Текст книги "Завоевать сердце гения"

Глава 35. Секреты вдохновения

Три месяца спустя

– Как он это делает? – пробормотал Тим, оглянувшись: – Вы это видели? Видели этот мазок?

Шестилетний Дэвид – большой любитель рисовать на стенах, – демонстративно фыркнул, мол, подумаешь, он на прошлой неделе рисовал также, только потом ему от Ба влетело как следует. А тут…

– Ба, почему Робу можно? – обижено пробурчал мальчик.

Ба подхватила мальчишку на руки и посадила перед большим горячим куском пиццы. Расплавленный тягучий сыр отвлек Дэвида, впрочем, только на время. После он опять повторил вопрос, ведь несправедливость была на лицо.

– Роберт настоящий художник, милый, – ответила Ба, заворожено глядя на движения кисти. – Вот вырастешь, все стены в доме станут твои.

– Обещаешь? – уточнил Дэвид.

– Конечно.

Когда-то темные и блестящие, как смола, теперь волосы Джорджианы Гонзалес напоминали бледные нити паутины. Я коснулась ее смуглого плеча, оправив седые волнистые волосы.

Мы, ее взрослые дети за столом, понимали, что Ба вряд ли увидит Дэвида взрослым. Сьюзан, моя младшая сестренка, которую когда-то Ба привела с улицы чумазую, как трубочист, уже обещала, что возьмет заботы о младших детях на себя.

– Нет, вы только посмотрите на эти мазки! – восторженно шептал Тим. – На то, как он чувствует кисть. Как ложится краска!

Я чуть наклонила голову и прищурилась. Мазки? Краска? Кого, черт возьми, это волнует? Покосилась на сестер. Ну точно, вот кто меня прекрасно понимает. Вроде бы едят пиццу, а сами только и делают, что стреляют взглядами в сторону моего гения.

И я все еще не могла поверить в то, что это реальность. И это он, мой гений, в доме Ба.

Думаете, Роберт изменил себе и сменил рабочую форму одежды? Нет, проклятье! Только штаны из мягкого льна. Ладно, еще обулся, но по-прежнему никакой одежды сверху. Сказал, любая футболка будет стеснять его движения.

Апрель выдался теплым, внутренний двор заливало солнце, превращая кроны деревьев в дробленые изумруды, так переливалась на солнце молодая свежая листва. После затяжной зимы на это можно было смотреть вечно. А еще на то, как играли мышцы на широкой спине Роберта. И только на Тима да Дэвида это зрелище не производило ни малейшего впечатления.

Глядя на Роберта, я вспомнила, как мы в первый раз мы вместе с ним были у Ба на Рождество. Тогда он впервые увидел эту чистую стену во внутреннем дворе, а во время застолья с Ба завел речь именно о ней.

Ладно, думала я тогда, странная тема для разговора, но это же Роберт, в конце концов, а бабуля увлеченно рассказывала весь вечер о том, как сажала во дворе чайную розу, но растение загнулось через год, как пыталась выкрасить эту стену в один тон, «чтобы было веселее», но так и не определилась в какой. Вот стена такой и осталась – подготовленной к покраске, но так и не окрашенной.

После праздников мы занялись спальней Роберта в пентхаусе. Стены в ней, к слову, оказались цвета мокрого асфальта, депрессивней не придумаешь. И вот, вооружившись валиками и поддонами с краской, я приготовилась красить стены в ярко-кирпичный цвет и так увлеклась, что не сразу заметила, что Роберт просто стоит и смотрит в стену перед собой.

Так я узнала, что те три оштукатуренных квадратных метра во дворе у Ба теперь не дают ему покоя.

Я потащила его к Ба сразу же, как мне удалось вытянуть из него это признание. Пусть мы и были в пятнах от оранжевой водоэмульсии. Но душ мог и подождать, а у меня была весомая причина для такой спешки.

После Миннесоты Роберт ни разу не был в мастерской. Ее двери по-прежнему оставались закрытыми. Она была рядом с его спальней на втором этаже.

Роберт считал, что прежние правила себя изжили и нужно разобраться, прочувствовать, каким теперь будет его творчество и как ему самому к нему относиться.

Но дни шли, а гений мрачнел на глазах. Без творчества он не мог, но Миннесота перевернула его отношение к картинам с ног на голову. Эйзенхауэр добился того, что Роберт относился к женщинам, как к расходному материалу, который нужен только для вдохновения. И теперь Роберта захлестнула рефлексия и переосмысления.

В тех умных статьях о психологии творчества, что я нагуглила, говорилось, что этот этап в жизни творческих людей неизбежен и, если повезет, после него творчество выйдет на новый уровень. А если нет, то лучше сразу искать хорошего психотерапевта.

Поэтому, когда, спустя два месяца без творчества, на исходе зимы Роберт сказал, что у него руки чешутся оживить эту стену, я без лишних слов потащила его к Ба.

Вы бы видели ее лицо, когда Роберт сказал, что у него к ней серьезный разговор. О да, она ждала от него иного.

А он спросил, можно ли ему раскрасить стену во внутреннем дворе?

Зимой рисовать – простите, творить, – на открытом воздухе было все нельзя. Краска, грунтовка и шпаклевка, с которыми раньше работал Роберт, не были предназначены для наружных работ и сезонных перепадов температур, и ему предстояло найти новые. Мы стали терпеливо дожидаться теплых деньков, но одно только разрешение Ба заняться этой стеной уже изменило Роберта.

Он загорелся идеей.

Часами мы пропадали в магазинах, выбирая и сравнивая краски. Да, все они были только черные, но не все сразу, верно?

На террасе пентхауса Роберт отодвинул в сторону укрытую чехлами ротанговую мебель и подготовил часть стены для экспериментов. Он искал нужную краску, а структура холста отличилась от штукатурки на стене. Ее Роберт тоже тщательно изучил.

Пока я играла в теплой кладовой с хорьками, Роберт, стоя на ветру, весь уходил в творческий процесс. Да, при минус пяти он все-таки не раздевался.

К марту нужная краска и подходящие кисти были найдены, а в апреле суточный перепад температур стал идеальный для той краски, на которой остановился Роберт.

И вот мы здесь.

По такому случаю, Ба устроила внеочередной день Пиццы, хотя я поначалу пыталась ее отговорить и не созывать весь круг родственников. Роберт никогда не рисовал (да к черту все!) на публике. Он делал наброски рядом со мной, но все еще вздрагивал и хмурился, если я отвлекала его вопросом или неосторожным движением.

А тут вечеринка болтливых родственников вместе с пивом и пиццей!

К моему удивлению, Роберт сказал, что посторонние люди не проблема, но я все равно велела сестрам вести себя тихо.

А еще – неожиданность номер два – Роберт одолжил мой айпод. Я сказала, что там только мои песни, но можно закачать то, что нравится ему, но он сказал, что полностью доверяет моему вкусу.

И вот, теперь на глазах у всех он создавал очередной шедевр, вероятно, баснословной стоимости. У Роберта иначе не бывает. Все, что выходит из-под его кисти, доводит критиков до экстаза.

Я видела, с каким обожанием на Роберта смотрит Тим. И как смолкли последние разговоры за столом, и причиной тому были не только плавные и гибкие движения Роберта у необычного холста.

Самого Тима с его пристрастием к граффити Ба и близко к своей стене не подпускала, хотя он тоже не раз просил ее об этом. Поначалу он надулся, когда узнал, что Ба все-таки отдала стену какому-то другому художнику, но как только он узнал имя и, более того, узнал, что сможет воочию увидеть, как работает Роберт, все изменилось.

– Пресвятая дева Мария, – выдохнула Ба. – Это же ты, Денни!

Я поглядела сначала на нее, а потом опять на стену. На хаотичные, казалось бы, мазки, брызги краски и широкие полосы.

Только собралась возразить, сказав, что Роберт не рисует портреты, как в воцарившейся в саду тишине различила даже слова песни, оглушительно звучащей в наушниках. Мой любимый трек у «Evanescense», я могла узнать его даже так.

«Bring me to life – Верни меня к жизни».

И после я посмотрела на картину глазами Роберта, которого переполняли эмоции, а выражать он умел их одним только способом. Ну ладно, несколькими, но все же общение посредством кисти долгие годы было приоритетным.

То, что он создавал на стене, не было портретом в привычном понимании этого слова. Это была ожившая эмоция, как она есть, на оштукатуренной стене во внутреннем дворе. Чувства, которые я вызывала в нем.

И чтобы лучше меня понять, он взял айпод с моими песнями.

Сегодня для Роберта наступил катарсис. Очищение, без которого невозможен творческий путь. Переломный момент, после которого развитие или продолжается, или прерывается навсегда.

Гений-отшельник, что творил за закрытыми дверьми и вдохновлялся извращенными методами, теперь прислушивался к самому себе. И не нуждался в допинге в виде голых девиц, извивающихся перед ним в имитации оргазмов.

Он нашел это в себе. Второе дыхание. Новый путь. Колодец вдохновения был заполнен доверху.

Роберт действительно не мог без творчества, и каждый день, прожитый без кисти в руке, умножался на три и тянулся бесконечно долго. А теперь он, наконец, творил.

Но это все еще была абстракция, в которой я по-прежнему ничего не понимала, хоть и изучала картины других мастеров, но, похоже, ценителем все равно не стать. Может быть, когда-нибудь и я научусь.

– Как думаешь, может мне начать водить сюда людей на экскурсии? – спросила Ба.

Я рассмеялась, а Роберт мельком обернулся и улыбнулся.

⁂

– Это было невероятно, – повторила я, должно быть в сотый раз за вечер.

Роберт с улыбкой пропустил меня вперед, распахнув дверь в квартиру. Время было позднее, но Роберт не стал зажигать свет. Он привычно разулся и пошел босыми ногами по холодному мраморному полу к дивану возле широкого во всю стену панорамного окна.

Я без спешки переобулась в домашние тапочки – огромные, мягкие, пушистые и ярко-желтого цвета.

Кстати, стулья в коридоре, на которых раньше дожидались своего часа музы, мы убрали. Ну как «мы». Я убрала. Так коридор больше не напоминал приемную врача, да и прошлое постепенно забывалось.

Роберт замер перед окном, глядя на сотни мигающих в ночи огоньков. В такие минуты я уже знала, что его ни в коем случае нельзя отвлекать.

Бесшумно двигаясь в мягких тапочках, я завернула на кухню. Достала апельсиновый сок из холодильника, лед и бутылку «Кампари». По понятным причинам, Роберт не стал делать бар в гостиной. Смешав коктейль, хлебнула горько-сладкого напитка для храбрости. Завернула в спальню, приняла душ и переоделась в ярко-желтый комплект белья, давно дожидавшийся своего часа.

Обещания надо выполнять.

Хмыкнула над сочетанием желтых пушистых тапочек в виде лап динозавров и супер сексуального белья от элитного дома мод.

Вышла в таком виде обратно в гостиную. Пока шла до дивана, Роберт так и не повернулся. Поставила бокал с коктейлем и потянулась к газетам и журналам на низком столике. Тут уж ничего не попишешь, нужно дождаться, пока он сам закончит думу думать.

С моей карьерой журналистки было покончено. Бывшие коллеги, по большому секрету, рассказали, что Элеонора не поскупилась и разослала всем издательствам письмо о том, что, принимая меня на работу, они совершают непоправимую ошибку. Разумеется, я тут же получила несколько заинтересованных писем от прямых конкурентов «FEVER», но я и сама не была заинтересована в работе, поэтому ничего не ответила.

На первой странице «Нью-Йорк Таймс» оповещала деловой мир о состоявшейся сделке по слиянию двух медийных фирм. Владельцы Джеймс Карвер и Александр Февер пожимали друг другу руки на камеру. «Сделка века» окрестили ее газетчики.

Я впервые видела нашего непосредственного босса. Впрочем, бывшего босса. Надеюсь, он найдет свое счастье. Если еще не нашел… Хотя кольца на пальце вроде бы нет.

Пролистав финансовые новости и аналитику, где строились прогнозы о том, как отразится на медийном рынке сделка века, я перешла сразу к светской хронике.

«Гении должны страдать» безапелляционно возвещал заголовок.

Знакомые все лица.

«Шарлотта деБорн рассказала, почему разорвала отношения с Джейсоном Лойсом, подающим большие надежды художником-экспрессионистом». Там же два фото – на одном Шарлотта, прекрасно позирующая на камеру. На другом худой носатый юный гений в черных очках выползал из ночного клуба явно не в лучшем своем состоянии.

Счастье, сытость и избыточность никогда не принесут пользы творческому человеку, говорила в интервью Шарлотта. «Для рождения шедевров, гении должны страдать», подытожила она.

Я могла бы поспорить, но что толку? Шарлотта мне больше не конкурент, хотя, вероятно, никогда ею и не была. А на счет страданий мой гений, уж точно, другого мнения.

Случайно подняв глаза, напоролась на взгляд острых, как бритва, глаз. Оказалось, Роберт давно перестал созерцать виды ночного Манхэттена.

Я медленно отложила газету в сторону. Сделала последний глоток алкогольного коктейля.

Под тяжелым изучающим взглядом развела ноги, позволяя рассмотреть и ярко-желтые стринги, и невероятный лиф из тонких кружев.

Роберт приподнял одну бровь.

– День первый, Роберт, – ответила я. – Если ты еще не передумал.

Он не передумал.

⁂

На следующий день за завтраком я подвинула Роберту очередное невскрытое письмо, которое ждала та же печальная участь, что и десятки других до него. Андре Коган воистину был самым упорным человеком, которого я когда-либо знала.

Роберт посмотрел на конверт, потом на меня. Вытер губы и руки салфеткой, отодвинул от себя тарелку. Вскрыл конверт и пробежался глазами по тексту письма.

Я терпеливо ждала, размазывая кленовый сироп по оладьям. Сегодня у Томаса был выходной, и я с радостью нажарила целую гору сладких, ароматных и вредных оладий. Так мы условились. Когда Томаса нет, я готовлю, что хочу. Когда Томас есть, мы едим здоровую и полезную пищу.

Сразу после того, как Роберт обрел свободу, мы заказали по две огромных пиццы с двойным сыром, чтобы отметить это. Тогда-то Роберт и сказал, что отныне согласен завязать с пищевым аскетизмом, но и потреблять мороженое и пиццу он будет в разумных пределах, а заодно и мне не позволить уничтожать их бесконтрольно.

И вот я успела доесть оладьи, а Роберт до сих пор не отправил письмо в мусорную корзину. Кажется, дебют режиссера Когана на нашей кухне прошел успешно!

– Интересное предложение, – наконец признался Роберт. – Вот только есть одна загвоздка.

– Какая?

– Поскольку… хм. Я остался без агента, то либо я нанимаю кого-то еще, либо первое время занимаюсь всем сам. Сейчас начнется промо-тур по стране, и мне нужно будет его курировать. Может быть, даже договорится о моем присутствии в некоторых штатах… Или нет.

– Тебе решать, конечно. Из-за выставки ты не можешь ответить режиссеру?

– Нет, Коган написал сильно заранее до начала нового спектакля. Просто он… собирается ставить его в Москве.

Упс. Гений не собирался путешествовать даже по штатам, а тут другой континент. Если он и двигался вперед, то маленькими шажками. Совсем-совсем маленькими. Не все сразу, верно?

– А ты разве не можешь подготовить декорации здесь? – спросила аккуратно.

– И доверить их сборку каким-то монтажерам, у которых обе руки левые? Нет уж! – сказал Роберт и снова уставился в письмо.

Я допила кофе и стала загружать посуду со стола в посудомоечную, когда услышала:

– Значит, придется лететь.

Тарелка выскользнула из моих рук.

Роберта как ветром сдуло. Через секунду я уже сидела на кухонном островке, где мы только что завтракали.

– Не порезалась?

– Вроде нет, все в порядке… Роберт, я не ослышалась? Ты правда решил ехать в Москву?!

Маккамон встал между моих ног и поцеловал в губы.

– Поеду. Только если ты будешь рядом.

Ладно, я все еще ждала другого предложения, но… не все сразу, повторила себе в сотый раз, не все сразу, Денни.

Я крепче обхватила его торс коленями и прошептала:

– Ничего не напоминает, Роберт?

– Похоже, у меня плохая память, Денни. Нужно повторить.

– Да неужели?

– Раздевайся, – сказал он тем хриплым низким голосом.

Я скользнула языком по его губам и пробормотала:

– Снова будешь пытать меня вопросами?

– И не только.

Он уже оставил меня без футболки. Лифчик полетел следом.

– В прошлый раз мы так и не дошли до основного.

– Здесь очень неудачная высота стола, не замечала этого?

Он наклонился и обхватил одну грудь губами.

– Тогда, может, лучше уйти с кухни? – простонала я.

– Нет, это для более активных действий высота не удачная. – Юбка оказалась на талии, а палец скользнул под трусики. – А вот для того, чтобы съесть тебя прямо здесь, высота столешницы идеальна.

Он отодвинул трусики в сторону и медленно провел языком, не спуская с меня глаз. Меня выгнуло дугой, и я откинулась назад на локтях, когда услышала:

– День второй, Денни.

Глава 36. Мастерская

– Как тебе?

Я плюхнулась к нему на колени и разложила на столе наброски. На курсах при модельном доме Питера Кларка, куда я поступила, приближалось время зачетов. Из огромного количества эскизов требовалось выбрать несколько, изготовить их и продемонстрировать ведущим дизайнерам модельного дома.

Роберт с серьезным видом изучил рисунки.

– Идем со мной.

Он поднялся и потянул меня на второй этаж.

– Роберт, я ведь выполнила обещание еще утром в душе! – взвизгнула я. – День тридцатый уже засчитан!

Он только хмыкнул, прошел мимо спальни и направился дальше. Вглубь коридора. Я остановилась.

– Подожди, Роберт, объясни. Там же… Там же…

Мы остановились перед запертыми дверьми.

Мастерская. Та самая. В которой я так ни разу не была, хотя и жила в пентхаусе уже более полугода. Я снова посмотрела на Роберта.

– Что ты делаешь?

– Закрой глаза, – ответил он.

– Может, мне еще и раздеться? Кажется, таким было условие? В мастерскую твои музы входят только без одежды…

Он приложил палец к моим губам.

– А ну тихо, муза. Доверься и закрой глаза.

Со вздохом я послушалась. Услышала, как распахнулись двери. Перехватив мои пальцы, Роберт потянул за собой внутрь.

– Чувствуя себя красавицей, которой чудовище собирается подарить библиотеку, – пробормотала я.

– Горячо, – произнес Роберт. – Очень горячо. Открывай глаза, Денни.

Что я ожидала увидеть? Что-нибудь такое, эдакое, из разряда «комната удовольствия одного гения-извращенца». И совсем не ожидала, что это будет просто большая светлая комната с потолками под четыре метра. Из окон во всю стену мастерскую заливал солнечный свет. На стенах в три ряда висели картины. У стены напротив окна стоял мольберт, стол с кисточками, баночками и бутылочками.

– А где они… это делали? – покрутила я головой.

И замерла.

Посмотрела на Роберта, тот улыбался.

– Я все убрал. Подойди ближе, Денни. Посмотри, пощупай.

Не веря своим глазам, я пошла вперед. К белому легкому столу с дорогущей швейной машинкой последней модели. Рядом белый манекен, пустой органайзер на стене и небольшой стеллаж для всего необходимого.

– Ты хочешь… – начала я.

– Чтобы ты работала рядом со мной, – закончил Роберт.

Я уставилась на него.

– Но я буду отвлекать тебя!

– Знаю, – улыбнулся Роберт.

– Я ненавижу тишину и люблю работать под музыку.

– И это знаю.

– А еще я танцую! – слабо протестовала я. – И даже пою!

Роберт обнял меня за талию и серьезно сказал:

– Со вкусом у тебя, конечно, лучше дела обстоят, чем со слухом, но что поделаешь… Угораздило влюбиться в такую, придется терпеть. Осваивайся, Денни Стоун. Теперь это наша общая мастерская.

Я вытянулась на цыпочках и поцеловала его в губы. Чуть погодя, Роберт отстранился.

– Остановись, пока я не слетел с катушек. Ты же сказала утром, что сегодня тебе нельзя?

Я пожала плечами.

– Ну, может они завтра начнутся. А сегодня еще успеем.

Роберт мигом подхватил меня за талию и усадил на стол рядом со швейной машинкой.

– Если что в счет завтрашнего дня, да? – спросил он, стягивая с меня шорты.

– Точно, – ответила я, расстегивая его джинсы. – Считаем, наперед.

Но на завтра критические дни тоже не начались.

А еще через неделю УЗИ показало, что я беременна.

– Сейчас ваш будущий ребенок… размером с орешек кешью, – сказал доктор. – Поздравляю.

Я посмотрела на Роберта.

– Кешью, значит, – повторил он и посмотрел на меня. – Денни, нам надо серьезно поговорить.

– Я вас оставлю, – пискнул врач и сбежал.

– Говори, Роберт, – я скрестила руки на груди, готовая ко всему на свете.

– Прежде всего, – он поднял палец, как заштатный лектор, – никаких химических соков, только натуральные продукты. Найдем ферму, чтобы поставляли органические продукты. Еще нужно убрать из квартиры в кладовую все опасные жидкости, или навесить на мастерскую замок, как думаешь?

– Ферма? Продукты? А больше ни о чем ты не хочешь меня спросить?

– Врача! Еще нам нужно найти врача. И отныне ты слушаешь только классику. И мастерская, черт, тебе нельзя дышать вредными испарениями…

– РОБЕРТ!

– Что еще я забыл?

– Предложить мне выйти за тебя замуж. Для начала.

В палате повисла тишина.

– Ну, это само собой разумеется, – пожал гений плечами. – Но есть ведь вещи и куда серьезнее, разве нет?

Я вспыхнула вся до кончика волос. Накрыла ладонью низ живота, как будто беря кешью в сообщники.

– Ах, куда серьезнее. Ну конечно, – процедила я. – Знаешь что, Роберт? Пока ты не сделаешь предложение как надо, я ни за что на свете не выйду за тебя!

– Это не шутки, Денни.

– А что, похоже, что я шучу?

– А как предложение делают? – осторожно спросил Роберт. – Неужели это так важно?

Я не ответила, отвернувшись в другую сторону.

Роберт опустился перед кушеткой на одно колено и преданно заглянул в глаза.

– Денни… – кашлянул он.

– Нет, – отрезала я. – Один день – один шанс, Роберт. И сегодняшний ты уже упустил.

– Что ж… Тогда мне известен только один способ, как сделать так, чтобы ты со мной не спорила, Денни Стоун, – он коснулся моих колен и руки поползли под юбку.

– ЧТО?! Мы же в больнице, Роберт!

– Я закрыл дверь. Плевать. Так ты выйдешь за меня?

– Нет, – простонала я, пока он нежно провел языком по шее. – Нет… О боже, да.

– Это ответ?

– Нет, это не ответ. Но ты продолжай, только грудь не трогай.

– Тридцать девять дней из ста, Денни. Что будем делать, если врач велит отказаться от секса?

– Найдем другого… Я тебя люблю, Роберт.

– И я тебя.