Текст книги "~ Манипулятор"

Я ошарашенно распахиваю глаза. За моей спиной каменным изваянием застывает Людмила. Очнувшись от резкого запаха ее приторно-сладких духов, я делаю шаг к сцене:

– Готова?

И Юлька, радостно ухнув:

– Да! – приземляется ко мне в руки.

– К кому, к кому ты пошла? – поставив ее на пол, отвожу ее подальше от окаменевшей Людмилы, на лице которой написан шок.

– А-а… ну так все говорят, – ловко выкручивается Юлька и ищет глазами Диану.

– Твоя теть Диана сейчас уйдет, – под впечатлением от ее «я к родителям своим пошла», машинально сообщаю я дочери. – Так я не понял, что значит «все говорят»? Лгать – это, по-твоему, хорошо?

– А-а… а почему она уйдет? – Юлька вскидывает на меня голубые глаза, и в них проступает упрямое, даже решительное выражение.

– Потому что ей на работу надо, – злюсь я на то, что Юлька по-прежнему игнорирует мой вопрос. – Юль, повторяю, мне не нравится, что ты говоришь то, чего нет, и…

– Папа, – взяв меня за руку, Юлька цепко вглядывается мне в лицо, – а можно, я попрошу теть Диану остаться? Это ведь будет честно и правильно, да?

И тут у меня рождается смутное чувство, что я не только нашел решение задачи, как буду возвращать себе Рыжакову, но фактически стою на пороге того, чтобы войти в преступный сговор с ребенком. Следом приходят муки совести и чисто нравственное, что ребенок – это не средство для манипуляций, что так неправильно, да и просто нельзя, и что это – шантаж и грязно.

Но… но ведь всегда есть какое-то «но»?

– Хорошо, – помолчав, говорю я. – Ладно, Юль, попроси. Только, пожалуйста, я тебя очень прошу, сильно на нее не дави.

«Потому что даже если она сейчас скажет: „Нет“, я на днях все равно поговорю с матерью, а потом начну понемногу бомбардировать Диану в Фейсбуке».

Пока мы приближаемся к Рыжаковой, которая с независимым видом стоит в углу (букет на стуле, скрещенные на груди руки и картинно спокойное выражение на лице), толпа в актовом зале понемногу редеет. Мимо нас, чуть ли не задевая меня локтем, стремительно проходит Людмила, увлекая за собой Свету, которая успевает пискнуть мне:

– Дядя Рома, до свиданья!

Со стула второго ряда поднимается мать грустной девушки Маши. Женщина с неодобрением наблюдает за тем, как я, столкнувшись в проходе с ее дочерью (шел с Юлькой от сцены), обмениваюсь с ней по пути парой ничего не значащих реплик:

– Как вам концерт?

– Мне очень понравилось, – меланхолично кивает Маша.

– Да, мне тоже. Кстати, был рад познакомиться с вами, – вежливо добавляю я.

– Но… Но мы знакомы, – удивляется Маша. Ровно с тем же выражением изумления на лице на меня глядит ее сын. Юлька дергает меня за руку и многозначительно округляет глаза. И я вспоминаю, что мы с Юлькой как-то раз действительно пересекались с ними. Это было примерно месяц назад, в парке, который находится недалеко от нашего дома и куда мы с Юлькой ходим гулять, если у Юльки есть настроение. Маша тогда еще робко кивнула нам, а Юлька заметила, что мальчика, которого Маша вела за руку, «зовут Саша» и что «он вредный», потому что «не хочет ни с кем дружить». Тогда я отнес поведение Саши на счет Юлькиной гиперобщительности, которую не многие могут вынести. Зато теперь мне становится более-менее ясно, отчего этот мальчик ушёл в себя.

– До свиданья, – между тем грустно прощается Маша.

– Всего хорошего. Возможно, увидимся в парке? – я улыбаюсь. Маша вспыхивает, как спичка, уголки ее губ застенчиво поднимаются вверх, она пробует улыбнуться в ответ, но, покосившись на мать, сникает и торопливо уводит к ней молчаливого мальчика Сашу.

– Теть Диана! – тем временем несколько требовательно восклицает Юлька, и на губах у Рыжаковой появляется легкая улыбка. Наклонившись, Диана поднимает со стула букет. Юлька, выпутав из моей руки кисть своей, решительно двигает к ней. Диана протягивает Юльке цветы и уже открывает рот, видимо, готовясь сказать что-то из разряда: «Спасибо, Юль, все было здорово. А теперь до свиданья». Юлька же явно не торопится принимать цветы. Более того, подойдя к Диане вплотную, она с места в карьер бухает ей прямо в голову:

– Теть Диана, а вам моё выступление не понравилось?

– Почему не понравилось? – изумляется Рыжакова.

– А папа сказал, вы уходить собираетесь.

Вообще-то звучит, как «папа наябедничал».

«Ну, спасибо тебе, Юля, большое».

– Ну, папа, в общем-то, правильно сказал. – Диана бросает на меня свирепый взгляд. – Понимаешь, Юля, мне на работу надо. Я же только на утренник отпросилась, – продолжает она довольно спокойным голосом.

– А-а… А ведь сегодня… как это? А, вот: пред-празд-ничный день, – заведя руки назад, Юлька прищуривается.

– И… что? – продолжает не въезжать Рыжакова.

– Ну, просто в предпразд… то есть в этот день женщин всегда отпускают с работы пораньше. Бабушка мне, например, объясняла, что папа в такие дни всем своим теткам-журналюгам всегда предоставляет отгул.

– Каким… своим теткам? – замирает Диана.

– Журналюгам, – с достоинством повторяет Юлька. – Бабушка так папиных калек называет.

– Ка… калек? – у Дианы окончательно вытягивается лицо.

«Ну да, шок – это по-нашему».

– Не калек, а коллег, – поправляю я и отворачиваюсь, пряча улыбку.

– А, точно. – Посмотрев на меня, деловито кивает Юлька и снова переводит взгляд на Диану: – Понимаете, там, где папа работает, эти журналюги собирают материал, чтобы папе было что потом продавать на эфе-мерное время.

– На эфирное время. Хотя где-то оно так и есть, – кашлянув в кулак и стараясь не рассмеяться, подтверждаю я слова Юльки.

– Понятно… Очаровательно! – поглядев на меня, сухо бросает Диана, после чего обращается к моей дочери. – Юль, но я-то ведь не у твоего папы работаю. Я работаю на бирже, а это совсем другая организация, нежели та, в которой твой папа трудится. И в этой организации у меня есть свои дела, – резонно замечает она. – Понимаешь?

– Не-а. Предпразд… ну, то есть этот день ведь для всех одинаковый? – Юлька склоняет голову к плечу и – я поклясться могу! – она стопроцентно слямзила этот жест у Дианы.

А вообще логика у моей дочери просто на «пять». Исполнение только хромает, потому что Юлька как-то уж слишком рьяно взялась за Диану. Тем не менее, вмешиваться в их дискурс я пока не спешу. Во-первых, мне интересно, как теперь будет выкручиваться Рыжакова. Во-вторых, судя по выражению лица самой Рыжаковой, она слабо представляет себе, как она будет выпутываться. А в-третьих (чего уж там!), это делает ситуацию еще интересней с учетом того, что врать моей дочери так же лихо, как мне, Диана, сдается мне, не намерена.

Помедлив, Рыжакова вздыхает и присаживается перед Юлькой на корточки.

– Юля, прости, но я все-таки должна уйти, – начинает она и пытается всучить ей букет. – Поверь, я была бы рада остаться, но я не могу.

– Я не возьму, – мотает головой Юлька.

– Почему? – Диана огорченно глядит на нее.

– Потому что я вам не понравилась. Если бы я вам понравилась, то вы бы остались. А раз вы уходите, то я вам не понравилась, и цветы я не возьму.

«Вообще «зачет», – думаю я. И кстати, как бы ни выглядел со стороны наезд моей дочери, кое в чем Юлька права, потому что если тебе нравится тот, кому не нравишься ты, то лучше уходить без букета. Рыжакова бросает на меня беспомощный взгляд. Но тут уже я качаю головой: «Нет уж, душа моя, сама разбирайся». Поглядев на Юльку, которая с упрямым видом тащит с головы свой скорбный платочек, Диана поднимается на ноги.

– Ну и что мне теперь делать? – растерянно спрашивает она у меня. – Кстати, твоя школа? – Диана расстроенно кивает на Юльку, которая, успев отойти от нее на пару шагов, теперь занимается тем, что накручивает на палец платочек.

Вполне обычный, и вместе с тем знакомый до изумления жест. Одна в безмятежной юности наматывала на палец наволочку, или краешек подола юбки, или тянула волосы у меня на руке. А другая платочек на палец накручивает.

– Может быть и моя, – не стал спорить я. – А насчет того, что тебе делать… Ну, позвони на работу, – заложив ладони в карманы брюк, пожимаю плечами. – Отпустят – здорово. Не отпустят, я попробую вмешаться и вместе с тобой все объяснить Юльке.

Глядя на меня, Диана шлепает на ближайший стул рюкзаком, как мне кажется, мстительно роется в нем и вытаскивает мобильный. Не сводя с меня глаз, жмет на кнопку быстрого набора номера и, переждав гудки, начинает:

– Здравствуйте, Николай Михайлович… Что? Да, Рыжакова… Что? Нет, – она морщится. – Нет-нет, я как раз освободилась. Просто вы вчера говорили, что хотели бы сегодня днем со мной встретиться и обсудить старт-ап проекта по аналитике выведенных средств. И я могу подъехать к вам уже через час. Что?.. – Рыжакова растерянно замирает. – Ах, вас сегодня вообще не будет?

Подняв брови, я словно в рассеянности перевожу взгляд на окно. Изучаю белую тюль, темно-красные шторы, голубой скол неба, еще не окуклившиеся зеленью ветки деревьев и бело-синие фасады домов, застывшие напротив детсада.

– Хорошо, Николай Михайлович, давайте оставим это до понедельника, – потерянным голосом говорит Рыжакова. – Да, до свиданья… Спасибо за поздравления… И вам всего хорошего!

Судя по шорохам, она отключает телефон и прячет его в рюкзак.

– Ну и как? – наивным голосом интересуюсь я.

В ответ Диана бросает на меня, а вернее, в меня таким взглядом, что если бы им можно было убить, то Юлька бы уже была сиротой.

– Молодец, – обвинительным тоном заключает она, точно это я подговорил забить на работу ее Николая Михайловича (которого я, кстати, не видел в глаза, но который мне уже нравится). Закинув на плечо рюкзак, Рыжакова забирает со стула букет, который пристроила на сидение на момент телефонного разговора, молча и резко огибает меня и снова идет к моей Юльке.

– Юль, я могу остаться. Я… ну, меня отпустили, – покаянно сообщает она.

– Ага, – расплывается в довольной улыбке Юлька. – Теть Диан, а наклонитесь? – Рыжакова, помедлив и явно не понимая, что еще выкинет Юлька, выполняет ее просьбу и… Юлька повисает у нее на шее, отчего целлофан букета отчаянно хрустит. – Спасибо, спасибо! – выдыхает счастливая Юлька и целует Диану в щеку.

Дорого я бы дал, чтобы увидеть в этот момент лицо Рыжаковой. Но, к сожалению, все заслоняет голова моей дочери, так что то, что написано на лице у Дианы, остается для меня загадкой. А может быть и не остается, потому что когда Юлька отпускает ее, я вижу на лице Дианы абсолютно, то есть совершенно потрясенное выражение. Причем ее глаза блестят так, точно тонут в прозрачной влаге.

«Это что? Слезы? Ты плачешь?» – Откровенно говоря, я ошеломлен её бурной реакцией не меньше ее.

– Диана? – делаю к ней пару шагов, но она быстро качает головой, отворачивается, делает глубокий вдох-выдох, и снова, уже спокойней, глядит на мою Юльку. Та, опустив нос в букет, со смущенной улыбкой бросает на нее застенчивые взгляды и перекатывается с пятки на носок.

«Понятно. Мне ты, конечно, не хочешь сказать, что с тобой такое…» На меня внезапно накатывает ощущение обреченной усталости.

– Юль, ну что, пойдем пирожки твои есть? – помолчав, предлагаю я. – Давай, веди нас в столовую.

«Так и быть, ради тебя и Рыжаковой я переживу еще одну встречу с Людмилой». Хотя что-то подсказывает мне, что Людмила на мой счет уже успокоилась.

– Па, а давай мы туда не пойдем? – неожиданно предлагает Юлька. – Давай мы лучше теть Диану к нам домой пригласим, а по дороге купим торт?

«А вот это уже перебор», – думаю я. И ясно, что я не торт имею в виду.

– Юль, а у меня другое предложение есть. Раз поход в твою столовую отменяется, то предлагаю нам всем вместе пойти в кафе, а потом в парк сходить, – говорю я.

– Я не хочу в кафе, – упирается Юлька. – Я хочу к нам домой, я теть Диане нашего кота покажу. А потом придет бабушка, и мы познакомим ее с теть Дианой…

«И будет полный абзац с учетом того, что ко встрече с Дианой после семилетней разлуки Вера Сергеевна никак не готова».

– …Да, теть Диана? – Юлька ищет поддержку в ее глазах.

– Юль, а может просто сходим в парк? Без кафе, – тихо произносит Диана.

– Да? – Юлька принимается в задумчивости грызть губу. Потом, видимо, что-то припоминает и радостно кивает: – Правильно, пойдем все вместе сразу в парк. Но только в наш!

– В наш, это тот, который рядом с нашим домом, – поясняю я Рыжаковой.

– А может, лучше съездим в Александровский сад? – моментально вносит свою лепту Диана.

И не то, чтобы я был против ее предложения (поверьте, Александровский сад в Москве у Кремля – это очень хорошее место), но я уже раскусил ее стремление убраться подальше от нашего дома, как и от риска еще раз получить от Юльки предложение «посмотреть на кота» и «познакомиться» с моей матерью.

Сближаться с нами Диана не собирается.

– Нет-нет, давайте пойдем в наш парк, – оживившись, хлопочет Юлька. – Бабушка мне вчера говорила, что там вечером скульптуры устанавливали. Ослика, пингвина, зайца и медведей из искусственной травы.

– Ну, хорошо, давай пойдем в парк, – обреченно сдается Диана.

– Вот и пойдемте! – и Юлька, по-свойски ухватив ее за руку, начинает тянуть ее к выходу.

– Рыжакова, спасибо. Я тебя обожаю, – пока Юлька отвлеклась на букет, шепчу я.

– А я тебя ненавижу. Ты, Лебедев, негодяй, – обернувшись, едва слышно и мрачно бросает она.

– Ну, это несколько не соответствует действительности, – я смеюсь.

– А? А вы о чем? – Юлька поднимает от тюльпанов голову и принимается ею вертеть, переводя заинтересованный взгляд с меня на Диану и обратно.

– Ни о чем, – хором отвечаем мы с Рыжаковой. И от этого у меня повышается настроение. Зато Диана бросает на меня очередной убийственный взгляд, а в опустевший актовый зал заглядывает заведующая. Увидев нас, она хмурится, точно пытается сообразить, почему мы все еще здесь, а не в столовой, куда переместилось большинство родителей.

– Уже уходим, – коротко резюмирую я.

– До свиданья, Наталья Ивановна. Хороших вам выходных. И с наступающим праздником вас, – проходя мимо нее, старательно произносит Юлька.

– До свидания, – одобрительно кивает Юльке заведующая. – Роман Владимирович, столовая на втором этаже, – напоминает она.

– Не, мы сейчас в парк пойдем! – с гордым видом встревает Юлька.

– В парк? – Заведующая вопросительно глядит на меня.

– Да. Вот решил семью прогулять. А то мы все дома и дома.

Диана оглядывается на меня и – клянусь! – если бы не Юлька и Наталья Ивановна (дай ей Бог здоровья), она бы сейчас показала мне фак или чисто по-хулигански, как в юности, пнула бы меня в ногу.

– Ну, прогулка на свежем воздухе – дело хорошее, – между тем благодушно комментирует Наталья Ивановна и обращается к Юльке: – А пирожки и пирожные мы в другой раз съедим. Да?

– Да, – с серьезным видом (хотя и нехотя) кивает та.

– Спасибо вам за концерт. И с наступающим праздником вас, – проходя мимо заведующей, тихо произносит Диана.

– И – вас тоже. И – на здоровье. И обязательно приходите к нам еще, – в глазах у Натальи Ивановны появляется интерес.

– Прекрасный концерт, спасибо. И с наступающим вас, – следуя за Рыжаковой, я застываю в дверях, чтобы по-джентельменски поцеловать руку заведующей. Шутки – шутками, но эта женщина отдается своему делу так, что, как минимум, заслуживает уважения.

– Ой, да что вы, – смущенно смеется Наталья Ивановна, отчего ключи в ее другой руке издают мелодичный звон. – Главное, это когда все довольны. А это …? – пользуясь тем, что Юлька и Диана успели переместиться в вестибюль, она указывает глазами на Рыжакову. – Простите, это… ваша невеста? – В вопросе заведующей звучат извинительные интонации, которые я перевожу как: «Просто по долгу службы мне надо знать».

«Нет. Просто вам, как и всем, интересно».

– Возможно, – не стал отказываться я. И, помедлив, неожиданно сам для себя добавляю: – По крайней мере, я на это очень надеюсь.

Просто моя мать считала, что я однажды женюсь на ней.

– Ну что ж, поздравляю. По-моему, вы сделали прекрасный выбор, – поглядев вслед Диане, с одобрением заключает заведующая.

***

Пока я разыскивал на вешалке Юлькино пальто, Диана ухитрилась раздобыть где-то пачку влажных салфеток и обмотать ими стебли букета, который я спустя пять минут прячу в багажник машины. Машину оставляю припаркованной у детского сада (доехать на ней до парка Юлька наотрез отказалась). По дороге до парка Диана не перебросилась со мной и парой фраз, целиком переключившись на Юльку. Юлька же чирикает, как воробей, интересуясь у «теть Дианы», кем она работает, «как мой папа познакомился с вами?» и что она делает в свободное время? Краем уха прислушиваюсь к их разговору, но Юлька, к сожалению, так и не задает Рыжаковой самый главный вопрос: а какой у тети Дианы номер телефона? «Ладно, сам у нее спрошу», – думаю я. Тем временем перед нашим трио раскидывается вид на многокилометровый парк (деревья, аллеи, кустарники, будущие цветники и островки детских площадок).

Несмотря на то, что последние дни зимы теплой погодой не радовали, снег и лед на дорожках парка уже растаяли, и в воздухе чувствуется приближение весны. Она в голубом, как глаза Юльки, небе. Она в прозрачных облаках, в голубиных воркотне и ухаживаниях, происходящих преимущественно на нагретых солнцем дорожках, и в обнимающейся на скамейке молодой паре, которая целуется так, что видно: им не до нас. Так когда-то было у меня с Рыжаковой.

«А может, я все-таки любил ее? Любил, просто сам об этом не знал?» Я наблюдаю за тем, как Диана и моя дочь подходят к композиции из искусственной, кажется, завинченной на проволоку ярко-зеленой шуршащей травы, вполне удачно изображающей забавного небольшого пингвина. Юлька становится рядом с ним, пытается скопировать его позу. Диана, порывшись в рюкзаке, достает телефон и щелкает мою дочь на камеру. Потом с улыбкой подзывает Юльку к себе и демонстрирует ей снимки. Юлька смеется, следуя ее указаниям, перебегает к другой скульптуре, изображающей двух медведей. Диана взмахом руки показывает ей, что нужно подойти к ним поближе, и Юлька, прильнув к одному из мишек, обнимает его за шею.

«Что было бы, если б я знал, что люблю тебя?» Я останавливаюсь в паре метров от Дианы и Юльки, закуриваю. Спохватившись, воровато прячу сигарету в кулак и, оглядевшись, отхожу к лавочке, которая, кажется, сейчас единственная свободная в этом парке. Провожу ладонью по гладким рейкам, выкрашенным темно-коричневой краской. Убедившись, что влаги и грязи нет, присаживаюсь. Чуть расставив согнутые в коленях ноги, пристраиваю локти на коленях и продолжаю курить, разглядывая парк, фасады домов и Диану, которая вместе с Юлькой путешествует от скульптуры к скульптуре.

«Впрочем, любил я тебя или нет, но я был уверен в одном. Я бы дал тебе спокойно закончить третий курс и женился бы на тебе. Потом сделал бы все, чтобы у нас появились дети. И, как мечтал когда-то, просыпался бы рядом с тобой каждое утро, чтобы ощутить спокойное счастье при мысли о том, что ты и я – вместе. Проблема была лишь в том, что ты, что бы ты ни говорила и что бы ты мне ни обещала, кроме того, первого раза больше никогда не приглашала меня к себе домой. Ты так и не представила меня своим родителям. Но хуже всего было то, что между нами всегда стоял твой Леша. Для тебя он был другом, для меня – третьим лишним. Но третьим лишним по факту оказался я. А может, я был им всегда, раз ты вышла за него замуж».

– Ты что, куришь? – Я даже не заметил, как ко мне подошла Рыжакова, которая сейчас занимается тем, что с изумлением глядит на меня. – И когда ты начал? – она прищуривается, как это делала Лиза.

– Присаживайся, – похлопал ладонью по рейкам сидения скамейки. – Так, а где Юлька?

– Встретила Сашу из детского сада. Вон, общается с ним, – осторожно устроившись рядом со мной, Диана указывает подбородком на Юлю, которая стоит в некотором отдалении от нас и (не верю глазам своим!) с заботливым видом поправляет шарф на шее юного поэта Васнецова.

– А он с бабушкой? – начинаю оглядывать периметр аллеи. У меня сейчас не то настроение, чтобы тихо-мирно общаться с этой женщиной.

– Да нет, он с матерью. С Машей. Она на соседней скамейке сидит, – Диана машет рукой грустной девушке Маше. Та, кивнув нам, переводит задумчивый взгляд на детей. – Но ты не ответил на мой вопрос.

– Какой вопрос? – убив сигарету затяжкой, перегнувшись, швыряю окурок в урну.

– Когда ты начал курить?

«Когда ты меня бросила».

– Давно. Не помню. После аспирантуры, по-моему, – разбавляю ложь правдой я.

– Понятно. – Диана, закинув ногу на ногу, складывает в замок пальцы и пристраивает их на колено. – Зачем это всё, Ром?

– Что «всё»?

– Ну, все это. Приглашение пойти на утренник, встреча с Людмилой, перепалка с твоей Людмилой и просьба пойти с вами в парк. И даже выбор парка, потому что по факту этот парк выбрал ты, а не твоя дочь.

Раздумывая, что ей сказать, я продолжаю следить за Юлькой. Та, что-то бурно втолковывая Саше, поднимает с дорожки ветку, пытается ею что-то чертить, после чего ищет глазами меня и, обнаружив, кричит:

– Пап, а можно мы с Сашей на детскую площадку пойдем?

– Зачем?

– Там песочница есть.

– Хорошо. Только одни не уходите, мы с вами пойдем. – Я делаю попытку подняться.

– Сидите, сидите, – вмешивается Маша. – Я сама с ними на площадку схожу, а то я уже устала сидеть. А потом обязательно приведу к вам обратно Юлю.

– Ну хорошо… Спасибо! – спохватившись, добавляю я и снова устраиваюсь на скамейке, наблюдая за тем, как Юлька и Саша в компании Маши переходят к детской площадке, расположенной метрах в двадцати от нас.

– Так зачем это все, Рома? – тоскливо повторяет Диана, откидывается на спинку скамейки и прикрывает глаза. – Солнце совсем весеннее, – отчего-то произносит она.

«Зачем это всё?» Я разворачиваюсь к ней лицом и кладу руку на спинку скамейки.

– Может, затем, что я соскучился по тебе? – Я осторожно прикасаюсь кончиком пальца к завитку ее золотистых волос, выбившемуся у нее из прически.

– Ты снова меня трогаешь. А я ведь просила. – Диана вздыхает, но попытки освободиться не делает.

– Тебе это больно?

– Нет.

– Неприятно?

– Нет.

– Тогда почему ты постоянно отстраняешься?

Диана жмурится от солнца, а мне кажется, от прикосновений моей руки, поскольку я медленно скольжу кончиком пальца по краю ее шарфа.

– Разве сейчас я отстраняюсь?

– Редкое исключение, – усмехаюсь я. Мне очень хочется ее поцеловать. А еще лучше – навсегда стать ее нижней губой. Тогда мы всегда были бы вместе. Хотя мысль, в общем, детская.

– Я тоже скучала по тебе, – внезапно произносит она и отворачивается: – Ром, дай сигарету?

– На, – похлопав себя по карманам, на автомате протягиваю ей пачку и прихожу в себя: – Так, подожди-ка. А ты когда начала курить?

– Если скажу, что после свадьбы с Лешей, тебя это устроит? – невесело фыркает она. – Прикурить дашь?

Сложив ладони лодочкой, я чиркаю зажигалкой. Диана затягивается, выдыхает сизоватый дым и тут же разгоняет его рукой. Ей не идет сигарета. Но больше отсутствия сигареты меня бы устроило, если бы в ее жизни никогда не было Леши.

– Вы все еще общаетесь? – Мне почему-то становится холодно, и я прячу руки в карманы пальто, съеживаясь и закрываясь.

– Временами. Но не так, как раньше. Лешка так и не сумел пережить твоего присутствия в моей жизни, – с горькой насмешкой сообщает она. Но мне легче от этого ответа.

– Может, все-таки к нам зайдешь? Чай или кофе выпьем. Просто холодно, – помолчав, говорю я.

– Ром, а тебе не кажется, что для этого… уже слишком поздно?

Намека в ее голосе не расслышал бы только глухой. Но я делаю вид, что не слышу его. Наклоняюсь к ней, практически голова к голове, и указываю ей в сторону сине-белой «пятнадцатиэтажки», фасад которой просвечивает между деревьями парка:

– Да ладно тебе, сейчас от силы одиннадцать часов утра. Вон, кстати, наш дом. Всего пару шагов. М?

– Ром, ты прекрасно знаешь, что я к тебе не пойду, – Диана отстраняется, ногтями выдавливает из сигареты уголек и протягивает мне мертвый окурок. – В урну брось, пожалуйста.

Выполнив ее просьбу, я поднимаюсь со скамейки и запахиваю пальто:

– Ну, окей. Не хочешь – не буду настаивать. Но я могу тебя с Юлькой хотя бы в детское кафе пригласить? На чашку чая и торт.

– Юля же сказала, что не хочет в кафе, – удивленно глядит на меня Рыжакова.

– Душа моя, ты мою дочь плохо знаешь. Поверь мне, Юлька полжизни за торт отдаст, – хмыкаю я. – Она, как и все дети, сладкое любит.

«Как, кстати, и ты. Если вспомнить те „Берлинские пирожные“, которые ты уплетала у меня по ночам, а я ругался, находя на постели крошки».

– Ну… ладно. Уговорил! – скроив забавную гримаску, Диана морщит нос.

– Тогда, если не возражаешь, давай еще немного походим, а то сидеть зябко. А потом пойдем в кафе, – я пристукиваю каблуками ботинок. – А я тебе за это кое-что о работе своей расскажу.

– Из области: девушка, давайте, я вас в «Останкино» приглашу? – Рыжакова насмешливо поднимает брови.

– Нет. Просто хочу с умной женщиной посоветоваться.

«Просто ты ведешь себя так, точно я тебе враг. А я стремлюсь к тому, чтобы мы все-таки стали ближе».

– Ну, давай, посоветуйся с «умной» женщиной, Рома, – Рыжакова смеется, причем в ее интонациях определенно слышна самоуничижительная ирония. Пока я раздумываю, что все это значит, она протягивает мне ладонь, я помогаю ей встать, и мы оказываемся друг к другу почти вплотную. Непроизвольно тяну взгляд ниже, к ее приоткрытым губам, которые кажутся мне невероятно сухими.

«Это от ветра? Или ее реакция на меня?» Хочется верить, что причина не во мне.

– Ром, – моментально сделав полшага назад, отбривает она меня, – давай мы все-таки договоримся, что либо ты раз и навсегда прекращаешь все эти манипуляции, либо я сделаю так, что мы с тобой больше не встретились.

Блеск ее глаз напоминает искрящийся снег. Похоже, весна в этом парке закончилась.

– Ладно, – объявляю перемирие я. – Но ты хотя бы под руку меня за мое хорошее поведение можешь взять?

Просто я не собираюсь от нее отступаться.

– Хорошо, под руку я могу тебя взять, – устало вздыхает она. – Ну, так и что у тебя приключилось?

– В общем, смотри какая штука, – начинаю я, пока она с неохотой устраивает ладонь на моем локте. – Я, да будет тебе известно, душа моя, финансовый директор, а вернее, управляющий на одном телевизионном канале, который живет преимущественно за счет привлечения спонсорских средств и который называется…

– «Спас»? «Бибигон?» «Магазин на диване»? – насмешливо предлагает она.

– Если бы! Хуже. – Называю ей наш канал, и у Дианы удивленно распахиваются глаза.

– Ого! – уважительно тянет она. – Ничего себе. И – что дальше?

– А дальше штука такая. – Подстраиваясь под ее шаг, я словно в рассеянности накрываю ладонью ее руку. – Три года назад устроился к нам на канал по протекции коммерческим директором один интересный тип, которого зовут Игорь. И сдается мне, что этот Игорь неплохо так с рекламных денег ворует…

Если вкратце обрисовать ситуацию, которую я излагаю Диане, то выглядела она следующим образом. Начнем с того, что Игоря звали Игорем Борисовичем Соловьевым, и, когда я пришел на канал, он работал там уже три года. На момент моего появления в «Останкино», куда меня сосватали из гламурного издательства, в котором я подвизался еще в эпоху моей аспирантуры в Плехановском и в котором я к тридцати трем годам добрался до позиции финансового директора, Соловьеву было почти тридцать пять, и он совмещал на канале должность коммерческого директора и директора по продажам. Внешне Соловьев был смуглым, крупным, очень высоким чуваком почти под два метра ростом, с приятной наружностью, густым, обволакивающим собеседника, баритоном и хорошо подвешенным языком. Впрочем, при первой встрече Игорь произвел на меня не самое лучшее впечатление (как, впрочем, стоит добавить и то, что позже мои ощущения оправдались). Само наше знакомство состоялось довольно-таки банально. Подписав в отделе кадров телебашни все положенные документы о трудоустройстве, я отправился к генеральному получать своё первое трудовое задание, тот вызвал к себе секретаршу, попросил её «быстренько найти» ему Соловьева и минут через пять, когда тот явился, представил нас друг другу примерно такими словами:

– Коллеги, знакомьтесь. Роман Владимирович, это Игорь Борисович. Игорь… – тут генеральный откинулся на спинку кресла, выдержал глубокомысленную паузу и побарабанил пальцами по столу, – Роман для начала займется у нас финансовым управлением. Возможно, потом я переключу на него и другие задачи, в частности, вопросы нашего материально-технического снабжения и коммерческую стратегию. А ты займешься продвижением и медиарекламой канала.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что таким образом Игорь прямо с порога влетел под мое частичное управление и теперь должен был отчитываться мне по вопросам полученных от продажи рекламы средств, как и средств, потраченных на продвижение. Взгляд, которым я встретил эту «счастливую» для меня новость, я описать не могу, поскольку сам себя я в этот момент не видел. (А если уж совсем честно, то в этот момент я занимался тем, что сидел и прикидывал, а не попросить ли мне прибавку к зарплате, поскольку если логистика канала была еще туда-сюда, то на коммерческую стратегию я никак не подписывался.) Правда, в каком-то смысле «благую весть» о моих будущих трудовых буднях компенсировало выражение лица Игоря, с которого слетело игривое выражение и который выглядел так, будто он только что слопал лимон. В воздухе разлилась тишина. Игорь, нахмурившись, разглядывал меня, я рассматривал кабинет генерального (стены, выкрашенные в модный серый офисный европейский цвет, и высокие, под потолок шкафы, где, как позже выяснилось, генеральный хранил копии всех промо-роликов и передач, выпущенных каналом). Генеральный рассеянно скользнул взглядом по шкафам, по столу, по своим ногтям, пару раз переложил ручку, показывая, что если вопросов нет, то «коллеги, свободны». Тут Игорь откашлялся и без объявлений войны дал по мне первым залпом:

– Насколько вы разбираетесь в структуре бюджетов, Роман… э-э-э… Владимирович? – дав мне насладиться паузой, сделанной им между моими именем и отчеством.

– Нормально, – пожал я плечами, к тому моменту окончательно решив, что двадцатипроцентной прибавки к зарплате мне хватит. Соловьев, посверлив меня глазами еще какое-то время, неожиданно хмыкнул и, копируя позу генерального, откинулся на спинку стула:

– Да? Ну что ж, попробуйте… нормально заняться нашими финансами, – заключил он, из чего я сделал вывод, что текущая ситуация с финансами была родным детищем Игоря.

Так я и приступил к своим обязанностям. Постепенно погружаясь в выгребную яму из аналитики рекламного бюджета, сетки вещания и рейтингов передач, выстраиваемых исходя из предпочтений аудитории, я параллельно разбирался с потоком финансовых средств на канале. А поскольку ввиду курения я стал частым гостем лестницы, на которую ухитрялся попадать ровно в те минуты, когда на ее верхней площадке собирались другие курящие сотрудники, то волей-неволей стал свидетелем обсуждаемых ими слухов и сплетен.