Текст книги "Пробуждение"

– Несколько секунд всего. И вообще очень короткий сюжет был. Мол, научная сенсация, человек проснулся после летаргического сна. Еще врача показывали, сестру медицинскую и женщину в платке. Я так понял: это мать Алексея. Но не узнал ее: ведь тогда издалека только видел, да и сколько лет прошло.

– Он все такой же молодой, Алеша? – Мария взглянула на мужа глазами, в которых сквозило отчаяние. – Только ты правду говори, прошу тебя.

– Я и говорю правду. Какой смысл мне врать? – Волков изо всех сил старался отодвинуть свои эмоции в сторону. – Очень коротко Алексея показали. Он там что-то говорил журналисту, но слабо так, тихо, я ничего не расслышал. Машенька, прости меня! Вчера я просто струсил, решил, что разок по телевизору показали и все, больше показывать не будут. Ночью в сон провалился, кошмары вроде снились, но на самом деле не помню ничего. А в бассейн пошел, чтобы там обдумать, как дальше быть. И по пути газетку рекламную мне в руки сунули, а там… там тоже Алексей.

– Где? Где газета? – неожиданно громко вскрикнула Мария.

– Манечка, я сейчас принесу. Ты только успокойся, умоляю тебя. – Волков мягко отпустил тело жены и встал. Он вышел в прихожую, достал из кармана мятую газету, вернулся в комнату, на ходу раскрыл на нужной странице и положил жене на колени.

Маша схватила газету дрожащими пальцами и близко поднесла к глазам. Она неотрывно смотрела на фото, и два ручейка слез стекали по Машиным щекам. Волков остановился в оцепенении, абсолютно не зная, что ему теперь делать. Маша бережно провела ладонью по фотографии и другой рукой потянула мужа за рукав: Денис присел на краешек рядом с женой.

– Знаешь, Деня, мне сейчас одна история вспомнилась. Я тебе ее не рассказывала. Сережка только-только родился, я с ним дома сидела. Помнишь, тогда группа «Bad Boys Blue» очень популярная была. Мне они ужасно нравились, да ты знаешь. И Лешка, не говоря мне ни слова, полетел в Грузию, в Батуми, с магнитофоном, со стерео, у ребят выпросил. За свой счет отпуск на работе взял, а мне сказал, что в командировку посылают. У «Bad Boys Blue» то ли концерт в Турции был, то ли еще что-то. Короче, там рядом с границей ловили турецкую радиостанцию, и Леша записал несколько песен на магнитофон. И мне привез в подарок. Ой, не о том я! Глупости какие-то рассказываю!

Маша прикрыла глаза руками и заревела в голос, съежившись в комочек, словно малюсенькая девчушка.

– Маришечка, не плачь! – Денис приподнял безвольное тело жены, прижал к себе и начал поцелуями смывать с лица Маши соленые слезы. – Я же с тобой, я тебя никогда не оставлю. Что бы ни произошло!

– Я хочу полежать, – Маша просительно приподняла глаза, – тело совсем не держит.

Денис молча поднял ее на руки и бережно перенес на кровать. Затем он прошел на кухню, порылся в шкафчике на полке с лекарствами, нашел успокоительное, накапал в чашку с водой и вернулся в комнату:

– Машенька, выпей!

Мария не сопротивлялась, но и не помогала мужу. Он сам поднес чашку к ее полуоткрытому рту и начал очень осторожно, крохотными глоточками вливать лекарство. Половина при этом, конечно, пролилась прямо на Машин халатик. Волков поставил чашку на прикроватную тумбочку и стал бережно гладить по плечам и спине свернувшуюся калачиком жену. Вроде и накапал он в чашку немного, а, похоже, подействовало: дыхание Марии становилось ровным и медленным.

Сидя рядом с женой, Денис силился придумать самый безошибочный, самый безболезненный вариант выхода. Он упрекал себя за то, что никогда раньше всерьез не искал нужное решение. А ведь сколько раз давал себе зарок, что обязательно все тщательно продумает. Ох уж это извечное авось! Авось не проснется долго, а если и проснется, то авось не сегодня, а может, и не завтра, и вообще не на этой неделе. Летели месяцы, потом степенно проходили годы, ничего не менялось, и уж точно все легче и легче было найти подходящее объяснение для собственного нежелания думать. А вот сейчас попробуй локоток укусить – не выйдет! Ну что стоило сесть вовремя и придумать, как быть? За полтора десятка лет пошаговый план действий можно было расписать, да еще со всеми возможными подвариантами. Эх, а вдруг так только кажется? Если такой план в башку не пришел за годы, может, его вовсе нельзя придумать? Как это нельзя? Нужно придумать! Семью сохранить, Сережке жизнь не коверкать, и чтоб Маша себя не корила и не терзалась всю оставшуюся жизнь. Только ведь все равно она будет и корить себя, и терзаться, и ничего тут не попишешь.

Настенные часы своим боем отметили наступление половины какого-то часа. Какого именно, Волков не представлял. Разве теперь это имеет значение? Ну да, исковеркан сегодняшний субботний день. И черт с ним, что один день значит по сравнению с тем, что исковерканной, похоже, становится вся жизнь. «Ох, Маша, Маша, – продолжая словно заведенный поглаживать жену по спине, растравлял себе душу Денис, – зачем ты эту историю про „Bad Boys Blue“ рассказала? Я ведь теперь думать буду, что ты его попрежнему любишь. А вдруг это правда? Что дальше? Как же я? Маша, Машенька…»

Волков почувствовал какой-то толчок в голове. Словно чужая мощная рука решила навести в мыслях порядок, прекратить бессмысленный бег по кругу и что-то там выкристаллизовать в итоге. Денис не понимал, каким будет решение, но ощущал, что оно вот-вот придет. И надеялся, будто маленький ребенок, что решение будет спасительным. Но сейчас уже не детство, время сказок закончилось и, увы, навсегда. Итог оказался весьма скромненьким: нервный мозговой штурм породил одну-единственную заслуживающую внимания идею – надо ехать в Светлоярск. Но разве не то же самое ему советовал отец? Выходит, он, Денис, самостоятельно так ничего и не придумал? Просто башка выхватила из памяти папины слова и выдала за собственные мысли? Пусть так, какая разница. А раз та же самая идея в голову пришла, то, может, другого варианта просто нет? Отец – человек мудрый, сразу в корень зрит. Понятно, что поездка только первый шаг. Но от нее многое зависит, очень многое, можно даже сказать, что все. Нет, нет, ерунда это. Без Маши в принципе ничего решить нельзя. Более того, поездка – это только подготовка к Машиному будущему вердикту. Волков понял, что опять начинает запутываться, и на этот раз, похоже, окончательно. «Все, еду в Светлоярск и баста! Точка, иначе и с катушек недолго съехать», – приказал он себе.

Принятое решение принесло облегчение. Теперь действовать надо, двигаться. Если продолжать тупо сидеть, то точно с ума сойти можно. Денис еще несколько раз мягко провел рукой по спине и плечу Маши, затем решительно встал и направился надевать курточку. Будучи уже одетым и обутым, вернулся в комнату, нашел на письменном столе блокнот, вырвал из него листок и размашисто написал: «Машенька, не волнуйся! Я скоро буду. Пожалуйста, дождись меня».

Волков положил записку на кровать рядом с ладонью жены и быстрым шагом покинул квартиру. Во дворе он вспомнил, что снова забыл взять трубку, но возвращаться не стоит – плохая примета. Авиа– и железнодорожные кассы находились совсем недалеко. Правда, окошко работало только одно, и перед ним выстроилась очередь человек из шести-семи. Ближе к метро есть другие кассы, побольше, но там место бойкое, наверняка очередь тоже стоит.

Светлоярск хоть и находился сравнительно недалеко от Питера, но располагался не очень удачно – прямой ветки железной дороги не было. Поэтому не удивительно, что ежедневный поезд туда ходил с пересадкой, а точнее, билеты продавались в несколько прицепных вагонов, которые в середине ночи пристыковались к другому поезду. Правда, существовал еще и состав прямого сообщения, но он отправлялся из Питера лишь три раза в неделю: по вторникам, пятницам и воскресеньям. Кассирша посоветовала Волкову ехать именно на этом поезде, чтобы не терять бессмысленно два с чем-то часа при перестыковке вагонов. На воскресенье билетов уже не было, но это не страшно – все равно надо сначала отпуск на работе оформить или хотя бы предварительно отпроситься. В результате минут через сорок Денис вернулся домой с похрустывающим в кармане билетом в Светлоярск на семь часов вечера во вторник. Обратный билет он решил пока не брать.

Маша сидела на кровати, закрыв руками глаза. Денис подошел к ней и примостился рядышком. Оба молчали. Лишь мерное движение стрелки старинных часов да приглушенные звуки с улицы, просачивающиеся сквозь оконные стекла, делали тишину не абсолютной. Наконец Маша спросила:

– Куда ты ходил?

Волков достал из кармана билет и молча протянул его жене.

– Что это? Билет на поезд? Мне?

– Нет, Маша, – твердым голосом принявшего окончательное решение человека ответил Волков. – Это билет мне. Я еду в Светлоярск. И не вздумай меня отговаривать. Все равно поеду.

– Я бы не смогла, – прошептала Маша и продолжила чуть громче: – Совсем не смогла… Я очень перед Алешей виновата.

– Перестань! – отрезал Волков. – Ты ни в чем не виновата! Запомни это раз и навсегда. Если кто и виноват, то только я. Но я и себя виноватым не считаю. Помню, в детстве, когда мы на старой квартире жили, был у нас сосед внизу, прямо под нами, в коммуналке. Я любил у него бывать, там куча всяких штучек морских была. Где он только не побывал! По-моему, даже на китобойных судах ходил в Южной Атлантике. Но не о том я. Во время войны его от взрыва выбросило за борт. Это немцы по судну попали. Корабль в итоге затонул, но случилось это недалеко от берега. Вроде в районе Тамани, а может, и не там, но линия фронта рядом. Короче, часть команды спаслась, кто на шлюпках доплыл, кто еще на чем. Но было много пропавших без вести, в том числе и Никодим Иванович – это так соседа звали. Потом обнаружили тела погибших, кого удалось на нашу сторону перевезти, в братской могиле похоронили и родственникам похоронки разослали. Вот и Никодим Иванович в список погибших попал, суматоха ведь была. А он спасся, на доске какой-то, на обломках до берега дотянул, но на немецкую сторону. Там его местные жители прятали, потом к партизанам переправили. Подробностей не знаю, не любил Никодим Иванович войну вспоминать. А один раз на 9 Мая разговорился под рюмочку, он соседей всегда в этот день к себе в комнату приглашал. В общем, такая история: жена похоронку на него получила, погоревала, поплакала, а потом замуж вышла за одноклассника. Тот с фронта вернулся без двух пальцев. А Никодим Иванович смог письмо домой отправить, только когда наши ту местность освободили.

– И что дальше? – перебила мужа Мария.

– Никодим Иванович неохотно рассказывал. Но как мои родители поняли, они между собой потом дома обсуждали, соседу новый муж ответил. Письмо прислал. Никодим Иванович прочитал и сжег его. Что в письме было – не рассказал, но больше не писал и не ездил туда никогда. Только вот сам уже больше не женился. Может, потому по морям-океанам и плавал, пока силенок хватало, что дома у него никого не было? Не знаю, теперь уже не спросишь. Умер он.

– И что, этот Никодим Иванович жену свою никогда в Питере не видел? – недоуменно спросила Маша.

– Так они не питерские, – ответил Волков. – Откуда – я даже и не знаю. Никодим Иванович в Ленинграде осел, когда на берег списали. Организация, которой суда принадлежали, на которых он плавал, была питерская. Он потом в конторе их в порту работал, в общежитии долго жил, затем вот освободившуюся комнатку в коммуналке в нашем доме дали.

– А как же дети? Он что, своих детей не захотел увидеть? – По вопросам Маши Денис понял, что история Никодима Ивановича зацепила ее за сердце.

– Насчет детей не знаю. Никогда от него не слышал. Может, не успели обзавестись?

– Почему ты мне никогда про этого Никодима Ивановича не рассказывал?

– Маша, я еду в Светлоярск, – вместо ответа на вопрос сказал Денис. – И помни, мне нужна ты и только ты!

– Я совсем растерялась… Не знаю, что и делать. – Маша сейчас напоминала беззащитного крохотного птенчика.

– Зато я знаю. У меня к тебе огромная просьба. Даже не просьба, а предложение. – Денис прижал к себе жену и поцеловал. – Мы ничего не говорим Сергею. По крайней мере, до моего возвращения. Договорились?

Маша молчала.

– Договорились? – еще раз повторил Денис.

– Да, – еле слышно пролепетала Маша.

* * *

Сойдя в среду утром с поезда в Светлоярске, Волков почувствовал зверский голод. «Из-за нервов», – подумал он. Правда, ел Денис в последний раз еще дома, а с собой в дорогу ничего съестного не взял. Маша поначалу собиралась что-то испечь типа пирожков, но Денис отказался. Потом Волков подумал, что зря отговорил жену: пусть лучше пироги бы пекла, чем бесцельно бродить по квартире. Маша, вернувшись с работы, не могла себя ничем занять. Денис очень боялся, что, находясь в таком состоянии, она может поступить как угодно. Например, взять и тоже поехать в Светлоярск. И детям в таком случае надо будет что-то обязательно объяснять. Сергей, правда, пока ничего вроде не замечал. Но он и заскакивал за это время только пару раз, ночуя по-прежнему у своей девушки. А вот от глаз Лары состояние матери не укрылось, она даже позавчера вечером удивленно спросила за ужином, когда Маша убрала со стола только выставленный и еще не тронутый салат:

– Мама, ты что, заболела?

Да, Лара – все-таки женщина, хоть и маленькая: все замечает.

Денис пришел жене на помощь, на Ларин вопрос удалось отшутиться, но потом, оставшись наедине, Волков выговорил Маше:

– Нельзя так. Пойми! Даже Лара и та заметила. Ты и на работе из угла в угол ходишь?

– На работе не хожу, – отрубила Мария, потом помолчала немножко и добавила: – Деня, у меня в голове все перепуталось. И чувство вины гложет и гложет. Я себя яблоком трухлявым ощущаю, которое червяки изгрызли целиком.

Денис хотел прижать жену к себе, но решил, что та не выдержит и расплачется в ответ. Пожалуй, сейчас лучше построже с ней, меньше слез будет.

– Маша, если ты будешь продолжать в таком духе, я сдаю билет. Не могу тебя одну в подобном состоянии оставить. Либо ты берешь себя в руки, либо я никуда не еду.

Слова эти возымели свое действие, вчера жена намного адекватнее выглядела, но Волков очень опасался нового срыва в свое отсутствие. А там и до Сережки дойдет. Не дай Бог, придется правду ему рассказать.

Перекусив в вокзальном буфете двумя пирожками с картошкой и одним с яблоками, Денис почувствовал, что вместе с голодом ушло и ощущение непроходящей тревоги. В конце концов, не зверь же этот Карпунцов! Неужели не поймет? «А я бы на его месте понял?» – в который уже раз спросил себя Волков. И снова не смог ответить на этот проклятый вопрос.

Денис взглянул на часы. Половина девятого. Психиатрический центр, наверное, с девяти работает. В смысле, начальство, сама клиника понятно, что круглосуточно. Брать такси Волков не захотел – слишком быстро доедет, а хотелось еще урвать сколько-то времени, вдруг важная мысль, все переворачивающая, в последнюю минуту придет. Лучше уж на общественном транспорте.

На КПП центра психиатрии Волкова с дорожной сумкой на плече придирчиво осмотрел охранник:

– Вы к кому? Заявка на вас есть?

– Нет, – с досадой ответил Денис. – Извините, не знал, что нужно заявку. Я вообще-то хотел увидеться с Алексеем Карпунцовым.

– С Карпунцовым? – удивился охранник. – И кто вы ему будете? Или очередной журналист?

– Я… я родственник, но… совсем дальний, даже очень. – Денису стало тошно, что даже такой примитивный и ожидаемый вопрос заставил его мямлить.

– Родственники Карпунцова здесь все были. И брат, и сестра, мать тут постоянно. А больше у него родственников нет, – отрезал охранник.

– И как же мне теперь быть?

– А никак. Без разрешения лично Ивана Петровича пустить не могу.

Волков стал соображать, кем может быть названный Иван Петрович, но охранник, шумно и с явным удовольствием отхлебнув чай из кружки, великодушно разъяснил:

– Это главный врач наш и одновременно за директора сейчас. Он часов в десять приедет, можете тут его подождать или погулять.

Волков посмотрел на свою объемную дорожную сумку и спросил:

– А ее можно оставить под вашим присмотром?

– Тут не камера хранения. У меня своих дел хватает, – отрубил охранник.

Выбора у Дениса не оставалось. Пришлось присесть на стул и начать ждать. Тикали настенные часы. Волков, поначалу не обращавший на них никакого внимания, заметил, что уже четверть одиннадцатого, даже больше. Он на всякий случай взглянул на свои наручные: все так и есть. Светившее в окно солнце начало своими лучами слепить Дениса. Пришлось передвинуться на соседний стул. Волков еще на вокзале заметил, что в Светлоярске намного теплее, чем было вчера в Питере, хотя ведь севернее. На солнышке вообще лето, можно в одной рубашке ходить, ну или в легком костюме. Денис снял жилет, засунул его сверху в сумку и остался в одном пиджаке.

Через проходную периодически ходили туда-назад какие-то люди. Видимо, сотрудники центра, поскольку почти с каждым из них охранник перебрасывался парой дежурных фраз.

– Когда же главный врач придет? – не выдержал Волков. – Вы мне сказали, что в десять.

– Я говорил, что часов в десять, – важно ответил охранник, – а часов в десять и в десять часов – это разные вещи. Вы в армии служили?

– Не приходилось, – машинально ответил Денис, раздраженный ожиданием.

– Оно и видно, – изрек охранник и достал из лежащего на углу его стола свертка бутерброд с сыром.

Мимо Волкова прошла наружу женщина в платке и с осунувшимся лицом.

– Так ты говоришь, что родственник Алексею? – охранник перешел на «ты». – Чувствую, заливаешь.

– Это еще почему?

– А чего же тогда ты Анну Никаноровну не узнал? И она тебя тоже не приметила.

Денису стало не по себе. Мать Карпунцова Волков видел только несколько раз издали, никогда с ней не разговаривал. Правда, Маша хранила в альбоме фотографии Алексея, на паре-тройке из которых эта самая Анна Никаноровна присутствовала. Но одно дело фото, а другое – живой человек, к тому же состарившийся на полтора десятка лет. И платок на ней какой-то старушечий, на самые глаза надвинут.

– Так я не с ее стороны, – нашелся что ответить Денис, – я по линии Василия Ивановича. Чапая!

Уж с кем, с кем, а с Чапаем Волкову пришлось иметь дело. Последний разговор на всю жизнь запомнился. И матом его вместе с Машей крыл отец Карпунцова, и хотел по физиономии съездить, даже замахнуться успел, но не ударил почему-то, остался стоять с занесенной рукой, которая потом брякнулась вниз будто кувалда от собственного веса.

– Помню я его немножко, – почесал в затылке охранник. – Я когда здесь начинал, он еще жив был. Вот уж верно, что Чапай. Как приедет, сразу всех тут строить принимался. Пожалуй, только на Николая Васильевича, это директор наш бывший, да на Аннушку никогда голос не поднимал.

Кто такая Аннушка, Волков не знал, но спрашивать не стал: вдруг опять проколешься. Хорошо, что про отца Кар-пунцова ничего лишнего не брякнул, а то он, оказывается, умер. Вообще-то, как ни парадоксально, именно на разговор с Чапаем Волков рассчитывал больше всего: пусть уж врежет по морде, но зато разберется по справедливости, что нельзя сейчас жизнь их с Машей ломать, а Сережкину тем более.

– Да, крутого характера был Василий Иванович, – произнес Денис и осекся на полуслове.

В помещение КПП с улицы зашел человек в темно-синем костюме, при виде которого охранник вскочил:

– Иван Петрович, здравия желаю! Происшествий нет, все в штатном режиме.

– Очень хорошо, что в штатном, – улыбнулся вошедший, протягивая охраннику руку.

– Иван Петрович, тут вот к Карпунцову приехали. Вроде как родственник. – Охранник кивком головы указал на Волкова.

– Это вы родственник? – повернулся к вставшему Денису Померанцев. – Чей же будете? Все родственники у нас перебывали, да и раньше приезжали, а вас я в первый раз вижу.

– Я муж Марии, – сглатывая комок в горле, выдавил из себя Волков.

– Вот как, – неопределенно произнес Иван Петрович. – А сама она где?

– Я один приехал, – дрогнувшим голосом ответил Денис.

– Ладно, проходите, – холодно произнес Померанцев и добавил: – Подождете в моей приемной, пока я утренний обход сделаю, потом поговорим.

– А к Алексею когда?

– Это как уж я решу. Может, вообще никогда. – Выражение глаз Померанцева не внушало Волкову ничего оптимистичного.

Проходя через приемную, Померанцев поздоровался со своей секретаршей и попросил ее найти халат для гостя. Ближайшие минут тридцать-сорок Денис провел в томительном ожидании конца врачебного обхода. Наконец появился Померанцев, просканировал взглядом Волкова с головы до ног и жестом предложил пройти к себе.

В кабинете главврач кивком головы указал Денису на стул, повесил пиджак на спинку кресла и сел напротив Волкова:

– Как ваши имя-отчество?

– Волков… Денис Андреевич. Но можно и без отчества.

– Денис Андреевич, слушаю вас, – холодно сказал Померанцев.

– Я – муж бывшей жены Карпунцова Алексея. – Денис закашлялся, неудачно хватив ртом воздух.

– Выпейте воды, если хотите. – Померанцев придвинул к Волкову стоявшую на столе маленькую бутылочку и пластиковый стаканчик. – Кто вы – я уже понял. Меня другое интересует: что вы или ваша жена хотите? Где она, кстати?

Волков шумно сделал пару больших глотков и начал отвечать как можно спокойнее, хотя не вязавшаяся с добрыми глазами словесная холодность главврача сильно мешала ему:

– Маша… Мария осталась дома. Это я настоял. Считаю, что мне с Алексеем надо поговорить как мужчине с мужчиной. Незачем такое на женские плечи перекладывать. Вот потому и приехал. Сразу как только мы узнали.

– А откуда вы узнали? Где вы с женой живете? У меня есть сведения, что в Петербурге или где-то рядом.

– Все правильно, – Волков выпил еще пару глотков, – в самом Питере, правда, не в центре. А узнали мы из сюжета по телевизору, и еще статья была в газете.

– Так я и думал, – кивнул Померанцев и повторил свой вопрос: – Так о чем вы собираетесь говорить с Карпунцовым? Сразу отмечу, что мой вопрос не является вмешательством в вашу жизнь или в жизнь вашей семьи. Тут исключительно забота о пациенте. Он очень болезненно воспринял то, что случилось с Марией и с сыном. Повторяю – крайне болезненно. И я как врач должен сделать все, чтобы подобного не повторялось.

– Что же теперь, до конца жизни с ним как с подопытным кроликом обращаться будете? Это нельзя, то не рекомендуется.

– А вот это вы, Денис Андреевич, палку перегнули. Не ожидал от вас.

– Извините, – поспешил попросить прощения Волков. – Давайте я вам начистоту скажу. Вины Маши в случившемся никакой нет. Своей я тоже не вижу, но это сейчас не важно. Если кто-то виноват должен быть, то пусть этим крайним я окажусь. От Алексея мне нужно только одно – чтобы он в нашу семью не вторгался. Мы с Машей любим друг друга, хотя, может, со стороны это и звучит смешно в наши совсем не юношеские годы. Сергею мы никогда не говорили, кто его биологический отец. И проблема даже не в том, что парень не знает. Понимаете, он – мой сын. Мой! Мы с Машей его воспитали. Еще дочка у нас есть, школьница. Представляете, какие трещины у всех в душе пойдут, если Карпунцов заявится? Доктор, я все понимаю, мне его тоже жалко. Очень жалко. Как представлю себя на его месте, не по себе становится. Была жена с сынишкой, и нет никого, какой-то придурок Волков себе заграбастал. А кто тогда предсказать мог, сколько лет летаргия продлится? Помню, Маше еще в Бехтеревке врачи говорили, что очень надолго. Можете крыть меня последними словами, но я приехал, чтобы поговорить с Карпунцовым. И назад не уеду, пока не добьюсь от него понимания, что нельзя в нашу жизнь влезать, всем только хуже будет.

Денис снова выпил воды, хотел продолжить, но понял, что сказать больше нечего – выговорился.

– С Анной Никаноровной вы знакомы? – спросил Померанцев.

– Это мать его? Нет. Видел несколько раз, но на расстоянии. Я с Василием Ивановичем был немного знаком, но мне вахтер сообщил, что он умер. Хоть с крутым характером был человек, но справедливый. У меня таким в памяти остался. Честно говоря, я на Василия Ивановича рассчитывал: он, скорей всего, по морде бы дал, но зато меня понял.

Померанцев встал, обогнул стол и подошел к селектору:

– Лина, я сегодня во время обхода не видел мать Карпунцова. Она где сейчас? Уточните, пожалуйста.

Иван Петрович вернулся за стол и молча уселся на свое место напротив Волкова. Через пару-тройку минут в дверь заглянула секретарша:

– Иван Петрович, я уточнила. Мне сказали, что она сейчас не в центре. Уходя, предупредила, что поехала к дочери.

Померанцев кивком головы отпустил Лину. В кабинете снова воцарилось молчание, становившееся для Волкова невыносимым. Денис чувствовал, что еще немного, и он вспылит, взорвется. Дико хотелось наорать на этого сидящего напротив главврача. Ну вот зачем он про мать Карпунцова спрашивал? Она что, будет определять, кому можно встречаться с сыном, а кому нельзя? Бред полный: Алексей не ребенок, взрослый мужик, только разрешений еще не хватало!

– Поступим следующим образом, – наконец подал голос Померанцев. – Я дам вам возможность переговорить с пациентом. Более того, переговорить наедине, хотя есть риск. У Алексея уже было несколько нервных срывов как раз на почве отношения к Марии Николаевне, а точнее, отношения к тому, как она вместе с вами с ним поступила. Рядом, там недалеко по коридору есть свободное помещение, будет находиться наш врач, а у входа в палату у нас постоянно дежурит кто-то из санитаров. Если что, они сразу вмешаются, прошу об этом помнить. И еще я вас очень прошу, Денис Андреевич, думайте не только о себе и своей семье. У вас своя правда, а у Карпунцова своя, и она не менее значима, чем ваша. А поскольку у него сейчас реабилитационный период после крайне редкого заболевания, для нас как клиники важнее всего, чтобы он этот период прошел с минимальными потерями и смог вернуться к обычной жизни. Я это к тому, что будь вы с Марией Николаевной хоть сто раз правы, хотя это вопрос как минимум спорный, помните о том, что я сказал. Не старайтесь за один присест добиться, чего вы хотите. А то, наверное, уже обратный билет в Питер в кармане лежит?

– Нет, не лежит, – буркнул Волков. – Но отпуск мне на работе дали на одну неделю.

– Да уж, – многозначительно покачал головой Померанцев, – у человека жизнь вся наперекосяк, а вы говорите – одна неделя. Ладно, идемте.

В приемной Лина протянула Волкову халат. Денис на ходу начал его надевать, но неудачно: то в один рукав не попал, то в другой, пришлось даже остановиться.

– Денис Андреевич, спокойнее, постарайтесь спокойнее, – отреагировал на его потуги Померанцев. – Я понимаю ваше состояние, но если вы будете взвинчены, то от разговора толку не будет, даже хуже станет. Вы ведь не за этим из Питера сюда примчались?

– А как бы вы на моем месте себя сейчас вели? Вы же врач, психиатр, посоветуйте! – с вызовом в голосе сказал Волков.

– Как врач я свои рекомендации вам уже дал. А на вашем месте, думаю, не оказался бы. Впрочем, у каждого – своя жизнь, свои поступки, своя судьба.

У дверей палаты сидел с журналом в руках молодой мужчина крепкого телосложения. Завидев Померанцева, он сунул журнал с полураздетой красоткой на обложке в открытый ящик стоявшей рядом тумбочки и вскочил:

– Иван Петрович, вы же только у нас были. Все штатно, ничего не случилось. Через полчасика физкультурный врач придет, занятия на улице будут, вы сами разрешили.

– Вот этот посетитель, – Померанцев жестом указал на остановившегося рядом Волкова, – пообщается с пациентом наедине. Если услышите шум, крики или что-то подобное, сразу входите и прерывайте посещение. Голубничего я сейчас лично предупрежу, он будет недалеко. Радиотелефон с собой?

– Тут он, – похлопал себя по карману халата санитар и неодобрительно посмотрел на Волкова. – А что делать, когда физкультурный врач придет?

– Думаю, что к тому времени разговор у нашего посетителя с Алексеем закончится. А если нет, то пусть подождет немного, у Голубничего посидит. – Померанцев посмотрел на Волкова и спросил: – Ну что, Денис Андреевич, готовы?

Волков не успел ничего ответить, как главврач взялся за ручку и распахнул дверь в палату. От яркого солнечного света, рванувшегося в полутемный коридор, Денис на несколько секунд зажмурил глаза. А когда открыл их, увидел стоящую недалеко от окна кровать, расположившийся сбоку от нее невысокий столик, явно не гармонировавший по цвету и материалу с кроватью и оттого казавшийся чужеродным. У окна со свежеокрашенной решеткой стоял и смотрел на улицу очень худой человек с отросшими волосами, руки и ноги которого выглядели в больничных пижаме и штанах словно спички. Он обернулся и кивнул главврачу.

«Боже мой, такой же, как на фото, совсем не изменился», – поразился Волков, хотя знал, что так должно быть. Но одно дело абстрактно знать, и совсем другое – увидеть собственными глазами.

– Погодка какая чудесная! – издалека начал Померанцев. – Сегодня одно удовольствие позаниматься на свежем воздухе. Да, кстати. Мне сказали, Алексей, что вы вчера даже стометровку намеревались пробежать.

– Да разве это бег? – отмахнулся Карпунцов. – Вот, помню, в армии я второе место занял на соревнованиях.

– Ничего, все еще впереди, – улыбнулся главврач, – только не перетруждайтесь, надо дозированно нагрузки повышать. Космонавты и то, когда реабилитацию после полета проходят, не в один день форму возвращают, а они люди специально тренированные. Алексей, я вам гостя с собой привел. Зовут его Денис Андреевич.

– Можно просто Денис, – поспешно вставил Волков.

По его лицу будто тень от облака пробежал настороженный взгляд Карпунцова.

– Ну, раз просто Денис, то тем лучше, – мягко продолжил главврач. – Вы тут побеседуйте сами. Но только я вас очень прошу, Алексей, постарайтесь максимально спокойно. Я понимаю, что сложно, что в жизни многое не так пошло, пока… пока вы отсутствовали. Но если что-то менять, то силы нужны: и физические, и душевные. А всплески эмоций, они сил не добавляют. Помните, как пластом на кровати лежали прошлый раз? Если помощь потребуется, то Голубничий будет недалеко.

Денис неотрывно наблюдал за выражением лица Кар-пунцова. Чувствовалось, что тут мучительно пытается догадаться, кого же привел с собой Померанцев. Тем временем Иван Петрович вышел из палаты и прикрыл за собой дверь, оставив крохотную щелку.

Карпунцов и Волков изучающе всматривались друг в друга. Их взгляды постоянно пересекались, и в этих случаях первым не выдерживал Денис. Молчание становилось для него невыносимым. И Волков, глубоко вдохнув воздух как перед прыжком в воду с десятиметровой вышки, начал безо всяких предисловий:

– Давай на «ты»? Мы же ровесники…