свет 1 июня 1812 года Измаил Срезневский. Когда ему было еще лишь несколько недель, его отец, очевидно, спасаясь от наполеоновских войск, переехал в Харьков, где стал профессором Харьковского университета.

Отца своего Измаил Иванович толком не помнил, поскольку тот умер, когда сыну было лишь 7 лет. Так что воспитанием будущего слависта занималась его мать. Мальчик рано проявил свои способности – сочинял стихи уже в 8 лет, в 16 лет был уверен в том, что его призвание – наука. Начальное и среднее образование Измаил Срезневский получил дома, а затем поступил в Харьковский университет на факультет этико-политических наук. Через три года он защитил диплом по теме «Об обиде». Срезневский говорил, что особое влияние на формирование его общественно-политических и научных взглядов оказал профессор Данилович, читавший уголовное право. По окончании университета Измаил Иванович некоторое время служил в Харьковском дворянском депутатском собрании, Харьковском совестном суде. Одновременно он преподавал в пансионе и частных домах. Уже в начале 30-х годов он начинает заниматься литературной деятельностью, совместно с местными писателями в 1831 году Срезневский издает «Украинский альманах», где помещает и собственные стихи. (Подражание народному стилю уже тогда удавалось Срезневскому, вскоре он, к неудовольствию ученых, с успехом продемонстрировал это свое умение еще раз.) Однако историей и этнографией Малороссии в то время Срезневский занимался как любитель. Но, несмотря на это, издание «Запорожская старина», которое выходило под его редакцией в 1833?1838 годах, сразу приобрело популярность и до сих пор считается одним из важнейших историографических источников по истории Украины. В предисловии к «Старине» Срезневский утверждает, что материалы к ней он собирал семь лет. Он действительно часто ездил по Харьковской, Полтавской, Екатеринославской губерниях, знакомился с бытом, нравами, фольклором украинского народа. Одновременно он собирал и фольклор других славянских народов. Так, в 1832 году он издал «Словацкие песни». Среди сборников различных преданий, которыми восхищался Срезневский, были и явные подделки. На волне романтического отношения к старине такие подделки создавались действительно талантливыми поэтами в разных странах. Их ряды, судя по всему, пополнил и Измаил Иванович. Сейчас уже установлено, что в его «Запорожской старине» значительное число дум, песен и т. п. написано самим ученым и его единомышленниками. Так что историки теперь относятся к этому альманаху с большой осторожностью. Однако совершенно очевидно, что «Запорожская старина» способствовала росту интереса к украинской и, в частности, запорожской истории, к национальной культуре. Сборник хорошо встретили и одобрили Пушкин и Гоголь.

С возрастом у Срезневского поубавилось романтики, зато пришло более сухое, тщательное отношение к истории. Свои дальнейшие изыскания Срезневский осуществлял только на основе точных материально-документальных источников.

В 1837 году Измаил Иванович защитил магистерскую диссертацию «Опыт о сущности и содержании теории в науках политических» и в том же году получил место профессора в Харьковском университете на кафедре политэкономии и статистики на философском факультете. Рассказывают, что уже тогда лекции Срезневского привлекали многочисленных слушателей, отличались оригинальностью и новизной взглядов. Он использовал в своей работе и иностранные материалы. В 1839 году уже была готова и докторская работа «Опыт о предмете и элементах статистики и политической экономии», однако независимость взглядов ее автора привела к тому, что недоброжелатели Срезневского добились ее негативной оценки.

К счастью, эта неудача не очень-то и сильно повлияла на дальнейшую карьеру ученого. Еще раньше он начал склоняться к тому, чтобы больше времени уделять славистике. От министерства просвещения он получил предложение отправиться в славянские земли для подготовки к званию профессора славянской филологии. В 1839 году Измаил Иванович выехал за границу. Его путешествия по Европе заняли около трех лет. Где только ни побывал Срезневский! В первую очередь его интересовали славянские древности, и он посетил Моравию, Чехию, Силезию, Лужицы, Штирию, Фриули, Далмацию, Хорватию, Сербию, Черногорию, Галицию, Венгрию… Он общался с местным населением, изучал говоры, собирал предания и песни, работал в архивах. Срезневский составил новую карту расселения славян, открыв для науки целый ряд малоизвестных и неизвестных дотоле поселений. Материал, собранный и записанный Срезневским в эти годы, воистину бесценен. Путешествие оказало самое серьезное влияние на формирование взглядов Срезневского. Свои заметки он, еще будучи за рубежом, начал печатать в ведущих научных журналах России.

В 1842 году ученый занял кафедру славистики в Харьковском университете, которая была создана специально «под него». На лекциях Срезневского опять наблюдался аншлаг. Он печатает статьи о книгопечатании в Болгарии, о серболужицкой литературе, о языческих обрядах у древних славян. Теперь (в 1846 году) он уже с блеском защищает докторскую диссертацию «Святилища и обряды языческого богослужения древних славян по свидетельствам современным и преданиям». Таким образом, он стал первым в стране доктором наук по славяно-русской филологии. Вокруг Измаила Ивановича, как это обычно происходило, формируется кружок увлеченных идеями ученого, зараженных его любовью к изучению славянских древностей, языка, культуры.

Измаил Иванович отстаивает необходимость всестороннего изучения родного языка в полной связи с историей народа – носителя этого языка, с его обычаями, традициями. В его взглядах явно прослеживается панславизм. Он подчеркивает генетическую связь между всеми славянскими народами, находит общие черты в лексике, фольклоре, культуре, призывает гордиться ролью славянских наций в истории Европы. В свой харьковский период Срезневский еще считает малороссийский язык отдельным языком, выделившимся из старорусского наряду с русским. Однако когда он переезжает в Петербург, он меняет свою точку зрения, говоря уже о малороссийском наречии как об «областной» разновидности русского языка, общего восточнославянского языкового континуума.

В 1847 году Срезневский переезжает в столицу империи, начинает работать здесь в университете. В этом городе и прошла вторая половина его жизни. В это время в обществе растет интерес к истории Древней Руси, к славянским древностям, активно пропагандируются славянофильские идеи Аксакова, Каткова, публикуются древние рукописи. Естественно, Измаил Иванович был вовлечен в это течение и, более того, стал одним из его лидером. В 1849 году он прочитал знаковый цикл лекций «Мысли об истории русского языка», который называют важнейшей вехой в истории филологии в России. Срезневский заложил основы университетского преподавания истории русского языка. Он был деканом историко-филологического факультета столичного университета, а в 1861–1863 годах и ректором этого учебного заведения.

Снова вокруг слависта собрались талантливые ученики, принесшие в результате славу научной школе Срезневского: Ламанский, Пыпин, Стоюнин, Макушев, Мордовцев. Среди учеников Срезневского были также Чернышевский, Писарев. Измаил Иванович быстро становится одним из наиболее уважаемых ученых России. У него дома на «субботах» бывают Майков, Полонский, Добролюбов. Кстати, интересная деталь биографии – три года филолог проработал цензором. Но больше времени, конечно, уделяется науке, преподаванию, издательской деятельности. В 1854 году Срезневский – уже ординарный академик (всего же он был избран членом более 30 академий мира). С 1850 года ученый был членом Археологического общества, которое тогда занималось не только раскопками, но и древностями в более широком понимании этого слова – рукописями, другими древними документами, изучением народных обычаев.

По инициативе Срезневского Академия наук начинает издавать «Известия Императорской Академии наук по отделению «Русского языка и словесности». «Известия» печатали не только научные статьи самого Измаила Ивановича и его коллег, но и (что сейчас гораздо важнее) памятники народной словесности славянских народов. Срезневский также принимал участие в издании академического «Опыта областного словаря». В начале 50-х годов ученый задумал грандиозный проект – создание древнерусского словаря. Эту работу до конца жизни он так и не закончил. К печати полностью были им подготовлены лишь две буквы. Однако материалы, собранные Срезневским, смогли использовать его последователи – дочь Срезневского, затем Бычков и Шахматов. Через тринадцать лет после смерти ученого начали издаваться отдельные части «Материалов для словаря древнерусского языка по письменным памятникам». Издание этих материалов продолжалось до 1912 года. Этот выдающийся труд и сейчас используют историки и филологи.

Держа в уме этот словарь, Срезневский поручает своим ученикам составление словарей к отдельным памятникам – Ипатьевской, Новгородской, Лаврентьевской, Псковской летописям. Эта работа сама по себе – неоценимый вклад в изучение старорусских летописей.

С середины 50-х годов основное направление деятельности ученого – выявление, классификация, анализ, подготовка к печати и, собственно, издание старославянских и древнерусских памятников, т. е. занятие палеографией[91]91
  Палеография – наука о памятниках древней письменности.


[Закрыть]. Повторимся, опубликование древних документов для современных историков не менее, а может, и более важная часть наследия Срезневского. Главные труды Измаила Ивановича в области палеографии касаются анализа глаголичных памятников, памятников греческого письма, письма и языка юго-западных славян и др. Наиболее обобщающей в этой области является работа «Славяно-русская палеография XI–XIV вв.». Срезневский опубликовал такие шедевры древнерусской литературы, как «Повесть о Царьграде», «Хождение за три моря», «Задонщина», «Сказание о Борисе и Глебе». А еще была масса критических отзывов, библиографических заметок и рецензий, небольших статей по этнографии, географии, истории, славянской филологии, археологии и истории быта, письменности и литературе славян в разных журналах и научных изданиях.

Измаил Иванович умер в Петербурге 9 февраля 1880 года. Он завещал похоронить себя на родине предков – Рязанщине. Здесь в селе Срезнево создан мемориальный комплекс, в школах Рязани введен факультативный курс о Срезневском, ученики заносят в специальные «Словарики Срезневского» старорусские слова. В Харьковском университете он упоминается среди наиболее выдающихся ученых, когда-либо здесь работавших.

Стеклов Владимир Андреевич

(род. в 1863/64 г. – ум. в 1926 г.)

Математик. Основатель школы математической физики.

Вице-президент АН СССР.

«Наука – величайший двигатель и нравственный образователь человечества! Она заставляет забывать многое дурное человеческое, ставит человека выше обыкновенного положения, заставляет смотреть на все мелочи, как достойно человеку, напоминая ему своей высотой, своей прелестью, своей грандиозностью о высоком его человеческом достоинстве…» Эти слова принадлежат выдающемуся математику, создателю отечественной школы математической физики академику Владимиру Андреевичу Стеклову. Читая страницы биографии этого человека, убеждаешься, что слова эти хоть и много значили для Стеклова, но ему так и не удалось достичь того самого «забытия», отвлеченного отношения к «дурному в человеке». Ну, никак не мог Владимир Андреевич смириться с глупостью, карьеризмом, косностью режима. Поэтому в историю отечественной науки он вошел не только как большой ученый, но и как великий борец за права университетов и ученых, талантливый организатор и администратор. Когда Стеклов занимал очередную должность, его друг и учитель Ляпунов в письме поздравлял его жену, но самому математику неизменно писал: «Вас не поздравляю, ибо понимаю, что Вы приносите себя в жертву…»

Владимир Андреевич оставил потомкам не только богатое научное, но и интересное и объемное литературное наследие. Издана его переписка с выдающимися учеными России, в своих дневниках он много лет подряд тщательно записывал события каждого дня – от того момента, когда он встал (с указанием температуры, времени восхода солнца и т. д.), до того, как ложился спать. Изданы и автобиографические воспоминания Стеклова. Письма и мемуары в достаточной мере передают некоторые особенности характера математика. Человеком он был ярким – остроумным, чувствительным, жестким в споре, принципиальным. Большое влияние на формирование взглядов Стеклова, его характера оказали родственники математика – люди сами в высшей степени примечательные.

В семье Владимира Андреевича считалось, что прапрадедом его по отцу был некий крестьянин по прозвищу «поп Рогожа», занимавшийся не то грабежом в робингудовском стиле, не то просто оказывавший огромное влияние на жизнь нескольких уездов в Поволжье как человек сильного характера и большого ума. Сын его, прадед математика, стал сельским священником. Он намного пережил своего сына, умершего от холеры в сорокалетнем возрасте. На руках у слепого старика Ивана Стеклова и его невестки остались малолетние дети, среди которых был и отец Владимира Андреевича.

Интересна судьба отца ученого – Андрея Ивановича Стеклова. Мать твердо решила дать ему образование, но денег, естественно, не хватало. Она повезла маленького Андрюшу в Нижний Новгород, посадила на крыльце Духовной семинарии и оставила там, наказав никуда не уходить. Сама же убыла в село. Вскоре Андрей начал реветь, вышел директор семинарии… Мощный голос подкидыша произвел на попа самое благоприятное впечатление, так Андрей был зачислен в семинаристы. Учился он неплохо, но к богословию относился довольно скептически, поэтому, когда его перевели в Казанскую академию, решил уйти в местный университет. Для этого Андрей Иванович даже написал крамольное сочинение, в котором делал выводы о том, что Бога нет, а миром управляют силы природы. Вопреки ожиданиям, его не отчислили, а сделали выговор. Так отец ученого и остался священником. Он вернулся в Нижний, здесь, в конце концов, стал ректором Духовной семинарии. Он женился на Екатерине Александровне Добролюбовой – сестре знаменитого литературного критика.

Владимир Стеклов родился в Нижнем Новгороде 28 декабря 1863 года (9 января 1864 г.). Владимир Андреевич вспоминает, что его окружали люди, несомненно, прогрессивных взглядов, привившие и ему свободомыслие, любовь к естественным наукам и т. д. Отец категорически не хотел, чтобы его сын стал священником, брат отца «дядя Иван», даром что дьякон, увлекался механикой, химией и физикой – он устраивал лаборатории, поташные производства, консультировал организаторов заводов на Волге, интересовался электрическими машинами. Любовь к механике Иван Иванович привил и племяннику, он дарил ему книги по естествознанию, вместе Иван и Владимир ставили опыты. Математикой и инженерным делом занимались и дядья Владимира Андреевича по матери. Редкий для того времени случай – младшие братья Добролюбовы эмигрировали в Америку, где устроились на крупные заводы инженерами – потом не раз приезжали в Россию по делам фирмы. В доме Владимир постоянно слышал имена «дяди Коли» (Н. А. Добролюбова) и Николая Чернышевского. Стекловы сочувствовали обоим, разделяли многие самые передовые взгляды на государственное устройство, социальные отношения, историю.

Кроме радикального образа мыслей, математик унаследовал по отцовской линии крепкое телосложение, прекрасный голос и буйный нрав. Что касается физического здоровья, то оно было укреплено регулярными занятиями спортом – коньками, плаванием (дело-то на Волге было), потом гимнастикой (которую математик не оставлял до конца жизни). Пел Стеклов настолько хорошо, что довольно долго не мог выбрать, кем стать в будущем – певцом или математиком. Он поражал всех своих друзей умением исполнять сложнейшие оперные партии. (Один из друзей математика однажды на вопрос о том, почему он не ходит в театр, ответил: «А зачем? Мне Владимир Андреевич все споет, а в театре то же самое – только хуже».) Нрав же был таков, что уже о профессоре Стеклове ходила такая шутка: «Если бы у этого зверя была легкая голова, он давно бы болтался на виселице!» В раннем детстве Владимир чуть не убил горничную кочергой за то, что она позволила себе поцеловать его. В Нижегородском Александровском институте (тут он получал среднее образование) Стеклов учился неважно, пропадал на Волге, где с ребятами добирался до отдаленных островов, прыгал через бревна под крышей Нижегородского Кремля, обожал бегать на пожары. Там он подружился с брандмейстером и научился азам пожарного дела. (Впоследствии в Харькове он на одном из пожаров, в тушении которого участвовал наравне с пожарными, раздробил себе ногу и чудом избежал ампутации.)

Одним из немногих предметов, по которым Володя имел хорошую оценку, была математика. (Была еще литература – русская и зарубежная, – но ее в институте преподавали не в том объеме, в котором ее знала молодая русская интеллигенция.) Да и то, вероятно, потому, что учитель отдавал предпочтение очным формам обучения и мало задавал на дом. У Стеклова была репутация ученика посредственного, к тому же хулиганистого и ленивого. Вот сестры Владимира учились очень хорошо, и на сына родители смотрели крайне неодобрительно. Однажды Андрей Иванович за завтраком с презрительной усмешкой произнес: «Я думал, ты лентяй, а ты, оказывается, неспособный…» Вот этого Владимир не стерпел. Тогда он как раз с горем пополам перевелся в пятый класс гимназии. Он взялся за учебу, за два месяца прошел всю программу за год, вскоре сделался первым учеником в классе. В шестом классе у Стеклова были уже только отличные отметки. В 1882 году подошло время окончания института, и будущему академику опять удалось отличиться. Он написал экзаменационное сочинение о Екатерине Второй, в котором рассказал об императрице и ее правлении все, что говорили дома. С точки зрения словесности, его сочинение было лучшим в классе, с точки зрения официальной идеологии – худшим. После долгих споров учителя решили оценку поставить отличную, но золотой медали Стеклову не давать. Так он и оказался – со всеми высшими баллами и серебряной медалью.

Поступать Владимир решил на физико-математический факультет. Отец его в то время перевелся в Таврическо-Симферопольскую духовную семинарию ректором, он слезно упросил сына поступать не в Петербург, а в Москву, справедливо полагая, что в продвинуто-революционном Петербурге Владимир непременно «влипнет» в какую-нибудь историю. Впрочем, и в Москве нормальной учебы не вышло. Впервые оторвавшись надолго от родителей, Стеклов вместе с другими студентами гулял «на полную катушку», вспоминал он потом этот год смутно – какие-то дебоши, девицы «либерального поведения». Экзамены по физике и математике Владимиру Андреевичу сдать удалось все же на «пять». Засыпался, причем курьезно, на физической географии. После успешного ответа по билету Стеклову задали вопрос: «Какой день самый длинный в году в Москве?». Владимир растерялся от такой постановки вопроса – «Почему именно в Москве?». После нескольких секунд недоуменного молчания студента экзаменатор закричал: «Какое невежество!», и поставил неудовлетворительную оценку. Это еще не означало автоматического изгнания из вуза, но Владимир Андреевич страшно обиделся и твердо решил бросить Московский университет. Решил сделаться медиком, для чего разослал во все университеты России свое заявление. Ответа не получил и осенью решил перебраться в Харьков – поближе к своей возлюбленной (с ней он познакомился летом у родителей в Крыму). Время для переводов уже закончилось, но ректор Харьковского университета сжалился и зачислил Стеклова на физико-математический факультет (на медицинском мест не было). Так Владимир Андреевич вернулся на путь математика, чему даже обрадовался.

В Харьковском университете Стеклов занимался уже гораздо более прилежно, наука заинтересовала его всерьез. Тем более что в университете появился прекрасный преподаватель и большой ученый – Александр Михайлович Ляпунов, заметивший способного студента и всячески способствовавший его научной карьере. По окончании учебы в 1887 году Ляпунов оставил Стеклова при университете для подготовки к профессорскому званию. В 1889 году Стеклов напечатал статью «Об интерполировании некоторых произведений», осенью 1890 года сдал магистерские экзамены и с января 1891 года начал чтение университетского курса теории упругости во внештатной должности приват-доцента.

Постепенно отходила в прошлое бурная молодость. Бывшей своей пассии Стеклов объявил, что любви больше нет (она, кстати, судя по всему, так и не вышла замуж, на всю жизнь сохранив в сердце только Владимира Андреевича). Была еще одна романтическая история. На своих однокашников Стеклов всегда оказывал самое большое влияние: выступил за то, чтобы больше заниматься, – все стали усиленно заниматься; пропагандирует революционные преобразования в быту, просветительские идеи – все немедленно становятся ревностными сторонниками этих идей. Старшекурсники и молодые специалисты математики и физики, в том числе и Стеклов, в конце 80-х часто ездили к одной молодой семейной паре в Белгород, там жили этакой коммуной, пытались распространять грамотность и развивать политическое чувство у местных крестьян. В конце концов во Владимира влюбилась жена хозяина дома. Стеклов рассказал ему об этом и уехал в Харьков, решив больше не приезжать. Вскоре в город прибыла и несчастная влюбленная, пала перед Стекловым на колени, но он выпроводил ее. Женщина в результате оказалась в руках психиатров, но вроде поправилась, и потом даже супруги дружили семьями с семьей Стекловых.

Супругой Владимира Андреевича стала другая женщина, которая была старше его на три года, – учительница музыки в Епархиальной школе Ольга Николаевна Дракина. Она была сестрой университетского товарища Стеклова, уже много лет хорошо знала Владимира со всеми его достоинствами и недостатками, принимала живое участие во всей вышеописанной истории. Предложение Стеклова несколько шокировало ее, но, подумав, Ольга Николаевна согласилась. Свадьба состоялась в 1890 году, и супруги счастливо прожили вместе 31 год. Все знакомые ученого очень уважительно относились к его жене, видели в ней сильную личность. Ольга Николаевна с трудом переносила безделье; когда муж смог полноценно обеспечивать семью, она продолжила работать в «Обществе трудящихся женщин Харькова». У четы в 1891 году родилась дочь – Ольга. К несчастью, в десятилетнем возрасте она умерла, вероятно, от заражения крови. После этого трагического события Стеклов около полугода практически не занимался наукой.

Материальное положение Стекловых вначале было довольно сложным. Владимиру Андреевичу приходилось кроме университета работать в реальном училище, читать там элементарную математику. Положение чуть поправилось, когда удалось устроиться читать лекции по теоретической механике в Технологическом институте. В 1893 году Стеклов защитил магистерскую диссертацию «О движении твердого тела в жидкости», а через три года был утвержден экстраординарным профессором по кафедре теоретической механики Харьковского университета. Непосредственно перед этим назначением математика приглашали в Одессу на такую же должность, но Совет Харьковского университета по настоянию Ляпунова категорически отказался отпускать талантливого ученого.

Стеклов проявил себя отличным педагогом. Сохранился его литографированный курс лекций «Теоретическая механика», в котором помимо прекрасного изложения сведений по механике давались некоторые дополнительные разделы по математике, не входившие в принятые тогда программы, но необходимые для глубокого изучения механических процессов: элементы векторной алгебры и векторного анализа, сведения о криволинейных интегралах и др. По предложению математика вместо так называемых «репетиций» – промежуточных экзаменов – в ХТИ были введены практические занятия (впервые в России), на которых решались задачи, способствующие развитию интереса к изучаемому предмету.

В 1902 году Стеклов защитил докторскую диссертацию «Общие методы решения основных задач математической физики». В том же году Александр Михайлович Ляпунов уехал в Петербург, оставив управление кафедрой на своего ученика. Тогда же Владимир Андреевич стал председателем основанного в 1879 году Харьковского математического общества. Во время его пребывания во главе Общества оно развило большую деятельность. «Сообщения Харьковского математического общества» завоевали большой авторитет во всем мире, Владимир Андреевич активно работал над установлением прочных международных связей. (Вообще, ученый неоднократно бывал за границей, и отдыхал, и работал – в Англии, во Франции, в Германии, Австрии, Италии и т. д. Был знаком со многими виднейшими учеными.)

Стеклов зарекомендовал себя в Харьковском университете как один из самых принципиальных преподавателей и самых энергичных участников разнообразных проектов. Математик постоянно и неустанно боролся за права университетов, выступал против различных пунктов реакционного университетского устава 1884 года, на заседаниях университетского Совета в протоколах постоянно появлялось особое мнение профессора Стеклова. Он неоднократно стыдил своих коллег за трусость и «страусиное поведение» (причем среди них были и некоторые герои статей данной книги). Владимир Андреевич был среди тех профессоров-судей, которые подписали протест против действий ректора, исключившего без ведома суда ряд студентов. В Технологическом же институте Стеклов принял участие в протесте преподавателей против действий ректора Шиллера, в связи с чем вынужден был уйти из института[92]92
  О «шиллеровском инциденте» см. статью о Г. Проскуре.


[Закрыть]. При этом харьковский математик был постоянным членом разнообразных, в том числе и правительственных, комиссий по разработке новых научных и образовательных законов, общественных комитетов и т. п. Когда власти позволили преподавателям самим выбирать деканов и ректоров, Стеклов был единодушно избран деканом физико-математического факультета. Его же считали главным фаворитом в борьбе за ректорское кресло, однако он, ко всеобщему неудовольствию, отказался совмещать две должности. Правда, есть многочисленные свидетельства того, что в последние пару лет пребывания в Харькове именно Стеклов и управлял университетом на самом деле.

Революционные события 1905 года коснулись Харькова самым непосредственным образом, и Стеклов опять был в гуще событий. Особенно яркую роль он сыграл в начале октября 1905 года, когда студенты забаррикадировали Университетскую улицу, а власти были в шаге от того, чтобы применить оружие. Владимир Андреевич с несколькими профессорами пробрался в здание по лестнице, приставленной к окну, переговорил с главарями акции. Потом бросился к губернатору, к городскому голове, опять к губернатору. Стеклов убедил его, а потом и нового военного коменданта в необходимости мирно решить вопрос. Об этом же он договорился с «революционерами». По взаимной договоренности студенты покинули баррикады, сложили оружие, прошествовали под охраной войск и рабочей милиции на Скобелевскую площадь[93]93
  Ныне площадь Руднева.


[Закрыть], где устроили митинг, после чего разошлись по домам. Заслуги Владимира Андреевича были настолько очевидны, что без его ведома он был избран в Комитет общественной безопасности при городской думе. Впрочем, их «болтовня» ученого интересовала мало.

После манифеста 17 октября Владимир Андреевич в отличие от многих своих «прогрессивных» и восторженных коллег не занялся политикой, не вошел в ряды кадетской партии. Кадетов он вообще презирал, зачастую справедливо обвинял в «быстром перекрашивании», любви к «говорильне» и «напыщенности», называл их «слюнявыми книжниками» и пройдохами. Это чувство только усиливалось в нем по мере развития событий от 1905 до октября 1917 года. Стеклова интересовала наука, ее нормальное существование, непрерывность учебного процесса, исключительная академичность, аполитичность университета – за это он и боролся.

В 1903 году Владимир Андреевич стал членом-корреспондентом Петербургской академии наук, а в 1912 году – ординарным (действительным) ее членом. В 1906 году Стеклов был избран ординарным профессором Петербургского университета вместо оставившего кафедру выдающегося математика А. Маркова. Переехав в столицу из Харькова, Владимир Андреевич читал лекции по теории дифференциальных уравнений. Гражданская позиция, принципиальность в научных вопросах и педагогические таланты Стеклова привлекли на физико-математический факультет университета многих талантливых студентов. Среди наиболее способных своих учеников этого периода Владимир Андреевич называл известных математиков Фридмана, Смирнова, Тамаркина.

Февральскую революцию Владимир Андреевич принял с чувством глубокого удовлетворения, одобряя падение ненавистного царского режима. Вскоре он стал резко критиковать кадетское, а затем и левое коалиционное правительство. Керенского Стеклов считал шутом, Корнилова бездарью. Большевистские лозунги тоже не были близки математику, но к ним он относился лояльнее, чем многие его коллеги. Говорил: «Они пошли в народ с извечными лозунгами Стеньки Разина, но они хотя бы умеют действовать и знают как». После Октябрьской революции Владимир Андреевич с головой окунулся в работу по спасению фундаментальной науки и, в первую очередь, – Академии наук. Он убедил Петербургский университет в необходимости продолжать работать, ни в коем случае не протестовать по примеру московских коллег. Действия большевиков он чаще оправдывал исторической необходимостью, а ответственность за разруху во многом возлагал на тех, кто бастует и противится, сам, таким образом, толкая новую власть к террору. Такую же деятельность Стеклов вел и в Академии наук, в результате заработав себе немало врагов, которые обвиняли Стеклова в том, что его деятельность разрушительна, что он противится всем правильным начинаниям. Эти «правильные начинания», по мнению Владимира Стеклова, были оторванными от жизни мечтами, маниловскими утопиями, заранее неприемлемыми для властей проектами, и Стеклов беспощадно громил их на собраниях.