Текст книги "Пробуждение"

Анна Никаноровна посмотрела на дочь, ночевавшую с ней в одной комнате. Распущенные волосы Людмилы разметались по подушке, словно у юной девушки, а солнечный луч, скользивший по лицу, безуспешно пытался разбудить своим прикосновением. «Боже мой, а проснулся ли Алеша?» – с материнским страхом подумала Анна Никаноровна. Она быстро накинула сарафан и пошла в комнату за перегородкой, где ночевали Алексей с Артемом. Ни того, ни другого на месте не было. Анна Никаноровна подошла к окну и увидела обоих сидящими во дворе на скамейке около песочницы. От сердца отлегло. «Что же это я, дура несусветная, – принялась корить себя Карпунцова, – невесть о чем думаю. Говорил же сто раз Померанцев, что повторной летаргии не бывает. Так и беду накликать можно своими мыслями! Прости, Господи, меня, грешную».

Вернувшись к себе, она обнаружила Людмилу, зевающую и сладко потягивающуюся на кровати.

– Что, дочка, выспалась?

– Давно так хорошо не спала, мама. – Люда поднялась и чмокнула Анну Никаноровну в щеку. – Только еще хочется. Я из-за своих клиентов хронически недосыпаю. Один может смотреть квартиру только вечером, второй с утра пораньше и больше никак. А еще доехать нужно туда-назад. Плюс нотариусы, подача документов на регистрацию, везде очереди, нервы.

– Отдохнуть тебе, Людочка, надо, – прижала к себе дочку Анна Никаноровна. – А то работа да работа сплошная. Люди правильно говорят: всех денег не заработаешь.

– Ладно, мама, я разберусь, не бери в голову. Как сегодня день построим? – сменила тему Людмила. – Получается, проспали мы. Поедим побыстрее и на кладбище? Еще же в паспортный стол хотели. И готовить на завтра надо. Смотри, сколько дел сразу, аж башка пухнет. А Тёма с Лешей встали?

– Встали, во дворе сидят. А насчет завтра… я даже теперь не знаю, нужно ли готовить? – пожала плечами Анна Никаноровна. – Тебя не будет, Артема не будет. Кто остается? Дуня, Нюта да мы с Алешей. Кот наплакал. Я хотела кого-то из Алешиных приятелей старых пригласить. Да где их за один день найдешь? Одноклассники все разъехались, я давно никого не видела. А может, и видела, только не узнала. В ПТУ в группе у него из Меженска никого, по-моему, не было. Кого звать-то? Люда, ты помнишь Лилю?

– Какую еще Лилю? – наморщив лоб, переспросила дочь.

– Да училась с Алешей в одном классе. Светловолосая такая девчонка, смешливая очень.

– Нет, мам, не помню. Я вообще Лешкиных одноклассников, считай, и не знаю. А чего ты про эту Лилю вспомнила?

– Тут такое дело, дочка, – заговорщицки понизила голос Анна Никаноровна, будто в комнате кто-то был. – Она в Алешу влюблена была в восьмом классе, это я точно знаю. Вот и подумала: может, теперь склеится у них что? Тогда, правда, Алеша на нее внимания не обращал. Надо же ему жизнь сейчас построить. Машка точно не вернется. Одно жалко: внук – отрезанный ломоть, а Машку я все равно, вернись она даже, не простила бы.

– Ну и где теперь эта Лиля? Она что, не замужем? Дети есть? – начала сыпать вопросами Людмила.

– Не знаю я ничего, дочка, – вздохнула Анна Никаноровна. – Она в девятый класс осталась, когда Алеша в ПТУ пошел. Потом вроде машинисткой работа в райсовете. Ребенок точно был, девочка. Я ее с коляской встречала, еще до того, как с Алешей беда случилась. А дальше толком не знаю. Кто-то мне говорил, что муж ее бросил или она его. Вроде пил много. Я Лилю много лет не видела. Либо она из Меженска уехала, либо не встречались мы, хотя странно – городок-то небольшой, сама знаешь. Или не признали друг друга? Вот я и хотела кого-то из одноклассников найти. Если получится, то и на завтра пригласить. А там и про Лилю поспрашивать.

– Мама, все на воде вилами писано. Да и получается, что мы за Лешку решаем. Хотя вдруг склеится? Родителей ее ты знаешь? Может, через них? – предложила Людмила.

– Нет, не знаю. Я уже думала об этом. Лиля вроде в Октябрьском поселке жила.

– А чего она в нашей школе тогда делала? – пожала плечами Люда. – От Октябрьского поселка ближе во вторую было ходить.

– Ой, да не знаю я, дочка, – махнула рукой Анна Никаноровна. – Давай лучше завтрак по-скорому приготовим и на кладбище пойдем.

Погода стояла замечательная. Очень тепло, даже жарко, небо чистое, немножко белесое, как бывает летом. Анна Никаноровна надела легкую косынку и вторую дала дочери, поскольку собирались зайти в церковь. Ту, что на кладбище, чтоб крюк не делать.

Храм этот всегда был действующим, даже в советское время единственный в городе не закрывался. В нем, кстати, всех троих – Витю, Люду и Алешу – крестили в младенчестве без лишнего шума. Анна Никаноровна сразу подошла к женщине, которая торговала свечами, пошепталась с ней насчет заказа молитвы, написала на бумажке нужные имена. Затем, вручив каждому из своих спутников купленные свечки, повела за собой ставить их и за здравие Алексея, и за упокой души раба Божьего Василия.

Из храма пошли по кладбищенской дорожке в дальний угол погоста, где покоился Чапай. Анна Никаноровна расчувствовалась, что первый раз так долго не была на могилке мужа. В первое время вообще ежедневно ходила, затем ей сказали, что не стоит тревожить душу усопшего так часто. Но раз в неделю, максимум в две Анна Никаноровна обязательно приходила, в теплое время года садилась на скамеечку и подолгу мысленно разговаривала с Васей. Она сейчас укоряла себя, что, узнав о пробуждении Алеши, в суматохе не сходила на кладбище. Сама новость о том, что ее сыночек снова смотрит на мир, разговаривает как самый обычный человек, настолько перевернула все в голове, что перед отъездом в Светлоярск Анна Никаноровна просто забыла прийти к Васе. И сейчас, пробираясь между могил, она неслышно шептала: «Васенька, любимый мой, родной, прости меня, грешную. Но ты ведь оттуда, сверху все видел и знал, правда? Зато сейчас мы вместе с Алешенькой к тебе идем».

Открыв калитку оградки, Анна Никаноровна почувствовала, что силы оставляют ее, и едва успела дойти до скамейки и присесть. Цветы, купленные возле входа на кладбище, выскользнули из ослабевших пальцев и багряным дождем разлетелись по земле, словно желая укутать собой могилку.

– Мама, тебе нехорошо? – бросилась к Анне Никаноровне Люда.

– Нет, нет, дочка, – поспешила успокоить ее мать.

Люда быстренько подняла цветы. Тем временем подошли чуть отставшие Алексей с Артемом.

Леша замер и начал всматриваться в начавшую тускнеть от времени, снегов и дождей карточку отца на памятнике. Василий Иванович был на ней совсем молодым. Анна Никаноровна специально выбрала это фото. И только выбитые даты «1927–2000» могли рассказать забредшему путнику о том, что здесь покоится немолодой уже человек.

Вокруг лавочки было пустое место, которое Анна Никаноровна оставила для себя. И сейчас, сидя на скамейке, она представляла, как будет лежать рядом с Васей и дети будут приходить к ним обоим. Вот только надо сначала поднять на ноги Алешеньку, обустроить его в жизни, женить, а потом и помирать можно.

Людмила с Артемом быстренько сходили за водой, полили растения на могиле, наполнили банку для цветов и начали поглядывать на часы. Алексей же все это время молча простоял, всматриваясь в фотографию отца.

– Мама, наверное, пойдем уже? – полувопросительно предложила Людмила. – Мы в паспортный стол еще собирались.

Анна Никаноровна поднялась со скамейки, молча перекрестилась, не отрывая взгляд от Васиного фото, вздохнула и пошла. За ней гуськом потянулись и остальные. Шедший последним Артем легким движением закрыл калитку замочком, висевшим больше для вида, поскольку легко открывался рукой без всякого ключа. Да и зачем он нужен, ключ? Чего там брать? Разве что память? Но память такая штука, которую невозможно украсть.

* * *

Начальника паспортного стола на месте не оказалось. Сидел какой-то другой сотрудник, с недовольным видом встречая каждого приходящего. Впрочем, посетителей было мало. На Алексея данный сотрудник, являющийся, судя по табличке, лейтенантом Васьковым И. Г., уставился как на музейный экспонат:

– Как это шестнадцать лет проспали? Никогда о таком не слышал. А военный билет есть? Предъявите!

Про военный билет Анна Никаноровна забыла напрочь. Он должен был лежать дома, в коробочке для документов. Наверняка там и находится, куда ему деться.

– У вас к тому же и паспорт советский еще. Менять надо. А где менять? Там, где регистрация. А регистрации нет столько лет. Сплошное нарушение! И что мне теперь делать? Без начальства не могу вопрос решить. Из больницы справка тоже не за все шестнадцать лет, – рассуждал лейтенант Васьков И. Г., рассматривая принесенные документы под разными углами: сверху, снизу, под наклоном.

Анна Никаноровна растерялась. Конечно, она предвидела, что могут быть сложности, но тут уж совсем никакого просвета не виднелось. Она сидела и беспомощно теребила рукой кончики своей косынки.

– Вот что, товарищ лейтенант, – раздался у нее за спиной твердый голос Артема, – так дело не пойдет. Извольте без бюрократии! Это я вам как старший по званию говорю. Хоть я и не из системы МВД, но тем не менее.

Васьков удивленно поднял глаза на Мелешкина:

– Так я без бюрократии, товарищ…

– Майор, – подсказал Артем.

– Просто случай очень необычный. Надо дождаться начальства. Зайдите, пожалуйста, в понедельник. Будет капитан Коршунов Петр Павлович, заместитель начальника РОВД.

– Вот это и есть бюрократия, – отреагировал Артем и махнул рукой родственникам. – Идемте отсюда.

– Товарищ майор, да я бы с радостью, но только не могу сам… Случай больно необычный! – доносились им в спину объяснения Васькова.

На улице возмущенный Артем сразу принялся успокаивать Анну Никаноровну:

– Я это так не оставлю. Идемте в администрацию районную! Чего этому Васькову еще нужно? Вы же квартиру приватизировали? Приватизировали. Значит, собственником являетесь. А собственник может к себе кого хочешь прописать, тем более родного сына. Это по закону так, и никакой капитан Коршунов не может по-другому решить. Все, пошли в администрацию!

Бывшее здание райкома КПСС, в котором теперь располагались районные власти, находилось на той же самой центральной площади, что и РОВД, только напротив.

Анна Никаноровна почувствовала слабость в ногах, и Люда, взглянув на мать, стала ее легонько поддерживать. Артем полностью взял инициативу в свои руки. В холле он сразу же потребовал встречи с главой администрации. Того, по словам дежурного, не было на месте – поездка по району, виды на урожай оценивает. «Какой еще урожай в наших краях? – пришла в голову Анне Никаноровне совершенно посторонняя сейчас мысль. – Как в прежние времена писали – зона рискованного земледелия. Север, одним словом».

Решительный вид Мелешкина произвел на дежурного должное впечатление. Тот, даже не узнавая цели визита, куда-то позвонил по телефону и договорился, что их примет руководитель то ли аппарата, то ли секретариата администрации Никита Вячеславович Матюшин.

Услышав эту фамилию, Алексей нервно дернул головой и произнес:

– Матюшин? Никита? Со мной в классе такой учился.

Дежурный поднял глаза на Карпунцова:

– Ну что вы, молодой человек. Никита Вячеславович намного вас старше. Так что однофамилец вашему однокласснику.

– А сколько ему лет? – не отступал Алексей.

– Точно не знаю. Он у нас недавно. Где-то сорок с небольшим, думаю.

Поднявшись вслед за шедшим впереди Артемом на второй этаж и увидев обнаруженную им дверь с табличкой «МАТЮШИН Н. В.», Анна Никаноровна начала высказывать сомнения:

– И что же мы всей гурьбой к нему ввалимся? Чай, человек занятой…

– Не надо никакой гурьбы. Я раз за это дело взялся, то доведу до результата. Вы тут пока посидите. – Мелешкин показал на стоявшие напротив кабинета стулья в небольшом рекреационном помещении без окон, но зато с маленькой пальмой.

Он постучал в дверь и сразу же решительно шагнул в кабинет. Анна Никаноровна тяжело опустилась на стул.

– Мама, тебе плохо? – с тревогой спросила Людмила.

– Нет, дочка, нормально все, не тревожься. Просто подумала, сколько еще по кабинетам всяким ходить придется.

Алексей молча стоял около пальмы. Взгляд его был направлен куда-то сквозь стену и ничего не выражал. «Не поинтересовался сыночек, как я себя чувствую. Люда, та сразу спросила, а он нет, – с горечью подумала Анна Никаноровна, но тут же нашла сыну оправдание. – Видно, привыкнуть не может, что я теперь старая стала. Раньше ведь на сердце я не жаловалась».

Сложно сказать, сколько времени прошло: когда ждешь, оно так мучительно тянется. Анна Никаноровна прикрыла глаза. Вот сидеть бы без движения и не разлеплять веки: кажется, что и проблем никаких нет, раз их не видишь. Громкий звук стремительно открываемой двери заставил ее вернуться к реальности. На пороге стоял улыбающийся Артем:

– Лешка, заходи! С одноклассником поздоровайся!

Затем Мелешкин повернулся назад и спросил:

– Никита, ты возражать не будешь, если мы все вчетвером?.. Сейчас еще пару стульев занесем из коридора, не беспокойся.

Когда Анна Никаноровна, поддерживаемая под локоть дочерью, оказалась внутри, то увидела Алексея, стоявшего рядом с упитанным розовощеким человеком, сам вид которого источал здоровье и удовлетворенность. Он улыбался, но, как показалось Карпунцовой, делал это с внутренним напряжением, словно силой выдавливая из себя подобающие моменту эмоции. Алексей застыл с неопределенным выражением лица и опущенными вниз руками. Видно, не понимал, как вести себя с бывшим одноклассником, который всем – и внешним видом, и положением в жизни – столь разительно от него отличался.

Матюшин перевел взгляд на вошедших женщин и пошел навстречу Анне Никаноровне:

– А вы мама Алексея будете? Столько лет прошло! Встретил бы на улице, каюсь, не узнал бы. Вы мне напомните, пожалуйста, имя-отчество.

– Анна Никаноровна я, – несколько сухо ответила Кар-пунцова.

– Меня вы точно не помните. Я намного раньше школу закончила, – сама начала представляться Мелешкина. – Я – сестра Алексея, Людмила Васильевна.

– А меня можно просто Никита, – откликнулся Матю-шин.

– Тогда и меня просто Людмила, – парировала Мелешкина.

– А что же вы все стоите? Садитесь. Кабинет у меня, как видите, небольшой, но поместимся, – спохватился Никита и начал рассказывать: – Знаешь, Леша, а я о том, что с тобой было, из публикации в «Дне» узнал. Не удивляйся, что такую газетку читаю: хоть и желтая, но интересная. Я сам в Светлоярске живу, сюда мотаюсь на машине каждый день. В Западной Сибири много лет проработал, в нефтянке. Но не на скважинах, я не технарь, а управленец. Короче, «бумажная крыса». Деньги там, бесспорно, хорошие, но с возрастом в родные края потянуло. Вроде и там Север, и у нас он же. Но только тот Север другой: сплошные болота да гнус. И комары гигантские. Уж на что у нас большие, а там еще раз в десять…

Раздавшееся из кармана пиджака пиканье прервало монолог Матюшина. Он достал сотовый телефон, посмотрел на экранчик и с выражением досады на лице ответил:

– Да, Илья Феоктистович… На месте… Нет, нет, все штатно… Да, вот еще что. Ко мне сейчас на прием одноклассник мой зашел, Карпунцов Алексей. Помните, я вам рассказывал? Ну, который из летаргического сна вышел… Да, да, тот самый. Оказывается, его выписали из больницы, и он в Меженск вернулся. Там в паспортном столе проблема началась с пропиской, тьфу, с регистрацией. Я позвоню от вашего имени начальнику РОВД?.. Есть, спасибо. А так я на месте… По городскому не отвечал? Так обед был… Хорошо, до свидания.

Матюшин спрятал телефон в карман пиджака и с видом влиятельного начальника оповестил всех присутствующих:

– С пропиской, можно считать, вопрос решен. Это глава администрации звонил, он болеет сейчас. Ну вы всё слышали: позвоню Козлову, и проблем не будет. А если они что-то опять удумают, то сразу ко мне. На чем я остановился? Ах да, короче, из Нижневартовска назад потянуло. Квартиру купили в Светлоярске, даже две – еще родителей перевез из Меженска. Вот только с работой мотаться приходится. Вакансии подходящей в обладминистрации не было. Мне сказали: пока себя в Меженске прояви, годик-другой, а потом на областной уровень. Я здесь недавно, с августа прошлого года. Да, женат, естественно, сын и дочка у меня. Вот такие дела. А ты как Леша? Чего в жизни достиг? Ой, прости, брякнул, не подумавши.

– Никита, – прервала Матюшина Анна Никаноровна, – мы завтра хотим праздник небольшой устроить, Алешино возвращение отметить. Часа в четыре начнем. Приходи. Хотели и других одноклассников собрать. Может, ты кого видел, знаешь, как найти?

– Спасибо большое, только я никак. Завтра выходной, я дома в Светлоярске. И так семью почти не вижу. В другой раз зайду, – скороговоркой отказался Матюшин. – А насчет одноклассников… Стоп, двух точно знаю, но… Леша, ты же после восьмого в ПТУ ушел? Вот, а они в девятом перешли из второй школы. Сейчас подумаю…

– Никита, а может, все-таки придешь? Я вот что подумала: мы, пожалуй, Алешино возвращение не завтра отпразднуем, а в следующие выходные, – ни с кем не советуясь, решила Анна Никаноровна. – А то кого мы за сегодня разыщем? Приходи, Никита, и жену с собой бери.

– Нет, жену вряд ли. Ей неинтересно будет – никого ж не знает. А я постараюсь, – пообещал Матюшин. – Только, может, к нам сюда, в администрацию, перенести? Я договорюсь, тут зальчик небольшой есть для банкетов. Илья Феоктистович заглянет, если свободен будет.

– Нет! – решительно рубанул рукой Карпунцов. – Не хочу я так: сидеть как обезьяна в зоопарке, чтобы все на меня зырились.

– Ладно, ладно, – сразу отступил Матюшин. – Я же просто предложил. Хочешь дома – без проблем. Я точно постараюсь приехать. Кого из наших найду, сообщу. Анна Никаноровна, вы мне свой номерок домашнего телефона дайте, а то я за давностью лет не помню, естественно.

– Да у нас, Никита, его отродясь не было. В соседнем подъезде у товарки моей Анны Пантелеевны есть. Можно ей, ежели что, позвонить. Нюта тоже пенсионерка, дома по большей части.

Матюшин записал продиктованный Анной Никаноровной номер. В кабинете повисла тишина: разговор сам собой исчерпался. Матюшин начал механически перекладывать бумаги на своем столе. Карпунцова понимала, что пора уходить, но сидела, думая, как бы потактичнее и чтоб никто ни о чем не догадался, спросить Никиту о Лиле.

Зазвонил стоявший на столе Матюшина телефон.

– Понял, иду, – коротко ответил он в трубку и обратился к сидящим: – Вызывают меня на совещание. Зам Ильи Феоктистовича проводит. Так что извините меня.

– Это ты нас, Никита, прости: сидим тут, а тебе работать надо, – первой поднялась Анна Никаноровна.

– Ну что вы, – улыбнулся Матюшин, – все нормально. Давайте так: загляните в понедельник, лучше после обеда. Я Козлову позвоню насчет прописки. А если Илья Феоктистович на месте будет, тогда еще лучше. Тебе же, Алексей, лечиться нужно продолжать? Мы и райздрав накрутим, чтоб по высшему разряду делали.

Матюшин начал прощаться со всеми. Анна Никаноровна нарочно осталась последней и задала свербевший у нее в голове вопрос:

– Никита, а вот Лиля такая была в вашем с Алешей классе. Ты не знаешь, где она сейчас? Я раньше-то видела ее иногда, а в последние годы ни разу. Уехала куда аль что?

– Лиля? – начал покусывать губы Матюшин. – Не припоминаю. У нас же девчонок больше, чем ребят, было, когда в девятом остались. Как ее фамилия?

– Да забыла я фамилию, голова дырявая будто решето. Она светленькая такая и смешливая очень. Чуть что – сразу хохочет.

– Хохочет? Вспомнил! – хлопнул себя по лбу Матю-шин. – Аболмасова!

– Точно! – просветлела лицом Анна Никаноровна.

– Но я и не помню, когда видел ее. Может, вообще не встречал после школы. Меня ведь в Меженске почти не было: институт, потом Сибирь. Но я поищу. Только ведь у нее наверняка другая фамилия. Ладно, все равно насчет Леши Козлову звонить буду, тогда и про Аболмасову спрошу, пусть по паспортной базе посмотрит. А чего вы о ней вспомнили?

– Да так, сама не знаю, – соврала Анна Никаноровна, чувствуя, как краснеет. – Ты и про других у этого Козлова спроси, кого вспомнишь. Алеша, он как проснулся, совсем чужой оказался в нашей жизни теперешней. Ему бы побольше друзей-товарищей старых, чтоб освоиться.

– Понял вас. Не прощаюсь тогда, увидимся! – поддержал Карпунцову под руку Матюшин, закрывая дверь кабинета, и, уже не оглядываясь, стремительно понесся по коридору с зажатой под мышкой темно-красной папкой.

– Так что, мам, – спросила Людмила, – готовить не нужно сегодня, раз перенеслось?

– Не нужно, дочка. Какой смысл, если никого так быстро не найти? А через неделю другое дело, тем более что Никита обещал поискать, а он человек не маленький. Мы завтра с Дуней и Нютой посидим, своей компанией. Может, кто из соседей еще подойдет.

* * *

В субботу посидели тихо, по-домашнему. Даже не во дворе, как хотела Анна Никаноровна, а дома. Дождь помешал. Такой ливень разразился, подобного в этом году еще не было. А с утра ничего его не предвещало, солнышко светило, разве что жара была удушающей. Зато посвежело, дышать стало легко и приятно. Анна Никаноровна, когда враз потемнело и начался ливень, даже повеселела: «Вот и хорошо, что сегодня не сложилось всех позвать и отпраздновать. А то пришли бы гости, и что делать? В квартире тесно, у Дуни с Нютой не лучше. Правду говорят: все, что ни делается, – к лучшему. Это Господь нам знак подал».

Алеша наотрез отказался приглашать кого-то из тех, с кем учился в ПТУ. Он долго и занудно бубнил, что училище в Светлоярске находится, из меженских в группе с ним никого не было. Правда, пара парней училась на монтажников железобетонных конструкций, но это была другая группа. Ребят этих Алексей, по его словам, знал плохо. Они из четвертой школы были. Анна Никаноровна нутром чувствовала, что Алексей говорит неправду: в общаге все вместе жили, а когда кругом много новых незнакомых людей и за окном большой город, то поневоле тянешься к землякам. Потом, конечно, и с другими ребятами познакомишься, сойдешься, но меженские все равно своими останутся. К тому же домой на воскресенье опять же с ними в автобусе вместе едешь.

Истинная причина нежелания сына была в другом. И Анна Никаноровна ее хорошо понимала. У причины было простое женское имя Мария. Машка эта училась в том же ПТУ на маляра. Вот там она и приворожила Алешеньку своими колдовскими глазами. Когда мысли заходили о бывшей невестке, Анну Никаноровну передергивало. Странное дело: столько лет прошло, а больно так, как будто вчера было.

С такими грустными мыслями Анна Никаноровна не заметила, как прошел субботний вечер. Запомнилось лишь, что Алеша сидел во главе стола на отцовом месте, как и положено мужчине в доме. Дуня с Нютой теребили его расспросами, зашла еще ненадолго Дунина дочка Ира. Та все охала да ахала и пыталась дознаться, какие сны посещают человека в летаргическом сне и часто ли они вообще бывают.

В понедельник много дел выдалось. С утра пошли в районную поликлинику договариваться насчет реабилитации. Там выяснилось, что заниматься этим будет молодая врачиха Виктория с задумчивыми серыми глазами. При взгляде на нее у Анны Никаноровны зашевелилась в душе надежда, но, увидев на руке женщины обручальное колечко, Карпунцова утратила к врачихе зародившийся было интерес.

Потом отправились в паспортный стол. Никита Матю-шин сдержал свое слово: после звонка из администрации отношение было совсем другое. Выяснилось, что выписывали Алешу на лечение, то есть временно, правда, это «временно» растянулось больше чем на полтора десятка лет. И срок действия советского паспорта еще не истек. Можно было прямо в него штамп о регистрации ставить. Но капитан Коршунов посоветовал заодно и паспорт на российский заменить, чтоб потом лишний раз не приходить. Так и поступили. В результате к четвергу все готово было.

А самое главное случилось во вторник. Пока ходили в собес, Нюте позвонил Никита Матюшин и передал, что он нашел. Кого нашел, Анна Пантелеевна не разобрала: телефон барахлил, видно, контакт опять отходить стал. Карпунцова, едва соседка ей сказала, сама начала звонить Матюшину. Но телефон у Никиты не отвечал, а как звонить на сотовый, она не знала, да и дорого это, наверное. Потому, наскоро разогрев Алеше обед, она побежала в администрацию. Правда, сердце почти сразу закололо, пришлось перейти на обычный медленный шаг, но благо идти недалеко.

«Господи, помилуй нас, грешных, – твердила про себя Анна Никаноровна, – пусть у Алешеньки все в жизни сложится. Конечно, несерьезная девка Лиля, все смешочки да хиханьки-хаханьки, ну так то ж раньше. Теперь наверняка остепенилась, бабою стала. Вот если замужем она? Ну, замужем – значит, замужем. Чему быть, того не миновать. А только баб разведенных да брошенных сейчас пруд пруди. Может, и Лиля? Вот дети… Ничего, примем, буду как к родным внучатам относиться. Лишь бы Алешеньке хорошо было».

Матюшина на месте не было. Как объяснила пробегавшая мимо его закрытого кабинета женщина с папками, Никита Вячеславович сейчас на оперативке. Сколько эта самая оперативка могла продлиться, Анна Никаноровна понятия не имела, но решила подождать. И не ошиблась. Матюшин появился минут через десять.

– Анна Никаноровна, добрый день! Чего же вы предварительно не позвонили? Я ведь номер своего сотового давал. Заходите! – Никита распахнул дверь кабинета.

– Здравствуй! Да не умею я на этот сотовый звонить, – отмахнулась Карпунцова. – Ты лучше скажи, нашел Лилю? Не томи!

– И да, и нет, – неопределенно начал Матюшин.

От этих слов сердце Анны Никаноровны заколотилось, причем со сбоями, как плохо смазанный и заржавевший агрегат, который заставили работать на полном ходу. Она вертикально, с прямой спиной, осела на стул и дрожащими пальцами начала ослаблять узелок косынки.

– Вам нехорошо? Может, воды? – заметил ее состояние Матюшин.

– Душновато у тебя тут, воздуха мало. А воды мне не надо. Ты давай рассказывай, а то я, старая, не возьму в толк никак.

Никита приоткрыл окно. До Анны Никаноровны добрался жаркий, но все равно свежий воздух с улицы. Стало заметно легче.

– Тут такая история. – Матюшин присел напротив и начал вертеть в руках взятый из стаканчика карандаш. – РОВД проверил по своей милицейской базе. Уехала Лиля, еще в первой половине восьмидесятых.

– Как уехала? Куда? – растерянно произнесла Карпунцова. – Они там с базой своей ничего не путают? Я же ее здесь, в Меженске, иногда встречала.

– Может, к родителям в гости приезжала? Они, кстати, потом вслед за ней и старшим братом подались. С брата и началось. Он первым уехал, потом Лиля и последними родители. В Узбекистан перебрались, в город Навои.

– Куда, куда? Может, они потом вернулись? По телевизору говорили, что многие русские назад возвращаются, в Россию. – Анна Никаноровна никак не могла принять, что план ее рухнул, и цеплялась за каждую соломинку.

Матюшин продолжал вертеть в руках карандаш.

– Там небось и снега никогда не бывает. А как же без снега, без зимы нашей прожить? – вопрошала Анна Никаноровна, пытаясь хоть на чуть-чуть задержать безвозвратно уходившую надежду. – И что это за город такой? Я вот Ташкент знаю, есть, Самарканд.

– Навои город называется. Он не древний, советского периода. Стройка, по-моему, ударная была. Насколько я помню, полезные ископаемые там нашли, много. А название такое по имени средневекового ученого Навои. Он еще и писатель был. Или поэт, точно не помню. Тут такое дело, Анна Никаноровна. Поскольку Союз распался и Узбекистан независимым стал, то там свои органы внутренних дел. Просто так запрос не сделаешь, нужно уже по дипломатическим каналам. В этом я вам, к сожалению, помочь не смогу, разве только узнать, куда заявление подавать, да текст составить.

– Не надо никакого заявления, – тяжело вздохнула Анна Никаноровна и поднялась. – Уехала – так уехала. Я ведь хотела просто как одноклассницу пригласить.

– Да понял я все. – Никита тоже поднялся из-за стола. – Точнее, вспомнил. Лилька ведь за Лешкой в восьмом классе бегала. Только это когда было. А что, у Лешки семьи своей нет? Извините, что спрашиваю, это я так из газетной статьи понял, хотя там напрямую не сказано.

– Не сложилось, – еле слышно ответила Карпунцова, с трудом сдерживая слезы. – Но ты сам в субботу приходи часам к четырем. Может, кого еще найдешь?

– Постараюсь, – мотнул головой Матюшин.

«Да не будет он никого искать. Хорошо хоть, с пропиской помог и про Лилю узнал. Другой и этого не стал бы делать. И в субботу не придет, отговорится чем-нибудь», – подумала Анна Никаноровна и ошиблась.

* * *

Матюшин еще с утра в субботу дозвонился до Нюты и передал, что все помнит, обязательно заскочит и не один. Появился он ровнехонько в шестнадцать часов, будто на совещание, на которое нельзя опаздывать. Дуня с Нютой носили тарелки с нехитрыми закусками на вытащенные во двор и составленные вместе два стола. Правда, те оказались немного разной высоты, но какое это имело значение. Анна Никаноровна хотела расстелить свою лучшую скатерть, но подруги убедили, что лучше так не делать: мало ли, вдруг дождь пойдет, да и сползать она будет на стыке столов. Карпунцова уступила, хотя дождя не намечалось ни по прогнозу погоды, ни по состоянию неба, на котором не было ни облачка.

Анне Никаноровне раскладывать вилки да расставлять рюмки помогала Дунина дочка Ирина, худощавая немногословная женщина с печальными глазами. Понемногу сходились некоторые соседи. Словом, человек десять, по наметкам Анны Никаноровны, а то и больше, должны были быть.

Алексей сидел в одиночестве на рассохшейся и потерявшей всяческий намек на цвет лавочке за песочницей. Опустив глаза, он молча ковырял землю носком лакированного ботинка. Обувь была новенькая, на этой неделе купленная вместе с кое-какой одеждой на деньги, которые дали Люда и Виктор. Завидев Матюшина, Леша даже не поднялся, а лишь издали слабо помахал рукой. «Стесняется он Никиту, – огорчилась Анна Никаноровна. – Тот большим человеком стал, в райадминистрации служит, вот-вот в область переберется на повышение. И жена есть, и дети. А у моего? Да, вот как в жизни бывает: учились в одном классе, все одинаковые были, а потом жизнь раскидала кого наверх, а кого… в сон этот проклятый».

– Никита, ты торопишься? – спросила она постоянно поглядывавшего на часы Матюшина. – Иль ждешь кого?

– И то, и то, – ответил Матюшин. – Я с часик посижу, и надо будет домой ехать. Завтра в цирк отправляемся на дневное представление, у меня жена это дело любит. В Светлоярск москвичи на гастроли приехали.

Никита кашлянул и продолжил:

– Я троих наших нашел. Хочу для Лешки сюрприз сделать. Не знаю, помните вы их или нет. Сережа Алдонин и Толя Кузьмичев.

– Алдонин? Кузьмичев? – задумчиво переспросила Анна Никаноровна. – Чего-то не припоминаю. Тебя вот тоже не узнала бы, но хоть фамилию помнила. А они что же, в вашем классе учились?