Текст книги "~ Манипулятор"

– Да уж, было, – генеральный цокает языком, и его жена немного краснеет.

Незаметно начинаютcя танцы. Первый медленный, естественно, открывают молодые супруги. В какой-то момент к ним подключается больше людей, включая пожилую пару Аасмяэ.

– Хочешь потанцевать? – наклонившись к Диане, говорю я ей на ухо. От моего дыхания над ее розовым ухом вспархивает невесомая золотистая прядь.

– Если честно, то нет. – Она отказывается. Она постоянно отказывается, что бы я ей ни предлагал. Пока я раздумываю, настаивать ли мне на своем и если «да», то каким образом, беседа переносится в те края, где погода, дети, политика, видение ситуации с санкциями плюс отношение к свадьбам, фильмам и разнообразным хай-тек новинкам.

Далее я, если честно, не вслушиваюсь. Вслушиваться я начинаю, когда выныриваю из своих мыслей на голос заведующего редакцией:

– Диана, а можно на танец вас пригласить?

– Да, конечно.

Они встают.

«Нормально!» Несколько растерянно поглядев им вслед и секунд пять послушав дискуссию, развернувшуюся между генеральным и его супругой, я, извинившись, поднимаюсь и выхожу из зала.

Прихватив в гардеробе свое пальто, отправляюсь на веранду. Облокачиваюсь о перила, долго мну сигарету в пальцах. Наконец, закуриваю и принимаюсь разглядывать огни раскинувшегося в отдалении района «Крылатское». Все сливается в одно мутное бело-желтое пятно: Рублевское шоссе, глаза светофоров, фары машин и свет в окнах жилых домов…

Всю эту неделю, к которой можно смело приплюсовать и прошедшую, я пытался за ней ухаживать, дарить ей цветы, окружить ее вниманием, проявить свои лучшие качества и, в общем, делать все то, что делает в подобных случаях любой нормальный мужчина. Но каждый раз я получал от нее показательно-холодное или, что гораздо страшней, равнодушное «нет». Хотя в силу определенного опыта, возраста, интуиции и Бог знает еще чего я чувствовал – я даже знал – она не безразлична ко мне. Да что там! Каждый раз, когда я в силу каких-то причин дотрагивался до нее, она задерживала дыхание, и ее сердце начинало биться быстрей. Я уже говорил, что у нас с ней была сильнейшая эмоциональная связь? Тогда остается добавить, что она была замешена на сильнейшей физической. Я никогда и никому об этом не говорил, но с того дня, когда мы с ней в первый раз переспали, мы практически стали парой. Не было ни часа эмоциональных качелей, ни минуты скандалов. Я никогда и ни к кому не ревновал её, хотя, да, стоит признать, что Панков являлся единственным исключением. Но мы с ней все-таки были вместе. Мы были близки. Мы были чуть ли не заговором двоих против целого мира. И хотя в это сложно поверить, когда об этом говорят вот так просто, без пафоса, моя мать оказалась права: у нас с Рыжаковой действительно была большая любовь. И было все. Но именно что было… Но даже потом, через столько лет это снова проникло под кожу… И ради того, чтобы это найти, я когда-то женился на Лизе. Тогда мне казалось, что я справлюсь, что Лиза сумеет, но мы – не смогли. Потом у меня были другие женщины и другие романы, но у меня так ни с кем и не сложилось.

«Вероятно, все это время ТЫ меня держала», – думаю я, развернувшись и наблюдая в окно, как Диана кружится в медленном танце, на этот раз, в объятиях генерального. А для меня все тухло и тускло. И мне внезапно приходит в голову, что Рыжаковой всегда гораздо лучше, чем мне, удавалась роль одиночки.

Вздохнув, выбрасываю в урну бычок.

«Как ликвидировать расстояние, выросшее между нами?»

Становится холодно, и я возвращаюсь в зал. Диана уже сидит за столом, смеется и отпивает вино из бокала. Сажусь с ней рядом, придвигаюсь чуть ближе. Совсем по-детски стараюсь дать понять всем и в первую очередь себе самому, что мы с ней НЕ ЧУЖИЕ. Но, судя по тому, как Рыжакова в сотый раз пытается отделаться от меня ничего не значащими фразами, моя очередная попытка с треском проваливается. И наш разрыв становится все ощутимей. А гостям очень весело и, кажется, все, кроме меня, чувствуют себя здесь как дома. И на меня наваливается ощущение, что я сегодня либо неотвратимо напьюсь, либо сорвусь. Что еще хуже. Хотя мозг уже начинает придумывать какие-то схемы.

Тем временем праздник постепенно идет на спад. В первом часу ночи отбывают первые гости. Потом Арсен и Александра откланиваются и под одобрительные аплодисменты и реплики оставшихся гостей отбывают в свадебное путешествие. К нашему столу подходят изрядно захмелевшие Рита и Дима.

– До свидания, – стоя чуть ли не елочкой, почти синхронно произносят они.

– Ага, до понедельника, – я слегка улыбаюсь.

– До свиданья, – генеральный провожает пару «Рита-Дима» глазами и обращается через стол ко мне: – Вот черти, а? Ну что, Ром, может, тоже будем домой собираться?

– Ой, слушай, как поздно! А я и не заметила, – спохватывается его жена, посмотрев на часы, и тут же встает.

– Диана Александровна, был рад с вами познакомиться, – генеральный галантно прощается с Рыжаковой.

– Мне тоже было очень приятно познакомиться с вами, – вежливо отзывается она.

Пока я тихо-мирно прощаюсь с главным и его супругой, Диана успевает расцеловаться с супругой главного, после чего садится за стол и рассеянно крутит в тонких пальцах ножку бокала.

– Ром, вас подвезти? – ни с того, ни с сего предлагает заведующий новостной редакцией.

– Да нет, мы сами. Спасибо.

– Да? – ему, видимо, очень жаль. – Ну что ж, тогда до свиданья. Диана, буду очень, очень рад вас снова увидеть, – он уходит, в последний раз стрельнув в Рыжакову глазами.

Проводив его взглядом, я облокачиваюсь на стул и смотрю на нее. Замечаю, что ее глаза обведенны темными кругами:

– Ты очень устала?

– Что? Нет, что ты, – она пробует улыбнуться. – Знаешь, я тебе даже благодарна. Мне этот вечер очень понравился. Он правда был потрясающим.

– Мне тоже… Слушай, – внезапно решаюсь я, – нам бы с тобой все же нужно поговорить. Скажи, пожалуйста, за что ты на меня обижаешься? Я сделал что-то не так? Когда? И что именно?

– Ром, если можно, я бы тоже поехала домой, – резко перебивает она меня. В ее глазах появляются знакомые лед и холод.

– Диана… – я все-таки пробую настоять на своем.

– Рома, нечего выяснять. Ничего уже нет! – она повышает голос, и ее глаза опасно блестят.

– Ладно, хорошо. – Я непроизвольно прикусываю внутреннюю сторону щеки. Она не хочет ничего объяснять. Она не будет ничего говорить. И это невозможно сломать. – Подожди здесь, я быстро. Я пальто принесу и пойдем искать нашу машину, – я быстро встаю, разворачиваюсь и выхожу. В этот момент я боюсь сам себя. Я боюсь сорваться. Мне нужно хоть за что-нибудь зацепиться.

Наконец, пальто, парковщик и машина найдены.

Мы выходим из ресторана. На улице начинает накрапывать дождь. В пару затяжек убиваю сигарету, наблюдая за тем, как Диана, подхватив полу пальто, молча садится в мою машину. В голове – скопом – мысли, чувства и слишком много эмоций, из-за которых я боюсь наворочать. Последний раз я срывался… не помню когда, но сейчас я к этому невероятно близок. Стараюсь взять себя в руки, усаживаюсь в салон. Диана заглядывает мне в лицо и отодвигается от меня. Я делаю вид, что поглощен замком зажигания, звуком мотора, ночной дорогой. В какой-то момент в салоне накапливается то немыслимое напряжение, которое грозит неминуемым взрывом. Позади слепят белые фары, и я переношу взгляд на зеркало заднего вида, чтобы на секунду поймать в нем отражение собственных глаз. Иглы зрачков. Радужка, словно покрытая инеем. Складка у губ, тяжелый взгляд. «Так вот, что она увидела…» Пытаюсь расслабиться. Параллельно стараюсь разобраться в себе. Почему я не могу пробить и пробиться через линию обороны, которую возвела вокруг себя Рыжакова? После долгих раздумий наконец обнаруживаю, что я дико боюсь понедельника. Потому что в понедельник Диана приедет ко мне, чтобы передать мне отчет и – всё. Всё. А у меня по-прежнему нет с ней ни единой зацепки, ни шанса переломить ситуацию.

«Как задержать ее? Что ей сказать? Ну что ТЫ в конце концов от меня хочешь?» – мысленно срываюсь на крик, который она не услышит.

Между тем останавливаемся у ее дома.

– Диана, я… – оборачиваюсь к ней, в очередной раз пытаясь навязать ей разговор по душам.

– Ром, спасибо, что подвез.

– А может, все-таки поговорим?

– Нет, не может. Не может, Рома! – Ее глаза вспыхивают в темноте, она рывком открывает дверь и, пресекая мою попытку выйти и проводить ее, выпрыгивает из салона. Я до белых костяшек сжимаю руль. Диана, опомнившись, заглядывает в машину:

– Ром, извини. Еще раз, спасибо за все, и – до свиданья. Да, в понедельник я не приеду. Но я тебе отчет на почту пришлю.

Она захлопывает дверцу, и этот звук вместе с её «всего хорошего», на прощание брошенным мне, напоминает удар комьев земли о деревянную крышку гроба. И по всему становится ясно, что она только что заколотила и эту неделю, и наши прошлые отношения. И, кажется, мне остается только молча сидеть и смотреть, как она торопливо удаляется в сторону своего дома. Шаг к подъезду, еще один и еще… «Оглянись!» Я жду, что она все-таки обернется, но она тянет на себя тяжелую дверь и ныряет в подъезд.

«Вот и все. Всё…»

Но уехать я не могу. У меня просто нет сил. Я впервые в жизни не знаю, что мне сейчас надо сделать. Я пытался, я сто раз пытался взять ее за руку, но она всегда ее стряхивала. Я старался ее понять, но она сотню раз отворачивалась от меня. Я сделал все, я переступил через себя, чтобы с ней во всем разобраться, но она отказалась. До кучи совершенно некстати вспоминаются те отчаяние и почти животный страх, которые я испытал в свои двадцать шесть, стоя у другого ее подъезда. В тот день я мучительно боялся ее потерять. Сегодня я почти ее потерял.

«Почти…» Решение вызревает мгновенно.

Уже не размышляя о схемах и о последствиях, я в пару заходов загоняю джип между чьей-то «Газелью» и ее мокрым «Опелем». Выкатываюсь из машины. Практически на ходу выбрасываю руку, запираю джип кнопкой сигнализации и быстрым шагом иду к подъезду. Я знаю номер ее квартиры. Вера, заказывая ей гостевой пропуск в «Останкино», просила у нее её паспорт, и я его видел. Ее квартира – сорок шесть. А вот код домофона?.. Его я не знаю, но я наугад нажимаю на плашке две самые стертые цифры.

– Кто? – после некоторой паузы звучит заспанный голос какого-то мужика.

– В сорок шестую.

– Ну и звоните туда, – ворчит мужик. Но мне нужно пройти в подъезд, и я, не церемонясь, произношу то, что при любых обстоятельствах откроет любую дверь: – Скорая.

– Понял, – мужик без лишних слов нажимает на кнопку. Зум, щелчок, и вот я в подъезде. Выкрашенные синим стены, бетонные ступени, однотипные серые ящики для газет. Далее, не дожидаясь лифта, почти бегом вверх по лестнице. Отсчитываю на дверях номера квартир. Секунд через двадцать оказываюсь на пятом этаже, перед ее квартирой.

– Ну же, не подведи, – шепчу я. Дыхание замирает, когда я долго, невыносимо долго, словно пробиваясь через вакуум, тянусь рукой к перламутровой кнопке звонка. Короткое жужжание, и я прислушиваюсь к ее легким шагам, которые, по мере приближения к двери, звучат все отчетливей и отчетливей.

– Кто? – слышу я через дверь ее голос. Она, похоже, испугана.

– Диана, это я. Открой.

– Т-ты? – она запинается. – Рома, я не одета. Давай утром. Или по телефону. Я…

– Открой дверь.

– Рома, послушай, я… – она протяжно вздыхает.

– Это важно! Открой дверь, это действительно важно, черт тебя подери! – Да, вышло грубо. Однако, это срабатывает. Погремев ключами, Диана отпирает замок.

Делаю шаг вперед, мимо нее и оказываюсь в темной прихожей. Машинально втягиваю в легкие запах ее жилья: ее парфюм, кофе и что-то еще, кажется, разлитый цветочный шампунь. Свет из-за двери (за дверью, видимо, ванная, раз на стенах плитка) выхватывает ее голые ноги и длинный свитер, явно впопыхах надетый на обнаженное тело. Ступня одной босой ноги на другой. Секундная пауза. Замешательство. Я смотрю на нее. Она вглядывается мне в лицо и начинает медленно отступать к противоположной от входа стене.

– Нет, – она заводит назад руки. – Нет, – она трясет головой, и ее затылок с мягким стуком впечатывается в высокое зеркало. – Нет, уходи, я прошу тебя.

Но жребий брошен. Передо мной стоит женщина, о которой я грезил, из-за которой я практически перестал спать и себя контролировать. Ревность и злость пополам с раздражением и мучительным диким желанием.

– Все, – потерянно шепчу я в ответ, – всё. Понимаешь?

– Не надо.

Молча захлопываю дверь, стаскиваю с себя пальто, и оно отлетает к ее ногам.

«Я никогда тебя больше не отпущу», – стучит у меня в висках».

2.

Диана.

«Темнота, угол прихожей, знакомые контуры комнаты. Из неизвестного – неотвратимо надвигающееся на меня сильное, нервное тело мужчины. Узкие бедра, широкие плечи. Сжатые в нитку губы и темный, опасный, невыносимо болезненный взгляд. Да, я доводила его. И – да, я его довела. Но слишком невероятным кажется то, что Лебедев все же сорвался. Он никогда не терял над собой контроль. И – вот оно…

– Ром, Рома, не надо, – опасливо шепчу я, отодвигаясь к стене. Чувствую между лопатками тонкую предательскую струйку пота. Очень хочется заплакать, начать извиняться или вообще закричать. Но вместе с тем внутри меня всё съеживается до острого и терпкого понимания, что ЭТО сейчас точно произойдет. Но как именно – предугадать невозможно, потому что того взвешенного и спокойного Ромки, которого знала я, сейчас в комнате нет. Зато есть взрослый, взрывной и взбешенный мужчина, впервые сбросивший маску.

«Ромка, не надо!» – тем не менее, мысленно прошу я. В немом протесте выбрасываю вперед руки и упираюсь в его грудную клетку. Даже сквозь ткань рубашки я чувствую жар его тела. Захлебнувшись в эмоциях, запутавшись в скользком шелке галстука, подвернувшемся мне под руку, я соскальзываю дрожащими пальцами за лацканы его пиджака. Лебедев чуть отступает. Но, как оказалось, только затем, чтобы стащить с плеч пиджак, и, не сводя с меня бешеных глаз, швырнуть его на крючки вешалки. Впрочем, он промахивается, и дорогая, явно пошитая на заказ вещь небрежным комком оседает на мокрые плитки пола. Но Лебедеву, похоже, на это сейчас глубоко наплевать. Даже в темноте, прореживаемой лишь светом из ванной комнаты, я вижу, как потемнели его глаза и как дрожат его золотистые, словно высветленные на концах, длинные ресницы. Надвигаясь на меня, он рывками распускает узел темно-синего галстука. Пока я, задергавшись у стены, пробую забиться в угол, где у меня стоит высокое, почти в мой рост, зеркало, Лебедев делает шаг ко мне, и между его бровей залегает совсем не знакомая мне, вертикальная, как штрих, морщина.

Очнувшись, трясу головой и готовлюсь снова выставить вперед руки, но Лебедев молча ловит мои запястья. Короткая борьба – и впечатывает их в зеркало. «Какой странный контраст, – совсем по-дурацки приходит мне в голову, – его горячие пальцы и холод стеклянной поверхности». Впрочем, все мои мысли разом заканчиваются, когда Лебедев, также внезапно отпустив мои кисти, обхватывает мой затылок и резко и сильно тянет меня к себе – так, что я покачнулась.

– Ро…

Договорить я не успеваю: он яростно ловит мои губы своими.

И все надежды, страхи и чувства, которые я в себе прятала, как ливнем, вымывает наружу. Внезапно накатывает не менее острое, терпкое возбуждение. Трескучий мороз по позвоночнику, пересохшие губы и вязкое ощущение в кончиках пальцах. «Мой», – звенит узнаванием тело. Всхлипнув, ответила на поцелуй. Его рука с тонким запахом табака обхватывает мое лицо. Не хотела стонать, но голос сам меня предал. Машинально вцепилась в бицепс его руки и ощутила, как напряглись его мышцы. Он свободной рукой крепко, почти болезненно обхватывает меня за талию, но, словно опомнившись, медленно проводит ладонью по моему бедру, по верхней части ноги и, провоцируя, мягко подхватывает меня под ягодицы.

– Рома!

Я зажмуриваюсь. Но в темноте ощущения, к сожалению, становятся только острее. Его запах, как его персональный штрих-код, запах его чуть влажных от дождя и снега волос. Горячий рот и сильные руки, на которых, кажется, вздулись вены. Не отдавая себе отчет в том, что я делаю, впиваюсь ногтями в его напряженные плечи. Провела губами по линии его подбородка. На мгновение ощутила его чуть солоноватую кожу и то, как колет губы его отросшая за день щетина. Его ответный поцелуй в губы становится требовательней и тягуче. Он чего-то добивается от меня. И я поднимаюсь на цыпочки. Балансируя на одной ноге, сгибаю другую в колене, обхватываю икрой его ногу. Под лодыжкой – стальные мышцы его ноги и шерстяная ткань темно-синих брюк. Не прерывая поцелуй, он опускает вниз руку. И я вскрикиваю, ощутив его пальцы, которые, точно в контрасте с бешеными поцелуями, медленно и дразняще скользят поверх кружева моих трусиков вдоль линии моей промежности, ставшей вдруг невероятно чувствительной.

Внутри все протяжно сжимается. Моя грудь бешено поднимается и опускается. В этот момент Ромка находит самую высокую точку моего напряжения, и чуть надавливает на нее. Вскрикнув, я изгибаюсь и чувствую, что теку. Лебедев прижимается губами к моей щеке и что-то хрипло мне шепчет. Но я ничего не слышу, лишь ощущаю кожей скулы движение его губ. Он продолжает гладить меня, ласкать, провоцировать – но не брать. В тот момент, когда я начинаю протяжно стонать, он подцепляет резинку моих трусов и одним резким движением дергает их вниз по бедру. Внезапно отпускает меня, присаживается на колено, тянет по моим судорожно сведенным ногам кружево к щиколоткам.

– Рома, нет! Подожди…

Мне нужна хотя бы секунда, чтобы прийти в себя.

Лебедев сглатывает. Переводит дыхание и поднимается на ноги. И только тут, заглянув в его расширенные зрачки, я понимаю, что его трясет от желания. Пытаясь успокоиться, он, тяжело дыша, опирается ладонью о гладкую поверхность зеркала рядом с моей головой и приваливается к нему плечом. Прикрывает глаза и медленно проводит подушкой большого пальца по моим приоткрытым губам. Пальцы его другой руки дрожат на зеркальной поверхности. Заметив мой взгляд, он мгновенно сжимает их в кулак. Потом переносит руку вниз и, не сводя с меня глаз, тянет наверх мой свитер.

– Рома, не надо, – в этот момент я почему-то инстинктивно смущаюсь.

Он едва заметно кивает. Но его ладонь неумолимо соскальзывает мне на талию и, проведя по моему животу, обхватывает под свитером холмик груди. Придвинувшись ближе, Лебедев прислоняется лбом к моему лбу. Я вскрикиваю, когда он, лаская меня и кружа пальцами, задевает ладонью перевозбужденную, натертую шерстью свитера ареолу.

Еще одно движение – и я, задохнувшись, хватаю его за запястье.

– Шшш, Рыжик. Я понял.

Он, удерживая меня, наклоняется и обхватывает ареолу губами. Втягивает ее в горячий и влажный рот. Ласка по мере моих жалобных, а потом пронзительных и просящих стонов становится ритмичней и требовательней. Внизу живота нарастает тепло, затем тугой огненный узел. Узел готовится распрямиться броском. Я знаю, что это такое. От ощущений начинаю метаться головой по стеклу. Я почти на краю, но мне нужно чуть больше.

«Чуть больше!»

Но Лебедев не поддается. Он доводит меня до черты, а потом плавно сбрасывает. И так по кругу, пока я едва могу устоять на ногах. С трудом пробившись сквозь туман, окутавший сознание, соображаю, что Ромка, видимо, столько раз получал мое «нет», что теперь ждет мое «да». Но вместо того, чтобы сказать вслух это проклятое «да», я, задыхаясь, начинаю рывками выдергивать из-под пояса его брюк рубашку. Справившей с ней, накрываю ладонями его горячую голую кожу. Балансируя практически на краю пропасти, провожу руками по его лопаткам – и ногтями, медленно вниз, по линии его позвоночника.

Лебедев вздрагивает и застывает, хрипло дыша. Потом его начинает трясти:

– Фак! Черт! Не могу…

Закусив губу, он внезапно сильно, рывком вбивает свое бедро между моими ногами. Ахнула, ощутив, насколько он возбужден. Его буквально колотит, но все равно он каким-то чудом ухитряется держать себя под контролем.

И тут мое затуманенное сознание прорезает короткая вспышка.

– Подожди, не трогай ме… – не договорив, замолкаю. Отвернувшись от Лебедева, стараясь не застонать от мучительного, на разрыв желания, подношу к лицу руку и до боли прикусываю костяшки. Тело мучительно дергается и стонет, требуя завершения. Но я, как и Лебедев, пытаюсь сейчас устоять на краю.

– Диана? – В его глазах появляется искреннее недоумение, потом – смятение.

– Подожди, – я трясу головой.

«Что мы делаем? Что Я чуть не сделала?»

Следом за этим возникает вопрос, а что будет после? Он займется со мной любовью, а потом он уйдет? А он уйдет: однажды он меня уже бросил. Последнее моментально рождает во мне протест, обиду и новую боль. В этот момент Лебедев пытается поцеловать меня. Резко отстраняюсь. В голову соскальзывает весьма здравая мысль взять и выставить его сейчас из квартиры. Но это рождает новый протест. Это – слишком просто. Очень хочется дать ему сдачи, но не за наше прошлое, а за то, что он меня только что провоцировал. За это мое почти «да». За то, что он, сам сейчас стоя практически на краю пропасти, пытался заставить меня сделать шаг к нему и самой у него все попросить.

– Рыжик? – Лебедев наклоняется ко мне.

«Нет. Больше я тебе не позволю». Пока еще молча накрываю его губы ладонью. Но Лебедев, видимо, расценив это как очередную эротическую прелюдию, цапнул меня за мизинец. Кончик языка, поддразнивая, соскользнул в v-образную лунку между моими пальцами. Мое очередное слабое место – и почти в десятку. Не выдержала, задохнулась. Он целует меня в шею. И я понимаю: я не смогу устоять. Я слишком его хочу. Его руки, губы, шепот, дыхание слой за слоем сносят мою защиту.

Внезапно в голове возникает решение, как остановить это безумие. Он знает, что я люблю. А я знаю, что он ненавидит, и это навязчивость, грубость, агрессия. И я начинаю свою игру. Прижавшись к нему, я легонько кусаю его в губы – так, как он когда-то давно меня научил. Потом яростно впиваюсь в его рот. Дергаю пряжку его ремня и ищу застежку на брюках. Если он так хочет меня, то пусть берет меня прямо здесь и сейчас, а потом выметается! Только на этот раз это будет уже мой собственный выбор. Главное, не сорваться самой. Главное, чтобы все произошло очень быстро. Да, у меня мало опыта в подобных вещах, но однажды это почти сработало. Почти, потому что последний мой бывший, о котором недавно вспомнила моя мама (помните, был такой Миша?) и который полгода назад пытался вот так же до меня достучаться, тогда растерялся, затем смутился, в итоге с извинениями отполз к двери и…

Но вспомнить о том, что последовало за «и», не получается.

Лебедев, отмерев, моментально перехватывает мои руки.

– Ты что? – он чуть ли не встряхивает меня. – Что с тобой? Диана? – Он внимательно вглядывается мне в лицо.

– Давай здесь! – Я закидываю назад голову, захлебываясь от некстати накатившего на меня истеричного смеха. – Здесь, да? Сейчас, да? А потом… ты… уйдешь!

Последнее я почти выплевываю ему в лицо. Секунда – и в глазах Лебедева появляется то, что заставляет меня растерять всю мою злость, пыл, боевой задор и чуть ли не съежиться под его взглядом. Но когда в его радужках возникает то, чего я боялась больше всего – ПОНИМАНИЕ, я, взбрыкнув, завожусь еще больше и утраиваю попытки вырваться из его рук и сломить его. Откровенная ласка, почти на грани, и мои провокационные поцелуи. Но он не отвечает. Больше того, бросив мне что-то невнятное, что-то вроде «остановись» и «подожди», он отстраняется и сжимает пальцами переносицу. Зато я, пользуясь предоставленной мне возможностью, снова отправляю ладонь под пояс его брюк.

Но Лебедев уже взял себя в руки.

– Остановись. – Голос просто ошеломительно ровный.

– Нет уж, давай! – рывками тяну его на себя и нащупываю застежку на брюках. – Ты же у нас первоклассный любовник. Да?

Но он не поддается. То есть он даже не делает попытки убраться или стряхнуть с себя мои руки.

– Остановись, я сказал. Я все понял, и так не будет.

– А как у нас будет? – Я злобно прищуриваюсь. – Хочешь, так? А может быть, так? – Описываю ему пару поз, отчего у него расширяются глаза, но в них… зараза! появляется игривое изумление. – Ты, главное, не стесняйся, – окончательно разъярившись, рявкаю я.

И тут он фыркает:

– Ладно, не буду стесняться.

– Не смей трогать меня! – через секунду верещу я, когда он со словами: «Всё, Рыжакова. Достала» с удивительной ловкостью (семь лет практиковался?) подхватывает меня на руки.

Вырываясь, сжимаюсь в комок:

– Я тебя не хочу!

– Врешь.

Только тут я вспоминаю, до какого состояния дошла там, внизу, с ним, в моей прихожей.

– Когда ты мне лжешь, ты не смотришь в глаза, – между тем преспокойно поясняет мне Лебедев.

– Отпусти, я сказала! – воюю я.

– Обними меня, – требует он шепотом.

Обвиваю его за шею, зачем-то послушавшись. Пряча лицо, прижимаюсь к его щеке раскаленным лбом. «Я все-таки проиграла…» В горле образовывается ком. Тем временем Лебедев за пару шагов убивает расстояние до ближайшей комнаты. Безучастно смотрю, как по дороге с моей щиколотки скатывается голубое кружево трусиков. Синяя ткань жалкой тряпочкой оседает на пол. Лебедев, словно не замечая этого, толкает плечом дверь. Сообразив, что за дверью кухня, он вопросительно глядит на меня.

– Отпусти. Я не смогу, – искренне говорю я.

– Сейчас. Подожди… – Он точно меня не слышит.

Дойдя до другой двери, которая приоткрыта, Лебедев окидывает взглядом разложенный диван, на котором лежат мой черный плед, подушка и методичка с биржи. Я зажмуриваюсь. Сейчас я очень боюсь. Я хочу его – и не хочу. Чувствую, как он наклоняется и опускает меня. И меня начинает трясти. Пытаюсь сесть, чтобы потом соскользнуть с дивана. Но то, что Лебедев даже не делает попытки препятствовать мне, заставляет меня поднять голову.

– Ром, – я сглатываю, когда до меня доходит, что он, не сводя с меня глаз, быстро и целенаправленно раздевается. Причем, он уже стоит босиком. Не расстегивая, через голову сдергивает рубашку. Небрежно сложил ее пополам и отбросил на край дивана. Рассматривая его обнаженный торс, поджимаю под себя голые ноги.

– Ром, я буду кричать, – предупреждаю я, когда он принимается расстегивать брюки.

– Очень на это надеюсь. – Тон у него такой, точно мы с ним тут шутим.

– Ром, честно, – я трясу головой, – ничего у тебя не получится.

– Мда. На комплимент не похоже. – Звяк пряжкой ремня, затем тихо вжик молнией.

– Ром, – не выдержав, все-таки издаю нервный смешок, – вот сейчас вообще не смешно!

– А кто здесь смеется? – Уголок его рта тем не менее едет вверх. Вертикальная морщина между бровями разглаживается. Он улыбается, и на его щеке появляется знакомая ямочка.

И такое впечатление, что трагедия всей моей жизни превращается в водевиль, отчего меня снова берет злость. Впрочем, она, как и все наши шутки, заканчивается, когда Ромка окончательно избавляется от одежды.

– Свет включить? – Он, обнаженный, равнодушный к своей наготе делает шаг к светильнику, который находится у меня на прикроватной тумбочке.

– Нет, не надо.

Свет из ванной и так проникает по периметру коридора, а за окнами горит желтым фонарь.

Прижав колени к груди, я продолжаю его рассматривать. Ромка… Совсем другой. Уже не тот худощавый парень, каким я его помнила, а мужчина – взрослый, уже сложившийся. Поджарый живот, развитые мускулы плеч и рук. Дорожка темно-русых волос, сбегающая к линии паха и вниз. На руке, повыше локтя, царапины, оставленные моими ногтями. Но это пока еще не известный мне человек и где-то даже чужак. И только глаза у него прежние. На меня так никто никогда не смотрел – никто, даже Лешка.

Впрочем, мысль о Панкове уходит так же стремительно, как и появилась.

Тем временем Лебедев, притормозив у дивана, вопросительно глядит на меня:

– Рыжик, прости, а ты… пьешь таблетки? – осторожно интересуется он и почему-то морщится.

«Какие таблетки? Я их вообще никогда не пила».

– Ром, я не пью таблетки. Есть презервативы, посмотри в том шкафу.

Я полгода назад их покупала, действуя скорей по привычке. К тому времени у меня уже никого не было. Не хотела и не могла.

Лебедев замирает, и на его щеках четко обозначаются желваки. Но он ничего не говорит и только как-то уж чересчур задумчиво начинает тянуть на себя дверцу шкафа.

– Вторая полка сверху. Коробка не распечатана, – спохватившись, поясняю я.

– Так, стоп. Но ты же не любишь резинки? – Лебедев выпрямляется и глядит на меня.

«Упс».

Повисает пауза. Мои внутренности сжимаются, как это бывает в тех случаях, когда тебя поймали на откровенном вранье. Становится очень неловко. Одновременно с этим в моей голове молнией проносится тот разговор, на который сейчас ссылается Лебедев и который состоялся у нас где-то месяц спустя после того, как он лишил меня девственности…

«Вечер. Его квартира. Обои в полоску. Фонарь за окном. Расстеленная постель.

– Ром… – я не знаю, как сказать ему правду, и я выбираю ложь. – Ром, – я отворачиваюсь, – мне резинки твои не нравятся. Давай, я все же начну пить таблетки, о которых говорила Рибякина? Скажи, ты против не будешь?

– Я не буду против, если ты с этим вопросом сначала сходишь к врачу. – Ромка садится, откидывает прядь волос с моего плеча и пытается заглянуть мне в лицо. Внезапно мягко предлагает: – Давай, я с тобой схожу?

– Ну, нет. – Я смеюсь, вернее, делаю вид, что смеюсь. Горько настолько, что хочется плакать. – Ты, конечно, прости меня, но этот вопрос я решу без тебя, – едва слышно, боясь разрыдаться, добавляю я…»

– Ром, – нахожусь я через секунду, – а что, это так важно сейчас? Может, не будем в два часа ночи обсуждать тонкости моего женского организма?

– Ну, давай не будем. Пока, – уточняет Лебедев и прищуривается.

За неимением лучшего пожимаю плечами, беру методичку, остановленную мной с утра на диване. Полистала ее.

– Диана, я на пару секунд в ванную отлучусь? – доносится до меня Ромкин голос. – Я хоть с улицы руки помою.

Не оглядываясь, киваю. Судя по звукам шагов, Лебедев уходит. А во мне просыпается забытое гостеприимство:

– Ром, тебе тапочки дать?

– Нет! – доносится из коридора.

– Хорошо, – шепчу я. Оставшись одна, отбрасываю методичку на пол, прикрываю глаза, потираюсь щекой о колено…

Вот и всплыла первая часть правды.

Когда зашел тот разговор о таблетках, в них уже не было смысла. К тому моменту я уже была беременна от него. И я даже знаю день, когда это произошло. Мой первый раз. Пятнадцатого декабря. Нет, это не было его фатальной ошибкой, это просто была судьба. Мой первый раз выпал на мою овуляцию. Вероятность забеременеть в этот день без защиты такая же, как не при лишении девственности. Но про это тогда не знали ни он, ни я. Я в свои девятнадцать считала, что Интернет мне в помощь. Ромка не видел и не вел мой календарь безопасности, да я бы и не позволила. Про этот день мне все позже, сухо и деловито объяснит женщина-врач, когда мой тест на беременность покажет две роковых полоски.