Текст книги "~ Манипулятор"

Это вообще было очень похоже на запечатанный кем-то код. Код молчания, длившийся семь мучительных лет. Ключом к взлому стала фраза про двенадцатое февраля, которую раз за разом, пытаясь оправдаться, повторял мне Рома. Логика (или женская интуиция?) сложила ее с тем, что произошло тогда же, двенадцатого, но уже поздно вечером. Визит Лешки к Лебедеву и их разговор… Фотографии (Лешка часто снимал меня, но больше всего снимков со мной он сделал тогда же, в феврале и чуть раньше, на Новый год) … Слезы Лешки, который когда-то виртуозно играл Пьеро в школьном театре… Ромкин звонок мне и мой нервный срыв… Больница, в которую я угодила, и мой мобильный, который тогда так внезапно и некстати пропал… И мне стало так страшно, что кровь отлила от лица, и мне практически парализовало дыхание. За этим пришло отчаяние («Так быть не может!»), затем – протест, как отрицание уже, может быть, очевидного. Следом родился смертельный ужас. Решений не было. Здравого смысла – тоже. Была только мысль, что если Лешка тогда… и намеренно… И пришедшее за этим еще более страшное понимание, что человек, сделавший это, живущий с этим семь лет и семь лет лгавший тебе о любви – профессиональный подонок. А не лжец.

Не. Лжец.

За этим родился адреналиновый всплеск и почти животное желание близости. Желание спрятаться, откреститься от всего самого страшного и забыться в руках мужчины – того мужчины, который, может, однажды и бросил меня, и, может быть, был ненамеренно виноват в моем выкидыше, но который ни разу в жизни, ни с кем не доходил до низости.

Да, так бывает. Кто-то однажды сказал, что женщина – существо беззащитное. И может, кто-нибудь мне возразит и скажет, что я не права и всему этому есть другое объяснение, но я такою была всегда, когда рядом со мной был мой мужчина. Сильный мужчина.

Единственный.

Вдохнув, я набираю в легкие уютный Ромкин запах.

«Ты – мой. Я люблю тебя так, что я никто без тебя…»

А над своими догадками и подозрениями насчет Лешки я подумаю завтра. К тому же для решения проблем в этом мире пока еще существуют телефон, скайп, Интернет, нормальная человеческая речь и доходчивые фразы. Хотя, наверное, лучше все-таки будет поговорить с Лешкой с глазу на глаз. И без Лебедева. Просто если мое страшное предположение вдруг подтвердится, я смогу с этим жить. Рома – нет. Он не захочет, и он не станет. Просто я его знаю. Да, за семь лет он кое в чем изменился, но его суть осталась прежней. И если Лебедев вдруг поймет, что Лешка тогда… и намеренно… То он его изуродует. И, вероятно, отсидит за содеянное. И не потому, что он – безответственный отец и кретин или ревновал меня к Лешке (сегодня я наконец поняла, что Рома всегда смотрел на него под иным углом и, может, поэтому всегда воспринимал его по-другому), а потому, что есть то, что он никогда не простит Панкову.

Но я не дам им встретиться.

У меня есть свой план.

«У меня будет свой план».

Но мысли кружатся, рвутся и тают. Сознание, как всегда перед сном, становится чистым, как прозрачная поверхность стекла.

Я закрываю глаза.

Сегодня был очень сложный и насыщенный день, но, возможно, он лучший за последние годы. И этот день снова начнется, когда вечером мне позвонит Рома. А все, что касается моих подозрений насчет Леши и всех точек над «i», которые нам однажды все же придется расставить, включая все эти «было ли», «не было ли», я отложу на потом. На другой день. Может быть, даже на месяц. Просто это не так важно сейчас. Просто сегодня я, кажется, наконец научилась выбирать из всего самое главное. И это главное заключается в том, что сначала нам с Ромкой нужно заново привыкнуть друг к другу. Нам надо заново друг друга узнать, снова поверить друг в друга и еще многому заново научиться.

Я не хочу больше слез.

Мы заслужили счастье».

ГЛАВА 11. Точки

Человеческий разум – поистине terra incognita.

Скотт Фрост. «Твин Пикс»

Правило воздушного шара: выбрасывать все лишнее, чтобы набрать высоту.

Из Интернета

1.

Роман.

«Понедельник, девять утра. Сижу на работе, в своем кабинете и пытаюсь читать с монитора прогноз директора планирования вещания по изменениям предпочтений аудитории на майские праздники. Но вникнуть в написанное не получается. Мысли явно идут не в ту сторону. Вспоминаются воскресенье, Диана, Юлька и Вера Сергеевна. Причем события в моей голове выстраиваются в обратной последовательности, как это бывает, если поставить видеофайл на реверс.

Для начала в мозгах всплывает сегодняшняя утренняя смс-ка Дианы: «Рома, привет, я тебе около десяти наберу?» Далее выплывает то, что произошло у нас с ней в воскресенье, но уже поздно вечером, когда Юлька была дома. Дочь заснула, и у нас Рыжаковой завязался по телефону полу-задушевный, полу-эротический треп, закончившийся приблизительно в два часа ночи – и тем, что к тому моменту мы с ней оба были уже готовы. «Приехать бы к ней», – тоскливо думаю я. Следом мое сознание выбрасывает то, что было опять же, в воскресенье, но еще рано утром у матери, когда я явился, чтобы забрать Юльку домой.

Не успела Вера Сергеевна открыть мне дверь, а я сказать матери: «Здрасьте», как дочь внимательно меня осмотрела, привстала на цыпочки, обнюхала меня и с видом «а-я-знаю-что-происходит», напоминающим лицо знатока из «Что? Где? Когда?», выигравшего все шесть очков, удовлетворенно произнесла:

– Ты был у тети Дианы. Да?

– Э-э… Типа того, – понимая, что начинаю краснеть, выдавил я. Прочистил горло, пришел в себя: – А ты откуда знаешь?

– А-а, – и Юлька со знаем дела махнула рукой, мол, это, папка, просто, – от нее пахнет приятно. Это такие духи и шампунь, да? Вот и у тебя от волос и рубашки так пахнет.

«Все, приехали. Поздравляю, Роман Владимирович, у вас свой Штирлиц дома растет».

– Юль, иди кота домой собирай, – не сразу нашелся я.

– Ага, иди, внученька, собирай, собирай, – прищурилась на меня Вера Сергеевна, – а мы с твоим папой пока… гм, – мать кашлянула, – поговорим.

– Да не хочу я говорить, – уперся я одним рогом.

Юлька, бросив взгляд на бабушку и на меня, немедленно смылась в комнату, и из-за приоткрытой двери донеслись звуки мультика из телевизора и Юлькино заманчивое «кис-кис-кис».

– Пошли в кухню, – велела мать.

– Да не пойду я, – упираюсь я вторым рогом.

– Так, ладно. Тогда что мне теперь от вас ждать? – шепотом, обычно не предвещающим ничего хорошего, поинтересовалась мать. Под «нами», видимо, подразумевались мы с Рыжаковой.

– Да, ничего, в общем-то, – взъерошил волосы, искоса поглядел на нее. – Мам, ну хватит, а? Честно, ну все хорошо.

– Мм. Но где-то я уже это слышала, – Вера Сергеевна попыталась еще что-то добавить, но тут, к счастью, вернулась Юлька, уже в пальто и таща за собой кота в сумке для переноски.

– Все, мам, мы пошли, – быстро натянул шапку на дочь, чмокнул мать в щеку и в бодром темпе вытащил ребенка, кота и клетку на лестничную площадку.

– Между прочим, мне твой папа опять звонил, – с порога бросила вслед мне мать.

– Очень рад за тебя. Ну пока, – кивнул в ответ я.

Мама обиженно хлопнула дверью. Следом приехал лифт.

– Пап, а ты теперь все время будешь с тетей Дианой, да? – тыча в кнопку первого этажа, поинтересовалась Юлька.

«Да что ж такое».

– А ты как хочешь? – тем не менее, решил узнать мнение собственной дочери.

– А-а… А что? А мне она нравится, – и Юлька пожала плечами. – Только я не хочу, чтобы она потом, как и мама… – не договорив, дочь сглотнула, и это означало только одно: уход Лизы она не простила. Как, видимо, не смогла принять и то, что Лиза ей почти не звонит.

Но как объяснить маленькой девочке, что ее мать воспринимает ее как больного и ущербного ребенка, и поэтому не хочет с ней разговаривать? И что у ее матери уже давно своя жизнь, заботы иного толка, вечный поиск любимой себя, проблемы со мной, с любовниками, а, может быть, и напрочь отбитое чувство семьи и нормального материнства? Сложно копаться в подобных вещах, да и я не психолог, чтобы все объяснять, понимать, прощать и отпускать от себя. Для себя я давно уже понял одно: уход Лизы был к лучшему. А Юлька – она во всем разберется сама, когда вырастет.

А с другой стороны…

– Юль, а хочешь, мы сами маме твоей позвоним? – выйдя из лифта, я сажусь на корточки, поправляю у нее шарф на шее.

– Честно? – Юлька задумчиво глядит на меня. – Не-а, я так не хочу. Я хочу, чтобы мама сама хотела. А ТАК я не хочу. А с теть Дианой тебе интересно?

– Не поверишь, очень. – «Особенно временами», – не то усмехаюсь, не то вздыхаю я и поднимаюсь на ноги. Беру в одну руку ладошку Юльку, в другую – переноску с котом.

– А мне ты расскажешь, что у вас с тетей Дианой? – Юлька глядит на меня снизу-вверх, и ее глаза начинают искриться, как у волшебницы.

– Расскажу, – обещаю я. Выходим из подъезда на улицу.

– А когда?

– Когда-нибудь.

«Когда все устроится, – думаю я. – И когда все действительно будет уже хорошо».

– Роман Владимирович, к вам можно? – в проеме между дверью и косяком двери, отвлекая меня от мыслей, появляется взлохмаченная голова Веры. – Тут вам договор из новостного отдела на подпись принесли.

– Заходи, – командую я, где-то даже обрадовавшись, что хоть кто-то заставит меня переключиться на работу. Но от мыслей отвлечься не получается, потому как через минуту мой мобильный отбивает знакомый рингтон, и на определителе вырисовывается лицо Дианы. Честно? Снял ее утром, когда она еще сладко спала.

– Извини, – быстро прижал к уху мобильный, чтобы Вера не увидела изображение. – Да, я тебя слушаю, – говорю в трубку я.

– Ром, привет, ты сейчас на работе? – без вступлений и как-то уж чересчур деловито спрашивает она.

– А где мне быть?

– Отлично. Тогда я тебе сейчас на почту справку пришлю.

– Какую справку? – не понял я.

– Такую. По Игорю Борисовичу Соловьеву, как ты и просил, – Диана фыркает в трубку.

– А-а, – протянул я, одновременно махнув рукой Вере, типа, чуть-чуть подожди. – Спасибо, жду твою справку. Ты представляешь, а я про нее чуть не забыл.

– Ты забыл, – со смешком отбривает меня Диана. – Ну все, лови.

– Эй, а поговорить? – начал было шутливо возмущаться я, пока Вера безуспешно пыталась делать вид, что рассматривает стены моего кабинета.

– Рома, давай вечером, ладно? Я сейчас правда говорить не могу. У меня совещание через десять минут. Ну все, пока. – И Диана быстренько отключается.

Прикусив губу, взглянул на Веру, отложил телефон на стол.

Разобравшись с договором, отпустил помощницу и нырнул в монитор, в почту. Нашел письмо от Дианы, пробежал ее справку глазами. Сделана бумага была ровно так, как я сам люблю. Называется: «Простенько, но со вкусом». Наглядная даже для идиота таблица, где в первом столбце – наименование фирмы-эмитента, далее столбик с датой продажи каналу акций, следом – с ценой на акцию на искомый период, затем с дополнительной информацией о фирме-продавце (когда, как и почему обанкротилась) и, наконец, отдельной строкой выводы по каждой сделке. Недолго думая (а чего время терять?) распечатываю таблицу. Выудил из приемника принтера двенадцать полных страниц, набрал генеральному и, помахивая документом, отправился с этим к нему, где и выдал главному листы от Дианы плюс свой собственный краткий устный отчет по рекламным достижениям Игоря.

– Понятно, – генеральный, пошуршав листками, отложил их в сторону, поправил очки, потом зачем-то снял их. Секунд пять разглядывал совершенно чистые стекла, дул на них, протирал их фланелевой тряпкой и в итоге водрузил их обратно на нос. Глубоко вздохнул. – Видишь, Ром, как бывает… – генеральный, к которому, очевидно, пришло настроение пофилософствовать, пожал плечами, – веришь человеку. Веришь в человека. Даже понимая, что этот человек что-то там оттопыривает за твоей спиной, все равно на что-то надеешься, а в итоге… – и главный обреченно махнул рукой. – Ладно, всё, хватит. Зови сюда Игоря.

Посмотрев на генерального, я тоже пожал плечами и набрал Веру.

– Да, Роман Владимирович!

– Вера, будь любезна, пригласи к генеральному Игоря Борисовича.

Последующая кулуарная беседа с Соловьевым по душам и в кабинете главного разделилась на три этапа и вместе с перерывом на обед растянулась до безумных шести часов вечера.

Первая фаза, как это водится, началась со скандала. Причем скандал, к моему удивлению, закатил генеральный, которого я, видимо, все-таки накрутил. «Как ты мог, Игорь?!», «Это вне нашего командного духа!», «У нас корпоративная этика, а ты!» Положив локоть на стол, а подбородок в ладонь, я сидел и слушал всю эту высокопрофессиональную белиберду пополам с патетикой. Истерика генерального растянулась примерно на двадцать минут. Далее слово взял Игорь и, естественно, пошел в жесткий отказ: «На каком основании вы верите этому типу?», чем очень меня «порадовал», поскольку под «этим типом» подразумевался я, разумеется.

Второй этап переговоров, стартовавший сразу после обеда, ознаменовался обреченным кивком генерального мне, мол, валяй, Рома, и моего (вполне резонного, кстати сказать): «Игорь, вот данные, вот факты, а вот, собственно, выводы». После чего Соловьев взял паузу на «покурить» и начал третью фазу с ответа: «Ну ладно, предположим, я воровал. Но, господа хорошие, у меня нет сейчас таких денег!» Продолжилась эта фаза моим: «Да? А где ж они?», нелитературным ответом Игоря, срифмованным с моим «Где?», и возмущенной репликой в конце концов потерявшего терпение главного: «Так, задолбал ты меня, Соловьев. Ну мне что, службу безопасности сюда вызвать?» А вот конец переговорного процесса прошел, как это пишут, в теплой и дружественной атмосфере, разбавленной, правда, торгом до конца упиравшегося Игоря:

– Ладно, шесть лямов я вам найду, в конце концов, черт с вами, заложу банку квартиру. Но за это я напишу заявление только по собственному. Причем мне нужны гарантии, что если вам кто-нибудь позвонит с моего нового места работы, то вы не дадите обо мне негативного отзыва. Ну что? – Соловьев посмотрел на главного, потом на меня. – Мы договорились?

«Не-а, не договорились», – думаю я.

– Ну, Ром, что скажешь? – Генеральный сложил пальцы в замок и уперся в него лбом. Судя по выражению его лица, он на все уже был морально готов.

– А что сказать-то? – наверное, в сотый раз сегодняшний день пожимаю плечами я. – Мне все равно, я тут не мститель. Но недостаток в кассе составляет не шесть миллионов, а шесть миллионов пятьсот… – взяв паузу, посмотрел в таблицу Дианы, сверился с данными, – пятьсот девятнадцать тысяч рублей и двенадцать копеек. Так что предлагаю добавить к шести миллионам, озвученным Игорем, недостающую сумму, и на этом будем считать переговоры закрытыми.

– А что насчет моих условий? – оживился Игорь.

– А с ними разберемся уже в процессе. Хотя, если честно, я думаю, что ты в принципе не хочешь, чтобы нам звонили.

– Почему это? – не понял главный.

– А Игорю невыгодно, чтобы информация об откатах хоть где-то выплыла, – поясняю я. – Игорю от вас, скорей всего, в качестве гарантии положительная рекомендация в письменном виде нужна… О чем он вас и попросит, когда я уйду.

Главный глядел на меня секунд шесть. Отмерев, моргнул, потряс головой и глубокомысленно хмыкнул. Соловьев в свой черед бросил на меня такой убийственный взгляд, что эпитеты «зануда» и «этот тип», будь они сейчас сказаны в мой адрес, показались бы милейшим комплиментом.

– Ну, раз мы договорились, то все, господа, – генеральный, ставя в этой истории точку, хлопнул ладонями по столу.

– Я пойду? – поглядев на начальство, решил уточнить я.

А я бы, кстати, и правда уже пошел, например, на планерку со своими сотрудниками или еще куда-нибудь.

– Давай, – благословил меня главный.

Выбираюсь из его кабинета. Спустя минут пять, когда я уже подхожу к зоне лифтов, в коридоре меня догоняет Игорь:

– Слушай, последний вопрос.

Останавливаюсь, жду, что он скажет. Соловьев, почему-то пряча глаза, быстро и нервно хлопает себя по карманам. Похлопав, выудил оттуда пачку сигарет, одну бросил в рот и, подумав, протянул пачку мне. Я покачал головой, отказываясь.

– Я вот что хотел… – Игорь искательно заглянул мне в лицо, – заявление по собственному я напишу сегодняшним днем. Тебя это устроит?

– Да мне все равно, если главный не против.

– А бухгалтерия мне оформит зарплату задним числом? – еще один искательный взгляд.

– Оформит. Но выдаст, когда ты вернешь шесть миллионов пятьсот девятнадцать тысяч рублей и двенадцать копеек.

– Очень смешно, – невесело хмыкает Игорь.

– Не очень. – Отворачиваюсь, ожидая, когда лифт приедет.

– Тогда… ну, будем считать, что сегодня был мой последний день здесь. – «Ну давай будем так считать». После этого следует, честно говоря, самое потрясающее: – Да, Лебедев, – Игорь трясёт головой, – ловко же ты меня выпер.

– О Господи, – морщусь я. Сдерживая раздражение, потер переносицу. – Соловьев, ну что ты, ей-Богу, как маленький? Я тебя выпер, ты меня подставил… Тебе больше заняться нечем?

– Все, все! – Игорь поднимает вверх руки. – Только я на самом деле к тебе зачем шел? Ты мне вот что скажи, – он мнется, – ты мне рекомендацию все-таки дашь?

– Какую рекомендацию?

– Ну, для моего будущего трудоустройства. Так дашь – или не дашь?

– Не-а, не дам, – подтвердил я.

– Ну да, главный мне так и сказал… Ладно, все. Отбой. – Соловьев, вытащил изо рта сигарету, сломал ее в пальцах, после чего развернулся и побрел в противоположную сторону.

«Перекрестить бы его на дорогу, – думаю я, заходя в приехавший лифт, – только вот отчего-то не хочется».

Приблизительно час спустя, то есть где-то в районе семи часов вечера, я, одетый в пальто, уже стою на крыльце «Останкино», готовясь ехать, так скажем, домой и разговариваю с Дианой по телефону.

– Ну и как все прошло с Игорем? – поинтересовалась она.

– Да вроде нормально. Впрочем… – и я кратко изложил ей ситуацию с его увольнением.

– Ясно. А знаешь, по-моему тебе его все же жаль, – подумав, заключает она.

– Мне? Не знаю, – мы помолчали. «Может быть, ты и права». – Так, – спохватился я, – ты мне лучше скажи, мы сегодня встречаемся?

– А-ха. – Это сказано насмешливо, но с чувственным придыханием.

– Мне что-то по дороге к тебе купить?

– Если несложно, захвати пакет молока, только…

– Подожди-ка. – Я замолчал, когда за моей спиной хлопнула отдельно стоящая от распашных дверей тяжелая стеклянная дверь, выпуская на улицу оживленное девичье чириканье, в котором отчетливо солировал голос вездесущей Риты. Впрочем, ее веселый треп очень быстро закончился, когда дверь за моей спиной бухнула во второй раз, и мимо меня с коробкой в руках вниз по лестнице сошел Игорь. Из коробки торчали какие-то папки, статуэтки, цветные свертки и что-то еще, что, по всей видимости, составляло личные вещи Игоря.

На последней ступеньке Соловьев вдруг обернулся.

Он смотрел, но не на меня, а на кого-то за моей спиной, и в его глазах появилось болезненное, даже мучительное выражение. После чего рот Игоря скривился в попытке выдавить залихватски самоуверенную улыбку. Но улыбка не вышла, и Соловьев, втянув голову в плечи, развернулся и побрел к машине. Щелкнул замок сигнализации, Игорь бросил коробку на заднее сидение.

А я обернулся.

Позади меня на верхних ступенях крыльца стояла Александра, еще неделю назад Аасмяэ, теперь уже Сечина. Та самая Саша, с которой Игорь когда-то давно и лихо крутил служебный роман. В глазах у девушки читалось искреннее сожаление. Поймав мой взгляд, она грустно мне улыбнулась, что-то тихо бросила Рите и, поправляя на плечах накинутую куртку, скрылась в дверях «Останкино».

«Закономерный финал», – подумал я.

– Так что мне купить? – опомнился я, возвращая к уху мобильный.

– Я говорю, только, пожалуйста, купи «Пармалат», у них есть молоко без лактозы, – удивленная моей паузой, отозвалась Диана.

– Хорошо. Я куплю. Скоро буду. – Я нажал на отбой. Проводил глазами удаляющийся автомобиль Игоря и зябко передернул плечами.

Остаётся добавить, что Соловьев, по словам генерального, приезжал в «Останкино» уже в этот четверг, чтобы вернуть в кассу наличными всю искомую сумму, после чего окончательно растворился в просторах нашего странного и суматошного медийного мира. Больше я Игоря никогда не встречал и ничего о нем больше не слышал.

***

Последующие дни запомнились мне отличной погодой (ввиду чего я, резко сократив потребление сигарет, начал бегать по утрам на свои обычные километровки), задушевными разговорами с Дианой, утренней остроумной и забавной перепиской с ней и вечерней отчаянной постелью с ней же. Нежность, первый ищущий поцелуй. Чуть более откровенная ласка. Порыв. Как напалм, исступленная вспышка страсти. Бешеные, сносящие крышу тебе и стены жилищу соития – так, чтобы кончив, упасть вместе рядом и долго лежать, считая ваш, еще общий пульс, успокаиваясь и чуть улыбаясь («Ну надо же?..»)

Впрочем, картину мира для меня в эти дни несколько подпортил звонок Лизы. Лиза нагрянула в мой телефон в среду утром, когда я крутился в своем кабинете.

– Привет, как у тебя дела? Еще никого себе не нашёл? – Вопрос сопровождался обычным в таких случаях истерическим подхихикиванием. За чем последовал мой стандартный ответ:

– Нашел. Все нормально. А ты не хочешь с дочерью пообщаться? – и моментальный отказ Лизы, закамуфлированный под:

– Ой, только не сейчас. Я сейчас не могу, я улетаю в Майами.

Далее Лиза откланялась и со словами: «Все, объявили мой рейс» быстро бросила трубку. То есть она решила, что Юлька сейчас со мной на работе, а не в детском саду, нет, вы понимаете? «Ну, гуд бай», – равнодушно думаю я. Но самое забавное в этой несмешной, в общем-то, ситуации заключается в том, что мне абсолютно, даже до обидного по фигу, куда, зачем и с кем она сваливает. И, отправляя свой мобильный в карман, я принимаюсь гонять в голове мысли о том, что когда-то давно считал: эта женщина может дать мне если не все, то хотя бы иллюзию счастья. В этот момент я, кажется, окончательно понял, как много она могла забрать у меня, если бы я тогда дал слабину и позволил ей встать между мной и ребенком. Впрочем, мысли о Лизе очень быстро уходят, а спустя пять минут я уже с головой погружаюсь в останкинскую телетекучку.

Остаток недели проходит в делах, в походах по поликлинике (Юлька в четверг принесла из детсада жуткий насморк и кашель) и собеседованиями с кандидатами на позицию Игоря. Причем, забегая вперед надо сказать, что выбор мой все-таки пал на кандидатку – креативную нач. отдела одного успешного питерского ивент-бюро, которую нашла наша «Фигаро здесь – Фигаро там» Ритка.

Начало следующей недели ознаменовались долгожданным отбытием в отпуск главного, запуском нового сериала на нашем канале, неожиданно жестко прозвучавшим приглашением Веры Сергеевны прийти к ней в гости вместе с Дианой и откровенным разговором с самой Дианой, причем оба последних события я где-то и спровоцировал.

Началось все с того, что во вторник вечером я забирал от матери из центра детского творчества Юльку, то есть стоял и, традиционно подпирая собой косяк двери, ожидал, когда дочь будет готова.

– Рома, мне не нравятся твои игры, – сидя за столом, с места в карьер взяла Вера Сергеевна.

– А я во что-то играю? – не понял я. Просто до этого мы с ней о погоде разговаривали.

– Играешь. Ты играешь со мной в молчанку. И мне это не нравится, потому что семь лет назад вы с этой девушкой очень некрасиво расстались. А теперь вы что делаете? – Мать недобро глядит на меня.

– Мы? Встречаемся, – аккуратно и тихо подсказываю я, краем глаз наблюдая за Юлькой. Юлька, долепив какого-то зверя, по виду напоминающего пингвина в трусах, как раз занимается тем, что крутится в коридоре у стенда, метрах в семи от нас, пристраивая свою поделку на полку.

– Да? Это прекрасно, что вы встречаетесь, – мать встает со стула и идет прикрывать дверь, чтобы Юлька не включилась в дискуссию. Уступая дорогу матери, я машинально отодвигаюсь по стенке влево. Закрыв дверь, Вера Сергеевна оборачивается: – В общем, так. Я хочу ее видеть, – безапелляционно заключает она. – Так что будьте любезны оба выкроить время и в это воскресенье прийти ко мне на обед.

– Мам, я не думаю, что сейчас для этого подходящее время, – пытаюсь мягко вырулить я.

Просто по моим ощущениям Диана пока не готова к подобным визитам и, поверьте, у меня есть повод так думать.

– Рома, ты помнишь, что у тебя в воскресенье?

«Ну, помню», – вяло думаю я.

– Ну да, я помню, – говорю я вслух. – Но это же не какое-то там особенное событие?

– Это для тебя оно, может быть, не особенное. А на мой взгляд, это отличный повод, чтобы встретиться в семейном кругу. И мы всего лишь пообедаем и поговорим.

– О чем поговорим? – напрягаюсь я, тут же представив, как мать, утащив Диану на кухню под видом помочь что-то нарезать к столу, припирает ее к стенке неудобным вопросом на тему: «Что у вас с моим сыном случилось семь лет назад?» или (что еще хлеще), спрашивает у нее, и почему это она тогда меня бросила?

– Рома, у вас серьёзные отношения? – продолжила наседать на меня мать.

– У нас все хорошо, – быстро нашелся я.

А у нас и правда все шло хорошо. На работе, как я уже говорил, я занимался делами, но периодически витал в облаках, зависая перед компьютером, как это бывает, когда ты глядишь в монитор, но вместо цифр и букв видишь лицо Дианы. То, как она улыбнулась в ответ на твою шутку. То, как слегка нахмурила брови, и между ними залегла забавная галочка, когда она встречала очередное твое подношение – букет разноцветных тюльпанов, пакет с продуктами или горшок с гиацинтом, который я однажды притащил ей домой, буквально поддавшись порыву. И то, как в ответ на твоей поцелуй в ее глазах появился характерный блеск предвкушения. И то, как после интима вы долго сидели в обнимку перед сонно бормочущим телевизором и разговаривали… о чем? Но ты и не вспомнишь. Ведь в тот момент ты находился в состоянии полного душевного умиротворения. Вкус Дианы, запах Дианы, мысли о ней. Ощущение ее присутствия в твоей жизни – и ты уже ловишь себя на том, что минут десять стоишь в туалете и полощешь над раковиной лицо и руки ледяной водой, чтобы сбросить ненужное тебе в офисе напряжение.

Но мы и правда встречались, если так, конечно, можно назвать отношения двух взрослых людей. Хотя мы, скорее, снова сходились. Диана опять открывалась мне. Пусть где-то неровно, но она все-таки постепенно выходила из кокона – или из клетки, в которую за каким-то чертом когда-то себя заперла. Она осматривалась, наблюдала за мной, изучала меня и мои привычки. К концу нашей первой недели я с удовольствием понял, что стал понемногу отвоевывать у нее часть ее довольно замкнутого, как я успел заметить, пространства (Диана мало с кем общалась, еще реже где-то бывала и уж совсем редко разговаривала при мне с кем-то по телефону). Чуть позже я обнаружил, что в ее ванной комнате у меня вдруг появилась полка для бритвенных принадлежностей, а в ее спальне, в шкафу-купе – пара вешалок с моей одеждой. Футболки, домашние джинсы, убитые, но чистые мокасины, заменившие мне домашние тапки, которые я категорически ненавижу, – одним словом, сплошные милые уютные домашние радости. А однажды, заявившись к ней домой на полчаса раньше обычного, я вообще застал ее, разгуливающей в моей синей футболке. Причем полы майки, видимо, из-за нашей с ней разницы в росте были по-пиратски завязаны у нее узлом на бедре. Ее недовольная гримаска («Все-таки поймал меня с поличным!»), легкий румянец на щеках, чуть виноватая и вместе с тем задиристая улыбка («Ну поймал, ну и ладно»), и моя подколка (удержаться было просто нельзя):

– А знаешь, тебе очень идет. Так что, прошу тебя, не стесняйся.

– Извини, – Диана слегка пожимает плечами и, пряча от меня вспыхнувшее лицо, делает вид, что поправляет волосы. После чего разглаживает на бедрах мягкие от стирки домашние джинсы и бросает мне уже ставшее к тому времени совершенно привычным: – Ты ужинать будешь?

«Да, буду. Тобой», – думаю я. Поймал ее, потянул к себе за руку. Она вяло отбивается, пока я целую ее в шею, в грудь:

– Рома, ужин остынет.

Но ровно через минуту сама прижимается ко мне.

– Я хочу тебя.

– Я так по тебе соскучился.

Ужин тогда так и остался несъеденным – нам не хватило времени. Но готовила она и правда очень хорошо. Чуть позже я застал ее, роющейся в Интернете в поисках новых рецептов…

И все это радовало, вселяло надежду и оптимизм за исключением пары-тройки моментов. Начнем с того, что Диана категорически отказывалась проводить со мной все выходные, весьма ловко подпустив мне фразу: «Рома, ты, конечно, меня прости, но Юля и так тебя мало видит». Далее, мое предложение «познакомиться заново» с Верой Сергеевной осталось подвисшим в воздухе, а от нее встречного предложения познакомиться с ее матерью так и не последовало. И наконец, я чувствовал, что несмотря на все ее признания в любви и чувства ко мне она все-таки держала со мной дистанцию. Последнее выражалось в том, что все наши встречи проходили исключительно на ее территории. При этом каждый раз, когда мы встречались, начиная часов с девяти, она аккуратно, но целенаправленно выставляла меня домой, к Юльке и Вере Сергеевне, которая в эти дни соглашалась посидеть с моей дочерью. И не то, чтобы я не хотел к Юльке (об этом даже думать смешно), но утро, за исключением того, воскресного раза после свадьбы Аасмяэ мы по-прежнему встречали в разных постелях. С чем было связано ее поведение, я так и не смог понять, хотя пару раз задавал ей вопросы, которые варьировались от стандартного «Почему?» до «А что, собственно, у нас происходит?»

Отдельной строкой стояла Юлька. Говоря откровенно, я так и не отловил, кто из них, Диана ли, Юлька ли, сделала первой шаг к их сближению. Но если сначала я играл роль передатчика их традиционных приветов друг другу, потом стал свидетелем их перезвонов друг другу (причем довольно забавных, хотя кто-то другой назвал бы их трогательными), то кульминацией стало то, что однажды, уходя от Дианы и уже стоя в дверях, я с удивлением обнаружил, как она протягивает мне огромный цветастый пакет с эмблемой «Детского мира».

– Это что? – поразился я.

– Это Юле. – Рыжакова, кутаясь в кофту с капюшоном, заплела ногу за ногу и отвела глаза. – Это такие специальные развивающие книги и игрушки. Я вчера с одним детским врачом разговаривала, и она посоветовала купить. Но если не хочешь, то не бери, – Диана пожала плечами так, словно то, что она сделала, было неважно.

Но это было важно.

И я, с благодарностью приняв пакет (хотя какое там с благодарностью – я был искренне тронут), с этого дня занялся тем, что стал ненавязчиво, но планомерно вводить в нашу компанию Юльку. Пара совместных походов в детсад, пара вечерних прогулок, в проекте – поход в цирк на майские праздники или даже та самая поездка в Европу – и постепенно возникает грёза НОРМАЛЬНОЙ семьи. Семьи, по которой я, если честно, соскучился.