Текст книги "Рукопись, найденная в Сарагосе"

День шестьдесят второй

На следующее утро меня снова послали в копи, где я вновь добыл такое же количество золота, что и накануне. Вечером я пошел к шейху и застал у него обеих моих жен. Я просил его, чтобы он соблаговолил удовлетворить мое любопытство, ибо мне хотелось узнать о многих вещах, в особенности же о его собственных приключениях. Шейх ответил, что и в самом деле настало время, когда надлежит открыть мне всю тайну, и начал такими словами:

История великого шейха Гомелесов

Ты видишь во мне пятьдесят второго преемника Масуда бен Тахера, первого шейха Гомелесов, который возвел замок Кассар, исчезал в последнюю пятницу каждого месяца и появлялся только в следующую пятницу.

Твои кузины уже рассказали тебе кое о чем: я завершу их повесть и открою тебе все наши тайны. Мавры уже в течение нескольких лет находились в Испании, когда впервые их осенила мысль – устремиться в долину Альпухары. Долину эту населял тогда народ, называемый турдулами или турдетанами[309]309
  Турдетане – иберийское племя, некогда обитавшее в окрестностях Кадиса и Севильи.


[Закрыть]. Сами себя они называли таршиш[310]310
  Таршиш – иначе Кадис, основанный в 1100 г. до н. э. финикийцами под названием Гадир. Некоторое время был карфагенской колонией, затем вошел в состав Римской империи под названием Гадес, эксплуатировавшей его знаменитые серебряные копи.


[Закрыть] и считали, что некогда их предки обитали в окрестностях Кадиса. Они сохранили множество слов из своего древнего языка, на котором умели даже писать. Письмена этого языка испанцы обозначали особым названием – дескуносеидас. Во времена владычества римлян, а затем визиготов турдетане были обязаны приносить большую дань, но зато сохраняли полную независимость и исповедовали свою старую веру. Они чтили Господа под именем Яхх и приносили ему жертвы на горе, прозванной Гомелес-Яхх, что означало на их языке «Гора Яхха». Арабские завоеватели, недруги христиан, еще больше ненавидели язычников или тех, которые считались таковыми.

Однажды Масуд в подземельях замка нашел камень, испещренный древними письменами. Он приподнял его и увидел винтовую лестницу, ведущую внутрь горы; он велел принести себе факел и сам вошел в недра горы. Он обнаружил покои, проходы, коридоры, но, боясь заблудиться, вернулся. На следующий день он снова побывал в подземелье и увидел под ногами некие камушки – полированные и поблескивающие. Он собрал их, отнес к себе и убедился, что это чистое золото. Спустился в третий раз и, идя по следу золотого песка, добрался до той самой золотой жилы, в которой ты трудился. Он остолбенел при виде стольких богатств. Как можно скорее он возвратился и предпринял все меры предосторожности, какие только мог придумать, чтобы утаить от света свое сокровище. У входа в подземелье он приказал построить часовню и сделал вид, что хочет в ней вести отшельническую жизнь, предаваясь молитве и размышлениям. А между тем без устали разрабатывал золотую жилу и добывал драгоценный металл как можно в больших количествах. Труд его продвигался необычайно медленно, ибо он не только не смел взять себе помощника, но к тому же еще должен был тайком изготовлять стальные орудия, необходимые ему для его трудов в заповедных рудных недрах.

Масуд увидел тогда, что богатства сами по себе вовсе не дают власти, ибо перед ним было больше золота, чем имелось в сокровищницах всех земных владык. Добыча золота, однако, сопряжена была у него с неслыханными трудностями; кроме того, он не знал, как поступить с этим золотом и где его спрятать.

Масуд был ревностным последователем пророка и пылким приверженцем Али. Он уверился, что сам пророк открыл ему и дал это золото ради возвращения халифата своему семейству, то есть потомкам Али, и затем – усилиями потомков Али – для обращения всего света в мусульманство. Мысль эта всецело завладела им. Он предался ей с тем большим пылом, что род Омейядов в Багдаде захирел и ослаб и явилась надежда возвращения престола потомкам Али. И в самом деле, Абассиды истребили Омейядов, но для рода Али в этом не было никакой пользы, даже напротив, ибо один из Омейядов вступил в Испанию и стал калифом Кордовы.

Масуд, видя, что он более, чем когда-либо, окружен недругами, умел тщательно таиться. Он отказался даже от исполнения своих намерений, но придал им форму, которая, если так можно выразиться, сохраняла их на будущее. Он выбрал шесть начальников семейств из своего племени, связал их священной присягой и, открыв им тайну золотой жилы, сказал:

– Вот уже десять лет я владею этим сокровищем и не могу найти ему ни малейшего применения. Если бы я был моложе, я мог бы собрать воинов и владычествовать с помощью меча и злата. Но я открыл мои богатства слишком поздно. Меня знают как приверженца Али и поэтому, прежде чем я успел бы собрать своих сторонников, я непременно был бы убит. Я питаю надежду, что пророк возвратит когда-нибудь халифат своему семейству и что тогда весь свет будет исповедовать его веру. Время еще не пришло, однако следует его подготовить. У меня есть связи в Африке, где я тайно поддерживаю приверженцев Али; необходимо и в Испании также утвердить могущество нашего племени. Более же всего мы должны таить наши средства. Нам не следует всем носить одну и ту же фамилию. Итак, ты, родич мой Зегрис, со всем своим родом поселишься в Гранаде. Мои останутся в горах и сохранят фамилию Гомелесов. Другие удалятся в Африку и там возьмут в жены дочерей Фатимидов. Особенно следует заняться молодым поколением, способствовать углублению его образа мышления и подвергать разнообразным испытаниям. Ежели когда-нибудь среди сего поколения отыщется юноша, одаренный недюжинными способностями и отвагой, тогда он постарается свергнуть с престола Аббасидов, совершенно истребить Омейядов и возвратить халифат потомкам Али. По моему мнению, грядущий завоеватель должен будет принять титул махди[311]311
  Махди (араб.). – Во время войн суннитской династии Омейядов среди шиитов возникла вера в избавителя (махди), который станет продолжателем дела Магомета. См. прим. 27 к «Дню первому».


[Закрыть], то есть Двенадцатого имама, и применить к себе предсказание пророка, который предрек, что «солнце взойдет на западе».

Таковы были намерения Масуда. Он записал их в книгу и с тех пор ничего не предпринимал, не выслушав совета шести начальников племени. Затем он сложил свой сан и одному из них доверил звание великого шейха и замок Кассар-Гомелес. Восемь шейхов сменилось друг за другом. Зегрисы и Гомелесы приобрели прекраснейшие имения в Испании, некоторые из них перебрались в Африку, где заняли важные должности и породнились с самыми могущественными семействами.

Уже истекал второй век хиджры[312]312
  Хиджра (гиджра) – начало мусульманского летосчисления (15 июля 622 г.), т. е. со дня бегства Магомета из Мекки в Медину.


[Закрыть], когда один из Зегрисов осмелился провозгласить себя махди, или законным вождем. Он основал столицу в Кайруане, в одном дне пути от Туниса, завоевал всю Африку и стал главой рода калифов Фатимидов. Шейх Кассар-Гомелеса послал ему множество золота, однако должен был более, чем когда-либо, скрываться во мраке тайны, ибо христиане одержали верх и возникла опасность, как бы Кассар не попал в их руки. Вскоре у шейха явилась новая забота. Ею было внезапное возвышение Абенсеррагов, рода, недружелюбного нашему и совершенно отличного от нас характера и образа мыслей.

Зегрисы и Гомелесы были дикими, замкнутыми в себе и рьяными в вопросах веры, – напротив, Абенсерраги действовали кротко, были обходительны с женщинами и дружелюбны по отношению к христианам. Они в некоторой степени проникли в нашу тайну и стали строить нам всевозможные козни.

Преемники махди завоевали Египет, и их признали в Сирии, так же как в Персии. Могущество Абассидов было потрясено до основания и рухнуло окончательно. Туркоманские князьки овладели Багдадом, но, несмотря на это, исповедание Али распространялось мало, и суннитское исповедание все еще имело над ним перевес.

В Испании Абенсерраги все более пренебрегали обычаями. Женщины показывались, не закрывая лица, мужчины же вздыхали у их ног. Шейхи Кассара не выходили больше из замка и не прикасались к золоту. Положение это длилось долго, наконец Зегрисы и Гомелесы, стремясь уберечь веру и королевство, объединились против Абенсеррагов и перебили их на Львином Дворе, в собственном их дворце, прозванном Альгамброй.

Несчастное это событие лишило Гранаду значительной части защитников и ускорило ее падение. Долины Альпухары, по примеру остальной страны, покорились победителям. Шейх Кассар-Гомелеса разрушил свой замок и скрылся в глубинах подземелья, в тех самых покоях, где ты видел братьев Зото. Шесть семей скрылось вместе с ним в недрах земли, остальные же спрятались в прилегающих пещерах, выходы из коих открывались в других долинах.

Иные из Зегрисов и Гомелесов приняли христианскую веру или сделали вид, что обратились в христианство. В их числе было семейство негоциантов Моро, которые сперва владели торговым домом в Гранаде, а затем сделались придворными банкирами. Они не страшились недостатка средств, ибо имели к своим услугам все сокровища подземелья. Связи с Африкой непрестанно продолжались, в особенности же с королевством Туниса. Все шло довольно благоприятно до времени правления Карла, императора и короля Испанского. Вера пророка, которая уже не блистала в Азии столь великолепно, как во времена калифов, распространялась теперь в Европе, поддерживаемая завоеваниями оттоманских турок.

В эту эпоху раздор, разрушающий все на земле, проник и под землю, в наши пещеры. Теснота еще более разожгла взаимные наши распри. Сефи и Биллах поссорились из-за сана шейха – сана, которого и в самом деле стоило добиваться, ибо он давал право распоряжаться неисчерпаемыми копями. Сефи, убежденный в своей слабости, хотел перейти на сторону христиан; Биллах вонзил ему кинжал в грудь, после чего задумался над тем, как обеспечить безопасность всех Гомелесов. Тайна подземелья была переписана на пергамент, и пергамент сей был разрезан на шесть лент, или поясков, перпендикулярных к строкам текста. Поэтому, только сложив все ленты вместе, можно было прочесть написанное. Каждую ленту доверили одному из шести предводителей семейств – по одной ленте каждому из шести, – и под страхом смертной казни было запрещено передавать их другим. Посвященный в тайну носил ленту на правом плече. Биллах сохранил право жизни и смерти над всеми обитателями подземелья и его окрестностей. Кинжал, который он вонзил в грудь Сефи, стал знаком его власти и переходил по наследству его преемникам. Установив таким образом суровый порядок в подземельях, Биллах с неутомимой энергией занялся делами Африки. Гомелесы обладали в ней несколькими престолами. Они стали владыками Таруданта и Тлемсена, но африканцы – люди легкомысленные, повинующиеся прежде всего голосу страсти, поэтому деятельность Гомелесов в этой части света никогда не давала таких результатов, на какие следовало бы надеяться.

Почти в это же время начались гонения на мавров, оставшихся в Испании. Биллах ловко воспользовался этим обстоятельством. С неслыханным хитроумием он организовал систему взаимной опеки между подземельем и людьми, занимающими высокие должности. Эти полагали, что они покровительствуют всего лишь нескольким мавританским семьям, желающим оставаться в покое, в действительности же они помогали и содействовали стремлениям шейха, который в награду открыл им свой кошелек. Я читал также в наших летописях, что Биллах установил, а вернее, восстановил испытания, которым должна была подвергаться молодежь, чтобы показать свой характер и доказать свою отвагу. Испытания эти до Биллаха были преданы забвению. Вскоре мавры были изгнаны. Шейха подземелья звали Кадер. Это был мудрый человек, который не пренебрегал никакими средствами, которые только могли бы обеспечить безопасность всех Гомелесов. Банкиры Моро создали товарищество людей значительных, которые делали вид, что проявляют сострадание к маврам, и в самом деле оказывали им тысячи услуг, но отнюдь не бескорыстно: они велели себе щедро платить.

Мавры, изгнанные в Африку, унесли с собой дух отмщения, неустанно их вдохновляющий: можно было подумать, что вся эта часть света восстанет и обрушится на Испанию; но вскоре африканские государства высказали свое мнение, противное намерениям этих злополучных изгнанников. Напрасно во внутренних войнах щедро лилась кровь; тщетно шейхи подземелья рассыпали золото: неумолимый Мулай Измаил[313]313
  Мулай Измаил (1646–1727) – с 1672 г. был властителем Марокко. Отличался крайней жестокостью.


[Закрыть] воспользовался вековыми распрями и основал государство, существующее и доныне.

Тут я перехожу к моменту моего рождения и буду отныне рассказывать уже о самом себе.

Когда шейх досказал эти слова, было сообщено, что ужин уже на столе, и этот вечер прошел у нас так же, как и предыдущий.

День шестьдесят третий

С утра меня снова послали в подземелье. Сколько смог, столько золота я добыл: впрочем, я уже привык к этой работе, ибо целые дни проводил только за ней. По вечерам я ходил к шейху, где заставал моих кузин. Я просил его, чтобы он соизволил мне дальше рассказать свои приключения, что он и сделал в таких словах:

Продолжение истории шейха Гомелесов

Я познакомил тебя с историей наших подземелий, насколько она знакома мне самому, теперь же расскажу собственные мои приключения. Я родился в большой пещере, примыкающей к той, в которой мы теперь находимся. Свет попадал в нее наклонно, неба вовсе не было видно, но мы выбирались из расщелин в скалах, чтобы дышать свежим воздухом, и над нами тогда синел клочок небосвода, а порою нам удавалось даже увидеть солнце. На поверхности мы возделывали крохотную клумбу, на которой сажали цветы. Мой отец был одним из шести предводителей семейств. Поэтому он вместе со всей своей семьей обитал в подземелье. Родичи его жили в долинах, и все считали их христианами. Некоторые поселились в предместье Гранады, называемом Альбайсин[314]314
  Альбайсин – самая старая часть Гранады, в которой некогда жила мавританская аристократия.


[Закрыть]. Ты знаешь, что там вовсе нет домов, а жители обосновались в гротах на склоне горы[315]315
  …в гротах на склоне горы. – Вблизи Гранады существует Баррио-де-Сантьяго, в котором вместо домов находятся пещеры, ушедшие в землю. До недавних пор там жили цыгане.


[Закрыть]. Некоторые из этих своеобразных жилищ соединялись с известными пещерами, которые тянулись до самого нашего подземелья. Окрестные жители каждую пятницу сходились к нам на совместную молитву; жители более отдаленных мест прибывали только по большим праздникам.

Мать говорила со мной по-испански, отец же – по-арабски, вот почему я прекрасно знал оба этих языка, в особенности же – второй из них. Я выучил на память Коран и часто погружался в комментарии к нему. С юных лет я был ревностным магометанином, чрезвычайно приверженным к исповеданию Али; к христианам мне привили неукротимую ненависть. Все эти чувства, если можно так выразиться, родились вместе со мной и возрастали в сумраке наших пещер.

Мне исполнилось восемнадцать, и мне казалось, что вот уже несколько лет, как пещеры гнетут меня и душат. Я рвался на вольный воздух; ощущение это повлияло на мое здоровье, я слабел, таял, готов был зачахнуть на глазах, и матушка моя первая заметила это мое состояние. Она стала изучать мое сердце; я рассказал ей все, что чувствовал. Описал ей терзающую меня духоту и в особенности странную сердечную тревогу, для которой я не смог найти слов. И еще я прибавил, что непременно жажду надышаться иным воздухом: увидеть небо, леса, горы, людей – и что я умру, если мне не разрешат этого. Матушка залилась слезами и сказала:

– Дорогой Масуд, болезнь твоя обычна среди нас. Я сама страдала ею, и тогда мне разрешили совершить несколько поездок. Я побывала в Гранаде и еще дальше. Но с тобой дело обстоит по-иному. Относительно тебя имеются серьезные намерения; вскоре тебя отправят в свет и к тому же гораздо дальше, чем бы мне того хотелось. Однако же зайди ко мне завтра на рассвете, я постараюсь устроить все так, чтобы ты смог надышаться свежим воздухом.

На следующий день я явился на свидание, назначенное мне матушкой.

– Дорогой Масуд, – обратилась она ко мне, – ты хочешь подышать воздухом более свежим, нежели тот, каким ты дышишь в наших пещерах, а посему вооружись терпением. Если ты в течение некоторого времени проползешь вон под той скалою, то попадешь в чрезвычайно глубокую и узкую лощину, но воздух в ней вольнее, чем у нас. Кое-где ты сможешь даже вскарабкаться на утесы и увидишь под ногами беспредельный кругозор. Эта выдолбленная дорога сначала была расщелиной, которая растрескалась в разных направлениях. Это – лабиринт перекрещивающихся тропинок; так вот, возьми несколько угольков и, когда увидишь перед собой распутье, отметь ту дорогу, по которой ты шел; только действуя таким образом, ты не заблудишься. Возьми с собой этот узелок с припасами; что касается воды, ты ее будешь иметь в избытке. Надеюсь, что тебе никто не встретится. На всякий случай, однако, заткни за пояс ятаган. Я многих восстановлю против себя, потворствуя твоим желаниям, поэтому также не оставайся наверху слишком долго.

Я поблагодарил свою добрую матушку, пополз под скалой, выбрался в узкий выдолбленный проход, однако же поросший травою. Потом я увидел маленький залив, вода в нем была превосходна; далее же – скрещивающиеся ущелья. Я шел в течение значительной части дня. Журчание ручья привлекло мое внимание, я зашагал вниз по его течению и пришел к заливу, в который ниспадал ручей. Это было место поразительной красоты. Несколько мгновений я стоял, остолбенев от изумления, потом голод начал меня мучить; я достал из узелка припасы, совершил омовение, предписанное законом пророка, и стал подкреплять свои силы. Окончив мою трапезу, я вновь совершил омовение, подумал о возвращении в подземелье и отправился той же самой дорогой.

Вдруг я услышал дивное журчание воды, обернулся и увидел выходящую из водопада женщину. Мокрые волосы ее покрывали почти всю, впрочем, на ней было зеленое шелковое платье, прилегающее к телу. Колдунья, выйдя из воды, скрылась в кустах, после чего вышла в сухом платье и с волосами, навитыми на гребень.

Она поднялась на скалу, как будто желая налюбоваться видом, затем вернулась к источнику, из которого только что вышла. В непроизвольном порыве я хотел ее удержать и преградил ей путь. Сперва она испугалась, но я упал на колени, и покорная эта поза ее несколько успокоила. Она приблизилась ко мне, взяла меня за подбородок, приподняла мою голову и поцеловала в лоб. Внезапно она с быстротой молнии бросилась в воду и исчезла. Я был уверен, что это волшебница, или – как их называют в наших арабских сказках – пери. Однако, когда я подошел к кусту, за которым она скрылась, я нашел на нем платьице, повешенное как будто для просушки.

Мне незачем было дольше ожидать, и я вернулся в подземелье. Обнял мою матушку, но не рассказал ей о приключении, которое со мной произошло, ибо прочел в наших газелях[316]316
  Газель – лирическое стихотворение, состоящее из 5–18 двустиший, связанных между собою рифмами. Из персидской поэзии эта форма перешла в арабскую.


[Закрыть], что волшебницы любят, когда встречи с ними сохраняют в тайне. Между тем матушка моя, видя меня столь необычайно оживленным, радовалась, что свобода, которую она мне предоставила, оказала на меня столь благотворное действие.

На следующий день я вернулся к источнику. Так как я сперва отметил это место угольком, то теперь без труда нашел его. Став у цели, я начал громко призывать колдунью и просить прощения за то, что осмелился совершить омовение в ее источнике. И на сей раз, однако, я совершил омовение в ручье, после чего разложил свои припасы, которых, руководимый таинственным предчувствием, принес с собой на двоих. Я еще не успел приступить к своему пиру, как услышал шум в источнике и из него вышла волшебница, смеясь и обрызгивая меня водой.

Она побежала к кусту, надела сухое платье и села рядом со мной. Ела как простая смертная, но не произнесла ни слова. Я вообразил себе, что таков обычай волшебниц, и ничего против него не имел.

Дон Хуан Авадоро познакомил тебя со своими приключениями, поэтому ты вспоминаешь, конечно, что моя волшебница была его дочерью Ундиной, которая ныряла под своды скал и из своего озера выплывала в залив.

Ундина была непорочна, а вернее, не ведала ни греха, ни невинности. Наружность ее была такой пленительной, обхождение таким простым и привлекательным, что, в грезах видя себя мужем волшебницы, я страстно влюбился в нее. Это продолжалось целый месяц. Однажды шейх велел призвать меня. Я застал у него собравшимися всех шестерых предводителей семейства. Среди них был и мой отец.

– Сын мой, – сказал он мне, – ты покинешь наши пещеры и отправишься в те счастливые края, где исповедуют веру пророка.

Слова эти остановили кровь в моих жилах. Мне было все равно: умереть или разлучиться с волшебницей.

– Дорогой отец, – вскричал я, – позволь мне никогда не покидать этих подземелий!

Едва я произнес эти слова, как увидал все кинжалы занесенными над своей головою.

Отец, казалось, первым был готов пронзить мое сердце.

– Я согласен умереть, – сказал, я, – но позволь мне сперва поговорить с матерью.

Мне была оказана эта милость; я кинулся в ее объятья и рассказал ей мои приключения с волшебницей. Матушка очень удивилась и ответила:

– Дорогой Масуд, я не думала, что волшебницы существуют на свете. Впрочем, я в этом не разбираюсь, но неподалеку отсюда обитает один необычайно мудрый еврей, которого я об этом спрошу. Если та, которую ты любишь, волшебница, то она везде и повсюду сумеет найти тебя. Однако, с другой стороны, ты знаешь, что малейшее непослушание карается у нас смертью. Старейшины наши возымели относительно тебя великие намерения, повинуйся им как можно покорнее и старайся заслужить их благосклонность.

Слова моей матушки произвели на меня сильное впечатление. Я воображал, что ведь и в самом деле волшебницы всемогущи и что моя колдунья отыщет меня хотя бы на краю света. Я пошел к отцу и дал присягу слепо повиноваться любым приказам.

На следующий день я выехал вместе с неким жителем Туниса по имени Сид-Ахмед, который сначала отвез меня в свой родной город, один из роскошнейших на свете. Из Туниса мы отправились в Загуан, маленький городок, славящийся изготовлением алых шапочек, известных под названием фесок. Мне сказали, что неподалеку от гор находится странное здание, состоящее из молельни и галереи, обступающей полукругом маленький бассейн. Вода струей выливается из капеллы и наполняет бассейн. В древние времена вода из бассейна входила в акведук, по которому она текла в Карфаген. Говорили также, что капелла посвящена какому-то божеству источника. Безумный, я вообразил себе, что божество это – моя волшебница. Я отправился к источнику и начал призывать ее изо всех сил. Лишь эхо было мне ответом. Говорили мне также в Загуане о Дворце духов[317]317
  …в Загуане о Дворце духов… – В Загуане, в эль-Джеме, находятся руины римского амфитеатра начала III в.


[Закрыть], руины которого находились в нескольких милях от городка, в глубине пустыни. Я пошел туда и увидел круглое здание, возведенное с необычайным вкусом. Я заметил какого-то человека, сидящего на руинах и рисующего. Я спросил его по-испански, правда ли, что духи возвели этот дворец. Он усмехнулся и ответил мне, что это театр, в котором древние римляне устраивали битвы диких зверей, и что место это, ныне называющееся эль-Джем, было некогда той самой прославленной Замой[318]318
  Зама – старинный карфагенский город, прославившийся победой римлян, предводительствуемых Публием Корнелием Сципионом в борьбе с Ганнибалом во Второй Пунической войне.


[Закрыть]. Объяснение путешественника нисколько меня не увлекло; я предпочел бы встретить духов, которые поведали бы мне о моей колдунье.

Из Загуана мы отправились в Кайруан, прежнюю столицу могущественных махди. Это был огромный город с сотней тысяч жителей, мятежных, прирожденных бунтовщиков, в любой момент готовых восстать. Мы провели там целый год. Из Кайруана мы перебрались в Гадамес, маленькое независимое государство, которое составляло часть Белед-эль-Джери, или Страны Фиников. Так называют земли, простирающиеся между хребтом Атласских гор и песчаной пустыней Сахарой. Финиковые пальмы настолько пышно растут в этих краях, что одно дерево может целый год кормить человека воздержанного, а из таких и состоит тамошний народ. Однако там нет недостатка и в других средствах пропитания, как злак, называемый дурро, а также длинноногие и почти голые бараны, мясо которых воистину превосходно.

Мы встретили в Гадамесе множество мавров родом из Испании. Не было среди них ни Зегрисов, ни Гомелесов, много, однако, было семейств, искренне к нам привязанных; во всяком случае, это была страна беженцев. Не прошло и году, как я получил от моего отца письмо, завершающееся следующими словами: «Матушка велит тебе сказать, что волшебницы – это обыкновенные женщины и что у них даже есть дети». Я понял, что моя волшебница была такой же простой смертной, как и я, и мысль эта несколько успокоила мое воображение.

Когда шейх досказывал эти слова, один из дервишей возвестил нам, что ужин уже на столе, и мы весело пошли к столу.