Текст книги "Завоевать сердце гения"

Я пролетела пулей мимо дежурного, услышала смех, мол, не крысы ли помешали нашему единению в архиве. Но на улице вместо долгожданной свободы меня нагнал Чип.

– Так и где твое такси?

Хороший вопрос, мистер следователь.

Будь мы в Нью-Йорке, с этим не было бы никаких проблем. Каждая третья машина была бы желтым кэбом. А вот для затерянного в горной Миннесоте поймать случайное такси уже было проблемой.

Я глянула вниз по пустой улице и крикнула чересчур громко:

– Вон едет!

К полицейскому участку действительно приближалась желтая машина.

– Позвони мне, как поправишься, – сказал Чип.

Я обещала. Машина затормозила рядом. Я запрыгнула на заднее сидение, и стоило захлопнуть дверь, как раздалось сдавленное шипенье:

– Слезь с меня, Дени.

Вжавшись, в дверцу, пока Роберт поднимался с сидения, я посмотрела на телефон – все фотки были отправлены. Роберт не стал садиться, иначе его фигуру могли разглядеть через заднее стекло. Я спустилась также, положив голову ему на плечо.

– Мы навернули целых три круга по кварталу, – прошептал он. – Черт, я давно так не нервничал. Может, сразу в аэропорт?

Я только покачала головой.

Глава 31. Другая ночь

Дом встретил нас распахнутыми воротами. Железные гостеприимные объятия медленно покачивались на ветру. Ни таксист, ни сам Роберт не придали этому факту ни малейшего значения.

– Я не закрыл их на ключ, когда мы уезжали, – ответил Роберт, сдавшись под силой моего взгляда. – Только прикрыл.

Довольно беспечное решение, когда твой дом напоминает заброшенный музей.

Пока такси петляло по саду, я всматривалась в очертания дома среди деревьев. Свет, конечно, нигде не горел. Но тут в окне… Мне показалось, или кто-то действительно мелькнул за гардиной? Или это лишь игра света и тени?

С другой стороны, тому, о ком я думаю, незачем выглядывать на дорогу, заслышав шум автомобильного мотора… Может быть, действительно призраки?

Когда мы вышли из машины, на асфальте перед домом я заметила только темные мокрые отпечатки шин нашей машины. Было ветрено и остальные, например, от байка, когда мы выезжали, давно высохли. Вдали квадрат неба темнел ливневыми тучами. К вечеру опять зарядит.

– Денни, ты идешь?

Роберт уже расплатился и отпустил такси. Мотор постепенно стихал вдали, растворяясь в шорохе вечно-зеленого плюща и щебете поздних осенних птиц в саду.

Роберт уже поднялся по ступеням к двери, но видя мое замешательство, спустился обратно. Махина опустевшего дома возвышалась над нами, глядя на сад слепыми окнами.

И все-таки… Мне показалось или нет?

– Все закончилось, Денни, – выдохнул Роберт, заключая меня в теплые объятия. – Больше не позволю тебе проворачивать подобное. Это слишком опасно.

Только сейчас поняла, что меня всю трясет. От холода ли, от адреналина ли, ясно было только то, что именно объятия гения снова вернут мне спокойствие.

– Испугалась? – прошептал Маккамон, поглаживая плечи.

Я покачала головой. Было что-то иное, что так встревожило меня. И было оно здесь, в особняке, хотя возможно, и пережитое в полицейском участке ударило по мне теперь афтершоком.

– Мне кажется, я видела… кого-то. В окне на втором этаже, – рискнула я.

Роберт меня на смех не поднял. Задрал голову и планомерно осмотрел все окна. Часть из них были закрыты ставнями. Часть – скрыты гардинами. К тем, что находились в западном крыле, уже подбирался плющ, готовый поглотить их также, как и собратьев на первом этаже.

– Ты просто перенервничала, – ответил Роберт. – Идем, иначе совсем замерзнешь. Эту тряпку даже платьем назвать трудно.

Он потянул меня к дому, но я удержала его руку.

– Роберт, а давай все-таки аэропорт?

Он поглядел на меня с удивлением.

Зарядил мелкий дождь. Роберт глянул на низкие свинцовые тучи.

– До ближайшего аэропорта еще ехать… И если бросаться сейчас, то делать это придется под дождем. А он явно не собирается заканчиваться. И еще я тут подумал, что хочу предложить тебе пуститься в дорожное приключение. Купили бы тебе экипировку и добрались бы до Манхэттена на байке. Что скажешь?

Ветер, путешествие, мотели, Роберт под моими руками, каждый день, тело к телу. Спина к спине. Затянулось бы путешествие на сто дней? На те самые обещанные сто дней? Роберт не собирался задерживаться в Миннесоте, как и я, но и кто мог предполагать, что возвращение к старой новой жизни может быть… таким захватывающим. Необычным.

Замкнутый сдержанный гений предлагает совершить безумие и отдаться воле случая. Невероятно.

Вот только… Особняк по-прежнему здесь, пялится на нас залитыми слезами окнами.

– Невероятная идея. Уезжаем завтра с утра?

Роберт улыбнулся и убрал с моего лица мокрые пряди.

– А теперь идем, а то ты от холода уже на ногах не стоишь.

Роберт повел меня к дому. Деревянная терраса скрипела под нашими шагами.

Маккамон коснулся дверной ручки, но воспользоваться ключом ему так и не довелось. Дверь от легкого нажатия сама медленно распахнулась.

– Но я же запирал дом… – пробормотал Роберт и смело шагнул внутрь.

И тогда же, что-то темное с глухим треском опустилось ему на голову. Я закричала, Роберт пошанулся и рухнул лицом вперед.

Я упала перед ним на колени, коснулась волос, и пальцы тотчас окрасились в красный. Кровь была обжигающе горячей.

– Я ведь предупреждал, что все, что должно волновать его в жизни, это творчество.

Эйзенхауэр отшвырнул топор с окровавленным обухом и тот с грохотом полетел в темный угол.

– Ты убил его?

Он хрипло рассмеялся.

– Нет, если бы я хотел его убить, то ударил бы острой стороной. Теперь свяжи его. И не думай, что я не смогу проверить твои узлы.

Он швырнул мне моток веревки.

Меня трясло. От холода и страха. Мокрое платье липло к телу. В нос бил запах крови с железным привкусом.

Так не должно быть, стучало в голову. Не может так все кончится.

Франсуа вцепился, как ястреб, в мои запястья. От него сильно пахло алкоголем.

– Ты пьян. Не совершай ошибку, – процедила я.

– Ошибку? Я обеспечиваю себе безбедную старость, а Роберту посмертную славу. Совсем это и не ошибка.

Я почувствовала, как волосы на руках встают дыбом. Он сказал, посмертную?!

Франсуа велел мне вытянуть руки перед собой, достал из кармана широкую липкую ленту. Склеил мои запястья, а после, нагнувшись, откусил скотч зубами.

После не отошел и рук тоже не убрал, как бы я не надеялся. Замер передо мной, хотя голова при этом была повернута немного в сторону, как будто смотрел на кого-то за моей спиной.

– Чем ты его так зацепила, а? Неужели такая хорошенькая? Я бы так не сказал, – холодные пальцы скользнули по глазам и губам.

Я отшатнулась от этого обшаривания, но Эйзенхауэр удержал меня на месте, второй рукой вцепившись в запястья.

– Что тебе нужно, Франсуа? – процедила я.

Зубы отбивали чечетку.

– Зрение! – рявкнул он. – Сможешь вернуть мне зрение?! Нет? Так заткнись, ради Бога, а то липкой ленты еще много.

Он отвернулся от меня и его занесло в сторону, он качнулся и тут же выпрямился, схватившись за спинку дивана. Может быть, пьян он куда сильнее, чем кажется.

– Схвати за ногу, – приказал хрипло.

– Кого?

– Да не меня же! Нужно оттащить его на кухню, – он пнул бедро Роберта.

– Я не… Я не смогу, Франсуа.

Он снова повернул ко мне белое, как снег, лицо. Медленно потянулся к солнечным очкам.

Его переносицу пересекал глубокий темный шрам. Молочно-белые глаза глядели в пустоту. Франсуа заговорил:

– Я видел той ночью машину, в которой сидели твои родители. Зеленый «форд», верно? Твоя мать была еще жива.

Сердце ушло в пятки. Я мотнула головой, а кислый привкус во рту после того, как меня рвало в участке, усилился.

– Она умерла… Мне сказали, она умерла сразу после столкновения.

Франсуа оскалился. Только нижняя часть его лица была живой и подвижной, верхняя с застывшими глазами без радужки внушала ужас.

– Хочешь знать, как она умерла?

Хочу ли я? Я не ответила. Франсуа решил, что это и есть ответ.

– Схвати его за ногу и помоги оттащить на кухню. Мне надо… сесть, – Франсуа приложил руку ко лбу.

В гостиной белели чехлы на дюжине вариантов, куда можно сесть.

– Садись тут, – сказала я.

– На кухню! – рявкнул Франсуа.

Нагнулся и подхватил обеими руками правую щиколотку Роберта в кожаных штанах. Указал на вторую ногу.

– Хочешь наконец узнать, что произошло той ночью? Помоги.

Я сделала эти несколько шагов, держа связанные руки перед собой. Роберт лежал на спине, глаза закрыты. Грудь медленно и рывками вздымалась. Господи, пусть он останется жив.

Вцепилась в ногу. Со связанными запястьями это оказалось непросто.

Франсуа резко потянул тело на себя. На паркете, где лежал затылок Роберта, осталось багровое пятно.

Он застонал.

– Я же говорил, что живой.

– Ты разбил ему голову. Здесь все в крови.

– Да и ладно, – отмахнулся Франсуа. – Иди вперед. Откроешь дверь. И не надейся, что я врежусь лбом во что-нибудь. Я знаю этот дом, как свои два пальца.

– Почему мы должны идти именно на кухню?

– Не надоедай. Помни о скотче.

На кухне был все тот же бедлам, что и утром. Здесь мы целовались и едва не перешагнули черту. Теперь Франсуа втащил сюда тело Роберта. По виду голова осталась целой, хотя крови было много, открытой раны не было, слава Богу. Если бы хотел, Франсуа мог бы ударить Роберта острой частью топора и после такого удара он прожил бы недолго.

Франсуа нуждался в Роберте. Но какие у него планы? И зачем нам кухня?

Мой телефон все еще оставался в сумочке через плечо, как и купленный перед походом в участок телефон Роберта. Может быть, я смогу дотянуться незаметно для Франсуа и нажать на экстренную кнопку. Он ведь слепой, в конце-то концов!

На кухне оказалось неожиданно темно. Окна были закрыты ставнями. Сквозь щель было видно, что тучи уже заволокли небо, а электричество, похоже, так и не дали. Хотя Роберт, пока я пропадала в примерочной, подбирая необходимое для задания платье, снова связаться с коммунальными службами. И те обещали в считанные часы решить заявку.

Франсуа свет и так был ни к чему. Заперев за собой кухонную дверь, он подтащил Роберта к шкафчику, вытянул его руку и закрепил липкой лентой запястье. Это не было так уж надежно, при желании, если Роберт очнется, приложив достаточно силы, он сможет выдрать крепления ручки из дверцы, но Франсуа почему-то не заморачивался.

Что же он задумал?

Глава 32. Взаперти

– Сядь рядом с ним.

Я послушно опустилась, невзирая на то, как сильно при этом задралось мое короткое платье. Франсуа привязал и меня к шкафчику.

А после опустился напротив, тоже на пол, откинул голову назад, вытянув ноги перед собой и закрыв глаза. Столько было мест, а он сел на пол возле плиты.

– Роберт уже рассказал о той ночи?

– Только то, что помнил.

– То есть почти ничего?

Я не собиралась подсказывать Франсуа, поэтому только кивнула.

– Тогда приготовься слушать. Времени как раз должно хватить.

– Для чего?

Франсуа ответил мне тем же – проигнорировал мой вопрос. Как артист перед выступлением, он словно вслушивался в вступительные ноты оркестра. А после выпрямился, подтянулся, даже сидя на полу. Слепые глаза вспыхнули пламенем.

Час пробил. Звездный час.

– В свои пятнадцать, когда Роберт только поступил в Академию, он ни черта не знал жизни. Смотрел круглыми глазами все: девушек, пиво, вечеринки. Слушал лекции так, словно с ним разговаривали сами Боги. А еще, черт, все словно с ума посходили, когда узнали, что с нами будет учиться сам Роберт, мать его, Маккамон. Это было невыносимо.

– Невыносимо для такого, как ты, Франсуа?

– Всего в своей жизни я добивался сам! Потом и кровью. Годами я изучал навыки и работы мастеров. Совершенствовал технику, добивался академически точных изображений. Я жил абстракцией. В нищете, голоде, откладывал каждую копейку. Учился между подработками. И наконец, исполнилась моя мечта – я поступил в Академию. А после… появился Роберт. И даже раньше, чем он приехал, он уже считался самым перспективным молодым художником. Весь кампус стоял на ушах. И все, чего я добился трудом, ушло к этому юному дарованию, который даже прописных истин не знал толком!

Франсуа перевел дух.

– Он был весь такой правильный. Хотя и говорил, что пил дома, но знаешь… Между тем, когда таскаешь элитный алкоголь из маминого подвала и напиваешься дешевым пойлом, которое не допил твой отец, потому что отрубился раньше, есть огромная разница. Над ним смеялись, но могли бы громче, если бы его талант не был так очевиден. Для всех и каждого… Кажется, это была очередная вечеринка, где опять восхищались набросками Роберта, которые он в спешке набросал на лекции… А я уже изрядно набрался. И сказал, что могу лучше. Что добьюсь, стану лучше. Все они рассмеялись мне в лицо. Сказали, где я – сын алкоголика – и где Роберт, который начал рисовать еще в пеленках.

Рядом со мной громко застонал Роберт. Эйзенхауэра аж подбросило. Черты лица исказила ненависть. Сколько лет он прятал истинные чувства? И почему теперь решил, что время правды пришло?

Почему именно теперь? Я украдкой оглядела темную кухню, но ничего не зацепило взгляд.

– В ту же ночь я пообещал самому себе, что сделаю все, что испортить жизнь этому гению.

В окна хлестал дождь и тяжело дышал Роберт. Стараясь не делать резких движений, коснулась руки Роберта и почувствовала, как он сжал ее в ответ.

– Тебе это удалось.

– Почти. Но ведь он встретил тебя… Знаешь, что он сказал мне, когда я поднялся в его спальню после того, как ты сбежала?

Ага, значит, это Эйзенхауэр его разбудил. Решил поплясать на костях, убедиться, что Роберту достаточно больно.

– Что ты его второй шанс избавиться от той грязи, которой было предостаточно в его жизни. Что с тобой он впервые почувствовал себя живым, а не трупом в склепе… Как будто он действительно мог знать, что такое ощущать себя заживо погребенным. Знаешь, как я орал, когда впервые открыл глаза в больнице и ничего не увидел? Мне кололи успокоительные по часам, со мной говорили психологи. Я принял даже это, ради Роберта.

– Ради того, чтобы и дальше портить ему жизнь?

– Посмотри на меня! И кто кому испортил жизнь, Денниза? – едко спросил он.

Франсуа сделал глубокий нервный вдох. Вот, кто никогда и ни за что не отпустит прошлое. Кто не видит ни будущего, ни настоящего, в буквальном и переносном смысле.

– Алекс тоже был правильным. Как-то, когда Роберт свалился без чувств после вечеринки, Кейн высказал мне все, что обо мне думал. Что я перегибаю палку, постоянно подначивая Роберта выпить еще или покурить травки для вдохновения. И что Роберт слишком доверчивый и идет у меня на поводу. Я стал думать, как внести разлад в отношения Роберта и Алекса, чтобы избавиться от него, ведь я был как никогда близок к желаемому. О Роберте уже пошла слава, как о вечно пьянице, а тремор рук стал сказываться на картинах. Мне не пришлось долго ломать голову, родители Кейна объявили о переезде. И когда Алекс умотал в Калифорнию, Роберт оказался целиком в моей власти. И скоро мы узнали, что его отчислили.

– Ты ведь добился того, чего хотел. Так почему не оставил его после этого в покое?

– Я и собирался отпустить его обратно к мамочке под крылышко. Чтобы он вернулся к ней таким, каким она его ненавидела. Пьяным и неспособным рисовать. Она ведь лелеяла его талант, считала, что мир испортит его мальчика. Кто же знал, что прощальная вечеринка перед отъездом Роберта, станет для нас началом конца… Той ночью, должно быть, он сказал тебе, именно Роберт сел за руль. Он и в трезвом виде водил, как девчонка из средней школы, а уж после водки…

Франсуа закрыл лицо руками. Пальцы слегка подрагивали, когда он продолжил:

– Знаешь ли ты, Денниза, что твой отец тоже был пьян, когда сел за руль? А еще они, похоже, очень спешили домой, к тебе. И ехали с превышением скорости.

– Откуда тебе это известно, Франсуа?

– Со слов полиции. Поскольку Маккамон месяц провалялся в коме, все показания приходилось давать мне.

– Но какая связь между вами и моими родителями? Почему полиция вообще рассказала вам об этом и даже не мне? Разве вы столкнулись с машиной?

– Нет. Это была не машина, хотя та еще махина.

– Роберт назвал это энтом.

– Под водкой и не то привидится. Нет, Денниза. Это был лось. Он появился на дороге перед твоими родителями, и отец смог избежать столкновения, увел машину в сторону. Все-таки он был водителем куда лучше Роберта. Хотя и это не спасло твоих родителей. Они влетели прямо в дерево, и машина сжалась гармошкой. Они ранили лося, но тот остался жив. Впрочем, ненадолго. У лосей очень плохой слух. Они не слышат приближающейся машины. Вот и нас этот лось, когда несся по дороге прямо на нас, заметил слишком поздно.

– Сука, – прохрипел Роберт, приподнимаясь. – Двенадцать с лишним лет ты убежал меня, что это я убил их.

На лице Франсуа не вздрогнул ни один мускул.

– Очнулся? – констатировал он беззлобно. – Хорошо. У тебя еще остались вопросы, Денниза?

– Ее имя Денни, – прохрипел Роберт.

– Я буду звать ее, как считаю нужным. Последний шанс, мисс Найтингейл. Сейчас или никогда.

Почему никогда? Что не так? Взгляд метался по кухне. Он привел нас сюда специально, усадил на пол напротив плиты. Закрыл окна…

Дверца духовки была опущена. Неужели Роберт даже в плите искал горелку, чтобы приготовить кофе?

– У меня еще остались вопросы, – я старалась говорить, как можно спокойней, чтобы не выдать нараставшую внутри панику. – Чем это так пахнет?

– Это пахнет газ. Из духовки.

Франсуа улыбнулся. Злой оскал, в котором не задействованы глаза. Он поднялся с пола, пнул ногой дверцу глянцевой синеватой духовки с шестью конфорками.

– Миссис Маккамон была немного старомодной и не меняла интерьер кухни, поэтому здесь до сих пор нет электрической духовки. Я рад, что она так поступила.

Роберт дернулся. Но Франсуа проверил мои узлы и даже стянул их сильнее. Они были что надо.

Меня парализовало от страха.

– Ставни заколочены, – продолжал Эйзенхауэр. – Дверь, как только выйду, я закрою на ключ. Меня здесь никто не видел, чего не скажешь от вас двоих. Когда полиция прибудет на место преступления, у них не останется сомнений в том, что это убийство.

Франсуа к моему ужасу достал из одного кармана круглую, как бочонок, свечу и спички.

– А когда концентрация газа дойдет до критической отметки… – Франсуа чиркнул о коробок спичкой, и я вздрогнула. – От вас мало что останется.

Он поднес горящую спичку к фитилю, который сначала нащупал пальцами второй руки. Мои надежды, что он промахнется или хотя бы обожжет пальцы, не оправдались. Его действия были четкими и слаженными, другими и быть не могли у человека, который прожил дюжину лет в вечной тьме.

Франсуа растопырил ладонь над огоньком, словно наслаждаясь его теплом.

– Зачем ты это делаешь, Франсуа? – прохрипел Роберт. – Отпусти прошлое. Мы сегодня видели Одри. Представляешь, она даже не помнит той аварии. Я не призываю тебя забыть, но хотя бы попробуй начать заново. Просто дай себе шанс снова стать счастливым.

– Она скатилась в щель между сидениями, Роберт, эта Одри. Пьяная студентка-давалка, невменяемая от порошка, очнулась только в больнице. Выслушала нравоучения от родителей и все. Почему именно к ней Боги были так милостивы, Роберт? Чем она заслужила это? Почему и ты, и она остались целыми и невредимыми, а у меня Они отняли зрение?

И тут я ляпнула:

– Но ведь даже слепцы могут рисовать…

Роберт поморщился.

– Творить, – быстро исправилась я. – Творить! Руки-то у тебя остались! А ведь даже те, у кого нет рук от рождения, не отчаиваются. Берут кисть в зубы…

Франсуа горько рассмеялся.

– Я добивался того, чтобы лишить тебя, Роберт, возможностей и желания творить, но сам оказался наказан. Я гробил твой талант в течение долгих лет, а ты все равно восставал, как феникс. Может быть, у Бога на тебя и другие планы, Маккамон, но пока что ты в моей власти. А с меня достаточно. Больше ты не восстанешь.

– Тебя найдут, Франсуа, – проговорил с угрозой Роберт. – Не думай, что тебе и во второй раз удастся избежать тюрьмы.

– Когда они придут ко мне, а они обязательно придут, ведь я был единственный человек, с кем ты поддерживал отношения. Так вот, Роберт, утирая слезы, я расскажу им о безутешной сиротке, которая вознамерилась отомстить человеку, убившему ее родителей. Вас видели вместе в Нью-Йорке и видели здесь. Если полиция спросит моего мнения об этом, то я расскажу им, что неоднократно слышал от мисс Стоун угрозы в твой адрес, Роберт, но не воспринимал их всерьез. Я хотел убить славу о тебе, но если нужно, я выбираю посмертную славу, лишь бы ты больше не мог создать ничего стоящего, Роберт. Хватит. Если я не могу творить, то и ты не будешь.

– Уходи, Франсуа. Я безмерно виноват перед тобой и только смерть может искупить эту вину.

– Не юродствуй, Маккамон.

– Просто признаю свои ошибки перед лицом смерти. Кажется, это так называется. Могу покаяться, если нужно.

– Не нужно, ты ведь никогда не испытывал вины. Впрочем, мне действительно пора уходить. Тошнит уже от твоей физиономии.

Когда Франсуа двинулся к двери, я думала, Роберт сейчас набросится на него или что-то в таком духе, но он просто дал ему уйти. Дверь закрылась. Как и обещал, Франсуа запер нас на ключ.