Текст книги "Пушкин. Русский журнал о книгах №01/2008"

ПОЛИТИКА

Большая игра на постсоветском пространстве
Виген Акопян

Модест Колеров. Без СССР. «Ближнее зарубежье» новой России и «задний двор» США. Статьи 1999–2008. M.: Регнум, 2008.

«Большая игра» (Great Game) не может завершиться вничью, ее победитель получит все, а проигравший безоговорочно капитулирует». Эти слова, комментируя взаимоотношения США и России на постсоветском пространстве, несколько лет назад в интервью российскому агентству REGNUM произнес один армянский аналитик, а ныне депутат Национального собрания. Такие мысли были навеяны поездкой интервьюируемого в Лондон, его общением с функционерами и аналитиками, отвечающими за сотрудничество Запада со странами СНГ. Он с благоговением произносил звучные фамилии своих новых партнеров и всем своим естеством верил в их непререкаемый авторитет и поистине пророческую информированность.

Между тем Great Game – не иллюзия. Несмотря на свою увлекательность, она несет поистине трагические последствия для целых народов.

Это игра с заведомо известным результатом и четкими правилами, форму диктата которых мы наблюдали в Сараево и Ираке. Дилер не терпит зрителей и комментаторов – участвовать должны все, а ставка – суверенитет государств и будущее народов. Книга «Без СССР» Модеста Колерова, наблюдателя и комментатора «Большой игры», знакомит читателя с промежуточными итогами глобальной конкуренции в Евразии и бросает лишенный политической корректности взгляд на новую реальность в зоне жизненных интересов российского государства.

«Без СССР» Россия стала одновременно и уязвимой, и сильной. Коллапс союза 15 социалистических республик поднял целый пласт проблем и задач, к оперативному управлению которыми были готовы лишь те, кто и вел планомерно Союз к развалу, те, для кого уничтожение СССР было лишь одним из этапов стратегического плана по подчинению России. Автор остро чувствует эту угрозу. Характерно, что в первой статье, вошедшей в сборник, а она была написана еще в 1999 году, он говорит о «тотальном просвещении» и близости «полной победы» Запада в «виртуальной» войне, несущей несвободу и ограничение суверенитета для подчиненных государств. Тогда была Сербия. А сегодня мы являемся свидетелями институционального демонтажа Украины и тотального ограничения суверенитета Грузии. Это физическое расширение ареала виртуальной войны. Она все ближе к России, о чем Колеров говорит уже во второй статье сборника «Вечный мир и вечные угрозы ему», датированной 2002 годом. «Нас ждет целая эпоха комбинированных, ползучих и непоправимых угроз по всему периметру наших границ», – предупреждает он. Во всяком случае, сегодня сформировались два полноценных и вполне комбинирующих свои действия центра распространения этих угроз непосредственно на Россию – Грузия и Украина, те самые государства, которых уже достигла запущенная в Сербии волна «тотального просвещения». Векторы угроз, продуцируемых режимами в Грузии и на Украине, направлены, в первую очередь, против России. И угрозы эти уже не виртуальные, а вполне конкретные, осязаемые – торпедирование безопасности на Кавказе и подрыв энергетического баланса европейского континента.

Сложно не согласиться с известной формулировкой о том, что развал Союза стал «величайшей геополитической катастрофой». Как известно, любой «взрыв», будь он механическим или эмоциональным, влечет за собой ударную волну и некий центробежный процесс.

Результатом центробежного процесса на всем огромном географическо-политическом пространстве бывшего Союза стало физическое «оголение» России.

Если будет корректно такое сравнение – взрыв этот сорвал с России одежду, а местами и мясо. Страна была вынуждена в экстренном режиме конструировать новую философию своего существования. Россия в агонии – без границ, с уничтоженной экономикой и деморализованным политическим классом – за считанные месяцы превратилась из субъекта глобальной политики в открытый для внешнего влияния объект, обязанный остальному миру самим фактом своего существования.

Осколки коммунистической империи в лице новообразованных независимых республик (та самая одежда, которую «взрывной волной» сорвало с России) явственно ощущали происходящий катаклизм. Все три республики Закавказья оказались втянуты в кровопролитные межэтнические конфликты – внешние (Азербайджан и Армения) и внутренние (Грузия – Абхазия, Грузия – Южная Осетия). Необходимо констатировать, что этот регион взорвался именно по той причине, что оказался объек тивно отброшен из зоны непосредственного оперативного контроля Москвы, и именно многолетние усилия российской стороны в итоге позволили остановить кровопролитие и установить статус-кво. Вмешательство России позволило развести противоборствующие стороны на берегах Днестра, с тех пор российская сторона является главным гарантом поддержания мира в Приднестровье,

Если перед Россией после развала СССР стояла задача консолидации внутренних усилий и выработки новой стратегии на основе исторического базиса, традиций и опыта государственного строительства, то республики Средней Азии и Закавказья, Украина и Молдавия наряду со всеобщим социально-экономическим коллапсом, встали перед фактом «невостребованного суверенитета». Национализм стал единственной отдушиной, спасающей бывшие советские республики от осознания собственной государственной импотенции. Он же стал главным катализатором межэтнических столкновений, переросших в конфликты регионального масштаба. Примечательно, что в вооруженные конфликты вступили именно те республики, к власти в которых пришли доморощенные националисты – Тер-Петросян в Армении, Эльчибей в Азербайджане, Гамсахурдиа в Грузии. Что касается Молдавии, то возглавивший республику после развала СССР коммунистический функционер Мирча Снегур пошел на подавление Приднестровской автономии именно под нажимом Народного фронта.

Республики Средней Азии, Украина и Белоруссия оказались во власти бывшей коммунистической номенклатуры, которая старалась удержать контроль над ситуацией привычными бюрократическими методами. Среднеазиатские правители, за исключением изгнанного из Киргизии Акаева и скончавшегося Туркменбаши, продолжают контролировать ситуацию в регионе, ведя очень осторожную внешнюю политику, прекрасно отдавая себе отчет в том, что политическое вторжение США в историческую сферу влияния России и Китая, обернется непредсказуемыми последствиями в первую очередь для их собственных государств. Для Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, Туркмении и Киргизии, в силу географических, культурно-религиозных и демографических аспектов, существует три актуальных центра притяжения – Россия, Китай и исламский мир. В этом плане Россия остается наиболее безопасным и перспективным партнером среднеазиатских республик, что и побуждает последних всячески нивелировать центробежную силу.

Усилия США и европейских институтов были сконцентрированы на закреплении географических итогов развала Советского Союза.

Оторванные от России республики начали получать мощное финансовое и консультационное содействие Запада, что должно было раз и навсегда исключить возможность их возврата в сферу влияния Москвы. Миллиарды долларов направлялись на подпитку целых народов, тысячи проектов и программ, инициированных сотнями западных общественных организаций и фондов, были призваны сформировать новое самосознание на периферии рухнувшей империи. Например, строительство артезианских колодцев и изготовление сухофруктов на границе Армении и Ирана осуществлялось в рамках программы Департамента сельского хозяйства США на финансовые средства Пентагона. Американский налогоплательщик исправно годами финансировал перспективную молодежь в высокогорных регионах Армении и Грузии, долинах Азербайджана, в регионах Украины и селах Молдавии. Постсоветское поколение постсоветского пространства неожиданно для самого себя оказалось втянуто в абсолютно несвойственную ей общественную активность. Формировалась новая элита, прилежно усваивающая сакральные выражения – гражданское общество, демократия, свобода слова. Пока западные общественники дрессировали новые депрессивные общества постсоветских республик, финансовые институты в лице МВФ и Всемирного Банка присаживали на иглу правительства этих стран.

НАЦИОНАЛИЗМ СТАЛ ЕДИНСТВЕННОЙ ОТДУШИНОЙ, СПАСАЮЩЕЙ БЫВШИЕ СОВЕТСКИЕ РЕСПУБЛИКИ ОТ ОСОЗНАНИЯ СОБСТВЕННОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИМПОТЕНЦИИ

Между тем волнообразное расширение НАТО, начавшееся в 90-х годах прошлого века, после вступления в блок стран Восточной Европы и присоединения Прибалтики в 2004 году, докатилось до очередного критического рубежа. Саммит альянса в Стамбуле в 2004 году не оставил сомнений в том, что это лишь подготовка к поглощению всего постсоветского пространства.

Ближайшие мишени альянса были обозначены еще в 1997 году, Тогда была создана организация ГУУАМ, включившая Грузию, Украину, Узбекистан, Азербайджан и Молдавию (позднее Узбекистан приостановил свое членство).

ГУУАМ создавался под геоэкономической вывеской, однако позднее стало очевидно, что это попытка создания «альтернативного полувоенного блока», интегрированного в НАТО на определенных институциональных основах. Сегодня с определенной долей уверенности можно констатировать, что этот крупномасштабный эксперимент оказался провальным, поскольку выяснилось, что авторы проекта не совсем учли особенности и интересы «материала», с которым работают. Организация так и не определилась в части лидера. Украина, на которую возлагались большие надежды, оказалась не готова к инициативной политике регионального масштаба. Грузия и Азербайджан были заинтересованы в милитаризации блока, в том числе, в связи с проблемами урегулирования собственных военно-политических конфликтов. Это явно не входило в намерения Узбекистана. Украина была заинтересована в получении нефти и газа, а Узбекистан – в обеспечении эффективного функционирования коммуникаций. Молдавия и вовсе не располагала возможностями для обозначения своего присутствия на территории других государств ГУУАМ.

В целом, можно отметить, что фактический развал ГУУАМ (ГУАМ) стал одним из значительных успехов российской внешней политики, своевременно выстроившей систему сдержек и противовесов на пространстве интересов ГУАМ.

Тем не менее попытки США и ЕС скоординировать внешнюю политику постсоветских республик по широкому фронту от Балтийского моря до Каспия не прекращались. Формировались контуры «санитарного кордона». Модест Колеров достаточно подробно описал мотивы и логику ак тивности прибалтийских государств на Кавказе. Визиты президентов Литвы, Латвии и Эстонии в закавказские государства в 2005–2007 гг. сменяли друг друга. Симптоматично, что обязанности советника грузинского президента Михаила Саакашвили исполняет бывший премьер-министр Эстонии Март Лаар, придерживающийся откровенно антироссийской позиции. Описанный в сборнике «Без СССР» формат «3 + 3», инициированный с подачи Запада прибалтийскими эмиссарами, был совершенно безнадежной идеей. В этой связи стоит только описать разговор одного армянского министра с очередным прибалтийским гонцом. На задушевные нотации последнего о том, что Армения и Азербайджан должны укреплять меры доверия с тем, чтобы сформировать в регионе такую атмосферу доверия, какая налажена между Литвой и Латвией, армянский визави ответил примерно следующее: «Это еще большой вопрос, какая атмосфера сложилась бы на берегах Балтийского моря, если бы вместо населяющих этот регион народов, там бы жили азербайджанцы, армяне и грузины. Еще больший вопрос, в какой атмосфере жили бы сами литовцы и латвийцы, будь они окружены не морем, Россией и скандинавскими государствами, а горными хребтами Кавказа, Ираном и Турцией».

Далее, Модест Колеров предлагает читателю достаточно эмоциональное описание международных событий, сопровождающих процессы на Балканах, приведших к расчленению Сербии и возникновению на политической карте Европы новой единицы с пока еще спорным суверенитетом – Косово.

Очевидно, раздел Югославии и силовая операция НАТО против Сербии стали возможны в первую очередь благодаря сужению зоны политического влияния России.

Колеров выдвигает целый ряд мотивированных тезисов, свидетельствующих в пользу того, что авторы суверенизации Косово оперировали заведомо ложными установками, призванными разрушить выдвигаемые Россией опасения относительно прецедентного характера данного процесса. Сегодня, уже после признания односторонне провозглашенной независимости Косово Соединенными Штатами Америки и рядом других государств, очевидно, косовская операция – модель, которая может быть применена в любом другом регионе мира, в том числе и в первую очередь на постсоветском пространстве. США совершенно последовательно, в соответствии с требованиями Realpolitik, проводят в жизнь механизмы силового дробления непрогнозируемых, либо недружественных государств, с дальнейшим распространением своего доминирующего влияния на составные части этого государства. В итоге это позволяет взять под контроль сломленную метрополию.

Н. А. Шифрин. Новороссийск. Цементный завод, порт. Публикуется впервые

Именно это и случилось с Сербией, политическая элита которой сегодня демонстрирует вполне понятную покладистость перед soft power – Евросоюзом, шагающем в фарватере hard power – США и НАТО.

После Косово стало ясно, что взывать к здравой логике и международным принципам в Great game совершенно бессмысленно. Кто сегодня вспоминает вздернутого на виселице Хусейна и разрушенный из-за ошибочной информации о наличии оружия массового поражения Ирак? У Косово свой «флаг», своя «конституция», свой «президент», и прошедшие через грантовые программы США и ЕС сербские политики готовы смириться с этим, ради сохранения собственных кресел. Это Realpolitik в действии! «Мы – сербы», – пишет Модест Колеров, и он прав. А кто такие осетины? А абхазы и приднестровцы? Кто они – сербы или косовары? А кем выгоднее быть армянам Нагорного Карабаха?

Косовский прецедент оказался тупиком для тех, кто не участвовал в его создании, а плоды его еще проявят свою горечь для тех, кто попробует их вкусить.

Фиксация косовского прецедента одновременно дала решающий импульс процессу разрушения статус-кво в Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии и Нагорном Карабахе. Стороны этих конфликтов в свете косовского прецедента лишены всякой возможности прогнозировать ситуацию в целом, и, в частности, возможные шаги не только своих оппонентов, но и международного сообщества. В Карабахе гадают, признает ли Россия Абхазию, а в Абхазии не могут найти объяснения действиям Москвы в Приднестровье. Это не укладывается в представления о Realpolitik, при всей своей чудовищной несправедливости, доказавшей свою универсальность. Посмотрите на авторов косовского прецедента, категорически отрицающих этот самый феномен, сегодня они фронтально увеличивают свою активность в регионах, которые хотя и всячески отнекивались, но при этом совершенно точно знали – следующие мы, нас или признают, или подчинят силой.

Ситуация, при которой США и страны ЕС признают независимость Абхазии, а прошедшие через грантовые программы США и ЕС грузинские политики смирятся с этим, сегодня не кажется столь уж фантастической. Вполне допустимым представляется и сюжет подчинения карабахских армян воле «нефтеносного» Ильхама. Однако до этого мир может стать очевидцем натовских налетов на Закавказье.

Искусственная ротация политической элиты Грузии и дальнейшие действия нового режима фактически привели к нарушению статус-кво в зонах грузино-абхазского и грузино-осетинского конфликтов. Сегодня диверсии в Гальском районе и минометные обстрелы Цхинвала не удивляют никого. Сведены на нет многолетние посреднические усилия России, разрушены многосторонние переговорные фор маты по урегулированию обоих конфликтов. Разрушая статус-кво, а проще говоря, опробованные механизмы, гарантирующие безопасность населения в зонах конфликтов, Запад не спешит с предоставлением внятных гарантий дальнейшего сохранения мира в закавказском регионе. На данном этапе конфликтующим народам предлагается лишь один путь обеспечения собственной безопасности – вступление в НАТО, – организацию, непосредственно участвующую в перекройке политической карты мира.

Сила центробежной волны не оставила в стороне и Молдавию. Сегодня эта республика, политическая элита которой вконец развращена нехитрой технологией балансирования, стала объектом ползучей румынской аннексии. Пока молдаванам раздают румынские паспорта и убеждают их в том, что они румыны, назревает национальное просветление в Гагаузии. Статус-кво в Молдавии нарушен, а рецепты дальнейшего существования этого государства не предложены.

Любой процесс, в конце концов, предполагает результат. Почему НАТО так всерьез и не предложил свой «зонтик» безопасности ни одной из стран Средней Азии? Разве та же Киргизия не испытывает дефицит безопасности, особенно после «тюльпанового» беспредела? Или тот же Таджикистан не рискует оказаться в эпицентре активности радикальных исламистских организаций, ставших еще радикальнее после маневров НАТО в Афганистане? Очевидно, Средняя Азия, в отличие от Грузии и Украины – не средство, а мишень Запада. Если силовая конструкция так называемой балто-черноморской дуги призвана стать физической оболочкой «санитарного кордона» против России, то ее коммуникационная конструкция нацелена на отвод среднеазиатских ресурсов от России, Ирана и Китая.

Итак, при всей кажущейся сложности западной стратегии, постсоветское пространство элементарно поделено на две составные части – источник (Средняя Азия) и коридор (Закавказье).

Объективно выпадает из данной схемы Украина, которая, по сути дела, стала главной жертвой Great Game. Ей отведена самоубийственная функция раздражителя российско-европейских взаимоотношений и разрушителя собственной промышленной и транзитной инфраструктуры. Украина могла бы стать слишком сильным игроком, а это не входит в интересы дилера.

За почти двадцатилетнее существование «Без СССР», Россия, окруженная совершенно непрогнозируемыми политическими системами, выработала стойкий иммунитет. В последние годы Россия не питает иллюзий и старается навязать собственные правила игры. Задается новая логика взаимоотношений с государствами постсоветского пространства, ориентированная на суверенные политические и экономические интересы.

Большая игра в самом разгаре. Впереди множество каверзных проблем – энергетическая безопасность и Черноморский флот, безопасность на Кавказе и поддержание позиций в Средней Азии. Россия «Без СССР» не обременена чужими проблемами и фобиями, она обречена быть сильной, но одновременно открытой для честного партнерства. И лишь тогда Россия вернет свою историческую силу притяжения, задаст новый центростремительный импульс народам, привыкшим видеть в ней источник культуры и безопасности.

Российский политик и его тексты
Борис Межуев

Владислав Сурков. Тексты 97–07. М.: Европа, 2008.

Владислав Сурков, вопреки устойчивому клише в среде российских публицистов, далеко не первый политик новой, постсоветской России, который отважился стать идеологом и в какой-то мере публичным философом. Но Сурков – первый идеолог, чья идеологема – «суверенная демократия» – оказалась востребованной и популярной. И эта популярность обеспечена не только наличием официальной позиции в администрации и тех ресурсов информационного характера, которые имел для своего распространения данный термин. Люди из администрации и в ельцинские годы пытались сотворить «национальную идею»: помнится, какую-то роль в этом предприятии играли и «реалисты» Юрия Петрова, и либеральные интеллектуалы из команды Георгия Сатарова. В результате получилось что-то вроде лозунга «Семья. Собственность. Свобода», о котором все позабыли спустя месяц после его изобретения. Несколько более удачной оказалась попытка Анатолия Чубайса утвердить термин «либеральная империя» для обозначения положения России в мире и ближнем зарубежье. «Либеральная империя» почти идеально подходила к ситуации кратковременного российско-американского сближения на ниве общей борьбы с терроризмом, но была абсолютно бесперспективна, когда Россия столкнулась с Западом по целому спектру вопросов: от взгляда на череду «оранжевых революций» на территории стран СНГ до пересмотра соглашения по разделу продукции.

России пришлось отстаивать свой суверенитет, имея жестких соперников в виде транснациональных корпораций, действовавших в союзе с транснациональными же сетями левых и правых интеллектуалов. И для выражения и утверждения своей новой позиции нужно было найти ценностное обоснование, а также ясное терминологическое обозначение. «Суверенная демократия» потому и оказалась удачным изобретением, что это выражение было соотнесено с определенными политическими шагами России, которые медленно, но верно выводили ее за пределы Европы, сообщества государств, готовых жертвовать своим суверенитетом во имя цивилизационного единства. «Суверенная демократия» как лейбл новой России была немедленно подхвачена западными специалистами по России, особенно теми, кто непрестанно указывал на ее антилиберальный тренд.

Между тем, получив неплохой резонанс в стране и мире, термин «суверенная демократия» оказался лишен серьезного критического об суждения в самой России, как в среде политических публицистов, так и в корпорации профессиональных политологов и обществоведов. И произошло это по причине жесткого разделения этих двух сфер между собой: публицисты, как правило, говорили не столько о «суверенной демократии», сколько о правлении Путина как таковом, тогда как обществоведы предпочитали спорить о словах, то есть о самом термине «суверенная демократия», а не о том явлении, которое он пытается обозначить. Возражений, как правило, было два: 1) «суверенная демократия» – чистый трюизм, поскольку «суверенными», согласно международному праву, являются все государства, признанные ООН (и Россия в том числе); 2) «суверенная демократия» – это вызов здравому смыслу, по той причине что полностью «суверенным», иными словами полновластным, независимым от внешних сил, не может быть ни одно государство мира, ибо каждое из них вступает в международные договоры, которые волей-неволей ущемляют национальный суверенитет.

Очевидным образом, одно возражение полностью гасило другое, и все обсуждение давало сбой уже на первом шаге. Между тем в определенной степени вина за это лежит на самом авторе концепта, который, вероятно, просто не осознал наличия огромного количества смыслов в политическом языке у слова «суверенитет», которое означает, с одной стороны, легитимность, а с другой – полную независимость. В одном случае речь могла бы идти о чем-то и в самом деле общепринятом для государств – членов ООН, а в другом – о чем-то, может быть, и привлекательном, однако фактически невозможном. Между тем Сурков рассуждает в своей книге об особом изводе термина «суверенитет», который позволяет не просто отнести его к России, но и выделить по этому принципу нашу страну из числа других, формально также суверенных стран. Другое дело, что было бы серьезной ошибкой принимать указание на определенный ценностный выбор как на описание существующего положения вещей. Вот в этом, мне кажется, кроется основной подводный камень «суверенной демократии»: из «утопии» (по терминологии Карла Мангейма) она в ходе возникшей дискуссии была превращена в «идеологию», из смелого утверждения неких некомфортных миру, но внутренне обоснованных для нашей страны ценностных принципов – в апологетику определенной фазы политической эволюции России. Причем за это превращение несут ответственность как популяризаторы, так и, в особенности, критики данной формулы, проглядевшие за предвыборной конъюнктурой более фундаментальные ценностные разломы, которые, кстати говоря, имеют отношение не к одной лишь России.

Чтобы не уходить далеко в область концептного анализа, скажу только, что, наверное, лучше всего можно пояснить смысл «суверенитета» в этом особом аспекте данного понятия отсылкой к ценности «свободы». «Свободы» не как полной возможности удовлетворять свои материальные и культурные потребности, но скорее как независимости от произвола любой внешней силы, требующей беспрекословного повиновения. Иными словами, свободы от «внешнего управления», наличие которого, как правильно подчеркивает Сурков, делает демократию не просто «несуверенной», но ценностно опустошенной. Ведь без «суверенитета» как политической свободы нации демократия теряет свой смысл. Какой прок в том, чтобы выбирать собственные власти, если эти власти во всем вынуждены подчиняться властям иных стран, если население, подобно большинству людей во многих странах Европы, лишено возможности сказать свое «нет» или свое «да» иммиграционному законодательству, участию в войне в Ираке, тарифам на сельское хозяйство. Если все эти вопросы отданы в ведение удаленных от демократического контроля сил.

И. И. Нивинский. Набросок. Публикуется впервые

Отказ от свободы, выраженный в отказе от суверенитета не исключено в ближайшее время будет сочтен чем-то очень прогрессивным, своего рода ступенью к мировой гармонии. Сколь бы проблематичным ни выглядел путь России в XXI веке, сколь бы извилистыми ни были бы тропы ее политической эволюции, она уже ясно дала понять, что от подобной гармонии она (наряду с некоторыми другими государствами мира) готова будет отказаться. Собственно, «суверенная демократия» и есть лишь наше свидетельство этой готовности.