Текст книги "Завоевать сердце гения"

Глава 18. Сущие мелочи

– Ладно, какого цвета стены ты хочешь? – спросил Роберт.

– Не знаю. Хочу, чтобы ты выбрал.

– Но это твоя спальня. А меня устраивает и бежевый.

– Но это твоя квартира, – улыбнулась я. – И тебя не устраивает бежевый. Тебе просто плевать на то, какого цвета там стены. Какого цвета стены в твоей спальне, Роберт?

Вопрос «Где она вообще находится, твоя спальня? Не в мастерской же?» я разумно проглотила. На первом этаже ее точно не было. Я проверила. А вот на второй этаж, из-за близости запретной мастерской, пока не поднималась.

А то чувствовала себя как Бель в мультике «Красавица и Чудовище». Когда ей сказали: «Ходи, где хочешь, кроме западного крыла», она что сделала? Правильно, пошла именно туда.

– Так что? – поторопила я Маккамона. – Кухня и холл у тебя оббиты каменными панелями, они белые. В гостиной у тебя стены как будто из голого бетона. В кабинете почти все заняты стеллажами с книгами. Моя спальня бежевая. А какого цвета стены у тебя в спальне?

– Я не помню, Денни, – ошарашено произнес он.

Это было настолько искренне, что я даже не нашлась, чем его подколоть.

– Как это «не помню»?

– Я прихожу, раздеваюсь и засыпаю. Я не разглядываю стены!

– Сколько ты живешь в этом доме, Роберт?

– Лет пять. Шесть.

Черт, опять та же дата. Не Шарлотта ли нашла ему эту квартиру? С нее станется. И квартира чем-то на нее похожа – такая же гордая, блестящая.

– Какого цвета стены в твоей мастерской?

– Белые, – ответил он в ту же секунду.

– Ладно, спрошу иначе. Будь у тебя спальня, в какой бы цвет ты выкрасил там стены?

Он задумался. Действительно, задумался. Боже, помню, как сама отвечала Ба, когда после покупки квартиры, она спросила случайно, в какой цвет я покрашу стены? Неделю я перебирала палитру, сравнивала оттенки, красила стены в разные цвета на пробу.

– Кирпичные, – вдруг ответил Маккамон.

Тут я чуть не заорала на него изо всех сил, знаете почему? Волосы Шарлотты были ровно такого же оттенка. Тон в тон. Но я сдержалась, потому что Маккамон бы выпал в осадок из-за моей внезапной ревности. Конечно, ему не понять.

– Кирпичные, – повторила я. – Круто. Идем искать.

– Искать? Но мы пришли сюда выбрать краску для твоей спальни.

Я пожала плечами.

– Возьмем два ведра вместо одного, в чем проблема?

– А ты уже выбрала цвет?

– Бирюза. Мебель там светлая, кроме стола разве что, так что цвет вполне подойдет. Вот только…

– Что? – напрягся Маккамон.

– Да так, придется еще кое-что сменить, но это… мелочи. Сущие мелочи.

По итогу сущими мелочами стали:

Тканый ковер, белые шторы, ярко-лимонное кресло, постельное белье из черного шелка, постельное белого из белого шелка. Дюжина подушечек для кровати в трех цветах, набор наволочек с веселыми принтами, чтобы расставить акценты. Торшер из алюминия с огромным плафоном, на случай, если захочется почитать (или порисовать?) в кресле. Еще один горшок с азалией, чтобы моя не скучала в одиночестве. И стеллаж под цветы, которых у меня теперь аж два, а ставить-то не куда!

Ах, ну и краска двух видов. Пришлось взять по два ведра каждой, добавьте к ним еще валики, ванночки и всю эту дребедень, без которой никак не привести стены в божеский вид.

Все-все наши покупки обещали доставить по адресу утром понедельника.

А мы отправились в ресторан, потому что как-то незаметно пролетели целых четыре часа, и по строгому расписанию гения настало время ланча.

Поскольку Маккамон жил затворником, то связи с рестораторами имелись только у Эйзенхауэра. Тому-то он и позвонил с моего мобильного. И я, едва сдерживая смех, слушала, стоя рядом с Робертом, как Эйзенхауэр переспрашивал:

– Что-что? Забронировать столик?… Тебе?…

Выбрать мне ресторан Маккамон не разрешил, а спорить я не могла. Он сказал, что я выберу какую-нибудь забегаловку с фастфудом. И да, пока мы ожидали звонка Эйзенхауэра, прогуливаясь по улице, откуда-то доносились просто крышесносные запахи пиццы, но Маккамон был непреклонен.

Перезвонив, Эйзенхауэр назвал адрес, я вовремя выцарапала телефон и спросила:

– А дресс-код там есть?

– Разумеется, мисс Стоун, – раздраженно отозвался Эйзенхауэр.

– Роберт, – сказала я в сторону громким шепотом, – нас туда не пустят. На мне короткие шорты.

– Вон через дорогу какой-то магазин одежды, – сказал Маккамон.

– С ума сошел? – прошипела я. – Это бутик Питера Кларка, там даже трусики будут стоить, как ковры, шторы и краска вместе взятые!

– Мисс Стоун! – проревел Эйзенхауэр в трубке. – Объясните, что происходит и чем вы там занимаетесь?!

– Нет поводов для беспокойства, мистер Эйзенхауэр. Просто небольшой дизайн интерьера.

– Позвольте напомнить, мисс Стоун, что в ваши обязанности…

Маккамон забрал у меня телефон и сказал:

– Спасибо за столик, Франсуа, – и нажал на отбой.

– Его что, действительно зовут Франсуа Эйзенхауэр?!

– Ага. Идем, переоденем тебя, оборванка, – ответил Маккамон.

У самого входа в магазин я вцепилась в руку Маккамона.

– Роберт, остановись. Серьезно тебе говорю. Я не могу себе этого позволить. Коврик в стройматериалах это одно, а тут все цены четырехзначные!

Он вдруг притянул меня к себе за талию, сведя на нет расстояние между нами. Прижатая к его груди, я теряла способность мыслить разумно.

– Тот зеленый костюм на тебе тоже был такой же марки. Идем выберем что-нибудь такое же симпатичное.

– Ты заметил?…

Глядя на него снизу-вверх, я была уверена, что сейчас он меня поцелует. Но он только сказал:

– Заметил, конечно. На твоей разодранной юбке бирка торчала. И ты обещала не спорить.

Разумеется, нас тут же встретили с учтивой улыбкой, предложили напитки. Джентльмена усадили в кресло, а леди увели в примерочную. От обилия цвета глаза разбегались. Красные шляпки, оранжевые платья в пол, салатовые юбки и всевозможные принты и узоры.

Это мой рай. Останусь тут жить.

Я объяснила, что у нас очень мало времени, нас срочно и неожиданно пригласили в ресторан. «Какой?» – как бы невзначай уточнила девушка-консультант. Я назвала. Она кивнула, подхватила все вешалки, которые еще две секунды назад собиралась предложить мне и исчезла.

А после появилась с одним платьем. Простым. Пусть и ярко-бирюзовым. О, почти как моя краска для стен, чуть не ляпнула я.

– Для такого ресторана только это, – сказала она.

На вешалке платье меня не впечатлило. Но все изменилось, когда я его надела.

Оно обтягивало, как вторая кожа. Больше никакой пиццы и мороженого, тут же решила я.

Вырез лодочкой выгодно подчеркивал плечи, на которые волнами ложились рыжие волосы. Рукава были на три четверти, оставляя обнаженными запястья, тем самым придавая образу невероятную изящность. Будь юбка на пару сантиметров короче, это было бы вульгарно, однако длина была чуть выше колен, но зато она так облегала бедра и подчеркивала все нужные формы, что при виде этого дыхание сбилось даже у меня.

– Как? – выдохнула я. – При такой простоте?…

– Мастерство, – пожала плечами консультант. – Берете?

Я взглянула на себя еще раз в зеркале и кивнула.

К платью полагались туфли цвета нюд на высоком каблуке. И серебристый клатч.

Каких-то пять минут, а меня было не узнать.

Я медленно вышла из примерочной.

Роберт поднял глаза на звук каблуков и его взгляд споткнулся еще на щиколотках. Потом взгляд скользнул выше.

Я просто млела от его пристального, внимательного изучающего взгляда. Да, любой мужчина на его месте остался бы в восторге, но я-то знала, какое большое значение имела внешняя составляющая именно для Маккамона.

– Еще у нас есть стенд с нижним бельем, – заметила в полной тишине консультант.

– Правда? Таким же ярким? – хрипло отозвался Маккамон.

– В этом сезоне в моде яркость.

– Покажите, – сказал он, не сводя с меня взгляда.

Сказать, что я удивилась, значит, ничего не сказать. Девушка принесла раскрытый каталог. Мне даже не показала!

Маккамон бегло скользнул взглядом по странице и протянул девушке банковскую карту.

– Это и это.

– Хороший вкус, – окинув наметанным взглядом мою фигуру, девушка удалилась, подхватив карту.

Я даже дышать боялась, чтобы не спугнуть его. Серьезно, неделю назад он даже по имени ко мне не обращался, а теперь покупает для меня нижнее белье? Чтобы я просто носила его или все-таки сняла его для него? Ремонт сегодня вечером отменяется?

– Ваша карта. Ваши покупки. Приятного вечера!

– Ущипни меня, – попросила я, когда мы сели в такси.

Маккамон покачал головой и серьезно ответил:

– Если я коснусь тебя хоть пальцем, все произойдет прямо в такси.

Глава 19. В лифте

Ланч вышел нервным.

Знаете, невозможно спокойно находиться рядом с человеком, если от одного его взгляда у тебя сбивается дыхание.

Маккамон, к слову, тоже старался лишний раз на меня не смотреть. Но если его взгляд задерживался на обнаженных плечах, груди или губах, он сбивался с мысли, а потом не мог вспомнить, о чем говорил до этого.

От меня адекватного участия в разговоре тоже ждать было бесполезно. Я слушала, но совершенно не слышала его. Хриплые нотки в его низком голосе действовали на меня дурманом.

Официант расхваливал еду и вино (даже минеральную воду, которую пил Роберт), но я не чувствовала вкуса ни напитков, ни изысканных блюд.

Это был дорогой элитный ресторан, возле которого папарацци часто ловили звезд, но за время ланча у меня не возникло даже желания поглазеть по сторонам, найти знакомые лица, восхититься близостью голливудских знаменитостей. Остальной мир перестал существовать, и только этот мужчина напротив имел значение.

После ланча разговор совсем сошел на «нет». Я сослалась на то, что это все вино, хотя мы оба знали, что алкоголь совсем не причем.

В такси мы сели по разные стороны пассажирского сидения. Доведенная до предела, я прекрасно понимала, коснись он меня сейчас, и неизбежное будет уже не остановить.

Хотелось забыться, отвлечься, но близость Маккамона только усиливала тот иссушающий изнутри голод. Мы еще не проводили так много времени вместе, как в это воскресенье. Мы были рядом с самого утра и теперь воздух между нами наэлектризовался настолько, что, казалось, еще чуть-чуть и начнет искрить.

Из такси мы вышли каждый в свою дверь и со стороны, наверное, можно было решить, что мы в ссоре, если бы все не было с точностью до наоборот.

– Мисс Стоун, мистер Маккамон, – приветствовал нас швейцар.

И пока Роберт остался, чтобы предупредить управляющего о завтрашней доставке из магазина, я направилась к лифту. Заслышав шаги Маккамона, нажала на кнопку вызова.

Странно, что лифт не сразу распахнулся, поскольку последними, кто вышел из него, были мы сами утром. Лифт преодолел в обратном порядке все сорок два этажа и возвестил о своем прибытии коротким звоном.

Зайдя внутрь, я рефлекторно протянула руку, чтобы нажать на единственную кнопку.

И тогда же наши пальцы соприкоснулись.

Та самая вспышка. Искра. Безумие.

Наши пальцы переплелись. Последний шаг навстречу сделали одновременно. Я вытянулась на носочках, несмотря на каблуки. Он обвил мою талию руками, вжимая в себя.

Двери лифта закрылись, но кабина не тронулась с места. Еще через секунду погас свет.

Никто из нас так и не нажал на кнопку.

Я стала искать ее в темноте, шаря одной рукой по холодной панели, но наткнулась только на руку Роберта. Он перехватил мои пальцы. Опалил их горячим дыханием, поднеся к губам.

Сделал шаг, и вот уже спиной я упираюсь в стену кабины, а его пальцы задирают на мне юбку, добираясь до голой кожи бедер. Чувствую, как другой рукой – левой, – Маккамон пытается справиться с собственными пуговицами на джинсах.

Это безумие делать то, что мы собираемся сделать в лифте, который по-прежнему стоит на первом этаже, но ведь по идеи никто и не может его вызвать, кроме нас?

И еще в темноте и спешке, в какой-то миг до меня доходит, что если сейчас все впервые произойдет именно так, то потом только разочарование, стыд и, боже мой, «ты должна уйти, Денни».

Неожиданно вспыхнул свет, а лифт пришел в движение. Я увидела взъерошенного, сбитого с толку Роберта, который все еще держал палец на кнопке.

Не выпуская меня из рук и не ослабляя объятий, Маккамон прижался лбом к оббитой металлическими пластинами стене над моим правым плечом. Прикрыв глаза, попробовал восстановить сбившееся дыхание.

Этажи на мониторе медленно сменяли друг друга.

Роберт был на взводе. Он едва не перешагнул грань.

– Денни…

Помимо страха из-за того, что все его желания только абсолютно вырвались из-под контроля, в звучании собственного имени слышу немую мольбу. Просьбу, против которой сегодня по нашему договору я даже спорить не могу. Да и не хочу.

Отодвигаюсь от гения к панели с кнопками. Нажимаю на красную. Лифт замедляется и останавливается между этажами.

Роберт часто и неглубоко дышит. Делает шаг ко мне, но вместо того, чтобы снова попасть в капкан его рук, из которого на этот раз мне не хватит вырваться ни сил, ни желания, опускаюсь перед ним на колени.

В темноте до этого Роберт одолел на джинсах две пуговицы из пяти. Сама расстегиваю оставшиеся. После, приподнявшись на пятках, указательными пальцами поддеваю боксеры. Стягиваю с него последнюю преграду и невольно облизываю губы. Жаловаться на размер Маккамон действительно не имеет никакого права.

От пупка к самому низу его плоского живота ведет дорожка светлых волосков, и я веду по ней пальцами, отчего они становятся дыбом, по коже бегут мурашки, а член дергается мне навстречу.

Так близко и все еще так далеко.

В предварительных дразнящих ласках нет никакой необходимости. Сейчас они равносильны пыткам.

Не сдержавшись, все же веду по члену пальцем, чувствуя жар и пульсацию, а после смыкаю ладонь у его основания. Едва ощутимо касаюсь губами, увлажняя при этом головку.

Он соленый и терпкий на вкус.

У Маккамона вырывается хриплый стон, в котором различаю свое имя. Поднимаю глаза.

В его взгляде пылает чистый голод. А еще ярость, смешанная со страстью. Он проиграл. И одновременно с этим остался в выигрыше. Хотя сейчас слишком неподходящее время для философских измышлений.

Чувствую его пальцы на моей щеке, а после на затылке. Маккамон собирает мои волосы в кулак и делает всего одно движение бедрами. Член проникает в мой рот. Я знаю максимум своих способностей, и при размерах его достоинства глубже просто невозможно.

Все эмоции Роберта сейчас ощущаются как собственные. Из-за шквала нежности, страсти и желания прикрываю глаза, полностью растворяясь в этих ощущениях. Уверена, что в отличие от меня, Роберт глаза не закроет. Ни за что на свете.

Оргазм наступает быстро. Спермы немного. Не сразу, но до меня доходит, что все-таки Маккамон снимает напряжение не только в спортзале. Надеюсь, мои скромные старания переплюнули эти попытки. И что надобность в этом отныне отпадет.

Привалившись спиной к лифту, Роберт непослушными руками оправляет одежду, пока я неловко поднялась с колен. В мыслях раздрай, ноги дрожат, сердце колотится. Господи, если сейчас он снова затянет про то, что я должна уйти…

Может, он еще и женщин не целует после минета? Или просто испытал шок такой силы? И каким станет его следующий шаг?

И тут он совершенно внезапно сгреб меня в охапку. А после – поцеловал.

От шока на этот поцелуй я даже ответила не сразу.

А Роберт не собирался отстраняться, его поцелуй за долю секунды превратился в глубокий французский. Его язык полностью завладел моим ртом.

Ничего себе! А гений умеет целоваться!

Я обвила его шею руками и отдалась этому горячему, откровенному поцелую. Первому. Действительно первому, потому что все, что было до этого, не шло ни в какой счет, в сравнении с этим.

Первый поцелуй после первого минета? Ну, видимо, бывает и так.

Всю благодарность, которую глупо было выражать словами, Роберт вложил в этот поцелуй. И в кое-то веки сжал в собственных крепких железных объятиях. Я перестала существовать, растворилась в его требовательном поцелуе. Глухо застонала, когда он слегка прикусил и потянул на себя нижнюю губу.

Лифт двинулся вверх. А мы продолжали целоваться, самоотверженно, крышесносно, как два подростка в темной подворотне, которые сходили с ума от страсти.

А потом Роберт нажал на кнопку, из-за которой лифт должен был остановиться на ближайшем этаже. Лифт чирикнул, и двери бесшумно раскрылись.

На экране высветился 40 этаж.

– Выйдем здесь, – сказал он.

– Почему? – спросила я, сбитая с толку.

После поцелуев губы горели так сильно, как будто я заела кайенский перец вассаби.

Второй неожиданностью стало то, что из лифта Роберт вынес меня на руках. Этаж был мне незнаком. Вроде те же коридоры, но куда больше дверей, стены другого цвета и какие-то репродукции в рамках.

– В пентахаусе кто-то есть.

Значит, не я одна заметила, что лифт приехал с верхних этажей, хотя не должен был.

– Как думаешь, кто?

– Скорей всего, Эйзенхауэр. Пришел проверить, что происходит.

– И что мы ему скажем?

– Об этом я и хочу с тобой поговорить. Без посторонних.

– А ты так и будешь нести меня на руках?

– А ты что, против?

– Что ты, – хмыкнула. – Я вся твоя.

После этого Роберт ускорился.

⁂

В конце бесконечного коридора оказалась та самая дверь на пожарную лестницу, которую я когда-то искала. В тот раз я, получается, не дошла до нее всего несколько шагов, свернув раньше в кладовую.

Роберт прошел мимо большой цифры сорок на стене и стал подниматься наверх.

– Серьезно, тебе не тяжело?

– Нет. И честно, будет только хуже, если я отпущу тебя.

– В смысле хуже?

– Тогда все произойдет в первый раз прямо здесь, на пожарной лестнице, – он глянул на меня мельком. – А ты покраснела. И не споришь.

Да я вообще всех слов разом лишилась.

Маккамон преодолел сорок первый и на сорок втором, толкнув ярко-красную дверь, вышел в уже знакомый коридор. Тут на стенах не было картин неизвестных художников и не трудно догадаться, почему.

А вот и дверь в кладовую. Действительно, всего чуть-чуть промахнулась. Нашла бы тогда пожарную лестницу, сбежала бы и иди знай, как сложились бы обстоятельства.

– Хм, Роберт. А пыльная кладовая, по-твоему, лучше лестничной клетки?

Маккамон таинственно улыбнулся.

– Тогда было темно.

– У тебя все-таки был фонарик.

– А теперь смотри, как здесь все выглядит при дневном свете.

Он опустил меня на пол и распахнул передо мной дверь.

Впервые я увидела кладовую такой, какая она была на самом деле. Это было что-то вроде лофта – кирпичные стены и высокие потолки, с которых свисали лампы в огромных плафонах. Вдоль стен тянулись стеллажи, забитые банками с краской, мольбертами разной формы и холсты в челах и без. Деревяшки для рам для холстов, пропитки и кисти.

– Роберт, я давно спросить хотела, а откуда здесь могут взяться крысы?

– Не знаю и знать не хочу. У меня однажды уже сгрызли несколько картин, с тех пор в моих кладовых всегда живут хорьки. Так мне спокойней.

Сюрприз ждал меня впереди. Огромное окно во всю стену. Самые последние секции под потолком были открыты, и, видимо, из-за них мне показалось в темноте, что у помещения отсутствует крыша.

Стоило нам войти, как под ноги тут же бросились с кудахтаньем хорьки. Роберт подхватил их обеими руками, и зверьки повисли, длинными узкими тельцами напоминая два меховых боа.

– Дверь на террасу обязательно нужно держать закрытой. Из-за них, – сказал Роберт.

Мы пересекли кладовую, и он, подхватив со стены ключ, открыл стеклянную дверь. Пропустил меня на террасу на крыше первой, быстро вошел следом, отпустил хорьков на пол и, мигом захлопнув стеклянную дверь, запер ее на ключ перед их любопытными носиками.

Вид с высоты сорок второго этажа поражал воображение.

Внизу простирался центральный парк. Над ним, низко в небе висел красный диск закатного солнца. Верхушки деревьев казались выплавленными из золота и меди. Вода в озера в центральном парке, кусочек которого виднелось отсюда, искрила, переливаясь и искрясь. Как и многочисленные небоскребы Манхэттена вокруг.

– И почему ты не рисуешь пейзажи, с таким-то видом?

Ветер налетал сильными порывами, путая мои волосы. Я поежилась от холода, и Роберт, не говоря ни слова, увел меня дальше, завернув за другое ограждение из затемненного стекла, которое защищало от ветра, солнца и дождя ротанговый диван, пару кресел и низкий столик.

Притянул меня к себе на диване, нежно провел большим пальцем по губам и потом снова поцеловал меня.

– Кто ты и куда дел моего странного гения? – пробормотала я.

– Денни, послушай, я не сплю с женщинами, которых нанимал для работы. Без вариантов.

– Понятно.

Я попыталась встать, но Роберт усадил меня обратно. На этот раз к себе на колени. Обвил талию руками.

– Нет, ты не поняла.

– Да просто скажи мне прямо, Роберт, что теперь я должна исчезнуть из твоей жизни. Давай!

– Я не хочу, чтобы ты уходила.

– А чего хочешь?

– Тебя. Хочу видеть, как ты кончаешь. Слышать, как стонешь. Хочу тебя с самой первой встречи. К чертям все, Денни. Я больше не могу. Хочу тебя. На кухне, в кабинете, в моей чертовой спальне, в которой я даже не помню какого цвета стены…

– И в мастерской?

– Сдалась тебе моя мастерская! Нет, Денни, в мастерскую ты не попадешь. Ты вызываешь во мне куда больше эмоций и чувств, чем все те женщины вместе взятые. Но еще больше, чем вдохновляешь, ты отвлекаешь меня от работы.

– Короче говоря, у тебя на меня так стоит, что даже спокойно порисовать нельзя? На этот раз я все правильно поняла?

– Серьезно, Денни, запомни! я не рисую! – рявкнул он и добавил тише: – В остальном все так. Стоит взяться за кисть, и я вижу только тебя. Я пытался сосредоточиться, отвлечься, не принимать во внимание желания тела, но все без толку. Ты сводишь меня с ума.

Его правая скользнула к внутренней стороне моих бедер и исчезла под юбкой. Маккамон опять поцеловал меня, пока пальцами наглаживал чувствительную кожу, и уже через мгновение я ощутила его прикосновения к влажному кружеву между ног.

– Просто у тебя нормального секса давно не было.

– Дело не только в сексе.

Он водил пальцами по кружеву, слишком невесомо, чтобы сделать удовольствие острее и сильнее. Только дразнился, добиваясь того, чтобы я потеряла голову.

– Да… – простонала я.

– Единственное время, когда ты ни с чем не споришь, – пробормотал Маккамон.

– Роберт… Я не могу забить на работу.

– Начнем с того, что тебе стоит найти другую. Серьезно, разве в целом мире нет ничего такого, чем бы ты действительно хотела заниматься?

Он поглаживал, перебирая и пощипывая, каждый раз замирая в миллиметре от клитора. Я хотела его, боже мой, как сильно я хотела этого мужчину. Его запах и вкус на моих губах сводили с ума.

Говорить о чем-то осмысленно я не могла, и уж тем более не собиралась именно сейчас принимать решения, способные изменить всю мою жизнь.

– Прекрати…

– Делать так? – прошептал он, отодвигая трусики в сторону. – Ты еще не знаешь, каким настойчивым я могу быть, чтобы добиться своего.

И ввел в меня сразу два пальца.