Текст книги "Аллегро"

Девушка согласно закивала головой.

– Я это понимаю. Мне кажется, я именно это и видела… там… Но… Вы не думаете, сэр, что вне зависимости от наших с вами желаний, процесс интеграции уже давно идёт? И в финансах, и в военных областях, и в науке и демографии… Везде…

– Увы! Здесь вы правы… – дама поджала губы. – С этим уже много проблем… Много.

Выдержав паузу, Гейл продолжила.

– Мы уже выпустили джина из бутылки, его обратно не загнать… С этим нужно считаться. Тогда, может, в первую очередь в культурных областях и нужно активно сотрудничать? Поднять их до нашего уровня! Показать кем они могут быть… Я, господа, в этом вопросе беспристрастна, я вне политики, как, полагаю, и вы должны были бы быть… Я, мы с вами, предлагаем на конкурс не страну, не политическую платформу, даже не автора, а музыку, композицию. В этом и есть достоинство конкурса, как я полагала… Кто он – автор – и откуда – узнаем тогда, и только тогда, если его работа возможно будет признана, отмечена… – Гейл умолкла, оглядев своих собеседников, с обидой продолжила. – Я не знала, что конкурс будет иметь такую политическую окраску… Надеюсь, об этом не узнают газетчики… Я представляю, какой шум они поднимут… Я – гипотетически…

Дама, сводя всё к шутке, в притворном испуге замахала руками.

– Подождите-подождите… Мы же доверительно, дорогая моя, в рамках этого кабинета, мисс Гейл! Мы же размышляем, думаем… О таком здесь вообще никто не говорит, и не подразумевает. Мы действительно вне политики. Мы беспокоимся… печёмся об авторитете Конкурса… Мы – своеобразный камертон… Мы – пропуск в большую музыку, в большую жизнь… На нас же ответственность! Понимаете?

– Понимаю. Поэтому и прошу, – без улыбки подчеркнула девушка. – Даже настаиваю. Я имею такое право, и ответственность свою понимаю.

Председатель шутливо развёл руками – он сдаётся!

– Хорошо-хорошо! Мы же не против. Мы только размышляем: успеем – не успеем.

– Успеем! – заверила девушка. – Конечно, успеем…

Торопливо выйдя из офиса, Гейл Маккинли села в такси, поехала на репетицию оркестра.

Оркестр работал. Большой Королевский симфонический оркестр проигрывал произведения представленные на конкурс. Лучшие музыканты, которых удалось воспитать, или переманить из других стран, гордость Швеции, гордость Её королевского Величества, Европейская гордость, сейчас выглядели по простому, в повседневных одеждах, с разного рода прозаическими сумочками, рюкзаками, портфелями возле своих стульев. Многие музыканты были в домашних тапочках. И дирижёры, их было человек пять-шесть, тоже во всём повседневном, кто в теннисках, открытых майках, в джинсах, шортах, кто в сабо, некоторые в шлёпанцах…

Вокруг репетиционного места уже активно суетились телевизионщики, осветители, администраторы, помощники режиссёров, ассистенты, помощники администраторов, прочая звукозаписывающая братия… Настраивались. Каждый был занят своим важным, необходимым пред концертным делом. Все и всё нацелено на музыкантов. А музыканты только на свои ноты, в музыку.

В атмосфере зала очень хорошо ощущалась набирающая обороты огромная рукотворная машина. В ней принимала участие и она, Гейл Маккинли. Возможно и музыка русского музыканта.

Заложив руки за спину, раскачиваясь с пятки на носок, командир полка полковник Золотарёв стоял у раскрытого окна своего кабинета, рассеянно наблюдал за занятиями строевой подготовкой солдат второй роты. «И р-раз, и-и-и дв-ва, и…», на разные голоса, зычно командовали сержанты… Офицеры – командиры взводов, молодые лейтенанты, стройные, подтянутые, в новенькой форме, – собравшись в сторонке, внимательно наблюдали. Лёгкие над плацем облака, к горизонту меняли структуру: уплотнялись, темнели. К дождю видимо, машинально отмечает полковник, слегка морщится, слыша за спиной монотонные нервные шаги своего заместителя по воспитательной части полковника Ульяшова. Кабинет командира не очень большой, но от двери до стола места достаточно, там Ульяшов нервно и вышагивает. Наконец командир отходит от окна, возвращается к своему столу, садится, подперев голову рукой, напряжённым взглядом смотрит прямо перед собой. Ульяшов продолжает ритмично мереть шагами кабинет.

Несколько минут назад Ульяшов озадачил командира, в тупик поставил. Это фигурально. Более того, похоже, в неприятной позе зафиксировал. А в армии, как известно, тупики и соответствующие позы – для себя – начальство очень не любит, старается избегать. Чуть влево, чуть вправо – оправдаться всегда можно, а вот из тупика выбираться, как из ловушки, тут меры нужны кардинальные, ответственные. А кто ж их, несанкционированные любит? Себе дороже.

– Юрий Михайлович, командир, – ловя ускользающий взгляд полковника, настаивал заместитель. – Пойми, вникни… Относительно этого Смирнова, у меня очень не хорошее предчувствие, просто хреновое. После той историей с санчастью, я носом чую, тут что-то не то. И вот, тебе, пожалуйста…

Ульяшов намекал на срочную секретную информацию, только что командиром полученную из штаба округа: на музыканта Смирнова бумага из-за границы пришла, вызывают его. Бумаги серьёзные. И не за наследством. И это не шутка. Вопрос в верхах уже прорабатывается, «вниз» скоро спустят. Золотарёв – слушая, морщился, нервничал, хмурился… Неправду какую-то за этим чувствовал, опечатку, ошибку, просто туфту, но… Этого не могло быть, ни вчера, ни сейчас, никогда! Дурость какая-то или подлянка. «Провокация для нас, с этим музыкантом, скрыта»… – в ушах ещё звучал голос Ульяшов.

– Какая провокация? Ка-ка-я? – вновь тупо переспросил командир и раздражённо прикрикнул. – Да сядь ты наконец, мельтешишь!

– Сейчас, чуть успокоюсь… – заявил Ульяшов, падая на стул. – Сейчас… У меня нюх?

– Какой нюх… – командир раздражённо хлопнул рукой по столу, и тут же отвалившись на спинку стула, нога на ногу, сел боком. – Я, например, ничего не знаю. Мне никто не звонил. Вот позвонят или… И вообще, кто он такой, этот твой Смирнов, наш Смирнов? Что такое Смирнов? Солдат! Ефрейтор! И всё! Всего лишь! Кстати, вспомни посольство… Ты же против был! Ты стеной стоял… А я поверил, рискнул. И всё спокойно тогда разрешилось… Даже благодарность получили и от посла, и от…

– Тогда – да, тогда – ладно. Случайно, можно сказать тогда всё получилось. Но снаряд в одну воронку два раза не падает… И тогда-то, что? Тьфу! Всего лишь посольство… Такой бы мы хай подняли… Ничего бы у них с музыкантом не вышло… Но они дальше могут пойти! Дальше!

– Потому что музыкант? Талант, что ли? Так это хорошо, наверное… для него.

– Для него – да! А для нас чем это может кончиться? Чем? Мы с тобой, знаем чем! Если уж они к нему так прицепились, значит, жди провокацию… Они не просто за границу теперь его уже заманивают… Причём, не в братские, в прошлом какие-то страны, а в Швецию… Догадываешься почему? Потому что Швеция, это не центральная Европа… где ещё наших полно. Это уже, извини меня, полностью для нас чужая территория: Прибалтика, Финляндия, Швеция, там ведь и Норвегия рядом. Догадываешься почему? Упаковали парня, раз его, молча, на подлодку и через Норвежское море в Атлантический океан, и всё… Жди, потом, откуда нам с тобой «чопик» прилетит. Это же ЧП! Большой скандал… Международный! С определёнными для нас оргвыводами…

– Да какой скандал, какая плюха? – прислушиваясь всё же к доводам заместителя, командир вяло отбивается. – Кому он нужен… Пацан! Молодой! Сопляк! Пусть и музыкант! Он что, начальник штаба полка, командир дивизии, секретчик Генштаба? СУ-29? Кто он такой, кто? Ты всё преувеличиваешь…

– Не скажи, Юрий Михайлович! Для провокации спецслужбам всё сгодится… Тут лучше перебдеть, чем… сам понимаешь. Он же бывший рокер – я личное дело смотрел, – музыкант, значит, для нас не серьёзная личность… Сложная! Ненадёжная! Подвести может… Я уверен, если мы его туда отпустим, он, голову на рельсы положу, точно не вернётся…

– На какие рельсы ты голову положишь, где? Это меня первым на рельсы положат, и тут же под пресс… Тьфу-тьфу! Дай Бог этому не случится. Слушая, а может, и обойдётся, нет? А вдруг да приказ на него придёт? Что делать? Придётся выполнять…

– Конечно, придётся… Мы и выполним… Как всегда! Выполним… Но не сразу… Когда, может быть, надобность уже в этом и отпадёт… Как и раньше, порой бывало. Полежит, полежит бумажка, и забудут. А?

Именно в этот момент на столе резко забренчал один из белых телефонов. Чёрт, вздрагивает полковник Золотарёв, и хватает трубку.

– Полковник Золотарёв, – докладывает он. – …Извините, кто? Из… Минобороны? – с притворным ужасом, выразительно, показывает глазами заместителю, видал, как раз, наверное, по этому поводу. – Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант. – Машинально встаёт, вытягивается. Поднимается и Ульяшов. – Да… Так точно… Сейчас? К нам? Так точно, примем. Конечно на месте… Да, ждём… Есть… Слушаюсь! Понял, товарищ генерал-лейтенант. Организуем. Есть. Ждём. – Кладёт трубку, выдохнув, садится. Ульяшов остаётся стоять.

– Не спрятались… Едут, – обречённо замечает командир.

– Кто? Генерал? К нам?!

– Да. Крикни дежурного, – приказывает заместителю, – пусть кабинет проветрит, чайник вскипятит, стаканы вымоет, лимон, и всё прочее… Вот не было печали…

– А я его уже спрятал… – растерянно вдруг заявляет заместитель.

– Кого?

– Смирнова… – мнётся заместитель.

– Как спрятал? Куда? – Золотарёв белеет…

– В наш, бывший подшефный пионерский лагерь отправил, на аккордеоне детям чтоб… Вроде как заболел он… Для начальства…

– Чего-о-о? Да ты в своём уме? Кто тебе разрешил? Ты – командир? Я спрашиваю, ты командир?

– Никак нет. Вы командир! Так точно!

Золотарёв почти задохнулся от возмущения.

– Немедленно… – вскричал он. – Меня подставлять?! На рельсы?! Да я тебя… Бего-ом!.. Чтоб через…

– Из министерства на дорогу два часа… – торопливо всунулся Ульяшов.

– Они с мигалкой… Чтоб через… – Золотарёв смотрит на свои трясущиеся часы, на нервно прыгающей руке, приказывает. – Чтоб через… Через полчаса Смирнов был на своём месте, в полку… Тридцать минут тебе! Ты понял? Иначе, я тебя… Ты у меня… Ёпт… Не посмотрю, Ульяшов….

– Есть!

– Бег-гом!

– Есть бегом!

А догонять никого и не пришлось. Да и не понадобилось бы, передали бы грозно секретным кодом по рации: «Шестой, шестой! Я сокол! Срочно верните «посылку» на склад», и все дела. Смирнова бы и вернули. К счастью для полковника Ульяшова, по разным объективно-субъективным, оперативно-тактическим армейским причинам оперативный уазик со Смирновым и не выезжал ещё с территории воинской части. Сначала Смирнов долго собирался, потом водитель срочно обедать убежал, потом с бензином возникла проблема, потом сопровождающий оперативный дежурный какие-то дела в штабе срочно утрясал… Его долго ждали. Смирнов чуть не уснул в машине. Лениво размышлял потом, почему так в армии получается: сначала прикажут срочно собраться, потом ждёшь-ждёшь, потом «срочно» скомандуют «отбой». Зачем? Почему? Но, размышлял не долго, потому что «отбой». И хорошо. Такое часто бывало. Как и такого рода вопросы возникали, поначалу службы. Был бы Смирнов постарше, поопытнее, он бы может и собираться не стал… Короче, услышал Смирнов для себя команду «отбой», открыл дверцу стоящего в автопарке «уазика», выбрался. Вытащил и футляр с аккордеоном, хлопнул дверцей и… Аля-улюм!

Специальным сигналом тихонько простучал в дверь «своей» канцелярии, через некоторое время ему открыли. Сонные срочники скорого возвращения товарища не ждали, но и не удивились, вновь принялись досыпать оставшееся до ужина время. Санька поставил аккордеон на обычное его место на стеллаже рядом с духовыми инструментами, там же присмотрел и для себя место за дудками, и… Правильная мысль. Обычное дело, привычное. Контрактников уже нет, уже разбежались, до ужина ещё два часа… Можно и… подремать, но…

Как часто в такие моменты случается, зазвонил «внутренний» телефон. Местный, без выхода в город. Чего это? С какого перепугу, удивлённо вскинулся Санька. В это время вообще мало кто мог музыкантам звонить. Это время принадлежало срочникам: новостями обменяться, спросить, нет ли где-у кого покурить, узнать – что за фильм сегодня в клубе, про ужин напомнить, про почту… И всё вроде… Но трубку лучше не поднимать – мало ли. «Нету никого дома и нет» и все дела. На этот раз так бы и случилось, если бы Смирнов уже улёгся, а он только ногу на стеллаж задрал. В первой фазе «бойца преодолевающего препятствие» застыл, вслушиваясь, вдруг да умолкнет, должен бы… Но звонок дребезжал… Нудно и противно. Со вздохом, Смирнов прервал «бренчание ложками по люминиевой кастрюле надетой на голову».

– Ефрейтор Смирнов, – на одной ноте, монотонно проинформировал он трубку. – Слушаю.

– Атас, Смирнов, – всполошено, жутким сигналом воздушной тревоги над сонным городом взвизгнула трубка. Санька мгновенно узнал голос Мишки Тюнина, тоже срочника, одногодка, тот в штабе сегодня дежурил, второй уже раз Смирнова за день, гад, «беспокоил». – К вам какой-то генерал-лейтенант из дивизии с нашим батей и с воспиталкой Ульяшовым топают. – Высокой тревогой бурлил участливый, предупреждающий голос Мишки Тюнина. – Сердитые! Уже из штаба к вам вышли, спускаются.

Мгновенно похолодев, Смирнов, растерянно оглядываясь, почти заикаясь, испуганно переспросил:

– К нам, в оркестровку?! Генерал-лейтенант с батей! – такого явления здесь никто не помнил. Какой подполковник или полковник забредёт – ладно, но генерал, более того – генерал-лейтенант… Такого ещё не было… да и вообще. – Зачем?

– А я знаю? – в свою очередь эхом удивилась трубка. – Атас, Санька! Шмон там давайте быстренько… Или линяйте. За вашим дирижёром уже машина ушла, батина «Волга». Что-то серьёзное у вас там, да? Кранты вам, наверное, пришли, расформируют. Короче, держитесь, пацаны! Ни пуха… Всё!

Остальные музыканты-срочники, барабанщики – малый и большой, – услыхав опасную для себя, тревожную информацию, мгновенно повысовывались из стеллажа, словно суслики из нор, застыли столбиками. Поняв, что не хохма, а совсем наоборот, с грохотом сыпанули из окопа… эээ… оркестровки. Как и не было их.

Минуты не прошло, как без стука распахнулась дверь канцелярии, в комнату один за другим вошли старшие офицеры. Первым, незнакомый Смирнову пожилой генерал-лейтенант. Высокий, подтянутый, широкоплечий, в левой руке он держал чёрную папку. За ним, командир полка, полковник Золотарёв. Следом воспитательный полковник, полковник Ульяшов и ещё один полковник, совсем молодой, помощник генерала, как позже понял ефрейтор Смирнов.

– Товарищ генерал-лейтенант, дежурный по оркестру ефрейтор Смирнов… – шагнув навстречу, звенящим голосом, почти бодро – учитывая такого рода внештатную неожиданность, доложил Санька.

Генерал смотрел на него с нескрываемым интересом.

– Вижу-вижу… – заметил он, и улыбнулся. – Не кричи… – не поворачивая головы, уточнил у своего сопровождения. – Это, значит, он и есть, тот самый, ваш герой, Смирнов?

Командир полка шагнул вперёд, и с готовностью подтвердил.

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант, он.

Генерал с восхищением уже оглядывал Смирнова… «Мда-а…» Смирнов ничего не понимал… Суматошно искал в голове какие-либо объяснения, но не находил… Мелькала мысль о несостоявшейся только что поездке с аккордеоном куда-то – Смирнову цель и адрес не сообщили. Но две большие «витые» золотые звёзды на погонах генерала – в сумме четыре – не согласовывались с маленьким аккордеоном, тем более с самим ефрейтором. Скорее уж с симфоническим оркестром или большим духовым оркестром, на худой конец…

– Наслышан, наслышан… Ну, здравствуй, герой!

Чувствуя разливающийся холод внизу живота, Смирнов почти бодро ответил.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант.

Генерал окинул взглядом скудный, спартанский интерьер оркестровой канцелярии, заглянул зачем-то за шторку на стеллаже. Увидел себя в зеркальном блеске духовых инструментов, понимающе кивнул головой и приглашающе повёл рукой к столу, к нескольким стульям. Старшие офицеры присели после него, и рядом.

Смирнов остался стоять.

Ещё раз внимательно оглядев ефрейтора, генерал перешёл к главной цели своего визита.

– Мы тут одно интересное письмо получили, товарищ Смирнов, – начал он, доставая из чёрной папки несколько листков бумаги. Спросил. – Как вы думаете, о чём оно?

– Понятия не имею, – это Смирнов знал точно, и ответил вполне определённо, хотя и не по Уставу.

– И не догадываешься, да? – перейдя на ты, простецки поинтересовался генерал.

– Никак нет.

Генералу надоело играть в загадки, он подвинул листочки к Смирнову.

– Хорошо. Можете прочесть, – разрешил он. – Оно с переводом, на двух языках. Читайте.

В следующие несколько томительных для себя минут Санька Смирнов понял, что… «выиграл международный конкурс…», «приглашается в Стокгольм…», «две персоны…» Шутка, наверное, не поверил ефрейтор, такому верить нельзя, это хохма. Так и лицо отображало.

– Да нет, товарищ Смирнов, это не шутка, что интересно! – с тонкой усмешкой произнёс генерал, когда Смирнов поднял на него недоверчивые глаза. – Мы тоже удивились.

– Призывая спутников в свидетели, признался генерал. Затем спросил. Вопрос звучал строго и сурово. – Ну, и как ты смотришь на это? – словно в Санькином школьном дневнике отец единицу по поведению увидел.

– Я не хотел… – расстроено надув губы, признался Санька. Он действительно ничего такого не хотел. Ни письма такого, ни встречи с генералом, включая и остальных его полковников. Он бы лучше сейчас спал… Это бы хорошо бы…

Услышав ответ Смирнова, генерал неожиданно возмутился.

– Чего ты не хотел? Детсад! Чего? – рассердился вдруг он. Действительно мальчишку перед собой видел, пацана. Правда в военной форме. Но и та, извините, мешком сидит, и шея тонкая… – Ты гордиться должен этим, понимаешь, солдат, а не оправдываться. Не хотел он, понимаешь, а кто хотел? Кто эту кашу заварил? Я что ли или командир полка твой, или кто? Нет! Ты! Вот нам с тобой и… радоваться теперь. Мы же не ругать тебя сюда пришли, понимаешь, а похвалить. Видишь разницу, нет?

– Да… Так точно! – признался Смирнов. Хотя вопросов у него меньше не стало, скорее больше.

– В кои-то веки, понимаешь, выиграют международный… эээ… так сказать, конкурс, – не понятно кому жаловался, пыхтел генерал. – И отказываются потом… Каково, а?

Присутствующие офицеры с этим были абсолютно и полностью согласны, осуждающе качали головами…

– Я не отказываюсь… если правда.

– Получается, что правда, – развёл руками генерал. – Ладно, не переживай… – махнул рукой. – Садись к столу, солдат, думать будем – что дальше делать.

– А что надо делать? – поинтересовался Смирнов, потому что и вправду не знал.

– Как что надо делать? – удивился генерал. – Думать: ехать или не ехать… Сам-то как думаешь, надо ехать, нет?

– Я?! Думаю… надо.

– Почему надо? Как думаешь? – допытывался генерал.

– Первый приз, потому что… – предположил Смирнов. – Россия… вроде…

– Вот именно… – обрадовался генерал, даже лицом посветлел. – И не вроде, а именно Россия! Впервые, как тут в бумагах сказано, и именно Россия! Понимаешь? Причём из наших прославленных войск, что характерно! Ор-рёл ты, Смирнов, оказывается! Я и не ожидал. И главное молчал! Скромный, значит. Это хорошо. И как тебя, сынок… эээ… угораздило?

Смирнов пожал плечами.

– Не знаю. Само как-то.

Такая легкомысленная формулировка генерала категорически не устроила. Даже возмутила. Но он сдержался, пожурил отечески.

– Само! Как само?! Сам по себе, дорогой, даже, извините, чирей на заднице не сядет, не то что… А тут! Нет, так не пойдёт. Это нам не подходит. Запомни: только труд, Смирнов, и только талант. Талант и труд! Понял? У тебя, судя по возрасту, значит, талант!

– Так точно! – согласился Смирнов.

– Это другое дело, – кивнул генерал. – Так пойдёт. Ну что, товарищи командиры, пусть едет, нет? Как думаете?

Оба старших офицера оживились: «Пусть едет, конечно. Хороший солдат». «И деньги искать не надо, оплачено»…

– «И это главное, сейчас, товарищи!» – неожиданно голосом последнего генсека пошутил генерал, спохватился. – Да, чуть не упустил… Там же на два лица… Товарищ ефрейтор, я думаю, вы не женаты ещё, а? Маму-папу с собой звать не будем?

– Никак нет! Так точно! – отрапортовал Смирнов.

– Вот и хорошо, и правильно, и не торопись, – посоветовал генерал. – Старшим, значит, с вами – по второму билету, поедет, я думаю… – Генерал склонив голову, сощурился, словно в мишень прицеливался, похоже так оно и было, прицелился, и «выстрелил» своё решение – Поедет… заместитель командира полка по воспитательной работе полковник Ульяшов. Правильно, нет? – сам спросил, и сам себе ответил. – Правильно. А кому ж ещё, так сказать за мамку, если не ему? Так, нет, Юрий Михайлович?

Полковник Золотарёв внешне был полностью согласен с решением генерала, более того…

– Так точно. Отличное решение, товарищ-генерал-лейтенант, – отрапортовал он. – В точку. Полковник Ульяшов с честью справится.

Правда сам Ульяшов так не считал, к такому не готовился, такого поворота никак не ожидал, даже дар речи на минуту потерял. Выпучив глаза смотрел на генерала. Понимал, что поступает не так, как положено, выглядит глупо, но и решение генерала, извините, его… ошарашило.

– Есть, старшим. – Вымолвил наконец он. Но в его ответе, на слух генерала, не было необходимой и привычной для подчинённого бодрости, уверенности, желания любой ценой выполнить приказ, не просто выполнить, а красиво выполнить, достойно. Ульяшов вообще, позорно вдруг съехал на просительный тон. – Но, товарищ генерал лейтенант, извините, можно вопрос… я ведь уже ста… вернее, в возрасте для такого важного дела, да и не был я там никогда… Обстановки не знаю… Боюсь, что… Может, кого другого, с соответствующим опытом, тов…

Генерал посуровел.

– Что? Что такое? Не понимаю! Боитесь ответственности… – повышая тон, с металлом в голосе заметил он. – Так, товарищ полковник, да? Не верите в своего солдата? Или в себя?

– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, в солдата как в себя, – вытянувшись, довольно бодро отрапортовал Ульяшов. – В себя как в… Смирнова. Абсолютно! – глаза генерала на этом чуть потеплели, но Ульяшов вновь всё испортил – Я думал, – перешёл на просительный тон. – Может, моложе кого? Нашего командира, например… – и указал глазами на полковника Золотарёва.

Теперь и у командира полка лицо непроизвольно вытянулось…

– А вот это, уж, простите, мне лучше знать, кого посылать, – в открытую уже вспылил генерал. – Забываетесь, товарищ полковник!! Пусть каждый отвечает за свою работу… – рубил он рукой воздух. – Он – за боевую… Вы – за идейно-патриотическую подготовку каждого офицера и каждого солдата – вместе, и в отдельности… В данном случае, подчёркиваю, солдата! Понятно? Вопросы? – как и до этого, их не возникло. – Вот и отлично… – одобрил генерал. – Пусть готовится солдат. Кстати, а почему только ефрейтор?

У нас что, для такого политически знаменательного дела других солдатских званий для лауреата не нашлось или как? Обращаю ваше внимание, подчёркиваю! Очень важный момент, товарищи командиры! Особо политический, показательный! Прошу это учитывать, понимать и оценивать. Поэтому, значит, я думаю, внеочередное звание и всё такое прочее, чтоб за границей за наши войска не стыдно было – вы уж тут сами… Не жмитесь. Не тот момент. Форма одежды солдата…

– Фрак там, кажется, положено… – осторожно высказался Ульяшов, – на награждении. Там король с королевой обычно, я читал… Церемониал… – и осёкся под саркастическим взглядом генерала. – Нет?

– Полковник, вы что! – опять в голос взъярился генерал. – Да хоть сам Папа Римский! Вы что, товарищ полковник?! С какой это стати наш солдат напялит на себя какой-то, понимаешь, позорный фрак? Он что, клоун у нас с вами какой или танцор, министр?

– Никак нет, товарищ генерал, солдат срочной службы он, музыкант. Виноват, товарищ генерал, оговорился!

– Что значит оговорился? Вы что здесь, понимаешь, себе!.. Думать сначала нужно, товарищ полковник, а потом говорить… Король, королева… – довольно талантливо передразнил сильно растерявшегося офицера, пожал плечами. – Это же не конкурс циркачей, понимаешь каких, я не понимаю… и вообще… Где вы такое видели в нашем уставе? Покажите! Я не видел! Никаких, значит, гражданских пиджаков-фраков ему! Только военная уставная форма. Причём, парадная и круглосуточно. Вам понятно, товарищ солдат?

– Так точно! – послушно ответил Смирнов. – Круглосуточно парадная.

– Вот и отлично, – почти тепло отозвался генерал. В отличие от полковника, солдат отвечал правильно, и как положено. – Это приказ… – подчеркнул генерал и особенно тяжёлым взглядом уставился на полковника Ульяшова. – Тем более заграницей. Вам понятно? – Ульяшов, на слух, практически бодро ответил «так точно, тов…», но его перебили. – Пусть запомнят наши войска, – кивнув за спину, чеканил генерал. – Пусть любуются! И вы, товарищ полковник, хоть в одних трусах там щеголяйте, когда вас никто не видит, в туалете, значит, или в койке, но в общественных местах и на торжественных мероприятиях – только в парадном мундире и со всеми наградами… Только! Вам понятно, товарищ Ульяшов?

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант! Понятно!

– Вот и хорошо.

Помощник генерала быстро собрал бумаги со стола, отступив за спину начальника ловко сложил их в папку.

Видя, что генерал собирается подниматься, полковник Золотарёв вскочил, и не громко скомандовал:

– Товарищи офицеры!

Старшие офицеры вскочили, вытянулись… Поднялся и Смирнов. Генерал оглядел всех, больше Смирнова, одобрительно кивнул головой.

– Значит, лады, сынок! Я доволен! Как только оформим визы и остальные дела, – голос его посуровел, предназначался уже командиру полка. – Мы сразу же вам сообщим. – И вновь, уже тёплый, Смирнову. – Ну всё, товарищ лауреат или как вас теперь правильно называть? – неожиданно с досадой поморщился, заметил командиру полка. – Что-то худой он у нас очень… А? Не могли предусмотреть что ли…

Полковник Золотарёв ещё сильнее вытянулся.

– Виноват, товарищ генерал-лейтенант, не догадались… Но время ещё есть, поставим срочно на усиленное питание.

– Да уж постарайтесь, товарищ командир, нас там неправильно понять могут… – И вновь к Смирнову, вполне торжественно. – Значит, поздравляю с победой, товарищ Смирнов. Успехов вам.

– Служу России!

– Правильно, солдат. Кому ж ещё! – надвинув козырёк фуражки на глаза, кивнул генерал, и первым шагнул на выход.

– А когда надо-то… – уже в спину, вспомнив, спросил Смирнов.

– Что именно? – генерал задержался на пороге.

– Начало когда? Лететь, в смысле… – уточнил вопрос Смирнов.

– А, лететь? – генерал понимающе усмехнулся, но ответил. – Я думаю, послезавтра. – Даже пошутил ещё. – Не беспокойтесь, товарищ лауреат, не опоздаете. Так нет, товарищи командиры?

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант, – вновь вытягиваясь, в унисон ответили полковник Золотарёв с полковником Ульяшовым.

– Так что… Готовьтесь! – генерал прощально кивнул, и решительно шагнул за порог. За ним и «батя» с Ульяшовым. Помощник генерала вышел последним, аккуратно прикрыв дверь.

– Фу-у-у… выдохнув, Смирнов, ещё какое-то время столбом стоял, держа руку у пилотки.

Два дня…

Уже через два…

И на хрена он, спрашивается, козе баян, с ноги на ногу расстроено переступил Санька.

Это событие немедленно поставило полк на уши едва ли не больше, чем страну полёт первого космонавта старшего лейтенанта Юрия Гагарина в космос. И не приезд генерал-лейтенанта в оркестровую канцелярию полк удивил, кто так подумал, хотя и это тоже невидаль, большая, причём, а победа рядового Смирнова где-то там, в Европе, на каком-то музыкальном конкурсе. На Смирнова приходили смотреть, спрашивали – «а правда, что ли, Санька, говорят, что ты…», и т. п. Санька прятаться начал. Хорошо мест таких в полку много. Например, в каптёрке.

Там его и вычислили Лёва Трушкин и Женька Тимофеев, прапорщики.

Каптёрка, кто не знает, солдатский вещевой склад. Всего лишь! В каждой роте свой. Обычно маленькая душная комнатка, где-нибудь в подвале, с одной-двумя лампочками; плотно уставленная деревянными стеллажами; до потолка заполненная летом – зимней формой личного состава роты, включая и личные их вещи, зимой – летней одеждой и тому сопутствующее. В огромных мешках постиранное или собранное для стирки нижнее солдатское бельё, включая портянки и полотенца, – мыло, веники, лопаты, валенки, сапоги, полушубки, и прочее и прочее. Много всего. Есть в каптёрке и подобие маленького стола, несколько толстых затёртых канцелярских книг «учёта» и «выдачи» на нём, под столом – категорически запрещённые! – электроплитка и чайник на ней. Конечно и жутко закопченная кружка с чифирём, в переводе – заваркой. Кружки для «гостей», столовые ложки, пачка сахарного рафинада, печенье… Всё это вотчина (хозяйство) каптёрщика и старшины роты. Они отвечают за всяческое «наличие» и какой положено «учёт».

Стать каптёрщиком – несбыточная мечта солдата-срочника. Стать другом каптёрщика и того сложнее. Оно и понятно: в роте три взвода, в каждом взводе по три отделения – это сколько уже солдат? – подсчитали? – да, правильно, много. Считаем дальше. Плюс один ротный, три взводных, один старшина, три зам комвзводов, не говоря уж про командиров отделений и ефрейторов, – а каптёрщик один. Представляете, один! С кучей, естественно, гласных и не гласных привилегий. Кстати, в каптёрке очень хорошо «гаситься», что очень важно, или что отмечать… Но это тайна. Об этом вслух не говорят. Дружба с каптёрщиком дороже – её потерять можно. А это в армии дорогого стоит.

Мгновенно став знаменитостью, Санька автоматически стал другом не только всех дембелей, но и привилегированных каптёрщиков. В одной из таких и готовился сейчас к командировке; сидя под низко зависшей яркой лампочкой, прикреплял на погоны новые лычки.

Крупный прапорщик Лёва Трушкин, и выглядывающий из-за его спины Женька Тимофеев, вычислили парня.

– А, вот ты где загасился! Молоток! Еле нашли. Каптёрщик… – громко позвал Трушкин высунувшегося со второго яруса солдата каптёрщика. Тот привычно дремал в своём логов… лежб… нет, не правильно, он одеяла лёжа там пересчитывал, инвентаризацию делал. – Лежи-лежи, чаю не надо, дрыхни! Мы на минуту. – Каптёрщик огрызаться не стал, прапорщики не срочники, по шее схлопотать можно, да и на минуту сказали зашли, пусть, вновь спрятался в «инвентаре и материалах». – Такое дело, Санёк, есть задание. – Глаза Трушкина светились ласковой масляно-шоколадной глубиной, фигура дружеским расположением. – Нужно одно дело по-честному сделать… деликатное. Сделаешь? – с нажимом, поинтересовался Лёва.

– Какое дело? – насторожился Смирнов. Насторожился скорее механически, вернее машинально, хотя никакой опасности пока не видел.