Текст книги "~ Манипулятор"

Остановившись у сквера (фонари, крупная сетка-рабица у здания, где раньше был комбинат «Известия»), я ловлю себя на том, что уже несколько секунд не свожу глаз с одной пары. Светловолосый юноша, который немного напоминает юного Ромку, и девушка с длинными волосами стоят, интимно прижавшись друг к другу, и целуются так, что на них уже оборачиваются. В его глазах – радость от встречи, в ее – радость и слёзы, а над ними щелкают стрелки электронных часов, отмеряя им счастье. Мысли внезапно возвращаются к Лешке и складываются в воспоминание о разговоре, который случился у нас с ним в больнице, куда меня после выкидыша привезла «Скорая»…

« – Леш, Леша, где мой мобильник? – Я пытаюсь приподняться и сесть на койке, но у меня не получается. Тело ватное, конечности налиты тяжестью. В голове туман, хотя мой взгляд все-таки утыкается в тонкую трубку с иглой, воткнутой мне в вену. По трубке стекает прозрачная жидкость, успокоительное и что-то ещё, чем меня обкалывали. Но это не важно, совсем. Сейчас ничто не имеет значения, потому что мне кровь из носа нужен только мой телефон. На нем – сотня тех, прежних звонков и сообщений от Лебедева, и две сотни моих звонков и сообщений Ему. И если маме, на которую зарегистрирована моя сим-ка, вдруг придет в голову проверить список моих входящих, то она легко обо всем догадается и поймет, кто мог быть отцом ребенка. И хотя это глупо и моя мама никогда не опускалась до того, чтобы проверять мои звонки или читать мои смс-ки, мне девятнадцать, и я смертельно боюсь подставить того, кого я все еще очень люблю. А еще я точно знаю, что если мама узнает правду, то она Его не пожалеет. Она заставит Его жениться на мне, а Он возненавидит меня за это. И хотя мне пока мало лет, я давно уже поняла, что Лебедев из тех, кого нельзя принуждать и шантажировать.

– Ди, ты свой телефон у меня дома оставила. Когда все случилось, было ни до чего, – Лешка потерянно сглатывает.

– Леш, он мне нужен. Лешка, пожалуйста, – лихорадочно шепчу я, – пожалуйста, съезди домой. И отыщи мой телефон. Или нет, лучше съезди, найди и вычисти на нем все звонки и сообщения. Почисти все, ты ведь это умеешь? Только потом мне скажи, были ли на нем пропущенные звонки от Него.

Мой голос звучит хрипло и жалобно, но мне все равно. Мне жизненно необходимо знать, что Он искал меня и что Он вернется.

Лешка кивает и встает со стула, чтобы выполнить мою просьбу, но не успевает, потому что в палату врывается мама. И мне становится отчаянно страшно, потому что я никогда не видела у нее такого бледного лица и безумных от ужаса глаз. Мама бросается ко мне. Убедившись, что я жива и могу дышать, она набрасывается на Лешку и вытаскивает его в коридор. Панков отбивается, а я закрываю глаза и хочу умереть. Мне стыдно. Защищая того, кого я любила, я подставила своего лучшего друга. Наконец, мама, более-менее примирившись с Панковым, возвращается в палату, а Лешка уезжает домой, успев на прощание ободряюще мне подмигнуть. Потом приходит врач. Поговорив с мамой, женщина в белом халате что-то добавляет в раствор, который сочится мне в вену, и я проваливаюсь в глубокий сон, успев почувствовать теплую мамину руку, которая бережно и нежно гладит меня по запястью.

Проходит ночь, и наступает утро. В десять утра возвращается Лешка, и мама, поручив ему меня на пару минут, уходит, чтобы умыться. Чтобы хотя бы чуть-чуть прийти в себя после кошмара бессонной ночи. Как только за ней закрывается дверь, я, предательница, напоминаю одними губами:

– Леш, телефон?

– Ди, фигня. Понимаешь, его нигде нет. Я перерыл весь дом, я даже в шкафах посмотрел. Я за диван залезал и в прихожей рылся. Но твоего мобильника нигде нет. – Лешка избегает глядеть на меня, но в его глазах – искренний страх.

– Леш, его нужно найти, – я до боли прикусываю губу, чтобы не зареветь. Лешка в ответ опускает голову, принимается перебирать на запястье свои бесконечные кожаные браслеты, потом сцепляет пальцы в замок и смотрит на свои руки:

– Я искал. Слушай, я что подумал… А Воробей не может тебе в Фейсбук написать, чтобы помириться?

– Нет.

– Уверена?

– Да.

Просто я Его знаю. Все проблемы Он всегда решал либо с глазу на глаз, либо звонками. Тем не менее, я прошу у Лешки его мобильный и лихорадочно просматриваю все сообщения в социальной сети. Но там ничего нет. Ничего, ничего. Ничего.

– Ди, а твой телефон люди из «Скорой» не могла прихватить? – Лешка, пожалуй, впервые с момента нашего разговора глядит мне прямо в лицо, и в его глазах появляется выражение негодования: – Может, я на этих ребят заявление напишу? Вдруг, поможет и тебе вернут телефон?

– Нет. Не поможет. – Я отвожу взгляд и разглядываю гладкую больничную стену. С той страшной ночи все рухнуло и разбилось вдребезги. Я уже поняла, что мой телефон никогда не найдут, а значит, я никогда не узнаю о том, что Он искал меня и пытался со мной помириться.

– Почему нет? А если распечатку звонков у оператора взять? Ах, да, – спохватывается Лешка, – ты же говорила, что сим-ка на твоей маме, – он замолкает, и снова опускает вниз голову. А мне в голову приходит другая мысль:

– Леш, а можно восстановить сим-карту так, чтобы после того, как ее вставят в другой телефон, ранние, прежние вызовы тоже читались?

– Ди, ты же знаешь, что без заявления твоей мамы ничего не получится, – тихо, но внятно произносит Лешка. – Но если ты попросишь тетю Наташу помочь, то…

– Нет. – На мои глаза набегают слезы. Выхода нет.

– Боишься подставить Его? – с ненавистью шепчет Лешка.

– Да… Леш, ты прости меня, – помолчав, говорю я. – Ты прости меня за всё, хорошо?

– Да ну тебя, Ди. Нечего прощать, – Панков пробует улыбнуться. – Зачем еще нужны друзья? И потом, я же люблю тебя.

А он и правда меня любил. А я в тот день сделала все, чтобы мама и Лешка принесли мне новый мобильный, а вместо потерянной сим-карты купили мне новую, но с прежним номером телефона. Только теперь сим-карта приобретена на мое имя. И мне остается только одно: ждать. Впрочем, я сотню раз собиралась Ему позвонить, но так и не решилась. И не из-за гордости, которая еще придет, а потому что мне всего девятнадцать, и я смертельно боюсь услышать от Того, кого я очень люблю: «Я же просил тебя оставить меня в покое?»

И я жду, что Он наберет мне сам. Я жду этого. Очень.

На следующий день ко мне в телефон начинают стучаться друзья, Вексельберг, Ремизовы и Пирогова, но я не отвечаю. Лешка, несмотря на то, что он почти сутками просиживает у моей койки, умудряется установить мне на телефон скайп, и в редкие часы его отсутствия мы можем общаться по видео. Не появляется только один человек, и это – Он. Когда отчаяние и тоска от того, что каждый звонок – не Его, накрывают меня с головой, я вручаю мобильный маме, и она терпеливо отвечает на каждый входящий. Так в Плехановском узнают, что у меня «грипп», и интерес к моему отсутствию на занятиях сходит на нет. На следующий день раздается еще один звонок, и мама, тяжко вздохнув, показывает мне на сотовый:

– Ты говорить будешь?

Я жадно вглядываюсь в цифры, определившиеся на дисплее, но я этот номер не знаю. Это чей-то городской телефон.

– Нет, не буду, – качаю я головой, и мама, еще более тяжко вздохнув, прикладывает к уху мобильный.

– Нет… Простите, а это кто? – звучит ее ровный голос. – Нет, Диана болеет. Позвоните ей позже, когда она выздоровеет… Извините, но я все уже объяснила декану вашего института… Всего хорошего, молодой человек, – мама отбивает связь, кладет мобильный на тумбочку и устало трёт глаза.

– Кто это? – шепчу я. – Кто?!

Сердце бьется так, точно пытается прорвать мне грудную клетку и выбраться наружу.

– Не знаю, какой-то очень взволнованный мальчик из твоего института. Я попросила, чтобы он перезвонил тебе позже, когда тебе станет лучше, – слабо улыбается мама и гладит меня по руке, а я сглатываю слезы и отворачиваюсь, чувствуя невыносимую, невозможную боль от того, что это – снова не Он.

Он так и не позвонил мне…

Позже, со временем я поняла одну истину: если человек тебя любит или если ты ему хотя бы не безразлична, он найдет любую возможность, придумает любую причину, чтобы, если уж не приехать к тебе, то хотя бы просто тебе набрать и спросить, как ты? Тот же, кто отделался от тебя тишиной и молчанием, никогда не любил тебя. Впрочем, Лебедев никогда не говорил мне, что он меня любит. Так что все по-честному.

Окидываю взглядом освещенное иллюминацией здание кинотеатра «Пушкинский». Когда-то мы с Ним ходили сюда вечерами и, сидя на заднем ряду, отчаянно целовались. Тогда мне казалось, что так будет вечно, и Лебедев всегда будет рядом. Но всё прошло, и ничего уже нет. И я отворачиваюсь, чтобы увидеть, как та юная пара, не разнимая рук, как когда-то делали мы, удаляется в сторону подземного перехода. А я зачем-то беру в руки мобильный, сажусь на лавочку, перебираю Ромкины сообщения и звонки, а потом долго смотрю в темноту. Я бы все Ему простила. Но есть то, что я не могу забыть.

Зато в кармане снова брякает смс-кой мобильный.

«Диана, десять вечера. Ты дома?» – Это мама.

Нет, мама. Что мне делать там одной?

«Да, конечно», – печатаю я в ответ.

«Отлично. Тогда спокойной ночи, дочка».

«Спокойной ночи».

Минуту спустя приходит еще одно сообщение:

«Прости, конечно, но сейчас уже десять вечера. Скажи, ты до дома доехала?» Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это Лебедев.

«+», – печатаю я.

«Завтра я подхвачу тебя у твоего дома?» – И это снова Он.

«Ром, я давно уже от тебя ничего не жду», – думаю я. Встав, закидываю рюкзак на плечо и иду к машине. И только сев в нее, вспоминаю о том, что так и не запомнила объездные пути до «Останкино», которые он утром показывал мне. Закинув назад голову, я упираюсь затылком в мягкий подголовник сидения и прикрываю глаза, размышляя о том, что мне ответить Ему? Наконец, у меня рождается, и я печатаю:

«Ром, давай завтра в 8 утра у моего дома».

Я не ответила ему: «Нет». Но и «да» я тоже ему не сказала.

Впрочем, давайте будем честны. Я не всегда в этом живу, и за семь лет моя жизнь кардинально изменилась. Я могла неделями и месяцами не вспоминать о Нем, но иногда на меня находит – вот так, как сейчас. Вздохнув, завожу машину и трогаюсь. Завтра будет новый день, и новая пища. Завтра мы снова увидимся с Ним. И я очень хочу к этому подготовиться».

ГЛАВА 8. Эффект бабочки

Иногда происходит то, что в какой-то мере меняет твое отношение к другому человеку. А значит, и твои принципы, и судьбу.

То ли Автор, то ли из Интернета

Диана. Наше время.

«Следующий день, а вернее, его утро ознаменовывается тем, что, заметив из окна машину Лебедева, подъезжающую к моему дому, я запираю входную дверь и спускаюсь вниз. Хлопаю дверью подъезда, выхожу на крыльцо – и ловлю восхищенный взгляд Лебедева, который стоит у своего синего джипа и катает в пальцах сигарету.

– Классно! – помолчав, коротко резюмирует он и, бросив сигарету обратно в пачку, оглядывает меня с головы до ног: – Ну, вы все в белом, а мы… – и он игриво окидывает взглядом свои черные брюки и черное шерстяное полупальто.

– Спасибо. Здравствуй, – вздыхаю я. Лебедев тут же услужливо распахивает передо мной дверцу своей машины, но я отрицательно качаю головой и демонстрирую ему брелок от «Опеля».

– Но… – хмурится Лебедев, явно не понимая текущий расклад.

– Ром, мы договаривались, – напоминаю я.

– Ты же вроде сама написала, что мы встречаемся в восемь у твоего дома и… – И он осекается, сообразив, что фразы «поедем вместе» или «отправимся на тебе» в моей смс-ке не было.

– Вот именно, – слегка улыбаюсь я.

– Тогда зачем этот цирк? – он поднимает вверх брови.

– Цирк? Я всего лишь хотела запомнить дорогу, которую ты мне вчера показал, чтобы самой приезжать в «Останкино».

– И самой каждой раз уезжать. Так? – уточняет он, хотя и так понятно, что именно это я и имела в виду.

– Точно.

– Ясно. Черт-те что! – сухо бросает Лебедев и с неудовольствием наблюдает за тем, как я, подхватив длинную полу пальто, усаживаюсь в «Опель». Налюбовавшись на меня, он обреченно машет рукой, типа, делай что хочешь, и забирается в свой джип. И история с гонками до «Останкино» повторяется, как повторяются проход через рамки охраны и вестибюль. Единственное, сегодня Лебедев идет к лифтам и здоровается со всеми встреченными нами людьми уже без этой своей холодной и отстраненной гримасы, что меня радует. Как радует и то, что по прибытии в предбанник Веры (самой Веры в данный момент в предбаннике нет) Лебедев помогает мне снять пальто и отключается на пару секунду, видимо, до конца оценив мой сегодняшний вид. На мне белое, как и пальто, шерстяное платье длиной до середины колена. Оно очень простое, но оно мне нравится и оно мне идет. К тому же, оно прекрасно подходит для того, чтобы провести в нем целый день, общаясь с самым разным контингентом людей и не заботясь, на сколько баллов ты выглядишь.

– Знаешь, тебя нельзя в таком одну по «Останкино» отпускать, – Лебедев с улыбкой садится на край стола и скрещивает свои длинные ноги.

– Та самая горбатая бабушка унесет?

– Да нет, скорей, пара дедушек. – У него от улыбки едет вверх уголок рта, и на щеке появляется знакомая ямочка, от которой у меня малодушно сжимается сердце.

– Ром, а где можно руки помыть? – Я скольжу взглядом по комнате, лишь бы не видеть ни эту ямочку, ни его теплые смеющиеся глаза.

– Здесь, как всегда. – Лебедев кивает на открытую дверь своего кабинета. Я, стараясь не отбивать каблуками высоких сапог чеканный шаг по ламинату, отправляюсь в комнату с умывальником, где и провожу пару минут. Ополоснув кисти, возвращаюсь обратно и уже в режиме «все ОК» переключаюсь на кофеварку.

– И кофе заставлять тебя варить в этом тоже грешно, – продолжает резвиться Лебедев, сидя на подоконнике.

– Ну, то ли еще будет, – неопределенно обещаю я, насыпая в отверстие электронной джезвы порцию молотого кофе из пакетика, захваченного мной из дома.

– А что будет? – Лебедев с интересом следит за моими манипуляциями. Ничего особенно, просто в пакетике кофе по еще одному рецепту мамы. Молотая арабика с ложкой какао, и у эспрессо будет шоколадный вкус.

– Поживешь и увидишь, – запустив в кофеварку порцию кофе, я смотрю на шкаф: – Доставай три чашки.

– Три? – удивляется Ромка.

– Три. Тебе, Вере и мне.

– Знаешь, ты иногда как очевидное невероятное, – Лебедев встает со стола и по очереди аккуратно выставляет на стол чашки и блюдца.

– В смысле? – не понимаю я.

– В том смысле, что порой понять то, что у тебя на уме, возможным не представляется. Мне даже в голову не пришло, что ты подружишься с моей Верой.

– Подружусь? – удивляюсь я, хотя местоимение «моей» применительно к «его» Вере меня все-таки оцарапало.

– Ну, или наладить с ней отношения, – Лебедев пожимает плечами и глядит на меня так, точно пытается понять, зачем мне все это надо?

Но объяснять ему, что у меня на уме, я не хочу. Хотя, если честно, вчерашнее общение с Сашей Аасмяэ и встреча с Вероникой навели меня на кое-какие интересные размышления. Например, что сам Лебедев для «Останкино» – это человек-загадка, спрятавшийся в корректный футляр из деловых костюмов, прохладного тона и взвешенной линии поведения с окружающими, хотя по моим наблюдениям он относится к своим сотрудникам в принципе не равнодушно.

Так что я резюмирую:

– Очень жаль, что ты так плохо меня изучил, – и включаю кнопку на кофеварке.

Минуту спустя, в течение которой я жду первую порцию кофе, а Лебедев задумчиво грызет губы, появляется запыхавшаяся Вера. Пока она, раз двадцать извинившись за опоздание, торопливо вешает в шкаф одежду, а Ромка забрасывает ее кучей заданий и поручений, я разливаю кофе по чашкам, ставлю одну перед Верой, которая изумленно тянет:

– Спасибо, – и со своей чашкой перехожу в его кабинет.

К тому моменту, как Лебедев оказывается на пороге, я уже спряталась в папки, и разговор по душам, который он в очередной раз пытается мне навязать, не получается. В конце концов, мы оба погружаемся в свои дела. Дальнейший распорядок дня повторяет вчерашний: к Лебедеву без звонка и по звонку входят какие-то люди, затем он отправляется на совещание, а я вылавливаю в синей папке еще одну фирму, где схема «поставки» акций его каналу очень напоминает то, что провернул Соловьев с ОАО «ЛЕВС», но с той лишь разницей, что эта компания объявила о банкротстве месяц назад. «Если я найду еще одну такую же фирму, то это подтвердит то, что Игорь заведомо шел на подлог», – думаю я, машинально разглядывая Ромку, который в этот момент появляется в кабинете.

– Да? – поймав мой взгляд, интересуется Лебедев, параллельно усаживаясь в свое кресло.

– Слушай, Ром, – я смотрю на него, попутно задавая себе вопрос, почему он, как и в случае с «ЛЕВС», пропустил акции этой компании? – А почему ты положил документы ЛЕВС не в черную, а в синюю папку? Ты посчитал, что эти акции прибыльные?

– Думаешь, я ошибся? – Лебедев забрасывает за голову руки, дотрагивается пальцами до кожаного подголовника и с интересом глядит на меня.

– Вернее, решил, что с ними не все потеряно? – В свой через я откидываюсь на спинку стула.

– Видишь ли, – неторопливо начинает он, задержавшись взглядом на моей обтянутой платьем груди, – я, в общем, никогда не любил что-то терять просто так, за здорово живешь. Ну, или спускать кому-либо что-либо с рук.

– Спускать с рук? То есть Игоря ждет страшная месть? – насмешливо поднимаю бровь я.

– Ты про отношения? – усмехается Лебедев. – А я про бизнес. – Он ухитряется побарабанить кончиками пальцев по поверхности кожаного подголовника. – Понимаешь, это в отношениях есть друзья, а в бизнесе их нет. И я думаю, что не ошибусь, если скажу, что ты тоже долго искала того, кого можно было в качестве эксперта отправить ко мне, но тебе отказали по… разным причинам. – Он морщит нос. – Так что ты в каком-то смысле была вынуждена приехать ко мне сама, чтобы не оставить в беде… мм, старого друга.

– Ну да, – подхватываю я, – а ты не отпустил Игоря в командировку под тем предлогом, что ситуация с акциями настолько критична, что мне может понадобиться что-то у него уточнить. Хотя и ежу понятно, что Игорь – это последний человек, к которому я обратилась бы для выяснений условий сделки.

Лебедев прихватывает зубами верхнюю губу, но его глаза задорно блестят.

– Молодец, – киваю я. – Лебедев, пять тебе, конечно, за сообразительность, но на будущее я тебя очень прошу, не надо общаться со мной по программе: «Для того, чтобы заставить Рыжакову что-то сделать, хороши все средства».

– Окей, – легко, даже слишком легко соглашается он. – Ладно, уела. В синей папке лежат акции тех компаний, по которым я рассчитываю отбить деньги.

– Ты правда считаешь, что можешь их вернуть? – не верю я.

– Точно. – Кивок.

– Через Игоря?

– В точку. – Новый кивок.

– А не проще было просто взять и выгнать его? – интересуюсь я, хотя в моей голове начинает мало-помалу вырисоваться линия поведения Лебедева в отношении Игоря.

– Нет, не проще. Людей надо не выгонять, размахивая шашкой над головой, а предлагать им что-то взамен. Например, если выставить Игоря за дверь с волчьим билетом, то многие тут, конечно, получат моральное удовлетворение. Но деньги к нам не вернутся. А если собрать определенные факты, то я наверняка смогу договориться с Соловьевым о том, что он напишет заявление по собственному, но вернет нам нную сумму. Вопрос только в то, сколько он сможет вернуть. Хотя лично я думаю, что Соловьев бросился в махинации, предварительно рассчитав, как он будет возвращать долг, если его авантюра вдруг вскроется. Он умный человек, впрочем, я тебе об этом уже рассказывал. Но для того, чтобы пойти к Игорю, я должен точно знать, во что нам обошлись его спекуляции, – Лебедев кладет руки на стол и отбивает ладонями по столешнице какой-то бравурный марш.

– А если ты с ним не договоришься? – продолжаю упорствовать я.

– А у меня есть выбор? – удивляется Ромка.

– Есть, – от некстати вспомнившейся обиды накатывает новый прилив враждебности. – У всех и всегда есть выбор.

– Та-ак. А ты это – о чем? – Лебедев, удивленно посмотрев на меня, чуть наклоняется и всматривается мне в лицо, точно пытается сканировать меня через сетчатку собственных глаз.

«Напомнить тебе, как ты поступил со мной?»

И хотя эти слова уже вертятся у меня на языке, я в тысячный раз с момента нашей встречи у детского сада напоминаю себе, что нельзя, просто нельзя допускать, чтобы застарелые боль и обида заставляли тебя вести с человеком мелко, пошло и грязно. И в конце концов, кто виноват в том, что, порвав со мной, он отправился к Лизе, чтобы построить с ней уже другие, новые отношения?

– Всего лишь о том, что ты изменился, – все-таки не смогла удержаться я.

– Я? Да я всегда был таким. Но, может, ты не все видела? – бросает в ответ он, но, опомнившись, прячет глаза в монитор компьютера. – И знаешь, – помолчав, возвращается к теме Лебедев, поглаживая указательным пальцем клавишу, – я бы с огромным удовольствием получил от тебя ответ на вопрос, который не устаю задавать тебе с момента нашей встречи в «Перекрестке», за что ты постоянно на меня злишься и обижаешься, но ты же опять предпочтешь отделаться от меня ничего не значащими фразами? Да, Рома. Нет, Рома. Все нормально, Рома… Так что, насчет выбора: считай, что я тоже предпочитаю до поры до времени не лезть к тебе в душу. Хотя не надо думать, что здесь… – он крутит кистью вокруг своего лица, – и здесь… – наклонившись, стучит костяшками пальцев по стальной ножке своего стола, – все одинаково непрошибаемого качества.

Выдав это умозаключение (а вернее, высказав все, что, по-видимому, накопилось у него на душе), он хмурится, ныряет в компьютер и начинает что-то быстро печатать. А я, почувствовав неловкость от его ответа, отправляюсь в базу данных Московской Биржи, пытаясь забыть о том, что только что от него услышала.

Намек Лебедева на то, что я постепенно выводила его из состояния равновесия, я поняла только в конце недели. А пока я принимаюсь складывать, вычитать, делить и умножать, периодически сверяясь с данными, чтобы выдать экспертную оценку по деньгам, которые Соловьев должен каналу. Часа три мы с Лебедевым проводим в относительной тишине, которую периодически нарушают появление его генерального, Веры и мои краткие разговоры по телефону со Смолиной, Жанной и Ксенией. В районе полпервого Лебедев с сожалением глядит на часы:

– Слушай, насчет обеда… Ты извинишь меня, если мы с тобой пойдем в «Джонку» не в час дня, а в три, например?

– Конечно. Ничего страшного, – говорю я. После внезапной вспышки его откровенности я даже где-то рада отдохнуть от него. – Я с Сашей Аасмяэ пойду, – зачем-то добавляю я и молниеносно прикусываю язык.

Поздно.

– С… с кем? – не веря услышанному, Лебедев хлопает ресницами.

– С Сашей. Она меня вчера пригласила, – повторяю я и поднимаясь со стула, все-таки не отказав себе в удовольствии еще раз уделать его, хотя он и так глядит на меня с немым изумлением.

– А-а… ну сходи. С Сашей, – помолчав, добавляет он, и я, прихватив кошелек, иду к дверям.

– Подожди, а ты до «Джонки» -то сама доберешься? – спохватывается Лебедев.

– Язык и до Киева доведет, – усмехаюсь я, толкаю бедром дверь и исчезаю в предбаннике.

Проход до «Джонки» занимает ровно две минуты, поскольку в лифте я, к счастью, сталкиваюсь с Сашей, которая едет в нем в компании Риты и Димы. Сегодня Аасмяэ выглядит по-другому. На ней симпатичный свитер, джинсы и почему-то кроссовки. При ближайшем рассмотрение оказывается, что на лице у нее отсутствует косметика, что компенсируется широкой и одобрительной улыбкой, с которой Саша быстро оглядывает мое платье.

– «Benetton», коллекция осень 2018? – со знанием дела интересуется она.

– Да, – поражаюсь я, – а откуда?..

– А, у меня точно такое же, – смеется она. – Ну что, обедать с нами?

– Да. Если возьмете.

– Конечно, возьмем, – моментально встревает Рита, которая стоит слева от Саши. Свет падает девушке на лицо, освещая ярко-синие глаза и морщинки у линии губ. И я ловлю себя на том, что Рите не двадцать три – двадцать пять, как считала я, а что-то около тридцати. – Маргарита, Рита, а можно просто Марго. Штатный психолог… Абгарян, не молчи, – Рита аккуратно стучит кончиком маникюра по широкому плечу Димы, обтянутому темным свитером.

– Дмитрий, – с видом умирающего лебедя представляется Абгарян, которого я мысленно окрестила Мартиросяном, и Рита закатывает глаза.

– Нет, это невозможно. Дмитрий у нас сценарист, – Рита чуть раздраженно глядит на него, Саша прячет улыбку, а я смотрю на них и понимаю, что если это и есть те самые «калеки-журналюги», как назвала их Юля, то Ромке несомненно с ними повезло, потому что в них есть то, что мне больше всего нравится в людях: легкость, непредвзятость и искренность.

Обед протекает в дружелюбной атмосфере. Раскачавшись, Дмитрий начинает сыпать убойными армянскими анекдотами. Саша рассказывает о перспективах работы на Первом, Рита приглашает меня как-нибудь обязательно найти время и сходить посмотреть, как снимается ток-шоу Урганта, потому что «это что-то». После обеда мы прощаемся, и ребята отправляются на пятый этаж, где, как выясняется, находится бизнес-центр, а я – в кабинет Лебедева. И снова передо мной папки, ноутбук, «Молескин», аналитика, калькуляция и неизменный кофе, который мы с Верой, в отсутствии ее начальника, вполне дружески распиваем на двоих, закусывая его зефиром, оставленным Ромкой на моем столе, видимо, в качестве приглашения. В полчетвертого возвращается Лебедев и пытается всеми правдами и неправдами склонить меня на повторный обед в «Джонке», но я отказываюсь, и он уходит туда один. В пять, когда в моих глазах появляются устойчивые черные точки, я закрываю папку и, поздравив себя с очередным уловом (Игорь, явно зарвавшись, в очередной раз повторил подвиг, аналогичный махинациям с «ЛЕВС»), начинаю прощаться с Лебедевым.

– Давай провожу, – предлагает он, но я отказываюсь:

– Спасибо, нет.

Хорошо так, как у нас сейчас. Мы нормально общаемся, у меня появились если не друзья, то новые приятели, ну, или же просто неплохие знакомые с отличным чувством юмора, не склонные лезть ко мне в душу, чтобы выудить у меня информацию о Лебедеве или о том, что связывает меня с ним. Вот пусть так все и остается.

– До завтра, Ром, – помедлив, я все-таки подставляю ему щеку для поцелуя, чувствую прикосновение его горячих и сухих губ и, стараясь не замечать, что он положил мне руку на талию, выбираюсь из его офиса, а потом и из телебашни, чтобы поехать домой, минуя ненавистные мне, как и всем москвичам, пробки.

Примерно так проходят и оставшиеся дни недели. Я поднимаюсь в семь утра, чтобы умыться, бросить взгляд на себя в зеркало, надеть выбранные мной с вечера платье или костюм, и ухожу в прогон на «Опеле» до «Останкино». Все обычно и типично, как и то, что Лебедев каждый вечер устраивает мне препирательства на тему того, как я завтра поеду в «Останкино» и не пойти ли нам поужинать вместе «куда-нибудь»? В среду на моем столе в его кабинете появляется очередной букет белых роз. Но я оставляю его в его офисе, как каждый раз выбираю только свою машину, свою личную зону комфорта и свой собственный график прибытия/отбытия из кабинета Лебедева и обедов в «Джонке» в интересной компании сценариста, психолога и журналиста. В четверг Рита уговаривает меня на участие в записи передачи «Вечерний Ургант», и я с восхищением наблюдаю, как Иван Андреевич отрабатывает свое шоу «от» и «до». Невероятный и очень тяжелый труд, не понятный и не видимый тем, кто смотрит его передачу, сидя дома перед телевизором.

Пятница начинается с того, что получив пересчет цен всех акций, которые есть в черной папке, я суммирую его с цифрами из синей и с полной уверенностью сообщаю Роману Владимировичу, что Игорь Борисович подставил канал ровно на шесть миллионов пятьсот девятнадцать тысяч рублей двенадцать копеек, что я могу с легкостью доказать, предоставив Лебедеву показатели по продажной и текущей цене акции.

– Экспертное заключение написать? – интересуюсь я, сидя на краю угла стола и покачивая облаченной в бордовые брюки ногой. Рядом на столе в белой чашке дымится кофе, который Вера, начиная со вторника, втихую от Ромки варит исключительно по моим рецептам.

– А ты можешь? – Лебедев вертит в руках подготовленный мной список фирм с четким указанием, кто и как с Игорем Борисовичем, а главное, когда и на сколько.

– Могу, – машинально оглядываю свою рубашку с широким отложным воротником в поисках возможных, но нежелательных пятнышек кофе. – Но печатью МБ заверить это я тебе не смогу, не имею права.

– МБ? – Лебедев с удивлением поднимает голову.

– Московской Биржи, – поясняю я.

– Фиг с ним. Ты даже можешь – и, кстати, это очень желательно – вообще не указывать свою фамилию и должность. Просто независимое экспертное заключение, и все. – Лебедев откладывает список на стол и присаживается на край столешницы, ровно напротив меня.

– Полагаешь, что Игорь в ответ придумает мне какую-нибудь каверзу? Или ваш генеральный предложит мне работать у вас? – Я отпиваю кофе, поглядывая на Лебедева из-за кромки чашки.

– Боюсь, что тебя уведут, – вздыхает он. И в его глазах, к моему изумлению, появляется то самое чисто мужское выражение, которое как-то уже смутило меня в его кабинете.

– Нечего уводить, – тихо напоминаю я и, встав, отхожу к окну, из которого открывается вид на странно безлюдный в этом время проспект Академика Королева.

От ответа Лебедева меня спасают стук в дверь и появление Саши. Улыбнувшись ей, я возвращаюсь за стол. Сажусь, закрываю папки и медленно отодвигаю их в сторону. Прикрыв глаза, машинально подпираю рукой голову. Вот и закончилась моя неделя в «Останкино». Не все видела, не все узнала, но многое поняла и, главное, сделала заказанную Ромкой работу. Не обзавелась друзьями, но познакомилась с хорошими и порядочными людьми и получила надежду на то, что однажды мы как-нибудь снова встретимся. А что касается Лебедева, то в понедельник я пришлю ему по почте своё заключение и – всё.

«Только вот интересно, что будет со мною потом?» – с легкой грустью думаю я, прислушиваясь к его шагам, поскольку Лебедев в этот момент расхаживает по кабинету и что-то вполголоса втолковывает Саше. И все же я стараюсь не вникать в их беседу. У них свои дела, а у меня свои. И, вполне вероятно, что последнюю неделю отпуска я, как и хотела, проведу с книжкой в руках. Или в поездках к маме. Ну, или в созвонах по скайпу с Лешкой. Или же…

– Александра, а ты не против, если я приду на твою свадьбу вместе с Дианой? – внезапно долетает до меня, и я, вздрогнув, точно меня укололи иглой, поднимаю голову.