Текст книги "Пробуждение"

– Милый ты мой, единственный! Волчоночек ершистый! – шептала Маша, наполняя воздух своим горячим дыханием.

Денис сначала сжался, а потом растекся по рукам и губам жены. Маша понимала, как сейчас нелегко Денису. Но одно дело понимать, и совсем другое – прочувствовать за другого человека. И вот сейчас, в порыве нежности, она ощутила себя внутри Дениса, внутри поглотивших его тревог, сомнений, и растворилась, образовав с мужем единое целое.

– Ну вот же я, рядом, твоя! – продолжала горячими губами шептать Маша. – Я никуда, слышишь, никуда не уйду. А ты, бедненький, испугался.

Денис понемногу начал оттаивать, и его руки обрели былую силу, заключив в свои объятия Машу:

– Цветочек мой лазоревый, ягодка северная, самая нежная! Солнышко теплое!

Денис сполз на пол, Маша, поддерживаемая его надежными руками, мягко опустилась в нагретое кресло и продолжала гладить голову мужа, которую тот положил ей на колени. На экране телевизора неутомимо порхали балерины, но Маше не было абсолютно никакого дела до того, что там происходит.

– И что же это вы тут делаете? – прозвучал голос Лары, показавшийся Марии оглушительно громким.

Дочь стояла в проеме комнатной двери, уперев руки в боки.

– Как что? Телевизор вот смотрим, – как всегда, первым нашелся Денис.

Лара посмотрела на экран и фыркнула. «Хорошо, хоть пальцем у виска не покрутила», – подумалось Маше.

– Мам, тут такое дело. Тебя в школу вызывают. В общем, я дала по фейсу одному хмырю, а у него кровь из носа пошла и сам нос как баклажан стал. – В глазах дочери замелькали озорные искорки. – В общем, его родители нашей классной нажаловались.

Маша молчала, только убрала руки с плеч мужа. Лара была девочкой своенравной, мальчишкам от нее доставалось, но пора бы уже и остепениться, четырнадцать лет как-никак.

– А что он меня обзывать начал? – пустилась в объяснения Лариса, не дожидаясь соответствующих вопросов родителей. – И не больно я совсем. Подумаешь, по носу заехала. Кто ж знал, что он такой нежный? Прикольно! Баклажан вылитый, теперь у него и кличка эта будет.

– Ладно, дочка, поняла я, – наконец собралась с мыслями Маша. – Я Ангелине Викторовне позвоню. Зайти на этой неделе не смогу, на работе напряженка сейчас. А позвоню обязательно.

– Могу я зайти, – предложил Денис, – но где-то после трех, если завтра, раньше не получится.

– Классная вообще-то маму вызывала, – не допускающим возражений тоном возвестила Лара и, встряхнув головой, удалилась к себе.

– Растут наши детки, – с ноткой сожаления в голосе сказала Маша и снова прильнула сверху к мужу.

«А Леша сейчас один-одинешенек дома с матерью, наверное, сидит… И в окошко смотрит, меня ждет. – Маше казалось, что душа ее готова разорваться на кусочки. – А меня нет и не будет. Господи, ну почему мир так устроен? Когда мне хорошо, кому-то обязательно плохо. Не могу я так, не могу, не выдержу!»

* * *

Мария сидела на работе, пялила глаза в принесенные подчиненными документы и ничего в них не понимала. Точнее, даже не могла разобрать, что там написано. Вроде и буковки, и циферки видны, а ни во что осмысленное они не складываются. Хорошо, хоть главбух на работу после отпуска вышла, теперь не все на Марии замыкается. Коллеги привыкли, что она – хороший работник, ответственный, да и в бухгалтерском деле по-иному нельзя, тут за каждой запятой деньги стоят. А эти дни ничего поделать с собой не может. Получается как в поговорке: смотришь в книгу – видишь фигу. «Скорей бы четверг наступил, – молила Маша. – И чего эта проклятая среда так медленно тянется. Вообще не движется! А вдруг ничем не поможет Мариэтта? Зачем я к ней иду? Сроду не ходила ни к каким гадалкам, а тут попрусь! Вот что она может конкретно? Начнет карты раскладывать и бубнить: этот суженый, а этот не очень, но тоже вроде как. Может, не ходить?.. Нет, тогда я и сама себя изведу, и Деню замучаю. Он, бедненький, вообще как тень бродит, я же вижу. Надо мне было вместе с ним в Светлоярск ехать. А то сейчас дрожу будто преступник в камере смертников: отрубят башку сегодня или на завтра перенесут. Так и я: вдруг Леша нас найдет и явится. И что делать? Я же в глаза ему посмотреть не смогу… Потому и не поехала с Деней в Светлоярск… Я, как жить дальше с этими страхами, не знаю. Страшно, просто страшно! И Денис это видит, а помочь не может. Потому и мучается от беспомощности своей. Только не его эта беспомощность, а моя. И не моя даже, а извне свалившаяся. И что с этим делать, я просто не знаю. Может, Мариэтта хоть чуть-чуть поможет. Наверное, надо к психологам обращаться. Может, стоило к главврачу светлоярскому? Дене он понравился. Или в Бехтеревку нашу? Только не могу я, ноги не идут, в Бехтеревку особенно. Там же Лешей все пронизано, забыть не могу, как он лежал, беспомощный, на кровати вытянувшийся… Ладно, надо себя в руки взять. Завтра с Мариэтты не слезу. Должна же она хоть чем-то помочь? Должна!»

Маша немного успокоилась и смогла доработать день до конца. Правда, рассеянность скрыть не получилось: вон девочки из ее отдела взгляды удивленные бросали, Валя даже в открытую спросила:

– Мария Николаевна, с вами все в порядке? Не заболели?

По окончании рабочего дня Маша проверила, убраны ли важные документы в сейф, закрыт ли он, но делала это на автомате, просто по выработавшейся привычке. Девочки быстро собрались домой, она пошла чуть позднее, собираясь, как обычно, догнать у лифта, но в коридоре вспомнила, что забыла захватить пакет с купленной в обед коробкой конфет для Мариэтты. В их здании на первом этаже располагался очень даже неплохой фирменный кондитерский магазин, Маша всегда в нем конфеты и торты домой покупала. Она повернула назад за коробкой, но потом сообразила, что домой брать конфеты незачем: Деня и Сережа могут не обратить внимания, а Ларка мимо сладостей точно не пройдет, сразу учует. Лучше на работе оставить, целее будет. Маша положила пакет с коробкой конфет в сейф и теперь уже окончательно двинулась к выходу.

На улице было сыро и прохладно, стремительно бегущие по низкому небу серые облака отражались в таких же серых лужах. Маша достала из сумки летнюю ветровку, натянула поверх жакета и, зябко поеживаясь, застегнула молнию аж до самого подбородка. Стало гораздо уютнее. Она повернула направо и пошла в направлении автобусной остановки. Хорошо все-таки, когда работа не очень далеко от дома, даже на метро ехать не надо. Вот Дене приходится долго ехать, тем более на машине, еще пробки вечные по пути. На метро быстрее немного, но муж привык за рулем постоянно быть, нравится ему. Маша сама с удовольствием ездила на машине, но, конечно, лучше не по центру, а в пригороды или дальше. В тот же Петергоф или на перешеек. В Комарово так хорошо, волны накатывают на песок лениво, шелестят, будто на ухо что-то шепчут. Мечтать хочется или просто идти под руку с Денисом.

– Манюська! Наконец-то! – Марию откуда-то сзади настиг голос, который она стремилась забыть навсегда, но, как стало обнаженно ясно, так и не смогла.

Маша, не в силах повернуться, просто встала как вкопанная, качнулась вперед, но удержалась на ногах. Манюськой ее называл только один человек на свете. В глазах у Марии потемнело, тело начало медленно оседать вниз. И в этот момент налетевшие сзади будто вихрь руки заключили ее в объятия.

Маша обмякла и уже не опиралась на собственные ноги. В голове лихорадочно пролетали причудливо оборванные кусочки мыслей. Обхватившие тело мужские руки развернули ее на сто восемьдесят градусов. Теперь появилась физическая возможность увидеть того, кто назвал ее Манюськой. Но Маша боялась раскрыть и поднять глаза.

– Манюсенька! Золотко мое! – Вернувшийся в ее жизнь голос, который невозможно перепутать, продолжал источать слова из далекой юности, а его обладатель покрывал поцелуями Машино лицо.

Сложно сказать, сколько прошло времени – Мария потеряла счет секундам и минутам, но она наконец смогла заставить себя открыть глаза. Рядом с ее лицом находилось другое, до боли знакомое и родное. Точь-в-точь такое же, как тогда, в роковой день двадцатого ноября, а потом в Бехтеревке и в Светлоярской клинике. Даже волосы длинные, по той моде. Только, пожалуй, чуть старше, года на два.

Мария мягким движением руки отвела чуть в сторону Алексея и сделала пару неуверенных шагов по направлению к скверу, расположенному прямо рядом с входом в их здание. Ноги были как ватные и отказывались подчиняться. Сама бы она ни за что не дошла, просто рухнула бы на асфальт и осталась лежать на нем. Но рядом был Леша, который бережно довел до скамейки и мягко усадил на нее. Лавочка стояла совершенно мокрая от дождя, но Маше сейчас было абсолютно наплевать на то, какими станут ее брюки.

– Манюська, я за тобой приехал и один не уеду! – без предисловий заявил Алексей, всматриваясь в глаза Волковой таким взглядом, который невозможно было выдержать. – Я тебе прощаю все-все, никогда попрекать не буду. Только будь со мной! И Сережка с нами!

Если бы Алексей продолжал осыпать ее поцелуями, заключать в объятия, шептать «Манюська», у Маши не было бы сил сопротивляться. Но сейчас, когда голос Карпунцова стал требовательным, даже капризным, не терпящим возражений, к Марии пришло облегчение. У нее появились силы возражать. «Что же это я? Как так можно? Я же Деню люблю. А тут просто наваждение. Ведь ничего между ним и мной быть не может. Просто юность на минутку на огонек заглянула, вот и все. Надо собраться и сказать прямо. Уверенно и спокойно, если я на это сейчас способна. А подругому никак. Уверенно и спокойно», – настраивала себя Мария. Ей хотелось ответить Алексею как можно мягче, но какое-то шестое чувство подсказывало, что тогда она, Маша, снова размякнет, а значит, станет еще хуже.

– Алеша, а Сережка уже совсем взрослый. Как же ты можешь его судьбой вот так походя распоряжаться? – Маша решила начать с сына.

Она посмотрела прямо в лицо Карпунцову и даже смогла не отвести глаза в сторону.

– А ты… ты его судьбой как распорядилась? – Голос Кар-пунцова стал захлебывающимся, как всегда бывало раньше перед началом скандала, только сейчас добавилась непривычная хрипота. – Сука! Меня бросила! Сережку отняла! Из-за тебя мать с отцом на тот свет отправились!

Маша перестала воспринимать происходящее вокруг. Ей было уже все равно, сколько раз выкрикнул Карпунцов в ее адрес всяческие слова на букву «б» и букву «п». Она сидела с пунцовым лицом, неподвижно, словно извлеченная из саркофага мумия фараона. Мария не заметила, как рядом с их скамейкой возник сморщенный старичок в полинявшей летней шляпе, который возмущенно принялся стучать палкой по асфальту:

– Прекратите и извинитесь перед дамой! Вы же петербуржец! Понаехали тут всякие! Гнать таких надо! Вы недостойны жить в нашем городе!

Алексей ошалело уставился на подошедшего и от неожиданности замолчал. Старичок с выражением удовлетворения на лице молча удалился, размеренно стуча палкой и бережно неся в другой руке пакетик с булкой.

– Ах вот оно что! – пришел в себя Карпунцов и продолжил с новой силой: – Ты же теперь петербурженка… тьфу, черт, и не выговоришь, поназывали тут! Барыня-сударыня! На кобыле не подъедешь! С образованием, не то что я, работяга! По театрам ходишь, куда уж нам, быдлу! Свиным рылом не вышли!

– Лешик, – тихим голосом перебила его Маша, – ты про маму свою сказал… С ней случилось что-то?

– Нет у меня теперь матери, нет! Все пыталась мне жену найти, чтоб о тебе не думал. Никогда себе не прощу той ночи… что не подошел к ней. – Голос Алексея окончательно сорвался на булькающий хрип.

Марию охватило чувство безмерной жалости к Алексею. Получается, он теперь еще и матери лишился. Сердце, видимо, не выдержало. Оно у нее тогда еще сбои давало, неотложку порой вызывали. Маше, выросшей в доме у тетки, вечно занятой своими ухажерами, всю жизнь не хватало материнского тепла. А как же хотелось прильнуть щекой к маминому плечу, поведать ей о самом сокровенном и посоветоваться обо всем на свете, получить вместо вечных сомнений и терзаний спасительную ясность.

Маша не заметила, как, прикоснувшись рукой к Алексею и взъерошив его густые волосы, она назвала Карпунцова давно забытым словом «Лешик». Когда-то, еще на заре их знакомства, у Марии однажды по ошибке вместе «Леша» вырвалось «Леший». Как заразительно тогда рассмеялся Алексей! Потом уже «Леший» превратился в ласкательного «Лешика».

Карпунцов вздрогнул под ее рукой. Он приблизил свое лицо и после секундного замешательства снова начал покрывать Машу поцелуями.

– Манюська, прости! – горячо шептал Алексей. – Я больше никогда не буду ругаться. Слово тебе даю! Только вернись. Я не уеду без тебя! Поехали в Меженск. Не хочешь? Давай куда хочешь. Руки-ноги есть, проживем. Я уже сильным стал. Знаешь, какие хорошие врачи со мной занимаются? О-го-го! Я кладку снова сам делаю, дом одному дачнику с ребятами строил. Двухэтажный! У меня все получалось, не веришь? Я и сварщиком смогу, если из панелей строить.

– Сейчас панели не такие. – Маша понимала, что говорит совсем не о том, но ей недоставало духа просто взять и отказать, лишить Карпунцова последней надежды.

– Ну и ладно, – не унимался Алексей. – Я трубы тоже могу сваривать. А ты ведь бухгалтер сейчас? Мне этот… твой… говорил. Так бухгалтеры тоже везде нужны. Поехали, Манюська! Мне без тебя жизнь не мила. Лучше тогда сразу в реку. В эту вашу Неву.

Маша молчала. Чем дольше она не решалась произнести жестокие для Алексея слова, тем сильнее таяла ее решимость. Пусть бы лучше матом трехэтажным опять ее обложил, тогда легче стало бы. А так сидит рядом, такой совсем-совсем прежний, как будто не было всех этих лет, и смотрит на нее будто на богиню.

Словно услышав Машины мысли, Карпунцов снова скатился на упреки:

– И как ты только могла! Сама ушла, Сережку отняла. Кто он вообще такой, фраер твой сраный? Убью сволочь. Нет, пусть живет и мучается теперь. Долго мучается! А мы уедем: ты, Сережка и я.

– А про Лару ты забыл? У меня ведь дочка еще есть. Такой же человек, как и остальные. Хочешь ей жизнь поломать? Она-то чем перед тобой провинилась?

– И дочку твою заберу, – с горячностью ответил Карпунцов. – Буду к ней как к своей относиться. Обещаю!

– А ее ты забыл спросить? У Лары отец с матерью есть.

– Как ты могла? – Маше казалось, что она в сотый раз слышит сегодня от Алексея этот мучительный вопрос. – Где ты только урода своего нашла? На улице подобрала? Мимо пройти не смогла?

В голове Маши вспыхнула картинка, как Денис бежит за ней в том самом переходе метро у «Пяти мужиков» и с умоляющими, сразу запавшими ей в душу глазами просит о возможности познакомиться. Никогда до этого она не думала, что вот так может в жизни быть: с первого взгляда и навсегда. Казалось, только в книжках случается.

Воспоминание придало Марии силы, в которых она так отчаянно нуждалась сейчас. Маша набрала в легкие побольше воздуха и начала говорить, уже не останавливаясь:

– Как ты смеешь Дениса так называть? Да он, если хочешь знать, столько сделал, пока ты в Бехтеревке лежал. С Сережкой сидел, когда я в палате у тебя дежурила. Да, да, и такое случалось! А кто я ему была? Чужая жена. Не смей его оскорблять! Не потерплю больше! Можешь считать меня жестокой, безжалостной, твое право, но лучше я прямо скажу, как есть. Так вот, в Дениса я с первого взгляда влюбилась. И никогда об этом не пожалела. Мой он, единственный, а я – его. И если бы, Леша, с тобой проклятая летаргия не приключилась, то, уж прости меня, я все равно к Дене ушла бы. Знаешь историю про две половинки яблока? Не знаешь? Говорят, Бог разрезает яблоко, и эти половинки бродят по свету, ищут друг друга. Так вот, мы с Деней из одного яблока.

– Но ты же могла его не встретить? – В голосе Алексея сквозила угасающая, затухающая, но продолжающая отчаянно цепляться за что угодно надежда.

– Могла, – потупила взгляд Маша. – И прожила бы жизнь, не зная, что такая любовь бывает. И Ларочки на свете не было бы… Даже страшно подумать… Ты уж, Лешик, прости меня за прямоту.

Алексей отвел от плеч Маши свои руки и безвольно опустил их на колени. Его тело начало мелко дрожать, и Марии показалось, будто по лицу Карпунцова волнами побежали морщины. «Нет, нет! Не так быстро! – засвербело у нее в душе. – Я же знаю, что старятся не сразу». Она встряхнула головой, закрыла и открыла глаза: морщинки исчезли, уступив место дрожащей, вибрирующей коже.

В сумке запиликало. Маша полезла рукой за трубкой.

– Что это еще? – грубо спросил Алексей.

– Телефон, – ответила Маша и вытащила трубку.

– Ягодка моя северная, ну где же ты? Ничего не случилось? – Голос Дениса был наполнен нежностью.

«Вот приду сейчас домой, там Деня, дети. А куда Лешик пойдет? Он же совсем один, в пустой квартире своей», – терзала себя Маша.

– Тут такое дело… Я сейчас на одной встрече, – путано начала отвечать она мужу. – Вы меня не ждите, ужинайте. Я приду и все расскажу.

Не дожидаясь ответа Дениса, Мария нажала на красную кнопочку и убрала трубку назад в сумку.

– Кто это? – требовательно повторил Алексей. – Твой небось? Жаль, что он мне сегодня не попался. Точно башку бы раскроил. А богатая у вас квартира, даже с порога видно. Ворует он наверняка. Мне мать говорила, что сейчас все воруют, кто побогаче стал. А кто честный, тот бедный и работы никакой нет.

– Ты что, у нас дома был? – пролепетала пораженная этой новостью Маша.

– Был! – зло ответил Карпунцов. – Но ты не бойся, ничего не украл. Мне чужого не нужно, сам как-нибудь проживу.

– И… и Сережу видел? – Маша не знала, что и подумать.

– Видел! – выкрикнул Алексей, но тут же смягчился. – Не дрожи как осиновый лист. Ничего я ему не сказал, только спросил, как тебя найти, раз дома не застал. Хотя хотел сказать, очень хотел!

– Но ты же слово давал Денису, – в отчаянии произнесла Мария.

– Ты прям как старшина Марченко. Тот повторял постоянно: дал слово – держи, даже если невмоготу, все равно держи. Помнишь старшину? Ну, когда ты в часть ко мне приезжала, он как раз увольнительную выдал, хотя и не положено было, я за неделю до того в увольнение ходил… Хотел я Сережке рассказать, врать не буду. А не смог, сам не знаю отчего. Стоит он передо мной, такой чистенький, вежливый, выше меня вымахал… и на тебя похожий, а от меня ничего в нем нет, будто я и не отец вовсе. Только я рот открыл, а душа, подлюка, так заныла… никогда со мной такого не было. И тут он еще спрашивает: «А вы кто маме будете?»

– А дальше? Дальше что?

– Да ничего. Опешил я. Башкой своей дурной понимаю, что сын это мой, а будто стена промеж нами. Чужой передо мной стоит, не тот мальчонка. Помнишь, как он на плечах у меня сидел и пузыри мыльные из трубочки пускал? Сказал ему что-то… ну, мол, по делу разыскиваю. Короче, адрес твоей работы дал… Ну, буркнул я «до свидания» и пошел. Сам не пойму почему, но так ничего и не сказал я. Не смог.

– Лешик, – в голосе Марии зазвенели слезы, – ты должен дать слово. Не Денису, а мне дать, что никогда… ты слышишь?.. Никогда ничего не скажешь Сереже! Иначе… иначе я сама в Неве утоплюсь. Ты понял? Если я тебе хоть чуточку дорога, ты этого не сделаешь. Знаю, ты считаешь, что предала я тебя. Пусть так и будет. Можешь казнить меня сто раз. Но только Сережу не трогай! Я тебе тогда все глаза выцарапаю!

– Значит, никак у нас с тобой не сложится? – Алексей пронзал взглядом Машу, и она не знала, куда спрятаться от его всепроникающих глаз.

– Никак, – готовая разорвать себя за собственную жестокость, выдохнула одно-единственное, такое непоправимо роковое слово Мария.

Карпунцов зажал уши руками и уставился на мокрый асфальт. Маша тоже опустила глаза. Около поребрика она заметила двух дождевых червяков: одного побольше, а второго чуть поменьше. Червяки медленно ползли один за другим. «Может быть, они пара? И им хорошо вместе?» – подумалось Маше.

– Ты еще найдешь себе девушку. Ту, которая твоя, половинка твоего яблока, – горячо зашептала Маша, пытаясь хоть как-то смягчить непоправимость своих слов и понимая, что это невозможно сделать. – Обязательно, Лешик! Ты прости меня, если сможешь. За все прости. Я и у Анны Никаноровны собиралась прощения просить… да видишь, не успела. Думала, может, сейчас простит, раз тогда не смогла. Она, наверное, кляла меня последними словами?

– Нет, что ты! – соврал Алексей.

– Знаю, кляла, – прервала его Мария. – И права она. Я бы на ее месте тоже проклинала. А теперь она ушла, царствие небесное, и я даже покаяться перед ней не могу. И перед Василием Ивановичем тоже. Но он с самого начала по-другому отнесся.

– Отец простил тебя? – с удивлением посмотрел на Машу Алексей.

– Был у меня разговор с ним наедине. Даже два. Никто о них, кроме нас, не знает, даже Денис. Вот теперь тебе говорю. Не знаю, простил ли он меня, но мне кажется, что понял. Только ты не требуй с меня подробностей, все равно не скажу – пусть между ним и мною навсегда останется. Хотя, думаю, Василий Иванович маме твоей рассказал. А может, и нет.

– И мы никогда-никогда больше не увидимся, Манюська? – В голосе Алексея было столько отчаяния, что Мария содрогнулась и ощутила, будто каждую клеточку ее тела пронзает ток высокого напряжения.

У нее не хватило душевных сил ответить «нет». Да и как оно в жизни на самом деле сложится, одному Богу ведомо. Мария чувствовала, что продолжения разговора она уже не выдержит, но не могла найти повод его закончить, чтобы не добавлять Алексею новой боли. И тут с неба начали спускаться капельки спасительной влаги. Маша поднялась со скамейки и подняла ладошку кверху:

– Дождь… Я пойду, Лешик. Ты тоже иди, а то промокнешь без зонтика. Как тогда…

– А может, я хочу как тогда! – Карпунцов попытался выкрикнуть, но лишь громко прохрипел. – Чтобы снова ангина и опять туда, где был. Там хорошо. Я ничего не помню, даже снов, но там хорошо – это точно.

– Не надо, Лешик, умоляю тебя. – Маша провела пальцами по смоченной дождинками щеке Алексея. – Тебе теперь за двоих жить надо. Ты такой молодой, девушки заглядываться будут. И вот еще что. Спасибо тебе за Сережу. Ну, что ничего не сказал ему. Пусть он и дальше ничегошеньки не знает. Зачем в душу мальчику разлад вносить? Да и Лариска тоже. Они же брат и сестра. А Денис отец ему. Ты не обижайся, но так это, по жизни так.

Карпунцов схватил Марию обеими руками и принялся жадно целовать. Она не сопротивлялась, просто беспомощно стояла и ловила прикосновение давно забытых губ вперемежку с вечным питерским дождиком. В какой-то момент Алексей оторвал свое лицо от Машиного, отодвинул, даже слегка оттолкнул ее от себя руками и быстрым шагом пошел, не разбирая дороги и топая по лужам.

– Алеша, а тебе есть где переночевать? – сама не понимая почему, крикнула вдогонку Мария.

– А как же! – оглянулся Карпунцов с перекошенным лицом. – Я в этой… в гостинице живу. Которая самая лучшая. А название не помню. Ни к чему мне такие мелочи знать!

Алексей круто повернулся на каблуках, чуть не упав при этом в лужу, и почти бегом скрылся в первый попавшийся двор.

Маша дошла домой на автомате, не разбирая дороги. Даже не подумала, что можно раскрыть зонтик. Только войдя в парадную, она почувствовала, как промокшая одежда прилипает к телу. Пальцы не гнулись и отказывались открывать косметичку, где лежали ключи. Пришлось нажать на звонок. Дверь распахнулась мгновенно, словно Денис только и ждал, когда сможет это сделать.

– Сергей дома? – выпалила Маша прямо в лицо мужу и повалилась Денису в руки.

– Нет, с Лизой куда-то ушел. Машенька, ты вся мокрая. Где твой зонт? Что случилось?

Из своей комнаты выглянула Лариса.

– Закрой дверь! – крикнула ей Маша, оторвавшись на секунду от рук мужа. – Или вообще иди погуляй. Чего дома торчишь?

– Под дождем, что ли? – фыркнула дочь и скрылась назад, громко хлопнув комнатной дверью.

– Манечка, что с тобой? – Теплые и сильные руки мужа нежно обнимали Марию.

Не раздеваясь и не разуваясь, она с помощью Дениса дошла до кресла в их комнате.

– Я тебе сейчас все-все расскажу, – прошептала Маша, обессиленно растекаясь спиной по мягкой спинке кресла.

«К Мариэтте теперь идти незачем», – внезапно подумала Мария и принялась гладить по волосам опустившегося на пол у ее ног мужа:

– Денечка! Лучик ты мой единственный!