Текст книги "Одиночество вещей. Слепой трамвай. Том 1."

41

Усталость ВСВР проявлялась в оцепенении, охватившем людей. Население угрюмо молчало в транспорте и других людных местах, прикрывало от чужого глаза ладошкой экран смартфона, в досужие разговоры о политике не вступало. А еще – в истерически-надрывном (в духе героев Достоевского) пафосе официальной мысли. Вопрос, миру ли провалиться или презревшему так называемое международное право государству чай пить, как проницательно отметил в кофейне с говорящим названием «Кафка» Зонтичный рокер, комментаторы и политологи однозначно решали в пользу победного чая, упуская из виду, что это маловероятно в хоть и проваливающемся, но всерьез ополчившемся на страну-отступницу мире. Некоторые публичные люди, возможно, собирались «провалиться» вместе с начальством в благоустроенные, с большим запасом жизненных благ, бассейнами, искусственным солнцем и сладострастными гуриями бомбоубежища. Об их нечеловеческой роскоши писала враждебная пресса. Но вряд ли там были предусмотрены места для эфирных говорунов. Им, как и прочим малым сим, предстояло спасаться от радиации под жидким солнцем, то есть уповая на йод или коньяк. Водку почему-то жидким солнцем никто не называл.

Начитанная Ангелина Иосифовна вспоминала Андрея Петровича Версилова из романа «Подросток», «прожившего всю жизнь в странствиях и недоумениях». В момент помутнения рассудка он расколол об угол печи икону. При этом Версилов точно предсказал, как именно расколется образ: на две половинки вдоль внутренней (он не мог ее видеть) трещины. Ангелина Иосифовна предполагала, что в этот миг Версилов пребывал в онлайн-контакте с нечистой силой, видел все насквозь. Так и политологи с комментаторами словесно раскалывали мир, прозревали его внутренние трещины, упивались, подобно Вальсингаму из «Маленьких трагедий» Пушкина, «бездной на краю». Жадно пили хорошо оплачиваемое, но «полное чумы» дыханье изгоняемой из мирового сообщества ощетинившейся «девы-РСЗОзы». Включив однажды вечером на кухне транзистор, Ангелина Иосифовна услышала новость, что ВЦИОМ (ведущая социологическая служба в России) провела опрос и установила, что девяносто четыре процента опрошенных граждан чувствуют себя совершенно счастливыми. Она в очередной раз восхитилась мудростью ВСВР.

Так уставшим от жизни старикам в швейцарских клиниках дают перед эвтаназией надышаться умиротворяющим (на жаргоне медиков «счастливым») газом.

Оказавшись недавно в торговом центре, она вспомнила про тусклого, с голыми щиколотками над красными кроссовками парнишку, устроившего ей бонусный транзистор. Слава богу, перекрестилась, о ЧП в торговом центре сообщений не было. Я его предупредила, ответственно подумала Ангелина Иосифовна, и он внял. Ее астральный карьерный рост набирал силу. Раньше она, как ветла, гнулась под волей ситуационных богов, мелочилась, остерегая от инсульта и дорожно-транспортных происшествий случайных людей. Теперь послала этих богов куда подальше, самочинно назначив себя помощницей ВСВР на общественных началах. Смелость города берет, бодрилась Ангелина Иосифовна, ну, если не города, то аптеки точно. Смелость – норма жизни! Норма потому и норма, что о ней не думают, а выполняют! Она вспомнила, что Петины передачи перестали выходить в эфир после того, как он заговорил о «коллективной смелости».

Ей был нужен электрический чайник. Прежний стал пропускать воду, она устала протирать тряпкой мокрый стол. Торговый центр встретил Ангелину Иосифовну затоптанным полом, отключенными рамками, бородатым в очках, похожим на батюшку или ученого, дремлющим на стуле охранником. Половина секций пустовала, фонтан не работал, шарики под потолком вытянулись в морщинистые дыни. Обвисшие груди, победительно выпятила свои налитые Ангелина Иосифовна. Посетители центра сразу устремлялись в «Ашан» к продуктам. Но и в изобильном прежде «Ашане» образовались просветы на полках.

Если бы не парнишка в красных кроссовках, думала Ангелина Иосифовна, поднимаясь на эскалаторе в зал бытовой техники, у меня бы не было транзистора, и я бы не услышала Петиных лекций о судьбе России. Жизнь – смысловое единство эпизодов, говорил Петя. Транзистор помог сложить эпизоды в волшебный эскалатор, доставивший ее прямиком под строгие, но благожелательные очи ВСВР. Ангелина Иосифовна искренне жалела Андраника Тиграновича, но видела суровую, как закон, справедливость в своем материальном возвышении, пусть даже столь горькой ценой. На все было благоволение ВСВР.

Не умри Андраник Тигранович, не быть ей владелицей аптеки. Цена, вспомнила она еще одно изречение Пети, понятие потустороннее. Кому ни за что – гору золота. Кому за тысячу благодеяний – хрен! Ангелина Иосифовна подумала, что превращение в нормальную (в физиологическом смысле) женщину было отпущено ей по цене метафизического хрена за тысячу страданий, но тут же вспомнила другую эфирную (о судьбе России) присказку Пети: одна цена сменить другую спешит, дав жизни полчаса. Значит, надо успеть, решила она, не вполне понимая, что (или куда) успеть. За словом успеть прицепом тянулись два других: любой ценой. Ангелина Иосифовна устала восхищаться Петиной гениальностью. Он объяснил слушателям феномен карающей цены. Вы думаете, спросил Петя у невидимо притихшей в эфире аудитории, что происходящие события вас не касаются? Еще как! Расплата (цена) за неучастие, как и за участие, не важно, рано или поздно настигнет, как конный монгол бегущую славянку.

Потому-то тебя, дружок, и вытащили на аркане из эфира, вздохнула Ангелина Иосифовна, ты имел в виду за Родину, за Сталина, а там подумали, что коллективную (протестную, какую же еще?) смелость. Интересно, как впишется в смысловое единство эпизодов новый чайник? – переключилась на бытовую и одновременно бытийную тему. Транзистор – голос общества. Чайник – голос воды. Неужели ВСВР задумал слить человечество, как испорченную воду?

«У вас был продавец в красных кроссовках, – поинтересовалась на кассе – помог мне осенью выбрать пылесос, отличная модель, работает как зверь, рассказал про акции, скидки. Не вижу его. Уволился?» – «Пошел добровольцем», – недоверчиво посмотрела на нее обслуживающая девушка. «Погиб?» – испугалась Ангелина Иосифовна. «Герой! – ответила девушка. – Подбил танк, забросал гранатами вражеский окоп, задушил собаку». – «Собаку?» – удивилась Ангелина Иосифовна. «Специальную, – пояснила девушка, – вынюхивала наши минные поля, за ней давно охотились. Из части было письмо, он детдомовский, родственников нет, прислали на место работы. На входе баннер с его фотографией повесили. Правда, в шлеме трудно узнать». – «Вам есть кем годиться», – осторожно заметила Ангелина Иосифовна, памятуя о наказании за неосторожный речекряк. «Он здесь ни с кем не общался, – уложила коробку с чайником в пакет девушка, – с техникой разговаривал, сама слышала. Потом перешел на первый этаж в инструменты». – «Герои они… не как все», – сказала Ангелина Иосифовна.

«Точно, – согласилась девушка, – делал план по бензопилам, умел убеждать покупателей».

Ангелина Иосифовна чувствовала, что дело по всем дорогам идет к концу, но не могла определить своего персонального места внутри подкрадывающегося конца. Если бы я была айтишницей, думала она, я бы занялась разработкой компьютерной игры «Конец света». Окружающий мир, подобно зловонной пасти, неустанно извергал чудовищные факты и слухи. Разница между ними мгновенно нивелировалась, растворялась в сетевых дискурсах. Каждый из фактов (слухов) мог служить отправной точкой игры, но ни один не мог привести к выигрышу. В них как будто вбили сердечники с радиоактивным ураном, делающие конец неотвратимым. В лучшем случае гипотетический выигрыш можно было уподобить победе червя над яблоком. Жрал-жрал, наконец дожрал и сдох, потому что больше жрать оказалось нечего.

С телевизионных экранов по всем программам взлетали баллистические ракеты, над городами вставали (пока виртуальные) кудрявые ядерные грибы. Мир, словно наслушавшись запретных лекций о коллективной смелости, деятельно готовился к самоуничтожению, входил в роль, как артист на репетиции. Пока что шла читка пьесы, все ждали спектакля, а если о чем и спорили, так только о месте и времени премьеры и кого посадят в первый ряд. Просачивающиеся в печать сообщения об украденных высокопоставленными господами миллиардах, тайных дворцах с висящими садами Семирамиды, магических обрядах с умерщвлением черных козлов, белых орлов, невинных младенцев представлялись банальным разогревом публики перед ракетно-грибной премьерой.

Монотонному, как осенний дождь, высланному в свое время из СССР (Ангелина Иосифовна хорошо засыпала, читая его стихи, часто прямо с книжкой на груди) поэту Иосифу Бродскому ворюги были милее, чем кровопийцы. Сегодня уже ворюги и кровопийцы казались обывателям милее, чем вцепившиеся в ядерную кнопку армагеддонщики. Повседневная жизнь уподобилась качающемуся бильярдному столу без бортов, слону на паутинных ножках с картины Дали. Шарам было невозможно удержаться на зеленом сукне, слону – добрести до стойла на паучьих нитях. Если верить летописям, город Киев основал варяг по имени Кий. Когда-то и вокруг бильярдного стола похаживали мастера:

Сталин, Рузвельт, Черчилль, Председатель Мао. Потом кии перехватили ребята помельче, заплевали, замусорили бильярдную, разодрали зеленое сукно. Ну, а когда ножки стола взялись подгрызать крысы, ВСВР отобрал кий, актировал стол.

Такой бильярд нам не нужен!

Ангелина Иосифовна застыдилась, кто она такая, чтобы примазываться к ВСВР? Откуда взялись Киев, кий, бильярд? В советские времена она ездила на экскурсию в Киев, бродила по Крещатику, но никогда не держала в руках кий, а как играют в бильярд, пару раз случайно видела в спортивных телевизионных программах.

Но быстро успокоилась. Она всю жизнь держала голову как знамя, а если и была готова склонить, то только перед блистающим в небесах ВСВР и… Дмитрием Степановичем Гусевым (ДСГ), посоветовавшим ей быть осторожной.

«Ваши купания в аквакомплексе, – сказал он во время их последней встречи, – заинтересовали самодеятельных, но весьма влиятельных геронтологов. Они ждут».

«Чего?» – Ангелина Иосифовна натянуто улыбнулась, но ей было не до смеха. Ей крайне не понравилось приобщение к делу ее фотографий в раздельном купальнике, в котором она плавала, хвастаясь нестареющим телом. Мысль, что их рассматривают неизвестные мужики в погонах, а возможно, и молодые дамы (их было много в центральном управлении Следственного комитета), раздражала Ангелину Иосифовну. Она видела кобелиные (мужиков) и снисходительные (дам) ухмылки, чувствовала, что за ней следят! А еще, возможно, без достаточных для этого оснований верила, что ДСГ и ВСВР ее защитят, вытащат из грозно скрипящих жерновов непонятных событий.

«Возможности познакомиться с вами, – помолчав, неохотно ответил Дмитрий Степанович. – Омолаживающие купания в “Победе” следственная группа определила как массовый психоз, признаков преступного умысла не нашли, никто вам денег не платил. Но тема продления жизни и сохранения здоровья, – продолжил ДСГ, – всегда интересна людям при власти и деньгах».

«Вы уникальный следователь, – заметила Ангелина Иосифовна, – всегда говорите правду и ничего кроме правды».

«Увы, – развел руками Дмитрий Степанович, – иначе не могу. Я слежу за ситуацией, а ситуация следит за вами».

Нелепый ответ удовлетворил Ангелину Иосифовну, по телу пробежала теплая волна, как если бы ДСГ набросил ей на плечи невидимое (с подогревом) пальто-кольчугу. Вера, ей вспомнились эфирные слова Пети, бывает абсолютной или никакой, все остальное – интеллектуальный мусор. Как и правда, подумала она.

Я вся ваша, Дмитрий Степанович, чуть было не ляпнула Ангелина Иосифовна, но сдержалась. Это было бы слишком пафосно.

Применительно к России существующая исключительно в воображении Ангелины Иосифовны компьютерная игра «Конец света» не давала надежд не только на выигрыш, но даже на ничью. Победа, поражение, наступление, отступление, земский собор, учредительное собрание, выборы, международный трибунал, люстрация, оккупация, покаяние, репарации (о чем только не болтали речекряки в сетях) – все тянуло на дно глубокого, как в Карабахе, где обитал дикий кот, ущелья. И ведь не только я это понимаю, думала она, люди просчитывают варианты, продумывают схемы, готовят лыжи, коньки, санки, ковры-самолеты. Им не до меня, поэтому я до сих пор жива.

Обещание Дмитрия Степановича Гусева следить за ситуацией давало ей надежду, что последняя их встреча будет не последней. Тампонные дни закончились. Ангелина Иосифовна ощущала в телесном низе спортивную легкость. Она мысленно оспорила великого философа Бахтина: женский низ – это верх, там зарождается, оттуда приходит в мир жизнь. Она чувствовала, что ее низ-верх готов к чуду, но не знала, как приспособить к нему ДСГ, окончательно утвердившегося на первом месте в списке потенциальных чудотворцев. Циничное знание «как» уступило место смущению, волнению, приливам и отливам, неуверенности и трепетному в духе Джульетты или Офелии ожиданию. Какой ужас, млела Ангелина Иосифовна, я превратилась в девственницу на выданье, точнее, на последнем издыхании.

Краснея и бледнея, она поделилась с ДСГ мыслями о безнадежной для России компьютерной игре, как если бы Россия тоже была пожилой девственницей, а вокруг стояли насильники со спущенными штанами. Куда ни кинь, везде клин, перечислила варианты.

«Другое слово», – возразил, перебирая на столе бумаги, ДСГ.

Ангелина Иосифовна хотела уточнить какое, но в этот момент зазвонил телефон.

«Понял. Иду», – поднялся из-за стола ДСГ.

…Другое слово, что он имел в виду, задумалась Ангелина Иосифовна. Посетителей в аптеке было мало, они как будто заранее подчинились не обнародованному, но подразумеваемому требованию властей больше трех не собираться. В плане ограничений собственных прав русский народ всегда был смелее власти. Неужели, мелькнула мысль, Петя имел в виду именно такую – обратного (русского) хода (кода) – коллективную смелость? А выгнали его из эфира, потому что забежал поперед (или поперек) государственного паровоза? Цены на лекарства тоже бежали поперек и поперед другого паровоза – импортозамещения. Население переходило на целебные травы, подручные средства.

Другое слово.

В голове Ангелины Иосифовны что-то щелкнуло, точнее, с металлическим звуком провернулось. Ну да! Она обрадовалась, как школьница, вдруг влет решившая задачу, казавшуюся прежде невозможной. Ключ! Куда ни кинь, везде ключ! Любую игру можно выиграть, если подобрать ключ. Вот ты где, немедленно вспомнила о ключных (или ключевых?) дел мастере, словно он стоял за дверью, но стеснялся войти.

– Анжела! – с отвращением выкрикнула противное имя Ангелина Иосифовна. – За старшую! Вернусь через час! И чтобы пол был чистый!

Оделась и выбежала на улицу.

42

По пути в подвальный «Дом быта», где обитал Мастер-золотые-руки, она размышляла о возвышающей условности этого прозвища. Мастер – да, но золотыми ли были руки, сделавшие ключ от сейфа Андраника Тиграновича? Если проследить дальнейший путь ручного золота, то результат получился определенно не золотой. Мастер (все, больше не золотые руки!) проходил у нее по разряду второстепенных, но полезных поклонников. После не означает вследствие, вспомнилась ей древнеримская присказка. Мастер понятия не имел о закрутившемся вокруг аптеки секретном смерче. Он был инструментом, но не проектантом.

Все мы инструменты, вспомнила великого Пушкина Ангелина Иосифовна, глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы. Уровень жизневоды над головой инструментального мастера был еще недавно неисчерпаем, как у Вечного жида, но вдруг начал стремительно убывать, как в сливаемом водохранилище. Проходя мимо «Дома быта», она заметила его, сидящего с сигаретой на скамейке под деревом. Над головой мастера сходились и расходились волны жизневоды. Они то взлетали вверх китовыми фонтанами, то проваливались вниз, закручиваясь в омут. Даже что-то похожее на радугу разглядела Ангелина Иосифовна в пляшущей над головой мастера водяной пыли.

Если ко мне в аптеку забредал Пан, помнится, подумала она, отчего и ВЖ не осесть в «Доме быта» в образе пожилого (в прямом, не музыкальном, как Зонтичный рокер, смысле) металлиста? Кажется, ВЖ был мастером широкого профиля, держал лавку в Иерусалиме, занимался, помимо прочего, ремонтом обуви. Тогда в Иудее все ходили в сандалиях, только царь Ирод в сафьяновых сапогах. Ангелина Иосифовна запамятовала, что должно случиться с ВЖ после второго пришествия. Мертвые воскреснут, а он умрет? Видимо, ВЖ была отведена роль исключения, подтверждающего правило. Исключения наполняли правила жизнью, приближали к людям. Петя однажды проговорился на радио, что цель любой политики – превращение исключений в правила.

Она не понимала, почему в последнее время так часто вспоминает металлобытового мастера. Ангелина Иосифовна как будто проживала одновременно две жизни. В одной она преуспевала в аптечном деле, гоняла Анжелу, следила за чистотой (аптечного и, учитывая новые обстоятельства, собственного) пола, радовалась происходящим в организме ассиметричным процессам. Или – исключениям из правил. Они, как начальственная печать на документе, подтверждали ее избранность. В другой – подобно сорванной Глупостью и Завистью с тела Дочери-Истины набедренной повязки, слепо летала в пещере Лжи среди теней, пытаясь понять, что делать. При этом отдавала себе отчет, что вовсе не является светочем, способным осветить пещеру, разогнать тени по углам. Грешна, вздыхала она, хитра. А теперь еще, вспоминала про наследство, корыстолюбива (есть что терять!), не пролезу в игольное ушко. Входя в образ пожилой и неидеальной Дочери-Истины, Ангелина Иосифовна ожидала руководящей помощи не от бородатого Отца-Времени, а… от ДСГ, а то и – бери выше! – ВСВР. Но тогда при чем здесь пожилой мастер из подвального «Дома быта»?

Зима в Москве выдалась серая с вкраплением теплых, почти весенних дней. Солнце, однако, не казало носа из-под тяжелого облачного одеяла. Глядя на сумеречное Садовое кольцо, синие электробусы, цветные вереницы машин, освещенные окна кафе и магазинов, она поняла, при чем. Разбуженная мысль застучала, как швейная машинка, выбивающая на полотне жаккардовый орнамент. Ангелина Иосифовна вспомнила, как небрежно, если не сказать снисходительно он смахнул в настенный шкафчик принесенный ею семилетний российский коньяк «Старейшина». Следом вспомнила удививший ее (не по чину для местечкового «Дома быта») компьютерно-технологический комплекс со сканером, бегающим лазером, бесшумной миниатюрной токарной линией. На ней можно было изготавливать детали для межпланетных кораблей. Краем глаза Ангелина Иосифовна приметила на полке лоток с электронными автомобильными ключами. Один был обтянут кожей с размеченной алмазами надписью «Lamborghini».

Наверное, я его оскорбила жалким «Старейшиной», подумала она, сворачивая с Садового кольца на Земляной вал. Она решила пройти к «Дому быта» дворами. Это страшный человек, шпион, террорист, либерал. А то и… резидент, ворочает миллионами, плетет антигосударственную паутину, пьет «Хеннесси», закусывает черной икрой. Ей вспомнилось еще одно, увы, не прижившееся в политэфире Петино определение: разведывательный патриотизм. Петя, естественно, не призывал патриотов стучать на разведанных ими непатриотов. Мысль взлетала выше: разведывать судьбу России в терновых тенетах, так выразился Петя, грядущего бытия, чистить себя в игольчатых ветвях, сдирая старую кожу. Только коллективная воля миллионов патриотов, говорил Петя, превратит тенеты (по Библии, крупноячеистая грубая сеть для ловли диких зверей, не поленилась сунуть нос в Википедию Ангелина Иосифовна) в парчу, бархат, соболя, охабни и жемчужно-медвежью шапку Мономаха для великого русского царя, перед которым почтительно склонится мiр. Но такого царя, грустно констатировал Петя, мы, русские люди, пока не заслужили.

Две жизни вокруг нее как будто сузились до размеров двери в Петину квартиру, вползли змеями в замочную скважину. Она должна была открыть дверь, чтобы… что? Жизнь, сказал по радио Петя, это правило двух ключей: воин и монах спасут (отопрут?) Россию. Ангелина Иосифовна обратилась в слух, но в этот момент в эфир прорвался слушатель с вопросом: когда на Красной площади установят памятник Сталину? Счастливые ключей не наблюдают, упавшим голосом ответил Петя, перешел на другую тему.

Еще как наблюдают! – мысленно опровергла Петю Ангелина Иосифовна. Два ключа из двух ее жизней – ассиметрично-исключительной (как у ВЖ) и тенетно-теневой (как у Дочери-Истины в пещере Лжи) соединились в один. Дверь не просто распахнулась, но рухнула, как будто ее вышиб могучей ногой или снял с петель «болгаркой» (какое отношение к Болгарии имеет эта пила? – успела подумать Ангелина Иосифовна) воин, а монах предварительно окропил святой водой. Ложь сдулась, как шарик под потолком торгового центра, где Ангелине Иосифовне достался по акции обучающий транзистор.

Или все-таки не наблюдают? Она поняла, что понятия счастье и несчастье подчинены математическим законам. Плюс – испытываемое ею интеллектуальное счастье от того, что она (своим умом) разгадала то, что разгадать было невозможно. Минус – невозможность исправить своими силами то, что она разгадала своим умом. Плюс, умноженный на минус, давал на выходе самовозрастающий минус.

Но пока интеллектуальное счастье от разгадки того, что разгадать было невозможно, перевешивало на математических весах, переводило единичное (по Марксу) в особенное, а следом в общее. Ангелина Иосифовна пришла к выводу, что воина и монаха недостаточно, чтобы спасти Россию. Как воздух, как хлеб, нужен философ! Такой, как Петя, решила она, ну… или как я, потупилась, глядя на мерцающие цифры на светофоре у перехода через Маросейку. Не такая, конечно, гора, как Кант. Что он дал Германии, кроме путаницы с моральным законом и звездным небом? Немцы показали звездное небо народам Европы во Вторую мировую. Нужен потаенный (внутренний) русский мыслитель, который мыслит и живет, как мыслит и живет Россия.

Как я.

Она воистину мыслила, как жила. Перед глазами, как на компьютерном экране, столбиком выстроился перечень препаратов, приобретенных в аптеке Дочерью адмирала. Анжела была права, мрачно (как воин) констатировала Ангелина Иосифовна, надо было гнать ее поганой метлой! Или не гнать, иначе как бы я узнала? Она бы все купила в других аптеках. Перечень тем временем преобразовался в математическую таблицу с тремя «шапками»: «дозировка», «порядок приема», «время». На «времени» «шапка» дрожала, подпрыгивала, как будто хотела слететь.

Как, изумилась Ангелина Иосифовна, ей удалось выстроить схему, рассчитать с такой точностью дозировку? Таблица не оставляла сомнений: сегодня был последний день приема препаратов по убийственному, но вызвавшему у Ангелины Иосифовны (профессиональное) восхищение графику.

Ночью Петя должен был умереть.

Она посмотрела на часы. Боже, как просто убить человека! Пете, если он пребывал в памяти и сознании, было самое время собороваться, звать священника (монаха). Но он этого не знал, потому что под воздействием дьявольской схемы (и это математически просчитала Ангелина Иосифовна, перебрав в таблице таблетки) должен был перед смертью чувствовать себя исключительно хорошо, бодриться, строить планы на будущее, верить, что человек – звучит гордо, а жизнь после пятидесяти (или сколько там ему?) только начинается. Никакого шума в ушах, давление сто двадцать на восемьдесят. По венам Пети струился, унося его в горние выси, голубой поток «счастливого газа».

Не успею, посмотрела на часы. Сейчас он неадекватен, видит в предсмертном кино победившую весь мир Россию, царя, которого она заслужила, а тут я с известием, что его свела в могилу любимая женщина. Интересно, она затаскивала его в подъезд после пива с хот-догами в подземном переходе на «Библиотеке имени Ленина»? О чем я? Какая разница? Ангелина Иосифовна подумала, что Дочь адмирала наверняка смоется, выбросит ключ в Яузу.

Она не при делах. Да, встречались, дело молодое. Ладно, пусть не очень молодое, но, как говорится, никому не поздно. Дверь будет закрыта. Кто знает, когда его найдут, скорее всего, по запаху.

Но она может и остаться, чтобы убедиться: вызовет «скорую», чистый инфаркт, никаких подозрений. Может даже проявить креативную выдумку, чтобы Петя умер, как Рафаэль. Врачи «скорой» только руками разведут: допрыгался старый козел!

А вдруг, Ангелина Иосифовна остановилась, тупо глядя на мелодично прозвеневший по рельсам трамвай, ничего этого нет, я все придумала?

Но отступать было поздно. Она вошла во двор дома, где располагался «Дом быта».