Текст книги "~ Манипулятор"

– Ро…

В этот момент он ловит мои губы своими. Задохнувшись, я всхлипываю, и тело затапливает туман. Я закрываю глаза и проваливаюсь в густые чернила. Ничего, кроме прерывистого дыхания, звуков поцелуев и прикосновения его губ. Быстро обернувшись на закрытую дверь, Лебедев подтягивает меня ближе, присаживается на край переговорного стола и ставит меня между своими расставленными коленями. Его дыхание перемещается ближе к моей шее, пальцы зарываются в мои волосы. Мои руки соскальзывают вниз, на мышцы его спины.

– Я не хочу с тобой воевать, – шепчу я.

– И я не хочу с тобой воевать. – Он осторожно распахивает полы моего жакета, разводит их в стороны. Сдвигает вбок широкий ворот моего свитера, обнажая участок ключицы, и проводит губами по оголенной коже.

– Я не хочу с тобой воевать, – повторяю я.

Его дыхание накрывает теплом мои губы. И мне хочется с ним элементарного перемирия. Мне хочется маленькой, хотя бы крошечной доли иллюзии, которая заключается в том, что однажды девятнадцатилетняя девочка на всю жизнь влюбилась во взрослого двадцатишестилетнего парня, и он, может быть, ещё существует в этом, уже взрослом и чужом ей мужчине. «Но так не бывает», – думаю я. Но, зажмурившись, я все-таки обвиваю его шею и сама притягиваю его к себе. Под пальцами – мягкие светлые волосы у него на затылке. Он раскрывает мои губы своими. Поцелуй, еще один и еще.

– Ты знаешь, что я тебя ненавижу? – ответив на поцелуй, шепчу я.

– Догадываюсь. А ты не скажешь, за что?

– Нет.

– Ну, тогда давай помолчим. – Он, удерживая ладонью мою голову, врывается в мой приоткрытый рот, чтобы украсть у меня остатки воздуха. Я поддаюсь, и… И за дверью раздается оглушительный звон посуды, произведший эффект разорвавшейся бомбы. Я мгновенно цепенею.

– Не обращай внимания, это Вера что-то разбила, – прошептав это скороговоркой, он пытается пробиться в мой рот, и тут я начинаю бешено вырываться.

– Диана! – он пытается меня удержать. Вывернувшись и отскочив от него, я с ужасом смотрю на него. Он до пунцово-красной кожи закусывает нижнюю губу.

– И на черта я вечно порядочен с тобой? – Лебедев снова опускается на край стола и глядит на меня. В глазах – раздражение и что-то еще, что-то яростное и чисто-мужское, что заставляет меня инстинктивно отступить от него еще на пару шагов. «Порядочен? – тем временем истерично, как наждаком по металлу, визжит в моей голове. – И это ТЫ рассказываешь мне о порядочности?» Нащупываю стеклянную дверь, оказавшуюся у меня за спиной, толкаю ее и, залетев в периметр помещения, до упора защелкиваю задвижку.

– Диана? – Я слышу быстрые шаги Лебедева.

«Не подходи!»

Затравленно мечусь взглядом по помещению, в котором я оказалась. Умывальник, холодильник, диван. На стеклянной полке лежат бритвенный станок, паста, зубная щетка. А до меня никак не доходит смысл присутствия здесь всех этих предметов. Двигаясь практически по инерции, я бросаюсь к раковине и рывком открываю холодную воду.

– Диана?

– Я… я сейчас. – Я выдавливаю это хотя и относительно ровным голосом, но с большим трудом. Шум льющейся из крана воды заглушает очередной вопрос Лебедева. Лебедев, как я понимаю, все ещё стоит у двери. Наконец, судя по удаляющимся звукам шагов, он оставляет меня в покое. Я еще с минуту держу кисти рук в обжигающе-ледяной воде и пытаюсь прийти в себя. Я напугана своей реакцией на него. Да, я неплохо себе представляла, что будет, если я позволю ему прикоснуться ко мне. Но я и подумать не могла, что я поддамся. А я поддалась. Вернее, почти поддалась. Но «почти» не считается.

«Как ты могла?» – потерянно шепчу я одними губами, разглядывая себя в зеркале, прекрасно отдавая себе отчет, что я боюсь смотреть в глаза собственному отражению. Между тем мой взгляд ощупывает вид моих бледных скул и губ, припухших от его поцелуев. Да, именно так у нас с ним все когда-то и начиналось… Шутки, остроумные перепалки, немного моей ревности, чуть-чуть его прикосновений, потом одно настоящее касание его губ и – всё. И больше ты никого другого не захочешь пускать в свою постель. А если пустишь, как после развода с Лешкой сделала я, то горько пожалеешь об этом. Потому что там будет лишь пустота.

«Пустота…» Я прижимаю заледеневшие ладони к щекам: «Успокойся, прошу тебя!»

В голове – целый ворох взбудораженных мыслей, но все они разлетаются, как перепуганные воробьи, когда я машинально попадаю зрачками в глаза своему отражению. Сколько всего в них – не перечесть и сразу не разобраться. Но там есть то, что хорошо мне знакомо, и это выражение изумлённого счастья. Он и я… только что… «Мы были вместе».

Но я не хочу даже думать об этом. «Ничего уже нет! Ничего, ничего, ничего! – кричу я себе. – Он никогда тебя не любил. Он ни разу не говорил тебе о любви. А теперь и у тебя есть секрет, который ты ему не откроешь. И дело не в том, что ты обижена на него и воспринимаешь его как врага. Дело в том, что ты видела и поняла, как он любит и бережет свою Юлю. Вот поэтому ты никогда не расскажешь ему о ребенке, которого ты потеряла. Узнав, что спровоцировало выкидыш, Лебедев никогда себе этого не простит. А ты вопреки всем обидам хочешь, чтобы он не мучился, а жил. Просто жил».

«Вот что такое порядочность, Рома».

Постепенно эмоции улеглись. Я уже более-менее спокойно рассматриваю себя в зеркале. Поправляю ворот свитера. В какой-то момент вообще ловлю себя на том, что начинаю оценивающе разглядывать свою одежду. Правильно кто-то сказал: эмоции женщины и поступки мужчины тесно взаимосвязаны. Утром я странно собиралась в «Останкино»: полный мейкап, но при этом безликий костюм и такая же безликая водолазка. Истории с его Ритами, Верониками и, честно говоря, потрясающей Сашей кое-чему меня научили. И если завтра я снова здесь появлюсь (что, кстати, сейчас под очень большим вопросом), то выглядеть я буду по-другому. Не загнанным кроликом в безликой броне и не серым рабочим пони, а нормальной, знающей себе цену женщиной. Но это завтра, а пока нам с Лебедевым предстоит кое в чем разобраться.

С этими мыслями я вытираю руки обнаруженным на крючке вафельным полотенцем. Одергиваю свитер и выхожу в кабинет, больше не пряча глаз. А Лебедев так и сидит на краю стола, уставившись куда-то в район окна. При моем появлении он переводит задумчивый взгляд на меня. Спокойный, уравновешенный, отстраненный – таким он и был всегда в особо острых моментах. Именно поэтому с ним в принципе невозможно крупно и бурно поссориться.

– Ну что, снова будем отношения выяснять? – спрашивает он меня еще и до отвратительного ровным голосом.

– Нет, не будем, – невольно копирую его тон я. – Но давай мы договоримся с тобой, раз и навсегда: если ты еще раз позволишь себе дотронуться до меня… – я сглатываю окончания фразы, так и не пояснив ему, что делают со мной его прикосновения, – то, Ром, я клятвенно обещаю тебе, что ноги моей больше не будет в «Останкино». Это ясно?

– Это понятно, – помолчав, говорит он. – Тогда какие отношения тебя со мной устроят?

– Приятельские, – я вытягиваю шею. – Меня устроят с тобой приятельские отношения. Не дружеские, не любовные, а приятельские. Из области, привет-пока. Ну, и еще: как дела?

В ответ Лебедев сверлит меня глазами. Наша новая (правда, на этот раз безмолвная) стычка заканчивается тем, что он, недовольно бросив мне нечто среднее между «ладно» и «потом разберемся», спрыгивает со стола и идет к двери. Толкает ее и, стоя спиной к предбаннику, разворачивается ко мне:

– Так, мы обедать идем?

– Ром… – не успеваю предупредить, что на полу разлита белая жидкость, поддернутая маслянистым блеском, как Лебедев, еще находясь лицом ко мне, по инерции делает шаг за порог, и его ноги разъезжаются на мокром полу, а правая едет в сторону. Из-за двери с мокрой тряпкой в руках выглядывает потрясенная Вера. Тем временем Лебедев пытается ухватиться за дверной косяк, но, нелепо всплеснув руками, промахивается. Спасает его только хорошая реакция и стойка ресепшен, за которую он успевает ухватиться в самый последний момент.

Немая сцена. Вера ошарашенно наблюдает за танцами своего руководства на мокром полу. Лебедев, отдышавшись, переводит испуганный взгляд на меня.

– Достойное окончание спора. – Не удержавшись, я фыркаю и начинаю хохотать. Ничего не могу поделать с собой, но это правда смешно. – Ром… Роман Владимирович, вы целы? – приседая от смеха, выдавливаю я.

– Вроде бы, – Лебедев, осторожно выпрямившись, тоже начинает смеяться.

– Роман Владимирович, извините меня, – слышится позади него жалобный голос Веры, что только нам добавляет. Вера через секунду присоединяется к нам, хотя смущенно поворачивается к Лебедеву спиной. Её лопатки дрожат от смеха.

– Вер, это какой по счету сервиз? – Лебедев, наконец, осторожно выпускает из рук стойку ресепшен.

– Третий, – обернувшись, покаянно говорит Вера. Следует новый взрыв моего хохота. Я вытираю слезящиеся от смеха глаза. – Роман Владимирович, – пытается каяться Вера, – я больше не буду.

– Уж конечно, ты больше не будешь. – Ромка старается говорить вредным голосом, но у него не получается.

– Вер, это что было, сливки? – отсмеявшись, со знанием дела интересуюсь я, разглядывая на полу отколотый носик молочника. – Тогда в следующий раз лучше сразу иди за уборщицей.

Вера, кивнув и поправив запястьем убегающие с носа очки, уносится из предбанника прямо так, с мокрой тряпкой в руках, очевидно, собираясь найти уборщицу или, на худой конец, просто швабру. А у меня повышается настроение.

– Ром, так и быть, – смеюсь я, – обедать пошли.

– Что, представление понравилось? – хмыкает он, пока я, сунув руки в карманы, прохожу мимо него.

– Очень. Галстук только поправь. – Я аккуратно огибаю зловещую жирную лужу. – А кстати, куда мы пойдем? – останавливаюсь у двери.

– В Джонку, – сообщает Лебедев, быстро заправляя под пиджаком выбившуюся из брюк рубашку.

– В Джонку? – я выгибаю бровь. – Звучит интригующе…

Как выясняется, «Джонка» представляет собой не традиционное китайское парусное судно, как решила я, а сеть кафе, баров и ресторанов, сконцентрированных на одном этаже, на территории АСК-1 «Останкино». Расположение столов, журчание голосов, обрывки разговоров и смеха, ассортимент блюд и, кажется, даже сама атмосфера напоминают типичную зону общепита, которая сегодня присутствует почти в каждом московском торговом центре и которую с некоторых пор у нас стало модно именовать «Обеденный дворик». Поднявшись по лестнице и беседуя о том, о сем, мы с Лебедевым проходим мимо монументальной очереди у кафе и стола, за которым сидят Саша Аасмяэ и уже известные мне Рита и Дима. Лебедев указывает на стол у стены, с белой табличкой «зарезервировано».

– Предусмотрительный вы человек, Роман Владимирович, – резюмирую я.

Лебедев расстегивает пиджак:

– Очень.

Усаживаемся.

– Заказывай? – Ромка протягивает мне меню.

– Суши и кофе, пожалуй. Только если суши тут безопасные.

– Безопасные. В отличие от редких выходок Веры, тут все безопасное.

Подходит официант, принимает заказ. А к нашему столу со стороны длинных широких окон, выходящих на улицу Академика Королева, направляется вальяжной походкой полный мужчина лет сорока пяти, в темно-сером костюме, темной рубашке и в очках с диоптриями. Подойдя к нам, он наклоняется к Лебедеву, но с любопытством глядит на меня:

– Извините. – После чего он опирается на спинку Ромкиного стула – и, уже Лебедеву: – Ром? На минуту.

– Прости, я сейчас, – Лебедев быстро встает и отходит с мужчиной в сторону. Остановившись метрах в пяти от меня, мужчина снимает очки и, поглядывая на проспект, принимается протирать их фланелевой тряпкой. Лебедев по своей любимой привычке отправляет руки в карманы брюк, а до меня доносится:

– Ром, эти акции… Скажи, ты когда в этом безобразии разберешься?

– Скоро. Я специалиста нашел, – не моргнув глазом, говорит Ромка.

– Да? Симпатичный какой специалист, – добродушно смеется мужчина, указывая на меня дужкой очков. – Не хочешь нас познакомить?

– Нет, – усмехается Лебедев, – не хочу.

– Думаешь, уведу? – мужчина улыбается немного самодовольной улыбкой. А я соображаю что, по всей видимости, это Ромкин начальник. И судя по тому, как Лебедев держится с ним, отношения у них неплохие. Но я отворачиваюсь. За неимением лучшего принимаюсь рассеянно серфить взглядом по сторонам.

Замечаю, как по другому проходу, лавируя между столами, быстро проходит Игорь. И – то ли делая вид, что он не замечает свое руководство и Лебедева, то ли он правда не замечая их – Игорь подходит к хвосту длинной очереди, собравшейся у одного из открытых кафе, и задает какой-то вопрос парню в рыжей футболке. Тот в ответ указывает Соловьеву на стол, за которым сидит Аасмяэ, и Соловьев, развернувшись на каблуке, отправляется в ее сторону. Подходит, что-то отрывисто говорит Саше. Та, помедлив, и явно нехотя кивает ему на ближайший свободный к ней стул. Дима и Рита внезапно, почти синхронно придвигаются к ней, что выглядит как выполнение команды: «Сплотить ряды». Игорь садится, начинает что-то возбужденно втолковывать Аасмяэ. Та откидывается на спинку стула.

– Слушай, Соловьев, – долетает до меня ее голос, – мне кажется, ты и я уже во всем разобрались. Или нет?

– Я всего лишь хочу понять… замуж… за него… зачем?.. Или… неправда? – доносится до меня приглушаемая разговорами слева ответная реплика Игоря.

– Ну почему же неправда? Правда, – Саша аккуратно барабанит по столу кончиками маникюра. – И кстати, ты бы мог просто пожелать мне счастья.

Ее дальнейшие слова тонут в голосах шумной компании, которая пытается оккупировать соседний свободный стол. Между Игорем и Сашей повисает тяжёлая пауза, которую чувствую даже я, но ее прерывает тихий, быстро брошенный комментарий Риты. Причем сама Рита с того момента, как Игорь «упал» к ним за стол, выглядит раздраженной.

– Ну что ж, желаю счастья, – наконец выдавливает Игорь. Он на секунду накрывает кисть Саши своей ладонью. Похлопал ее по руке, перегнулся, поцеловал ее в щеку и, не прощаясь ни с кем, отошел от ее стола.

«А вот и еще одна сердечная тайна», – думаю я, когда побледневший и явно подавленный Игорь проходит мимо меня.

Машинально поднимаю на Ромку глаза. Стоя у лестницы и вслушиваясь в то, что рассказывает ему его руководство, Лебедев внимательно наблюдает за Сашей. Видимо, он видел и сцену с Игорем, разыгравшуюся пару минут назад. Очередной укол ревности – но я все-таки пытаюсь понять, что на самом деле у него к этой девушке? Да, она ему нравится (или нравилась, но он так и сказал), и все же там, по-моему, больше обычного человеческого участия, нежели чего-то сугубо личного.

Проходит еще минута, и начальство Ромки откланивается. Лебедев возвращается за наш стол. Подходит официант с нашим заказом: Ромкин «Цезарь», местные роллы, какое-то хитроумно запеченное мясо, кофе и минеральная вода. Официант расставляет заказ на столе.

– Приятного аппетита, – улыбаюсь я Лебедеву, когда официант уходит, – но счет раздельный.

– Тебе тоже. – Он прицеливается в меня вилкой. – Но счет совместный. И оплачу его я.

– Нет, – подцепив палочками «Калифорнию», обмакиваю ее в соевый соус.

– Да.

– Нет, – отправляю суши в рот.

– Да. Ешь. Вкусно?

– Вкусно. А знаешь, ты невозможен, – прожевав суши, я трясу головой и промокаю салфеткой рот.

– Какой есть, – Ромка смеется.

– Мм. Но где-то я уже это слышала. – Отщипнув кусочек васаби, я старательно размешиваю его в соусе. – Это не из наших институтских времен, нет? – поднимаю на Ромку глаза и замираю, поймав его теплый взгляд.

Остаток дня в целом проходит на подъеме. Мы возвращаемся в его кабинет. Ромка по дороге и с блеском рассказывает мне байки об особенной энергетике «Останкино», зародившейся еще в те незапамятные времена, когда здесь селили колдунов, выгнанных за пределы той, древней Москвы. Но особенно меня «радует» его рассказ о том, что здесь, на территории телебашни журналисты вечерами часто видят призрак горбатой старухи, которая вроде бы прожила в этом месте не одно десятилетие и даже предсказала гибель Павлу I и Александру II. Причем, по Ромкиным словам, видели эту занятную бабушку и в 1993 году, перед штурмом телебашни, и позже, в 2000-м, когда она ходила у подножия телецентра и причитала: «Гарью пахнет, гарью!», после чего в башне произошел сильнейший пожар и выгорело три этажа.

– Ужас какой, – я передергиваю плечами и назидательно поднимаю вверх палец: – Вот! А ты здесь на своем диване ночевать остаешься.

– Думаешь, меня бабушка унесет? – Ромка скептически глядит на меня.

– Да кто ж тебя знает?

Лебедев, хмыкнув в ответ, пускается в рассказ о других барабашках «Останкино». В частности, упоминает о том, что сотрудники телецентра периодически слышат здесь странные звуки, после чего замечают, что все кассеты, накануне вечером сложенные ими в шкафу, с утра оказываются сваленными на полу.

– У вас что, еще и мертвые с косами по ночам по коридорам бродят? – смеюсь я, пока мы огибаем распахнутую дверь, ведущую на лестницу, откуда тянет устойчивым запахом краски и табака.

– Ну, вообще-то мне наши рассказывали, что здесь, в фундаменте еще не возведённой башни строители как-то впопыхах целый бульдозер замуровали, – Лебедев непроизвольно подстраивается под мой шаг. – Башню, видишь ли, было приказано возвести к Олимпиаде-80, а пока бульдозер выравнивал дно пруда, вокруг него быстренько возводили стены. Когда прилетел вызванный на подмогу вертолет, чтобы вытащить технику, бульдозер уже наполовину увяз в песке. Вот и решили замуровать его целиком, – Рома открывает дверь своего предбанника. – Кстати, еще кофе хочешь?

– Хочу. Но, может, мы не будем Веру гонять? – переступив порог, я снимаю жакет и развешиваю его на спинке ближайшего стула.

– Веру? А Веры нет. Судя по всему, она тоже обедать пошла. – Лебедев, перегнувшись через порог, на секунду задерживается взглядом на Вериной сумке, одиноко приткнувшейся на подоконнике. – Если хочешь, пойдем, покажу тебе, как здесь кофе варить.

«Господи, скольким вещам ты пытался меня научить и, в общем-то, научил, но кофе я всегда готовила лучше, чем ты. Мамин секрет: молотую арабику с половинкой чайной ложки коричневого сахара прокалить на медленном огне, затем добавить воду, и карамельный вкус кофе гарантирован», – думаю я, а вслух говорю:

– Давай. А у тебя здесь есть тростниковый сахар?

– Найдем, – уверяет Ромка и начинает стучать дверцами шкафов, разглядывая содержимое верхних полок. А я сажусь на стул и смотрю на него. Идеальная стрижка, наглаженная, без единой морщинки, рубашка. Безукоризненно сидящий на его худощавой фигуре костюм, который он в мою бытность с ним никогда не носил. И выверенные до автоматизма движения, свойственные человеку, когда тот ищет сахар или соль в своем доме. И вроде все правильно и хорошо, но вместе с тем настолько неестественно и лажово, что мне становится грустно. Где то, наше время? Мы повзрослели и изменились почти до неузнаваемости. В этот момент Лебедев оборачивается и ловит мой взгляд:

– Что?

– Да, так ничего. – Я отворачиваюсь.

– Вот, я сахар нашел, – точно за что-то оправдываясь, неуверенно говорит Ромка и ставит на стол искомую пачку сахара.

– Ну и отлично, – вздыхаю я и встаю со стула. – Давай, я кофе сварю.

– Давай. – Он садится и смотрит, как я вожусь с кофеваркой, периодически дает советы, как залить в кофеварку воду, как прокалить здесь сахар. Потом поднимается, достает и мнет в пальцах сигарету, подходит к окну и открывает форточку. Встав ко мне спиной, закуривает.

– Ром, кофе готов.

Он молча кивает. Я смотрю на сизые кольца дыма от его сигареты, и в душе поднимается странная волна из страхов, прежних чувств и надежды.

После распития кофе Лебедев произносит:

– Спасибо, было очень вкусно, – быстро собирает на поднос грязные чашки и, извинившись, убегает на очередное совещание. А я возвращаюсь в его кабинет и усаживаюсь за папки. Еще раз прогоняю в базе данных ситуацию с ОАО «ЛЕВС». Убедившись, что в открытых источниках информация о диверсификации этого концерна не проходила, откладываю в карман головы напоминание о том, что нужно будет обязательно в том же ключе просмотреть истории и других неблагополучных компаний. Просто моя практика работы показывает, что человек, хотя бы раз успешно провернувший подобную махинацию с акциями, редко когда останавливается на достигнутом и повторяет схему сделки, как минимум, еще раз. Хотя вполне может переиграть детали. Например, пойдет на подлог с финансово-промышленной группой, заведомо подпадающей под санацию (как это, например, было с банками в нашей стране), или же вступит в сговор с фирмой, которая через полгода, максимум через год объявит о банкротстве.

И я с головой ухожу в работу. Примерно в три возвращается Лебедев. Сделав пару звонков, он интересуется, как у меня дела, и снова куда-то уходит. А я погружаюсь в папки настолько, что вообще забываю о времени. Опомнившись (шесть часов вечера, а я все еще тут, хотя собиралась стартовать на Тверскую не позже четырех), я мысленно хватаюсь за голову, встаю, потираю затекшие плечи и, поскольку Лебедева все еще нет, вырываю из «Молескина» листок и пишу ему:

«Ром, я на сегодня закончила. Ушла. Продолжим завтра. Пока и хорошего вечера».

Вот так: просто и по-деловому. Пристроив записку ему на клавиатуру, собираю рюкзак, прикрываю за собой дверь кабинета. В предбаннике надеваю пальто, прощаюсь с Верой и отправляюсь на лифте на первый этаж, чтобы еще минут пять там петлять, запутавшись в коридорах «Останкино», пока внезапно не натыкаюсь на Сашу.

Саша Аасмяэ стоит у окна, выходящего на внутренний двор телебашни, и занимается тем, что, застегивая на себе куртку, отчитывает мальчика лет пятнадцати. У подростка вьющиеся темные волосы, невинные лицо и глаза. Последние при ближайшем рассмотрении оказываются довольно-таки хитрющими. Одет мальчик в джинсы и парку с меховым капюшоном.

«Может, покажут, где выход?» Помахивая рюкзаком, который я за лямки держу в руке, направляюсь к ним.

– Значит так. Еще раз попробуешь прогулять математику, и я все Арсену скажу, – доносится до меня голос Саши. Подросток в ответ морщит лоб, хмурится и молчит, но, в общем, всем видом показывает неодобрительное отношение к подобному воспитательному процессу.

– Саш, ну все. Ну, извини, – наконец, нехотя выдавливает он, но, поймав мой виновато-вопросительный взгляд, тут же ловко меняет тему: – Саш, похоже, это к тебе. – После этого мальчик быстро отходит в сторону, а Саша разворачивается ко мне.

– Простите, не подскажите, где здесь выход? – Я смущенно улыбаюсь. – Я, если честно, запуталась.

– Выход? Да, конечно. Сейчас покажу. Мы как раз идем в ту же сторону… Данила, надень шапку! – грозно требует Саша, и, пока подросток, пользуясь тем, что она отвлеклась, закатывает глаза, поясняет: – Это Данила, – маленькая заминка, – сын моего бойфренда.

Последнее сказано ею совсем неуверенно.

«Упс. А бойфренд – это, видимо, Арсен?» – вспоминаю я начало их разговора. Но самое интересное состоит в том, что я успеваю заметить, как при слове «бойфренд» мальчик бросает на Сашу ироничный взгляд, но не из разряда тех, когда тебе говорят: «Не верьте, он/она лжет», а из категории: «Да ладно? А кто с ним год живет, а?» Ну, или нечто подобное.

– А?.. – Между тем Саша, игнорируя насмешливый взгляд мальчика, вопросительно глядит на меня. Сообразив, что Лебедев не знакомил нас, представляюсь сама:

– Диана.

– Саша, – кивает Аасмяэ. – Очень приятно.

– И мне тоже очень приятно.

– А мне ужасно приятно! – Мальчик вдруг делает шаг ко мне и протягивает мне ладонь. Улыбаюсь, подыгрывая ему, пожимаю его прохладные пальцы. На лице Данилы появляется выражение предвкушения, он наклоняется и делает попытку припасть поцелуем к моей руке, за что моментально получает подзатыльник от Саши.

– Ай! Больно же, – Данила старательно трет макушку – и с мученическим страданием в голосе, никак не соответствующим моменту: – Саш, а теперь-то за что?

– Паясничать прекрати, – сердится Саша.

– А я, может, и не паясничал, – мальчик пожимает плечами, но его глаза искрятся от смеха.

Саша окидывает его мрачным взглядом и оборачивается ко мне.

– Пойдемте, – вздохнув, предлагает она. – Знаете, иногда разговаривать с этим типом просто невозможно.

– Ха! – вторит мальчик. Поймав новый взгляд Саши, он едва слышно шепчет: «Ой, кто бы говорил, ну и пожалуйста, вот и целуйся с… моим папой!», копается в карманах, выуживает из левого серую трикотажную шапку, напяливает ее на голову и, обогнув нас, с независимым видом направляется вперед.

– Диана, а можно вопрос? – спрашивает Саша, задумчиво разглядывая его спину.

– Да, конечно.

– Простите за любопытство, а вы будете у нас работать? – В ее глазах появляется обычный в таких случаях интерес.

– Да нет. Я здесь, скорее, на приработке, – помолчав, признаюсь я. – Просто Роман Владимирович попросил меня помочь ему с одним делом. А я не смогла отказать.

Просто я не хочу рассказывать Саше про акции.

– Да? Тогда получается, что вы давно знакомы с Романом Владимировичем, – Саша то ли пытается поддержать разговор, то ли что-то уяснить для себя.

– Давно. Лет семь, – соглашаюсь я и зачем-то добавляю: – Еще со времен института.

– Вот как? Интересно.

За неимением лучшего снова киваю. Аасмяэ слегка замедляет шаг и заглядывает мне в лицо:

– Диана, не сочтите за наглость, но… – она неожиданно широко улыбается, – но можно, я вас спрошу, каким Роман Владимирович был в юности? Просто в нашей телевизионной среде люди кардинально меняются, а мне и моим коллегам всегда было любопытно узнать, каким Роман Владимирович был до прихода в «Останкино».

– Каким он был? – я морщу нос. – Да, в общем, таким же.

Короткая пауза. Глаза в глаза – и мы уже обе смеёмся. И как бывает в тех случаях, когда люди вдруг поняли суть друг друга, завязывается разговор. Я спрашиваю у Саши, верны ли слухи о том, что она переходит на другой канал, и если «да», то чем она будет там заниматься? Просто мне нравились ее ток-шоу. Саша в ответ с долей здоровой самоиронии рассказывает, как Лебедев со словами: «Слава Богу, прощай, Александра» подписал ей сегодня заявление об уходе и вручил ей его со словами, что… как это, если дословно? А, вот: «Несмотря на то, что лично я благословляю тебя на дальнейшие журналистские подвиги, я теперь глаз не спущу со злостной конкурентки, возглавившей одну из редакций Первого». А я смотрю на нее и понимаю, почему она так понравилась Ромке и Игорю. Она – как мороженое в жару и в вафельной трубочке: легкая, розовая и хрустящая. Но особенный шарм в ситуацию вносит то, что Данила, который был с ней вроде бы в ссоре, в момент ее рассказа замедляет шаги и берет её за руку, глядя на неё влюбленными и преданными глазами.

Проходит еще пара минут, и мы, преодолев рамки охраны, выходим на улицу.

– Саша, а как до парковки дойти? – Я кручу головой. Но оказывается, что Саше и мальчику тоже нужно в ту сторону. Мы друг за другом, втроём, пробираемся по узкой дорожке между рядами занесенных мокрым снегом машин, пока я первой не оказываюсь у своего «Опеля».

– Вас подвезти? – предлагаю я.

Саша, в ответ покачав головой, указывает мне на джип, стоящий метрах в семи от нас. В окне, со стороны водителя виден силуэт мужчины.

– Нас встречают, – поясняет она, и в ее глазах появляется то самое выражение, которое я видела в зеркале пару часов назад. Это – выражение счастья.

Данила нехотя отпускает Сашину руку. Вежливо бросив мне:

– До свидания, – он спешит к джипу, очевидно, чтобы дать нам договорить. Мальчик распахивает заднюю дверь и забирается в салон. Хлопает дверца, и мужчина, сидящий за рулем, оборачивается к нему.

– Знаете, – Саша прищуривается, – если вам станет скучно, то приходите к нам в «Джонку». Мы с ребятами – вы их видели – собираемся там на обед примерно в час дня. Наш столик вы уже знаете. А со своими коллегами, если вы с ними еще не знакомы, я вас с удовольствием познакомлю.

И не знаю почему, но я клюнула.

– Спасибо, как-нибудь обязательно, – обещаю я.

– Отлично. Тогда… пока? – Аасмяэ склоняет голову к плечу.

– Пока.

Саша разворачивается и идет к джипу. Глядя ей вслед, я стягиваю перчатку с руки, чтобы достать ключи от машины, но в кармане раздается писк смс-ки с мобильного. Лезу в карман, достаю телефон.

«Жаль, что ты ушла. А я только что выбрался с совещания. Но если ты еще не успела уехать, то, может быть, подождешь меня? Я мог бы до дома тебя подвезти».

Ну это, естественно, Лебедев.

«Ну нет», – думаю я.

«Увы, не получится, – набиваю я. – Я уже на «Алексеевской».

Понятно, что я солгала, раз я стою не у станции метро, а на парковке «Останкино». Но дело даже не в этом, а в том, что мы с Лебедевым только-только более-менее разобрались с нашими текущими отношениями, обойдясь при этом без ненужных мне задушевных бесед, воспоминаний и откровений. И терять с таким трудом отвоеванный хрупкий мир мне совсем не хочется. Тут от Лебедева прилетает новая смс-ка:

«И, кстати, как насчет ужина? Может, сходим куда-нибудь?»

«-», – печатаю я. Но спохватившись (минус – это как-то грубо), исправляюсь: «Прости, но у меня другие планы на вечер».

«Понял, жаль. Тогда как насчет встретиться завтра в восемь утра у твоего дома?»

«Можно, я подумаю?» – усевшись в «Опель», печатаю я, но при этом торопливо оглядываюсь по сторонам, боясь, что он вот-вот спустится и накроет меня на откровенном вранье.

«Ну, подумай». И через минуту: «И?»

«Он что, издевается?» – начинаю раздражаться я.

«Я ЗА РУЛЕМ», – отвечаю я, причем прямо так, Caps Lock’ом.

«Что ж ты так кричишь-то? :) Диана, хорошей дороги. Езжай аккуратней и напиши, когда доберешься до дома», – прилетает в ответ, и на этом наша переписка заканчивается. И мне становится легко – и чуть грустно, что он оставил меня в покое. Хотя, по уму, так все-таки будет лучше.

Поздний вечер застает меня в кафе на Тверской. Я пью зеленый чай и, попутно ковыряясь в десерте, разглядываю огни ночной Москвы, пережившей Восьмое марта. На языке – вкус сливок, клубники и невысказанной горечи. За окном – подсвеченные желтым витрины и огромный рекламный щит на крыше здания у первого в Москве «Макдональдса». За окном – силуэты прохожих. Здесь, в кафе – разговоры, музыка из мобильного и чей-то смех.

– Пойдем в кино? – доносится до меня.

– Да.

– Я люблю тебя. – Звук поцелуя.

Вздохнув, рассчитываюсь и встаю. Запахнув пальто, прихватываю рюкзак и выхожу из кафе. Мимо меня проходят две хохочущих девушки с огромным букетом цветов. Глотая мокрый весенний воздух, я медленно поднимаюсь вверх по улице и, попутно разглядывая витрины магазинов, направляюсь в сторону кинотеатра «Пушкинский». На стоянке рядом с ним я пару часов назад бросила свою машину. В голове, сумбуром, мысли и впечатления этого дня. Лебедев, Аасмяэ, Юля и мальчик Данила, взявший Сашу за руку. Снова Лебедев и снова Юля. Потом, где-то на периферии сознания появляется Лешка, и мне внезапно становится холодно. Передернув плечами, я ухожу по темному подземному переходу к Пушкинской площади.