Текст книги "Пустые комнаты"

92

Я пришел в себя на грубо сколоченном стуле, снова раздетый до трусов, покрытый засохшей кровью, грязью, кровоподтеками, порезами, ожогами. Боли было столько, что я не замечал заноз, впивающихся мне в спину и ноги.

Под потолком, подвешенный за карабин, сиял светодиодный фонарь в виде лампочки. Такой фонарь был в комнате, в которой я полоснул Кромака по горлу – глубоко, до кости – и смотрел, как кровь заливает его грудь, капает с больших пальцев ног…

Зарывая босые ступни в землю, я вывернул голову и похолодел. Это была та самая комната – с металлической скобой.

Чувствуя, как учащается сердцебиение, я попытался восстановить ход событий. Проще собрать по черепкам разбитый сервиз… Голос Вивиан из темноты. Уходи, немедленно. Потом пришел Холт. Игла, погрузившаяся мне в шею. И тьма, которую он выжал в меня вместе с поршнем.

Вивиан спаслась? Сколько прошло времени? Возможно, она уже в Парадайс, и в эту самую минуту на Главную улицу Хорслейка въезжают полицейские внедорожники.

Говард стоял, прислонившись к двери, сложив руки на груди. Он не выглядел зверем, в чье логово вот-вот нагрянут охотники. Или, если на то пошло, от которого сбежала добыча.

– Где Вивиан? Говард, ты должен мне сказать!

Он вытащил две бутылки из сумки у своих ног. Бутылки были из зеленого стекла, с двумя большими красными буквами…

Буквы напомнили мне о красной отметине от оплеухи на щеке Вивиан. О разбитой губе Зака, когда мы сцепились на кладбище после похорон. О крови, капнувшей на снег, когда Джеймс наклонился поднять ключи. О каплях в кузове «Фольксваген Рэббит». О крови, заливающей мою пижамную кофту. О другой пижамной кофте, девчачьей… Я бы ударил себя по лицу, чтобы оборвать эту вереницу образов, но руки были связаны. Опустил голову, позволив спутанным волосам упасть на лицо.

– Я принес тебе то, что ты любишь больше всего на свете.

Я закрыл глаза:

– Где Вивиан?

Резкий хруст, прекрасно знакомый мне. Звук откручиваемой крышки.

– Давай, Дэнни, не вредничай. Не мне учить тебя, как это делается. Ты же алкоголик со стажем… Тебе нравилось причинять ей боль, не так ли? Ты похож на своего отца больше, чем думаешь.

Я готов был согласиться с чем угодно – искренне, от всего сердца, – лишь бы он сказал, где Вивиан.

– Да, я знаю, знаю. Где Вивиан?

– Вероятно, он даже любил тебя. А ты любил его. Иначе бы давно наложил на себя руки. С тобой его наследие продолжает жить. Пей, Дэниел. Пей за Джозефа Митчелла!

Я отвернулся и сжал зубы. Что-то кольнуло меня в живот. Я опустил глаза. Струйка крови побежала сквозь волосы на животе и впиталась в резинку трусов. Говард улыбнулся и нажал ножом сильнее. Мои глаза полезли на лоб. Рукоять из темного дерева, фиксированный шестидюймовый клинок. Это был нож Кромака – тот самый, которым я убил его.

Иногда детали… Ножи, лица… Иногда это все, что имеет значение.

– Таким ножом можно отделить конечность от сустава, отрезать голову, расколоть кость. Тем более он подойдет для более тонкой работы, – Холт смотрел мне в глаза, – вроде этой.

Чувствуя, как острие клинка проникает в меня, я открыл рот.

* * *

Если пить тумблерами, у этого виски довольно богатый, с золотисто-янтарными оттенками меда и яблок вкус и приятное, согревающее послевкусие. Если же пить залпом, вкус становится резким, а послевкусие – жестким, будто штырь, распарывающий тебе ногу.

Когда я начинал отворачиваться или сжимать зубы, Холт напоминал о ноже у моего живота. Стул подо мной был мокрым от крови и пролитого алкоголя. Я пил и не пьянел, но это была лишь половина бутылки. Говард удвоил дозу – до целой бутылки.

Потом взял вторую бутылку.

– Знаешь, – сказал он, глядя на меня, бутылка в одной руке, нож Кромака – в другой, – мы оба взрослые люди, пора говорить о своих желаниях.

– Гврд…

– Ты был прав. Мне было мало тех ударов Колодой в башне. Мне было мало, когда я ударил тебя ногой в лицо. Когда стрелял в тебя… Ты не представляешь, – его голос упал до шепота, – чего мне стоило отвести ружье в последний момент.

– Гврд…

– Я хотел твоей крови. Увидеть, как она наполняет края раны, как течет.

– Гврд…

– Как послевкусие? Это очень хороший виски. Встряхнуть бутылку, покрутить в стакане, плеснуть содовой, бросить лед… Тебе некогда возиться с этим, правда? Виски может приятно усыпить, а может двинуть кувалдой. Ты всегда предпочитал кувалду. Кстати, само слово «виски» является калькой с кельтского и дословно означает «вода жизни».

– Гврд… С-сука…

Он втолкнул горлышко мне в рот, стукнув по зубам. Я проглотил половину второй бутылки, когда меня начало тошнить себе на грудь и ноги.

Говард вытирал руки о какую-то тряпку. Я тяжело дышал, в голове оглушительно стучало.

– Дэниел, должен сказать, я огорчен. Что за манеры!

Накачанный до краев, я поднял голову и посмотрел на него сквозь пелену слез.

– Клянусь богом, я убью тебя.

– Хотелось бы на это посмотреть.

– Я убью тебя, долговязая сука!

– Тише, Дэнни, иначе разбудишь свою жену.

Я задергался на стуле. Говард смотрел на меня с холодным интересом, без малейшего смущения, волнения или злорадного наслаждения моим испугом. Мелькнула мысль, что точно так же он смотрел на Кромака, когда тот висел на скобе и рассказывал свою историю.

– Позволь снять тяжесть с твоей души. – Говард отшвырнул тряпку. – Она в безопасности. Видишь ли, – он схватил меня за волосы, поднял мою голову, все норовившую повиснуть, и заглянул мне в глаза, – Вивиан вызывает во мне сильные чувства.

– Что? – Но я не сомневался, что понял его правильно.

Он способен на сильные чувства? А что может быть сильнее любви? Словно читая мои мысли, Холт коснулся моего обручального кольца – нити из белого золота, потемневшей под засохшей кровью.

Я сжал кулак.

– Это случилось в октябре, – сказал он, отвечая на повисший между нами немой вопрос. – Когда я приехал в Кливленд сделать ту фотографию.

Наше первое свидание…

Мне почудилось, что Говард хочет что-то добавить – что-то очень важное и, вне всякого сомнения, неприятное для меня.

Я плюнул ему в лицо.

Он медленно выпрямился, с плевком, ползущим по щеке.

– Ты спрашивал, что за озером. Не хочу, чтобы между нами оставались секреты. Ты не доживешь до утра. Больше никаких секретов.

И, вытащив из сумки, Говард бросил мне ворох одежды.

* * *

Виски плескался в желудке, желваки сводило, меня тянуло на рвоту. Руки были стерты лопатой, на распухших запястьях – следы от веревки. Я мог пересчитать свои ребра, а джинсы, которые раньше были мне в самый раз, теперь болтались на бедрах, так что я затянул ремень потуже.

Застегивая пуговицы не на те петли, я затуманенным взором различил, что это одна из шерстяных рубашек Холта. Тут-то я и бросил взгляд на свою грудь. До этого мне не приходило в голову разглядеть, над чем же он трудился. А я помнил (насколько вообще можно что-либо запомнить, когда испытываешь невероятную боль), что рука Говарда подчинялась некой цели. Он не просто кромсал, а что-то… выводил. Чертил. Писал. Потом закрыл все газовой горелкой.

Кажется… кажется, это была перевернутая буква «д»… Еще там были «о», «е»…

Нет, я не могу сейчас с этим разбираться, просто не могу.

– А куртка? – прохрипел я.

Говард взглянул на меня безразлично. Мне показалось, что по его лицу скользнуло выражение злой насмешки. Или отвращения? И вдруг болезненная, тоскливая мысль: «Все это уже было».

Красные буквы – двери, которые оставались надежно запертыми на протяжении долгих лет, теперь открывались…

Что-то всегда откликалось во мне при виде крови. Я был в кофейне кампуса после небольшого перепихона с Джиной на заднем сиденье машины, ее запах все еще на мне, когда в кофейню вошла Вивиан.

Последний олень, которого я убил… Я не пил несколько недель и искал что-то, что заставило бы боль уйти. Отправился на охоту и подстрелил крупного самца. Вывалив внутренности, белесые и натянутые, как грунтованные холсты, на палую листву, я почувствовал запах крови. Мое сердце забилось чаще, я вспотел. Но это не был страх. А радостное возбуждение – ярче и острее, чем при виде бутылки или обнаженной Вивиан. Жертвы, женщины, хищники, охотники. Я вырезал его сердце, получая удовольствие в процессе. Но, вернувшись в машину, понял, что оставляю пятна, опустил зеркало заднего обзора и увидел… увидел всю ту кровь.

Ты можешь ненавидеть игру, но не игроков.

Есть разные типы пьяниц. Те, кто начинает клевать носом. Те, кого алкоголь делает веселым и добродушным. Как и Джеймс, я был злым, агрессивным алкашом. Никто из нас никогда не отказывался от хорошей драки. Мы начали со словесной перепалки, которая уступила место грязным личным оскорблениям и вылилась в физическую расправу.

Нет, все было не так.

В тот вечер все было иначе.

Мы вышли из бара в половине восьмого и шли по парковке. Снег падал в свете фонарей. Скоро Рождество. Была моя очередь сидеть за рулем (с выездом на скоростное шоссе), поэтому я выпил вполовину меньше.

Джеймс спросил, что у меня с Джиной. Я сказал, что мы по-прежнему находим точки соприкосновения и стал совать указательный палец в кулак. Я думал, он улыбнется, однако он помрачнел.

– Дэн, ты мой лучший друг, я всегда поддерживал тебя во всем… Но, черт, в последнее время ты как с катушек сорвался.

– Да ладно тебе, Джимми.

– Как же Вивиан?

– Одно другому не мешает.

Джеймс на автомате доковылял до темно-серого «Форда Мустанг Шелби» 1967 года выпуска, моего свадебного подарка для мистера и миссис Джимми Холл.

– Послушай, – от Джеймса разило виски, черные волосы растрепаны, светло-голубые глаза налились кровью, – она еще несовершеннолетняя.

– Ей вот-вот исполнится девятнадцать, – возразил я.

– Девятнадцать! Ты не можешь крутить с двумя.

– Моей любви хватит на двоих. Кроме того, Джина знает о Вивиан.

– А Вивиан знает, что ты изменяешь ей с девушкой-подростком?

Я развел руками, усмехаясь, и покачал головой.

– Вивиан – прелесть. Я тебе говорил, что я у нее первый?

Джеймс в упор смотрел на меня. Когда он снова заговорил, в его горле что-то перекатывалось:

– Джина надеется, что в итоге ты останешься с ней.

– Черт возьми, она не может быть такой дурой.

– Она моя сестра!

– А Вивиан – моя будущая жена. Я собираюсь сделать ей предложение, уже выбрал кольцо. Но, если хочешь, можешь трахнуть ее. Видишь, я умею делиться. Кроме того, это даже не будет считаться изменой: Вивиан – типаж Элизабет. При одном условии, – я похлопал его по плечу, – я должен это видеть.

Джеймс отшатнулся, его лицо напоминало маску, а в глазах застыла злая насмешка. Или отвращение? Мое сердце забилось сильнее.

– Оставь Джину в покое, – сказал он с таким видом, будто мог бы сказать еще многое, но сдерживался.

– Уверен, она этого не хочет.

– Она больше не знает, чего хочет. Ты запудрил ей мозги.

– Не только мозги. Кстати, у нее довольно агрессивные сексуальные фантазии. Ей нравится, когда я беру нож. Признавайся. – Я подался вперед, усмешка примерзла к моим губам. Красные буквы требовали крови. – Ты когда-нибудь фантазировал о ней? Я хочу сказать, ты видел, какая у нее задница? Может, я так бешу тебя, потому что опередил тебя? С этой маленькой глупой…

Джеймс ударил первым. Мы обменялись ударами, чего с нами никогда прежде не случалось. Вернее, не так, не взаправду.

Минуту мы стояли, прожигая друг друга взглядами.

– Пошел ты к черту со своими комплексами, эгоцентричная скотина, – качая головой, тихо произнес Джеймс.

Я по-прежнему ухмылялся, чувствуя, как кровь из разбитого носа бежит по губам и окрашивает мне зубы. Я сказал: «Ты еле держишься на ногах, я отвезу тебя домой». Нет, я сказал: «Почему бы тебе просто не умереть? Все равно краше в гроб кладут».

– Митчелл, вернись! – крикнул Джеймс. – Ты не можешь вот так взять и уйти!

Не оборачиваясь, я небрежно вскинул средний палец, сел в машину и уехал, оставив его растерянно ронять и поднимать ключи.

* * *

Что-то двигалось в коридоре, какая-то теплая тяжелая масса. Я продолжал идти, и тогда она сначала бросила меня в стену плечом, потом прижала к полу.

– Как поистине трагично. Дэниел, ты безобразно пьян и еле держишься на ногах.

– Заткнись!

– Я начинаю сомневаться, что ты дойдешь.

– Закрой пасть!

Придерживаясь за стену, я поднялся на ноги. Обычно в таком состоянии я становился неуправляем, но сегодня шел, повинуясь одной-единственной мысли, захватившей все мое существо.

Вивиан.

Тебе не перейти озеро. Ты должен придумать, как перехватить инициативу, стать главным заводилой в игре жестокости… Это будешь ты, Дэнни? Это будет Говард?

* * *

Ветер с яростью задувал в замочную скважину, крупинки снега проносились в луче фонаря. В вое ветра угадывалась джазовая мелодия: она то замедлялась, меняя тональность, приобретая тревожный оттенок, то почти исчезала за скрежетом метели.

Нужно поработать кувалдой, нужно поработать белилами…

Я обернулся.

Говард стоял шестью ступенями ниже, на узком лице блуждала полуулыбка, совершенно не излучавшая тепла. Я попытался сфокусировать взгляд на его руках; в них не было пистолета, впрочем, это не делало его менее опасным, а меня – менее пьяным.

Когда я открыл дверь, метель обрушилась со всех сторон, а скопившийся у двери снег провалился в проем.

– Смелее, – подбодрил Холт.

Я потащился к деревьям вслед за своей тенью, Говард – за мной. Как тогда, на охоте.

Джинсы мгновенно намокли, тяжелые ноги вязли где-то позади. Тени раскачивались, точно колокола, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда… Снежная мгла наполнилась звоном. Еще несколько шагов – и я упал в снег. Меня начало рвать, пока в горле не вспыхнул фальшфейер, а из глаз не полились слезы.

– Вставай, – сказал Говард.

Ветер натянул его темные волосы, а черты лица сделал острее. Он напоминал древнего воина… В них нет пощады, они не попросят пощады.

– Вставай, – повторил он.

Я перевел взгляд на пистолет. Холт твердо держал его. Я могу остаться лежать, и он пристрелит меня. Могу сказать «убей меня», и он исполнит мою просьбу.

Что будет с Вивиан?

Я вытер рот рукавом, крепко сжал кулаки и встал.

Виски протопил снег и замерз.

93

Сквозь раздвинутые шторы в небольшую квартирку на третьем этаже недалеко от Театра Аллена, где в 70-м The Doors дали два концерта, проникал бледный зимний рассвет…

Не было здесь штор. Как и рассвета. Оконная рама дрожала под порывами ветра, снег мел по стеклу, и в сухом шорохе звучали слова: «Музыка – твой единственный друг до самого конца… До самого конца… До самого конца…»

Казалось, то ясное утро – выдумка, его никогда не было. Зато Вивиан очень хорошо помнила темноту – черный холодный бархат. И сон – яркую вспышку в темноте. Ей снился лось в прозрачной озерной воде; огромный, с лопатообразными рогами, он прошел мимо, слегка задев ее голые ноги, и склонился напиться.

Глаза уже начали закрываться, когда она вспомнила чулан, шаги, шприц. Во рту появился ржавый привкус, Вивиан рывком села в постели. Сознание медленно разгоралось, словно лампа, которую не включали очень давно, мысли начали разматываться, прежде стиснутые каменными стенами. Господи, как же хотелось спать! И пить. Она не смогла бы сказать, чего хотела больше. Пожалуй, все же спать; во сне жажда не столь мучительна.

И вот он, стакан. На прикроватном столике. Не термокружка, не алюминиевая фляга-бутылка. Простой стеклянный стакан. И в нем – милый боже! – вода. Руки дрожали, когда она несла его к пересохшим губам, ощутила прохладную сладковатую воду…

Окно задребезжало под очередным порывом ветра. Будто что-то, живущее во тьме, прильнуло к стеклу, скребя по старой раме своим чешуйчатым телом, заглядывая в комнату. «Я вижу тебя, Виви. Иди сюда. У меня для тебя кое-что есть. Кое-что ледяное и твердое. Но имей в виду: Говард мог подмешать что-то в воду, чтобы тебя вновь смыло в темноту колодца и ты не попала ко мне. И я не взял бы тебя быстро и яростно, если хочешь – жестоко, и не заставил бы тебя кричать».

Впервые она заглянула в колодец на похоронах матери – почувствовала сырость каменных стен в тот момент, когда увидела яму, в которую должен был опуститься гроб. Затем, ночью, впервые оказалась внизу. Надо сказать, против она не была. В конце концов, в колодце не было звуков, которые отец издавал на кладбище (его держали под руки, он уже не мог стоять на ногах), потом – дома. Звуков, когда тебе вырывают сердце. В какой-то момент над каменной горловиной появлялась луна и зависала аккурат над головой, заставляя тени исчезнуть, как кроликов – по шляпам.

Стакан выпал из пальцев и покатился по дощатому полу. Комната завращалась. Перегнувшись через край кровати, Вивиан сотрясалась от сухих спазмов. Когда приступ прошел, она откинулась обратно на подушку и прикрыла рукой глаза… Внезапно она поняла, что может свободно двигать руками – наручники исчезли.

На стене чернело что-то массивное, с безжизненной мордой.

– Эй, – позвала она – всего лишь беспомощный шепот.

Если оно ответит мне, то я сойду с ума.

Постепенно глаза стали различать больше. Всего-навсего глупое пыльное чучело головы лося, которое она к тому же уже видела. Интересно, она тоже – охотничий трофей?

Борясь с накатывающими волнами головокружения, Вивиан спустила ноги на пол.

– Что мне делать? – спросила она, не заметив, что ступила в разлитую воду, синие носки с Коржиком теперь насквозь мокрые.

Чучело головы лося глядело на нее пустыми глазами.

Рядом лежало ружье.

Долгую минуту Вивиан смотрела на ружье, потом взяла его и вышла из комнаты.

* * *

Жажда крови – единственное, что способно выгнать волка в непогоду. Волка и убийцу.

Лишь с третьей попытки Вивиан удалось переломить стволы. В каждом – по патрону. При виде патронов страх, точно опасная бритва, полоснул по животу. Стволы со щелчком встали на место. Она хотела повесить ружье на плечо, но для ее пяти футов и четырех дюймов оно было слишком длинным.

Будто предчувствуя новую жертву, ветер бросился на входные двери, так что ее обдало шипящим сквозняком. К диссонансным нотам добавились голоса, напоминающие волчьи. Волчьи – потому что ничего человеческого в них не осталось. Ничего, кроме ее имени.

Вивианвивианвивиааа…

Что-то там звало ее по имени.

* * *

Стоило приоткрыть дверь, как метель, швырнув ей в лицо пригоршню снега, с грохотом захлопнула ее. Вивиан стояла, опустив голову, обеими руками сжимая ружье. Она была без куртки, перчаток, шапки, с семифунтовым (в лучшем случае) куском металла, который мгновенно станет непосильной ношей. Ее клонило в сон и тошнило от чувства голода. Но лучше не станет, наоборот, она будет постепенно слабеть. Или не постепенно. Возможно, в какой-то момент просто упадет и больше не поднимется. Сколько шагов у нее осталось, прежде чем она не сможет нести ружье, себя, свой страх?

Глазами воображения она увидела Дэна: снег заметает его лицо, глазные яблоки превратились в камни, покрытые тонкой глазурью льда, а из-под сугроба страшно и неестественно торчит рука… У нее вырвался стон, еле слышный в тишине дома, но не внутри ее, где был оглушительным.

– Ну давай! – почти плача, пробормотала Вивиан. И крепко, до побелевших пальцев, сжала ружье. – Давай.

Она налегла на дверь всем телом и оказалась в аду. Где-то там разгуливал сам дьявол, и он был начеку.

* * *

Спустившись по ступеням, Вивиан тут же оступилась и упала в снег. Стоя на четвереньках, чувствуя, как промокают джинсы, каким холодным становится металл под пальцами, подумала: а не прилечь ли, свернувшись калачиком, вслушиваясь в асимфонию волчьего хора?

Заставила себя встать.

Сделав десять шагов, обернулась и не увидела ничего, кроме метущего снега.

Ни скульптуры, ни башни, ни света.

* * *

Деревья выныривали из мглы и обратно погружались в нее. Вивиан шла, склонив голову, защищая лицо. В какой-то момент что-то вновь заставило ее обернуться. Волосы облепили лицо, она разобрала собственные следы, уже изглаживаемые снегом, – и больше ничего.

Минуточку…

А это что? Отсвет камина?

Нет, не может быть.

С каждым биением сердца пламя становилось все ярче, пока не загудело подобно штормовому ветру. Небо стало оранжевым, деревья скинули тени, точно змеи – кожу. Снег превратился в пепел, вокруг закружились искры, выползки дрожали на земле. Первой мыслью было: особняк горит! Но горело что-то рядом с ним. Сквозь треск огня донеслось ржание лошадей. Конюшня! Там была конюшня! Лошади были в денниках, когда взметнулось пламя. Запертые, обезумевшие, они горели живьем!

Но миг прошел, сердце ударило еще раз, Вивиан вновь обняла гудящая турбиной тьма. Вокруг метались призраки, сотканные из снега. На самом деле она лежит под пятнадцатью футами снега, а все это – особняк, Дэн, Говард – последний всплеск электрической активности в мозгу, предсмертные видения, проносящиеся калейдоскопом.

С трудом удалось сосредоточиться. Если в темноте мысли ходят по кругу, как стрелки, то здесь носятся, словно горящие лошади. Мышцы ног дрожали от слабости. Слишком измученная, чтобы идти, Вивиан нашла в себе силы побежать.

* * *

Впереди мигнул свет; покачиваясь, он продвигался слева направо.

По рукам потекли бритвенно-острые струйки страха, она так сильно сжала ружье, что вновь почувствовала покалывание в пальцах.

* * *

Тени гарпиями расселись на ветвях. В двадцати ярдах были две фигуры, одна склонялась над другой: пришлый молодой волк – над раненым конкурентом.

Вивиан подняла ружье, вдавила приклад в плечо.

Он повернулся, словно почувствовал что-то. Бледное лицо, темные волосы, ледяные глаза.

Удивительно, как много люди могут сказать друг другу без единого слова, за один долгий взгляд, оставляющий очень мало места для двусмысленности.

Он что-то произнес. Вроде бы ее имя.

Она не успела отвести ружье, когда онемевший палец дернул за спусковой крючок. Вспышка, грохот. Приклад ударил в плечо с такой силой, что она едва не упала. Ружье сделало рывок, который ей удалось погасить.

Он не сводил с нее глаз, потом упал.

Вивиан опустила дымящийся ствол.