Текст книги "~ Манипулятор"

Так я узнал, что Игорь, во-первых, перешел к нам с одного известного популярного молодежного музыкального канала, где, судя по слухам, уже успел наследить с точки зрения необоснованных трат бюджетов (поездки со спонсорами, поездки к спонсорам и космические скидки спонсорам), за которыми, по словам Игоря, стояло его стремление удержать спонсоров (но, как считал знавший подобные схемы я, мог стоять элементарный совместный распил бабла).

Во-вторых, на музыкальном Соловьев прославился тем, что мог крутить до пяти служебных романов одновременно. Причем объектами его чувств становились девушки, как правило, нордической внешности и преимущественно до двадцати трех лет, которым Игорь впоследствии помогал лихо делать карьеру. Не скажу, чтобы услышанное понравилось мне, но в целом мне было пофигу, пока Игорь не попытался пропихнуть к нам на канал блондинку юного возраста (и, судя по ее бегающим глазам, сомнительного рода занятий). Тут уже я воспротивился, высказал свое «фи» генеральному, генеральный меня поддержал: «Я тоже так думаю», а Игорь бросил на меня такой взгляд, из которого стало ясно: мы пока еще не враги, но уж точно не станем друзьями.

И, в-третьих, опять же по слухам, примерно за два года до моего появления в «Останкино» Соловьев с любовными похождениями несколько подзатих и закрутил более-менее серьезный роман с одной девушкой-журналисткой, которую (ну чистая аналогия с Сашей) звали Саша Аасмяэ. Девушка была наполовину эстонкой, наполовину русской и вела на нашем канале популярнейшее ток-шоу. Двадцать семь, высока, стройна. И, честно говоря, привлекательна. Плюс высокие славянские скулы, голос с потрясающей хрипотцой, вызывающей своими модуляциями дрожь в мужском позвоночнике, и бес Скандинавии в миндалевидных серых, почти прозрачных глазах. И не то, чтобы эта Саша очень нравилась мне, но я ей симпатизировал, хотя глупо, конечно, было бы отрицать, что я не хотел переспать с девушкой, на которую, стирая руки, мастурбировала половина «Останкино».

Но то ли я не понравился Саше, то ли Саша боялась меня, видя во мне исключительно зловещую фигуру начальника (что, кстати, позже и подтвердилось докатившейся до меня информацией, что Саша в сердцах прикрепила мне кличку «Кащей», исходя, видимо, из того, что я костьми лежал на бюджете), то ли моя голова в то время была занята финансами, к которым успел приложить руку Игорь, но с Сашей у меня не сложилось. Так что мысли о Саше я отправил в самый дальний карман своей головы, а потом в моей жизни появилась Ника – и заботы иного рода, поскольку на седьмом месяце моей работы выяснилось, что бывший финансовый управляющий (то есть тот, что был еще «до меня») два года назад подмахнул Игорю одну интереснейшую бумагу, согласно которой часть спонсорских средств за рекламу в случае форс-мажоров могла перечисляться нам не в виде рублей, а в виде акций. До поры до времени этот проект был похоронен Игорем, но в последние месяцы Соловьев его резко реанимировал, и акции от фирм, занимающихся ритейлом, страхованием, драгметаллами и еще Бог знает чем, хлынули к нам рекой. С учетом того, что цены на акции подвержены даже не ежемесячным, а ежедневным колебаниям курса рубля, то я, освободившись от более срочных дел, теперь пытался выяснить, сколько же мы потеряли (а может, приобрели?) благодаря Игорю.

А может, и не пытался… Но тут я забегаю вперед.

Так вот, возвращаемся к Рыжаковой. Пока я описываю Диане изложенную выше историю (умолчав, правда, о любовных похождениях Игоря, о Нике и о Саше Аасмяэ), мы доходим с Дианой до детской площадки, я поглаживаю ее руку и, заканчивая свой рассказ, произношу сакраментальную фразу:

– Вот такие дела…

– Ром, – Рыжакова осторожно высвобождает кисть из моей руки, – ты же понимаешь, что цены на акции надо смотреть относительно периода каждой сделки?

– Да, да, понимаю, – рассеянно киваю я, наблюдая за тем, как Юлька пытается расшевелить мальчика Сашу.

– А, по-моему, не понимаешь, – произносит Диана.

– Ну, тогда пример приведи.

– Пример? – Диана обходит меня, встает напротив и нетерпеливо отбрасывает с лица прядь волос, выбившуюся из прически. – Ну, давай приведу. Вот, смотри. Предположим, три года назад ты купил за три миллиона понравившийся тебе участок земли, на котором был выстроен дом и стоял деревянный забор.

– А почему деревянный?

– Потому что на забор из металла у тебя денег не хватило, – огрызается Рыжакова. – Короче, велосипед не изобретай и слушай меня. Так вот, жил ты на этом участке и жил, а потом решил его продать и купить что-то другое.

– Душа моя, а этот пример… ну про дом, – я наивно смотрю ее, – это из жизни, да?

– Ром, прекрати, – Рыжакова закусывает губу. – Я серьезно с тобой говорю, а ты…

– Все, все! – поднимаю вверх руки. – Прости, я больше не буду. Ну, и что дальше с примером?

– А дальше, Ром, с участком твоим получается следующее. С одной стороны, на недвижимость в нашей стране каждый год растут цены. А с другой, ты не можешь продать свой участок, потому что у тех, кто хотел бы его купить, сейчас таких денег нет, а у тех, у кого деньги есть, нет желания его покупать. И ты откладываешь его продажу на год, думая, что все образуется. Но штука в том, что при продаже участка даже через год тебе будет нужно уйти хотя бы в ноль, иначе продавать его будет невыгодно. И чем дольше этот участок земли остается у тебя на руках, тем дольше ты будешь вынужден накручивать на его стоимость сумму, равную разнице курса рубля, плюс стоимость построек на этом участке, если ты, например, смастерил вокруг него тот самый, дорогой твоему сердцу, металлический забор, плюс накидывать сверху сумму выплаты ежегодных налогов, потому что участок твой, как любая недвижимость, подлежит налогообложению. И в итоге через год твой участок может стоить уже не три миллиона, а, скажем, четыре. И при этом продолжать балластом висеть у тебя на кармане, потому что затраты твои на его содержание все увеличиваются, а покупателей на него по-прежнему нет. Вот и с акциями приблизительно та же история. Только неприбыльные акции надо скидывать гораздо быстрей, а брокеру при этом еще и историю фирмы-эмитента смотреть.

– Это… как с Apple, да? – хлопаю я ресницами.

– Мм, как с Apple, – Диана запальчиво усмехается. – Кстати, большинство людей почему-то считает, что раз компания Apple является самой дорогой фирмой в мире, то и ее акции самые дорогие. Но при этом мало кто знает про страховую компанию «Bershire Hathaway», чья рыночная стоимость составляет всего половину от Apple, но чья акция стоит 315 тысяч долларов против акции Apple, цена которой равняется приблизительно ста долларам. И еще… – Диана задумчиво узит глаза. – Вот ты мне сказал, что вам платили в том числе и акциями ритейла? Но в прошлом году покупать акции ритейловых фирм было невыгодно, потому что цена на них еще год назад резко пошла вниз. И вкладываться вам по идее надо было в компании, занимающиеся блокчейном, но только не в отечественные, а в зарубежные. Теперь понимаешь, к чему я веду?

«Да и я, собственно, веду к тому же».

– Да, понимаю, – вслух говорю я. – Но, видишь ли, я в акциях неспециалист.

– Тогда тебе нужно специалиста найти. Какого-нибудь хорошего брокера.

«Ну?.. И?..» Возникает пауза. Я продолжаю смотреть на Диану.

– Так, подожди-ка… – осекается Рыжакова, – ты что же, хочешь сказать, чтобы я их посмотрела?

«Аллилуйя!»

– Нет. Рома, не-ет, – Диана трясет головой и даже отступает на шаг, – нет, нет и нет. И не проси меня, потому что я к тебе… Вернее, я в твое «Останкино» не поеду. Больше того, у меня через неделю начинается отпуск, и я хочу его спокойно с книжкой в руках провести…

«У тебя отпуск? Ну, тогда просто отлично».

– … Так что лучше поговори с вашими спонсорами, – продолжает она. – Или с фирмами, которые с вами акциями расплачивались. В конце концов, раскачай на разговор этого вашего Игоря. Это ты можешь?

– Вообще-то я не могу, – говорю я.

– Почему?

«Потому что то, что происходит с акциями, я и без тебя знаю. Но мне нужен хоть какой-то предлог, хоть малейший крючок, чтобы вытащить тебя из раковины, в которую ты спряталась. А не вечно напускать на тебя мою Юльку».

– Почему? – вслух переспрашиваю я. – Да потому что Игорь своих позиций не сдаст, он далеко не дурак. – (Что, кстати, является сущей правдой.) – А если я к спонсорам с этим вопросом пойду, то слухи по рынку покатятся очень быстро. Люди – это сарафанное радио, душа моя. А я не намерен подставлять из-за сплетен канал, на который работаю. Но ты не хочешь приехать ко мне в «Останкино». Отсюда вопрос… – Я пристально смотрю на нее. – Ты не могла бы тогда посоветовать мне кого-нибудь трейдера? Только такого, чтобы умел язык за зубами держать. И лучше всего, женщину.

– Почему женщину? – не понимает она.

«Потому что я хочу, чтобы приехала ты».

– Потому что женщина-трейдер не вызовет подозрений. К тому же я могу провести ее к себе под видом свой знакомой.

– Нда. У тебя не работа, а шпионские страсти какие-то. – Диана с сомнением хмыкает и глядит на Юльку, которая сейчас занимается тем, что с воплем: «Осалю!» гоняется вокруг желтой песочницы за уже не таким мрачным Сашей. – Ром, понимаешь, вот так, сходу посоветовать тебе трейдера сложно. Есть у меня, конечно, пара знакомых, но Лена… – («Какая еще Лена?») – на будущей неделе уходит в декрет. А Катя… – («Только Кати мне не хватало!») – на бирже сейчас по уши занята. А у тебя надо копать и копать. К тому же, ситуация у тебя необычная. Хотя и любопытная…

«А ты, душа моя, всегда была любознательна и отзывчива».

– … Ром, давай так поступим, – помолчав, заключает она, – я подумаю и дам тебе знать, что у меня с трейдерами получается.

Оцениваю свои шансы с учетом «нас», и в целом, они неплохие. По крайней мере, я хоть вижу щель между ее текущим, хотя и неопределенным «я подумаю» и ее категоричным, сказанным мне ранее «нет».

– Ром, тебе как срочно надо?

– Мне? Вчера.

– Ром, прекрати паясничать?

– Ну честно, вчера.

– Хорошо, я тебя услышала, – вздыхает Диана. – И я постараюсь долго не тянуть с ответом.

И щель превращается в довольно большой зазор. Вот тут я и «включаю Лебедева»:

– И… ты мне сама позвонишь или мне лучше набрать тебе?

– Да, в общем-то, все равно, – Диана внимательно смотрит на Юльку, которая с визгом и хохотом ныряет под горку от бегающего за ней Сашей. – Но, если тебе так удобней, то сам мне набери. Только после десятого марта звони, потому что до вторника я все равно не успею тебе кого-то найти.

– Тогда номер мне свой продиктуй, – я мгновенно достаю телефон.

– Девятьсот десять, ноль пятьдесят пять, одиннадцать… – начинает она. – Слушай, Ром, а Юля с горки не свалится?

Бросаю взгляд на свою дочь, которая уже скачет на горке. Перила и козырек, которые не дадут ребенку упасть, если только ребенок сам не захочет головой вниз сброситься с горки.

– Нет, не свалится. Я ее знаю.

– И семьдесят два, – заключает Диана.

– Ага, спасибо, – я быстро заношу ее номер в ее же контакт, созданный мною еще лет восемь назад. В тот самый контакт, где уже есть и ее старый, но давно недействительный номер. Нащелкивая последние цифры, я думаю, сколько же раз я набирал ее после того, нашего последнего с ней разговора? Десять раз. Десять чертовых раз. Может, это мало для вас, но это бесконечное количество раз для меня, когда ты три дня плывешь в густом обреченном мареве фразы: «Абонент вне зоны вашего доступа». Вне твоей зоны. А ты обманут и брошен…

А потом я попытался забыть о ней и в первый раз пригласил на свидание Лизу. В памяти на секунду всплывает лицо моей бывшей жены. Впрочем, не важно.

– Отлично, я записал. – Я нажимаю на вызов, и в рюкзаке Рыжаковой раздается трель. Диана вздрагивает, глядит на рюкзак, потом переводит взгляд на меня. Интересно, кто кого сейчас обманул? От нелепости ситуации я начинаю смеяться. Но Диана глядит на меня так долго и как-то особенно судорожно, что я не нахожу ничего лучшего, чем прекратить этот дурацкий смех.

– Ну что, пойдем в кафе? – предлагаю я, и громко, пока она не передумала, зову дочь: – Юль!

– А? – выглядывает та из-под ската крыши, образованной большим красно-белым пластиковым мухомором. Саша, смущенно улыбаясь, колупает ботинком снег у подножия горки.

– Юль, я замерз, – весело говорю я (а вернее, наигранно весело).

– А-а… А мы куда-то греться пойдем?

– А ты догадайся.

Юлька вглядывается в меня еще пару секунд, и у нее загораются глаза. Она хлопает в ладоши:

– Ура! – и моментально сбегает с горки. Но прежде чем подойти ко мне, Юлька направляется к Саше. – Теперь будешь играть со мной? – она требовательно заглядывает ему в лицо, и Саша быстро кивает.

– До свиданья, – тем временем прощаюсь я с девушкой Машей, которая улыбается, кажется, впервые за весь сегодняшний день.

– До свиданья, – Маша поднимается с лавочки. – И – спасибо вам, – тихо добавляет она.

– Не за что, обращайтесь. – Я усмехаюсь, наблюдая за тем, как Юлька, чмокнув в щеку онемевшего Сашу, бежит ко мне. У Саши розовеют щеки, блестят глаза, он жадно смотрит ей вслед, а я поздравляю себя с тем, что у дочери, кажется, появился новый поклонник.

У моего ребенка гиперактивность и гиперобщительность. И в то же время в ее мимике, жестах, движениях уже проскальзывает сила женского обаяния, которую моя дочь могла унаследовать от… Не от своей матери. «Какой ты станешь, когда ты вырастешь?» Я сглатываю ком в горле.

– Па, а мы к нам домой греться пойдем, да? – подлетев ко мне, страстно шепчет Юлька.

– Нет. Мы пойдем в кафе и будем есть торт. Ты торт будешь?

Юлька кивает:

– С шоколадом.

– Ну… уговорила, – я протягиваю дочери руку и делаю несколько шагов вперед, удаляясь от детской площадки. В противоположную от нас сторону медленно уходят Маша и ее сын. Юлька, так и не взяв меня за руку, бросается к Рыжаковой:

– Теть Диана, вы ведь с нами в кафе пойдете?

Но Диана продолжает стоять и смотреть на меня. Юлька дергает ее за запястье, и Рыжакова медленно, словно нехотя, поворачивает к ней голову.

– Теть Диана, ну пошли в кафе, ну пожалуйста, – умильно сложив брови домиком, жалобно просит Юлька. Диана закусывает губу, долго молчит, вздыхает и наконец произносит:

– Хорошо, Юля. Пошли.

Короткий переход до машины.

Я с головой ухожу в свои мысли. Диана все также молчит, правда, время от времени перебрасывается парой фраз с Юлькой. Дочь включает режим «соло» и принимается взахлеб рассказывать Рыжаковой о том, что «в кафе, куда нас повезет папа, есть игровой зал, а в нем – автоматы, стрелялки, батут» (на который, я, кстати, поклялся никогда не пускать Юльку), «пинг-понг, боулинг и даже электронный хоккей». Дойдя до джипа, я распахиваю перед Дианой переднюю дверь. Но Рыжакова, покачав головой, проскальзывает на заднее сидение. Юлька, пыхтя, забирается в детское кресло. Я сажусь на место водителя и гляжу на них в зеркало заднего вида:

– Музыку включить?

Рыжакова, повернувшись ко мне в пол-оборота, смотрит в окно. Юлька требует что-то из репертуара мультфильма «Русалочка». Дорога до кафе занимает восемь минут. В кафе, как всегда в предпраздничные дни, суета; толкотня; гомон; крики мамаш («Виталик, не трогай!» и «Ира, быстро иди сюда!»); зависание официантов, забывших, на чей столик нести заказ; радостный детский визг (за соседним столом кампания из десяти человек справляет день рожденья какого-то карапуза). Воздушные шарики, конфетти, клоуны с поплывшим из-за жары гримом – и музыка. Чертова музыка, громкая, ухающая, оглушительная. Юлька быстро съедает свой кусок торта, требует с моего вишенку, и огорченно глядит на Диану, которая, кажется, так и не прикоснулась к десерту. Покрутившись на стуле, Юлька бросает на меня умоляющий взгляд и, получив от меня ответный кивок, молниеносно утягивает Рыжакову в зал, где стоят игровые детские автоматы. Я рассчитываюсь с официантом, покупаю пару жетонов, забираю куртку Дианы и вещи Юльки и перехожу к ним.

К моему удивлению, Диана и Юлька стоят у стойки электронного тира. Юлька открыла от любопытства рот и слушает, как Диана объясняет ей, как нужно держать пистолет, как принять стойку, как целиться ведущим глазом, как сводить мушку с целиком и нажимать на спусковой крючок, чтобы «попасть, например, во-он в того маленького человечка», который дергается крохотной точкой в глубине экрана. Подойдя к автомату, я наклоняюсь и бросаю жетон в его щель. Человечек подпрыгивает и начинает метаться по пустынной равнине.

– А папа, кстати, умеет стрелять, – гордо вмешивается Юлька.

– Да, я это знаю, – ровным голосом отвечает Диана. И я тоже знаю, откуда она это знает, а, вернее, помнит. Семь лет назад мы ходили с ней в парк, в котором был небольшой крытый тир, а я объяснял ей все то, что она минуту назад рассказывала моей дочери. А еще как-то в этом тире я, на спор с каким-то парнем, который не сводил с нее глаз (чем безумно меня раздражал), ухитрился высадить в цель десять пулек подряд и выиграл Диане медведя. Медведь был плюшевым, кажется, белым и почти с нее ростом. И Диана отчаянно хохотала, когда пыталась втащить его в мою самую первую в жизни машину.

– Из этого я не умею стрелять, – открещиваюсь я от детской электронной винтовки. Почему-то я не готов убивать этого маленького человечка.

– Ну-у… мы же были с тобой в тире, – Юлька надувает губы.

– Так это не тир. – возражаю я. Почему-то мне очень важно, чтобы этот крохотный человечек выжил.

– Теть Диана, а вы? – закидывает удочку Юлька, но табло автомата мигает и гаснет.

– Он съел монетку, – заглядывая в прорезь, жалуется Юлька. – Пап, а дай еще жетон?

– А может быть, мы его пожалеем?

– Кого?

– Этого человечка.

– Да, Юль. Давай оставим его в живых, – внезапно просит Диана.

– А он разве умрет? – искренне удивляется Юлька, и мне на ум приходит сказанная кем-то щемящая фраза, что детство – это не отрезок жизненного пути. Это королевство, в котором не умирают.

– Хорошо, мы не будем его убивать, – великодушно соглашается Юлька, и я этому рад.

– Еще чай? Кофе? Может, десерт? – Я смотрю на Диану поверх головы моей дочери. – Ты, по-моему, так ничего не съела.

– Нет, не съела, – без особых эмоций кивает она.

– Тогда… может в кино? – предлагаю я, но это тоже из детства. Вернее, из юности – ее и моей.

– Ром, спасибо, но сейчас почти пять часов вечера. Мы все рано встали сегодня. Вы с Юлей устали. И мне тоже нужно домой, – Диана глядит на часы, в ее тоне скользит категоричное «нет», и мне остается последнее:

– Мы подвезем тебя домой.

– Не надо, я тут близко живу, – слегка хмурится Рыжакова.

– А это был не вопрос.

– Рома, не надо! – Вот теперь она точно злится, но переспорить меня порой невозможно. Так что я помогаю ей надеть куртку, подаю Юльке пальто, жду, когда дочь аккуратно застегнет все пуговицы и веду своих девушек к лифту.

Кнопка первого этажа, полет вниз, половина лестничного пролета – и перед нами цветочный магазин (кстати, лучший в районе). Диана застывает в стеклянных дверях. В глазах – недоумение, раздражение и вопрос: «Лебедев, какого черта?»

– Минуточку подожди, хорошо? – Я завожу дочь в магазин. Юлька с любопытством глядит на меня. – Цветы тете Диане выбери, я куплю, – шепчу я дочери.

Юлька, просияв, бросает на Диану короткий, но явно намекающий взгляд и с заинтересованным видом начинает медленно обходить витрины, за которыми выстроились букеты тюльпанов, ирисов, гербер, хризантем и гвоздик.

– Вот эти. – Дочь с придыханием тычет пальцем в красные розы. Очень длинные стебли. Бархатные бутоны. Да, они очень красивы, эти цветы, но… Но это не Диана.

– Юль, а давай эти купим? – Поскольку тюльпаны и гиацинты по понятным причинам сейчас отпадают, я указываю дочери на довольно большой, уже собранный продавщицей букет из кипенно-белых роз, между стеблями которых вставлены ветки растения с мелкими белыми шариками. Поворачиваюсь к Диане, а та побледнела и закусила губу. И опять этот пронзительный взгляд на мою Юльку, точно та заглянула ей в душу. А может быть, мне все это кажется, потому что Диана отворачивается, потом в ее рюкзаке звонит телефон, она перекидывает рюкзак на руку, дергает язычок молнии на кармане и подносит мобильный к уху:

– Доставка? Какая доставка? – находясь спиной ко мне, она делает пару шагов вперед. – Ах, вот вы о чем… Секунду, – просит она и быстро выходит из магазина.

Расплатившись за букет, я вручаю его Юльке:

– Держи. Вручишь от нас.

Мы идем к выходу, где нас уже ждет Рыжакова, которая медленно убирает в карман телефон.

– Тетя Диана, это вам от нас. К празднику! – кричит Юлька. Рыжакова еще улыбается, но уже вздергивает вверх подбородок. Юлька пока не знает этого жеста, но я-то его еще помню. И я, подойдя к Диане, шепчу:

– Ребенка не обижай, ладно?

– Ребенка? – она сердито узит глаза. – Ром, но ты-то ведь не ребенок.

– А у меня есть букет? – и я с преувеличенным изумлением осматриваю свои руки.

– Ну да, конечно. Ты во всем прав, ты всегда прав, и так было всегда… Впрочем, спасибо, – но прежде, чем взять у Юльки цветы, Диана встает на цыпочки и на секунду прижимается сухими губами к моей щеке. И мне в ответ дико хочется подставить ей губы, схватить ее за талию, рвануть к себе, тряхнуть, заставить ее почувствовать, но… но здесь мой ребенок. Здесь продавщица. Здесь есть еще покупатели, помимо нас, и сотни других лиц, распавшихся в отражениях стекла и зеркал.

– Я рад, что ты сегодня пришла, – говорю я в итоге.

– Я тоже рада, – помолчав, произносит она, опускает вниз голову, рассматривает букет и Юльку, которая уже с нетерпением топчется на месте, ожидая от «теть Дианы» свою порцию объятий, благодарностей и поцелуев.

Все дальнейшее напоминает реверс, очень похожий на то, когда вы отматываете назад кадры видео. Проход к машине, приглашающе распахнутая мной дверца джипа, и Диана с Юлькой усаживаются на заднее кресло. Юлька, прильнув теплым боком к Диане, пытается ей что-то рассказывать, но замолкает, трет глаза и отчаянно давит зевок.

– Куда дальше? – Я гляжу на Диану в зеркало заднего вида, и она, помолчав пару секунд, все же указывает мне на дом, находящийся – глазам не верю! – всего в двадцати метрах от детского сада:

– Сюда.

– А подъезд?

– Первый.

«Почему же мы с тобой раньше не встретились?» – думаю я. Но с учетом того, что дом Рыжаковой стоит торцом к детсаду, а дорога от подъезда ведет к метро, магазинам и трассам, то, в общем, понятно, отчего мы с ней не пересекались. Просто мое утро начинается с детского сада, а ее наступает с другой стороны.

Паркую джип у подъезда.

– Все, Ром, спасибо, – говорит Рыжакова.

– До свиданья, тетя Диана, – сонным голосом шепчет Юлька и пытается улыбнуться. Я выхожу из машины, открываю Диане дверь, протягиваю ей руку, но она, вручив мне букет, сама выпрыгивает из машины.

– Ну что, пока? – вернув ей цветы, я прячу кисти в карманы.

– Да. Пока, – произносит она и заглядывает в машину: – Юль, до свиданья.

– Мм, – бормочет Юлька, покачиваясь, и пытается разлепить глаза.

Улыбнувшись, Диана разворачивается и уходит. Я смотрю ей вслед, пока за ее спиной с утробным стуком не захлопывается дверь подъезда. Где-то позади меня и немного сбоку раздается шорох шин. Тормозит машина. Оборачиваюсь. Газель с надписью «VIP-букет». На борту изображены розы и тюльпанов.

– Эй, дорогой, не подскажешь, это какой подъезд, первый? – Из «Газели» высовывается жизнерадостный молодой человек примерно моего возраста. При ближайшем рассмотрении оказывается, что он – армянин и гораздо моложе меня.

– Да.

– Эге, ну тогда приехали! – Парень выпрыгивает из машины, и мне уже кажется, что он, как в том старом советском фильме, вытащит из машины и напялит на голову кепку размером с летное поле, но он достает из салона бейсболку с логотипом компании, нахлобучивает ее на голову и идет открывать задние дверцы газели. Пока он хлопает ими, успеваю забраться обратно в джип, включить зажигание, но тут парень появляется из-за борта с громадным букетом роз. Они алые. Очень длинные ножки. Бархатные бутоны. Но в свете фар они внезапно меняют свой цвет до бордового и даже кроваво-черного.

– А-а, черт, – как-то уж совсем по-московски ругается армянин и машинально сует в рот уколотый розами палец. И что-то колет в грудь меня. Следом появляется чувство смятения, неуверенности, потом мгновенный выброс адреналина, который сплетается в моей голове с ее вопросом: «Доставка?», с ее желанием как можно быстрей уйти от меня и с ее беспомощным взглядом, который она бросила на мою Юльку, когда та выбрала ей красные розы. И, кажется, моей интуиции остается только добавить: «Букет предназначен ей», но разум кричит, что такие совпадения невозможны. Что так не бывает. Что так просто не может быть. Тем временем парень открывает переднюю дверцу газели и, придерживая розы плечом, достает из салона что-то типа папки с зажимом, к которой прицеплен расчерченный графами листок доставки. Я видел подобные документы тысячи раз: столбик для имени, столбик для адреса и столбик для росписи получателя. И по уму самое простое сейчас – это выйти из джипа, протянуть парню пару купюр и попросить его дать мне взглянуть на графы, чтобы найти там ее фамилию, но… Но я смотрю на спящую Юльку, включаю поворотник и выезжаю со двора.

«Она бы сказала мне… – стучит в голове. – Диана бы мне сказала…»

Десятый час вечера.

Юлька в пижаме мирно сопит, прижав кота к животу. Заглянув к ней в комнату, я убавляю свет розового ночника, изображающего принцессу. Минут двадцать петляю по темной кухне, не зажигая свет, после чего перехожу в гостиную, включаю телевизор и бездумно щелкаю по каналам. Наконец, оставляю телевизор в покое и отправляюсь к окну. Опираясь на подоконник, я долго рассматриваю темный периметр дома напротив, подсвеченный редкими пятнами горящих окон. На столе жужжит смс-кой мобильный. Перевожу на него взгляд, помедлив, беру его в руки.

«Ром, 9-ого и 10-ого я свободна))» Это Вероника.

«Ник, прости, но я не могу», – печатаю я.

«Почему?)»

И действительно, почему? Возможно, потому, что правда заключается всего в одной фразе, которую я отправляю ей?

«Извини, но у меня появилась другая женщина».

Секунд пять телефон молчит, потом на дисплее появляется ее новое сообщение:

«Это неправильно спрашивать у тебя, кто она?))»

Но я не хочу рассказать ей о Диане. Я мог рассказать Нике все (или практически все), но этого я не мог. Это было для меня слишком личным, что ли.

Еще через пять секунд телефон разражается очередной смс:

«Эта женщина, случайно, не твоя первая школьная любовь?)))»

И следом, подряд:

«?))»

«Ты так и не ответил)».

И снова смайлики – идиотские смайлы, которые лепят то ли от неуверенности в себе, то ли потому, что не знают, что говорить в таких случаях, а, может быть, потому, что вам уже попросту больше нечего сказать друг другу?

И, наконец:

«Жаль. Впрочем, желаю тебе счастья. Но если разочаруешься в ней или тебе снова потребуются друзья, то… возвращайся».

Скобок больше нет. Но и это, последнее сообщение Вероники, я предпочитаю оставить без ответа».