Текст книги "Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 6"

Военные действия вначале разворачивались в устье р. Дунай, на Чёрном море и на юге Грузии. 18 ноября адмирал П. С. Нахимов во главе эскадры напал и разгромил турецкий флот, укрывшийся в Синопе. 19 ноября генерал В. О. Бебутов под Башкадыкларом разбил отступавшие к Карсу турецкие войска, обратил их в бегство. Такие серьезные успехи русских войск вызвали уже решительную враждебность до того наблюдавших за общей обстановкой Франции и Англии. 1 января 1854 г. они ввели свои эскадры в Чёрное море и потребовали от России очистить Дунайские княжества. Вскоре в Варне была сосредоточена 70-тысячная англо-французская армия. Николай I за поддержкой обратился в Берлин и в Вену. Но оказалось, что Пруссия боится Франции и не двинется на помощь. Австрия же в ответ за русскую выручку намерена «удивить мир неблагодарностью» и выставить войска для наблюдения за Балканским полуостровом (т.е. противопоставляя себя России). Через некоторое время, от возобновления военных действий за Дунаем, она мобилизовала почти 200-тысячную армию к российской границе с требованием выхода русских войск из княжеств. Николай ответил резким отказом, но через несколько дней дунайская армия начала отступление. Наконец у Николая открылись глаза. Требование об очищении княжеств, подкрепленная австрийской мобилизацией, исходило от четырех великих держав (Англии, Франции, Пруссии, Австрии). Он остался покинут всеми. 9 февраля 1854 г. манифест объявил народу, что государь приглашает его на борьбу за «угнетенных братьев», за православие, против врага христианства, на сторону которого встали Англия и Франция, тем самым перевернул свое отношение к славянскому движению, которое все свое царствование считал проявлением варварского революционно-бунтарского духа.

С момента объявления войны России, Англия и Франция пытались расширить против нее коалицию, вели дипломатические интриги, чтобы вовлечь в нее Австрию, Пруссию, Швецию и Саксонию. Но удалось склонить лишь Сардинию, выставившую против России в Крыму 15 тысячное войско.

В апреле 1854 г. корабли англичан и французов стали обстреливать Одессу, а эскадры союзников блокировали русский флот в Севастополе. Война перекинулась и на другие места. На Балтийском море мощная англо-французская эскадра подошла к Кронштадту с целью его захвата. Обстреливали Соловецкий монастырь на Белом море. Предпринималась попытка захвата Архангельска (Кольского полуострова), на Камчатке стремились овладеть Петропавловском-Камчатским. Велись обстрелы Одессы, Николаева, Новороссийска, городов Приазовья. Однако эти операции провалились из-за подготовленных укреплений и технического переоснащения, например, на Балтике были применены минные заграждения для кораблей (в этом направлении в России опыты велись с 1807 г., тогда как в Северной Америке – только с 1829 г., а в Англии – с 1837 г.), и англо-французское командование ограничилось лишь морской блокадой Кронштадта. Дела на Черноморском театре военных действий для союзников разворачивались удачнее. 2 сентября 1854 г. англо-французские войска высадились в Крыму близ Евпатории. Союзники насчитывали 62 тысячи человек при 134 орудиях. Русская армия в Крыму на тот момент насчитывала 33 тысячи человек при 96 орудиях. 8 сентября на р. Альме, по пути к Севастополю, произошло первое сражение, проигранное командующим войсками в Крыму А. С. Меншиковым: русская пехота была вооружена гладкоствольными ружьями с дальностью стрельбы в 120 м., тогда как англичане и французы имели нарезные штуцеры с дальностью стрельбы до 400 метров, кроме того, в русской армии орудия были разного калибра, что значительно осложняло ее снабжение боеприпасами.

13 октября произошло сражение под Балаклавой, а 24 октября уже на подступах к Севастополю. Оба сражения были проиграны русским командованием. Началась оборона Севастополя, продолжавшаяся 349 суток. Против Севастополя союзники сосредоточили первоначально 120 тысяч солдат, у защитников было 35 тысяч солдат. На защиту города встали все его жители. Парусный флот России не мог конкурировать паровому флоту противника, и чтобы оградить город от нападения с моря, по приказу П. С. Нахимова в севастопольской бухте было затоплено 75 боевых кораблей и судов и 16 вспомогательных, включая шхуны (их мачты торчали из воды). Это оказалось самым лучшим применением для русского флота. 27 августа союзниками был захвачен господствующий над городом Малахов курган. Положение становилось безнадежным. Поэтому было принято решение оставить город. На следующий день русские войска, взорвав все укрепления, батареи и пороховые погреба, по понтонному мосту переправились через Севастопольскую бухту на Северную сторону. Когда союзные войска 30 августа вступили в Севастополь, они нашли там одни развалины и вернулись в лагерь.

В Закавказье русская армия действовала более успешно. В июне 1854 г. турецкой армией было предпринято два наступления на Кутаисском и Эриванском направлениях. Несмотря на численное превосходство все они были разгромлены русскими войсками, которым существенную помощь оказала грузинская милиция. Летом 1855 г. под командованием Н. Н. Муравьева началась осада крупной турецкой крепости Карс, которая пала в ноябре. Несмотря на успешные действия в Закавказье и других местах, судьба войны решалась в Крыму, и падение Севастополя решило ее исход.

К моменту падения Севастополя Россия после двух лет войны уже ощутила истощение сил. Не помог и январский 1855 г. призыв крестьян в народное ополчение. Страна понесла огромные людские потери и оказалась на грани финансового кризиса. Но борьба за Севастополь истощила и силы союзников. Провозившись целый год под Севастополем, союзники уже не надеялись разгромить русских. Причем, англо-французы даже не взяли весь Севастополь. Северную его часть, пусть даже очень незначительную часть города, в конце октября 1855 г., т.е. еще в ходе войны, посещал сам император Александр II.

По оценкам военных потерь, общее число погибших в бою, а также умерших от ран и болезней в армии союзников составило 160—170 тысяч человек, в русской армии – 100—110 тысяч человек. По другим оценкам, общее число погибших в войне, включая небоевые потери, составило приблизительно по 250 тысяч со стороны России и со стороны союзников.

Турция находилась на грани развала, Франция – на краю финансового краха, английское общество было недовольно долгой и дорогой Восточной войной. Правительство «Ее величества» в начале всей кампании уверяло парламент, что она продлится «лишь несколько недель». Но больше всех мир был необходим был России. Тяжелая война, приведшая страну к экономическому кризису, могла более усугубиться присоединением к союзникам Австрии и Пруссии, которые пока лишь выказывали моральную поддержку. К концу 1855 г. военные действия фактически прекратились, и в Вене начались мирные переговоры, которые затем продолжились в Париже.

Результат проигранной войны уже выяснялся; английская дипломатия выставила принцип закрытия для всех военных судов всего Чёрного моря, т.е. ограничение суверенитета России. К этому предположению, предопределявшему Парижский трактат, присоединилась и Австрия, которая давала слово не допустить унижения достоинства Николая. Это было последним ударом по иллюзиям императора. В сознании бессилия и тяжелого унижения он окончил свои дни. Николай I скончался 18 февраля 1855 г. от легкой простуды. По Санкт-Петербургу прошли слухи, что Николай принял яд, что его уморили лечащие врачи.

За 30 лет правления Николаю I удалось многое, но одновременно деятельность императора породила не меньшее количество новых проблем. Приняв страну, нуждавшуюся в реформировании, он передал ее в состоянии, которое требовало реформ еще более глубоких и радикальных. Всю свою жизнь добиваясь усиления влияния России на мировой арене, Николай I оставил ее лишенной союзников, накануне одного из самых жестоких поражений за всю ее историю.

Николай Павлович прекрасно знал, какую репутацию имеет в либеральных кругах, но, вместе с тем, не думал сворачивать с выбранного пути, твердо убежденный в верности своих действий. Он лично оценивал свое собственное положение, как божественный подарок народу, высказавшись по этому поводу в письме к цесаревичу от 29 ноября 1827 г.: «Никто не ощущает большей потребности, чем я, быть судимым с снисходительностью. Но пусть же те, которые судят меня, примут во внимание, каким необычайным образом я вознесся с поста недавно назначеннаго начальника дивизии на пост, который занимаю в настоящее время, кому я наследовал и при каких обстоятельствах, и тогда придется сознаться, что если бы не явное покровительство Божественнаго Провидения и того, на кого еще при жизни я смотрел, как на своего благодетеля, и котораго мне приятно считать своим ангелом-хранителем, – мне было бы не только невозможно поступать надлежащим образом, но даже справляться с тем, чего требует от меня заурядный круг моих настоящих обязанностей; я твердо убежден в божественном покровительстве, которое проявляется на мне слишком ощутительным образом для того, чтобы я мог не замечать его во всем, случающемся во мною, и вот моя сила, мое утешение, мое руководящее начало во всем!»364364
  Шильдер Н. К. Император Николай Первый его жизнь и царствование. Том I. СПб, А. С. Суворина, 1903, стр. 314.


[Закрыть].

Военный министр императора Александра II Д. А. Милютин писал о последних днях Николая I в середине 1880-х гг.: «Государь в последних числах января (1855 г.) вследствие простуды заболел гриппом… В первые дни болезни Император не придавала значения своему нездоровью… Но 4 февраля, ночью, почувствовал он стеснение в груди, вроде одышки, и замечено было поражение легких. По совету доктора Мандта Государь не выезжал несколько дней, и болезненное состояние несколько уменьшилось. С наступлением (7 февраля) первой недели Великого поста Государь начал говеть, а 9-го числа чувствовал себя хорошо, что вопреки настояниям врачей Мандта и Карелл… выехал в Михайловский манеж на смотр выступавших в поход частей войск. С этого дня начался у него кашель с мокротой. Несмотря ни это, он выехал и 10-го числа на смотр в манеж. На другой же день открылась у него лихорадка с довольно сильным жаром, а 12-го числа больной уже слег в постель. В этот именно день получено было прискорбное известие о неудаче под Евпаторией, сильно взволновавшее больного. В ночь лихорадочные явления усилились… Слухи о болезни Императора встревожили весь город, но бюллетени о ходе болезни не печатались, так как Государь не любил подобного опубликования… Начали печатать эти бюллетени только с 17-го числа… В ночь на 18 февраля заметно было сильное поражение правого легкого; больной был уже в безнадежном положении. Утром 18-го числа Император в полном сознании причастился, трогательно простился со всем семейством и окружающими, а в 1-м часу пополуночи совершенно спокойно, без страданий, кончил жизнь… Его сразила не столько немощь телесная, сколько потрясение нравственное. Мощная натура его не выдержала удара, нанесенного душевным силам его. После тридцатилетнего царствования, ознаменованного славой и могуществом, увидев Россию в отчаянном положении, Император Николай не мог перенести горести от такого печального исхода всех его многолетних державных трудов. Это было слишком тяжелое разочарование, которое и свело его в могилу»365365
  Нахапетов Б. А. Тайны врачей дома Романовых. Москва, Вече, 2005, стр. 90—92.


[Закрыть]. Манифест с сообщением о смерти Николая I был опубликован лишь в понедельник 21 февраля.

Служивший в николаевскую пору врачом в лейб-гвардии Семеновского полка доктор А. И. Ильинский в своих мемуарах «За полстолетия. 1841—1892» привел данные, частью которых был он сам свидетелем, а многое он слышал от «весьма компетентных и высокопоставленных лиц». Он пишет: «В начале Великого поста 1855 г. по Петербургу начали ходить темные, постепенно увеличивавшиеся слухи о болезни императора Николая Павловича. Никто из нас ничего положительно не знал. В воскресный день недели православия, приходившейся в этом году на 13 февраля, я… отправлялся в Казанский собор. Служил митрополит с-петербургский Никанор… Когда протодиякон провозгласил многолетие императору Николаю Павловичу, певчие, по ошибке, начали петь вечную память. Митрополит встревожился, замахал руками, в церкви сделалось смятение и перерыв богослужения. Певчие, после моментальной остановки, запели многолетие…»366366
  Русская старина. Т. 81 (2). 1894. Июнь. За полстолетия. 1841—1892. Воспоминания о пережитом. Доктора А. И. Ильинскаго. С. 16—17. «Император Николай Павлович был болен, как тогда говорили, около 3-х недель. В виду войны и начавшейся осады Севастополя, чтобы поддержать дух войск, ослабленный частыми неудачами, бюллетеней о состоянии здоровья императора не выходило. Болезнь началась острым бронхитом, и лечивший государя лейб-медик Мавдт пользовался большим доверим его. Мандт известен был, как лицо, введшее в России атомистическую систему лечения. Эта система, павшая вместе с Мандтом, походила на гомеопатическую, с тою разницею, что лекарств было меньше и приемы их были несколько больше [очевидно, похожее на современные БАДы]. Я не имел никогда охоты изучить этой системы… Мандту был отдан для опытов так называемый придворный Образцовый госпиталь, и он так умел уверить государя в компетентности своей системы, что государь имел при себе порошок из nux vomica, и когда чувствовал себя не совсем здоровым, то принимал 1 порошок. Действительно, легкое согревающее и шпорящее желудок действие мандтовских порошков могло многих вводить в заблуждение. Хотя Мандт и советовал государю, заболевшему бронхитом, не выезжать, но все-таки он выезжал и осматривал в манеже проходившие и направлявшиеся на театр военных действий полки и команды, чтобы воодушевить их своим присутствием на ратные подвиги. В одну из таких поездок он простудился, бывший у него бронхит обострился, сделался капиллярным и вскоре перешел в воспаление обоих легких (pneumonia duplex) – болезнь страшную, особенно для атлетических и крепко сложенных не молодых людей, а император Николай Павлович принадлежал именно к таким. Мандт, говорят, не принял никаких мер к ослаблению болезни и ограничился своей атомистикой. Накануне (или несколько раньше) печальнаго исхода был составлен консилиум из лейб-медиков – Енохина и, кажется, Карелля, врача императрицы Александры Федоровны, Эти врачи констатировали у императора двойное воспаление легких, прописали лекарства и назначили мушку на грудь, с целью остановить начинавшийся паралич легких. Но было уже поздно! Убийственная болезнь сломила крепкую натуру императора, всего на 58-мъ году жизни, между тем, еслибы не случилось этой болезни, он мог бы прожить еще много лет! Император Николай Павлович скончался 18-го февраля, в 1 час 10 минут по полудни. В тот же день, в 4 часа по полудни, офицеры, врачи и чиновники присягнули в полковой Введенской церкви новому императору Александру Николаевичу. В гвардии отдано было приказание привести к присяге нижних чинов утром 19-го февраля, что и было исполнено в тоже день весьма рано¹… Ходили слухи, что покойный император завещал, чтобы бальзамирование его тела было совершено по новому способу, который состоял в впрыскивании в вены раствора сулемы (сублимата) без вскрытия тела. Для бальзамирования был приглашен адъюнкт-профессор Грубер (впоследствии известный анатом), который и произвел бальзамирование, предупредив, чтобы останки в течение 4—6 часов оставались в совершенном покое, так как это требовалось для того, чтобы дать время подействовать раствору сублимата в ткани, причем должно происходить химическое соединение впрыснутого средства с белком. Но так как приближалось время панихиды в Высочайшем присутствии, то окружающие не обратили внимание на предостережение Грубера и поспешили одеть почившего императора, вследствие чего лопнула одна из больших вен, раствор, впрыснутый в вены, излился в полости тела и не мог произвести желаемого действия, останки императора вскоре подверглись разложению. Новый император, Александр Николаевич, был весьма опечален этим и приказал отыскать лицо, которое исправило бы ошибку. Мнимую ошибку Грубера взялся исправить профессор анатомии Медико-Хирургической академии, Павел Андреевич Наронович. Он занялся этим делом с усердием. Между тем тело императора Николая Павловича было перевезено в Петропавловский собор. Каждую ночь, а днем, в назначенное время, когда прекращался впуск публики, Наровович усердно работал, употребляя всевозможныя дезинфекционныя и противугнилостныя средства. Он добился того, что устранил запах, но лицо покойнаго императора было трудно узнаваемо, а между тем приближался день погребения. Нароновичу, однако, удалось исправить это неприятное состояние способом ему одному известным, так что лицо покойнаго императора приняло свойственное ему выражение. Император Александр Николаевич был весьма доволен Нароновичем²» (С. 1 – 18—20, 2 – 21—22).


[Закрыть]

В дневниках фрейлины Двора А. Ф. Тютчевой, дочери поэта и дипломата Ф. И. Тютчева, встречается следующая запись: «21 февраля. Сегодня утром я присутствовала на панихиде совершенно больная. Пришлось закрыть лицо государю. Говорят, что оно сильно распухло. Бальзамирование произведено неудачно, и тело начинает разлагаться. Запах был ощутителен¹… 22 февраля. …Сегодня вечером на панихиде запах был нестерпим. Тело в полном разложении, а народ волнуется. Говорят, что некоторые стараются приподнять тяжелые покровы, герметически закрывающие тело, и что трудно их от этого удержать²»367367
  Тютчева А. Ф. Воспоминания. По двухтомному изданию «При дворе двух императоров». Пер. Е. В. Герье. Вступ. ст. и прим. С. В. Бахрушина. Москва, 1928—1929. Москва, Захаров, 2002, стр. 1 – 134, 2 – 138. «Нет никакого сомнения, что его убили последние политические события и не столько война и ее неудачи, сколько озлобление и низость не только его врагов, но и тех, в ком он видел своих друзей и союзников, на кого он считал себя вправе рассчитывать и ради кого он часто, вопреки собственным патриотическим чувствам, приносил в жертву даже интересы своей родной страны» (С. 134—135).. «Сегодня много говорили о разных предзнаменованиях, которые предшествовали смерти императора. Великая княгиня Александра Иосифовна клянется, что в последние дни пребывания в Гатчине, однажды проходя с Барятинским через Арсенал, она видела, как перед ней предстал белый призрак; за несколько дней перед смертью императора это видение повторилось здесь. (Уж не берлинская ли это белая женщина, которая из политической любезности причислила русского императора к членам дома Гогенцоллернов?*) Но вот факт более поразительный и более достоверный: в последние дни жизни императора большая черная птица, встречающаяся только в Финляндии, где она считается предвестницей зла, каждое утро прилетала и садилась на телеграфный аппарат, находившийся на башенке над комнатой, где умер император. Послали, наконец, часового прогнать ее. Тогда она улетела по направлению к шпицу крепости и исчезла. В первое воскресенье поста, когда провозглашается многолетие императору с перечислением всех его титулов, диакон ошибся и провозгласил вместо многолетия императору „вечную память“, – это глубоко потрясло присутствующих. Один юродивый в Москве сказал графу Закревскому, что на пятой неделе будет „великое венчание“, что на языке этих людей значит погребение. Я помню, что осенью, когда императрице было очень плохо в Гатчине, я пошла однажды помолиться в гатчинский собор и была поражена, заставши там панихиду по Николае» (С. 137—138). * Намек на известную тогда легенду о «белой женщине», предвещавшей будто бы своим появлением несчастье Гогенцоллернскому дому.


[Закрыть].

P.S.: Бог проводит параллели. Николай I все свое правление положил на сохранение старого миропорядка, хотел придать ему словно набальзамированное свойство, которое удержало бы его от разрушения на века. Кроме того, уверовав сам в чудодейственное свойство сохранения мумии православного самодержавия, он (следуя стопами Александра I) хотел перенести эту практику на Западную Европу и оказался поражен фактором невосприятия (или, по крайней мере, в полном объеме) его представителями стремлений мумификации европейского мира. Западное общество представляло собой не духовного мертвеца, а живой организм (может быть не совсем здоровым, но не мертвым, как в России), жаждущий общения с Богом, поэтому мумификация была для него неестественным явлением. Вместе с тем, и николаевское бальзамирование России прошло неудачно. Духовное разложение народа уже невозможно было остановить консервирующим способом, и тем более православием, несущим в себе главные принципы отторжения Бога368368
  «Он считал себя призванным подавить революцию. Ее он преследовал всегда и во всех видах. И действительно, в этом есть историческое призвание православного царя. Но он ошибался относительно средств, которые нужно было применять. Он пытался гальванизировать тело, находившееся уже в состоянии разложения – еретический и революционный Запад – вместо того, чтобы дать свободу прикованному цепями, но живому рабу – славянскому и православному Востоку, который, сохранив истинные традиции веры [?] и социального строя [?], призван внести в мир живительное искупительное начало. Дело в том, что вся Россия сбилась с истинного пути; она поддалась соблазну чисто земной славы, человеческой и скептической мудрости, столь противоположной духу истинной веры, религиозной и общественной. Будем надеяться, что яд не проник до жизненных органов, что Россия вернется назад и вновь обретет, хотя бы ценою крови и страданий, свой подлинный лик» (Там же, стр. 204).


[Закрыть]. Поэтому после ухода Николая I русская система быстро подвергнется естественному процессу гниения, превращения в духовный хаос, и во главе этого процесса, не осознавая того, станет само православие, усиленно способствующее распространения о себе мнения, как об организации отсталого, угрюмого, смертоподобного времени. По общемистическим принципам реинкарнации страна приближалась к времени перехода от состояния православной мертвечины в новое природное явление бытия – абсолютной мертвечины.

Подписать мирный договор пришлось уже сыну Николая I и наследнику престола Александру II 18 марта 1856 г. в Париже с участием Англии, Франции, Австрии, России, Османской империи, Сардинии и Пруссии. В итоге мирного договора Османская империя была причислена к числу великих держав. Подтверждалась коллективная «гарантия» независимости Османской империи. Теперь Османская империя становилась форпостом Англии и Франции в освоении Ближнего Востока. Россия получила обратно Крым (Севастополь, Евпаторию и другие города в Крыму, захваченные союзниками) путем уступки Османской империи южной части Бессарабии и возврата ей крепости Карс и ее областей. Парижский трактат подтверждал автономность Сербии и Дунайских княжеств, но лишал Россию права защиты интересов православного населения на османской территории, права протектората над Дунайскими княжествами и Сербией от России перешло к европейским государствам. В вопросе Чёрного моря провозгласили принцип «нейтрализации», море объявлено запретной зоной для военных судов, а его берега запретными для крепостей и арсеналов. «Для борьбы с контрабандой» разрешалось держать России и Османской империи не более 6 пароходов и 4 фрегатов. Черноморские проливы объявлялись закрытыми для военных судов всех стран во время мира. Дунай объявлен рекой международного судоходства, что открывало простор распространению на Балканском полуострове австрийских, французских и английских товаров и наносило ущерб русскому экспорту, который, впрочем, был невелик.

В целом по трактату Россия потеряла немного, что вызвало недовольство английской стороны. Накануне подписания мирных соглашений глава английской делегации и министр иностранных дел граф Дж. Кларендон выдвинул новых 6 пунктов против России. Но британские новые условия не устраивали Наполеона III. Он опасался, что чрезмерное ослабление мощи России может привести к опасному усилению в Европе Пруссии и образованию нового союза Лондон-Берлин. Париж категорически отказался поддержать английскую сторону, и весь замысел британской дипломатии не получился.

Состояние России в эпоху Николая I так описал маркиз А. де Кюстин: «Нет в наши дни на земле человека, который пользовался бы столь неограниченной властью. Вы не найдете такого ни в Турции, ни даже в Китае. Представьте себе все столетиями испытанное чувство наших правительств, предоставленное в распоряжение еще молодого и полудикого общества; весь административный опыт Запада, используемый восточным деспотизмом; европейскую дисциплину, поддерживающую азиатскую тиранию; полицию, поставившую себе цель скрывать варварство, а не бороться с ним369369
  В 1843 г. А. М. Тургенев характеризовал российскую полицию: «Полиция у нас, православных, всегда начинает свои действия кулаком по рылу и палкой по спине, – это есть вступление, первое приветствие к допросу, а затем следуют плети разных наименований: кошки, с загнутыми проволочными нахвостниками, придуманныя в Бозе почившим герцогом курляндским Бироном, плети генерал-полицмейстера Татищева, в царствование Елисаветы, подлинники Шварца и архаровки; этими архаровками секли на выпуск; про них говорили, что архаровки только ерошат спину, а памяти не оставляют» (Русская старина. 1885. Т. 48, №11. Записки Александра Михайловича Тургенева 1772—1863. СПб, стр. 254).


[Закрыть]; тактику европейских армий, служащую для проведения восточных методов политики; вообразите полудикий народ, которого милитаризировали и вымуштровали, но не цивилизовали, – и вы поймете, в каком положении находится русский народ»370370
  Астольф де Кюстин. Николаевская Россия. La Russie en 1839. Вступ. ст., ред. и прим. С. Гессена и А. Предтеченского. Пер. с фр. Я. Гессена и Л. Домгера. Москва, Издательство политической литературы, 1990, стр. 152.


[Закрыть].

А. Ф. Тютчева характеризует Николая I следующими строками: ««Повсюду вокруг него в Европе под веянием новых идей зарождался новый мир, но этот мир индивидуальной свободы и свободного индивидуализма представлялся ему во всех своих проявлениях лишь преступной и чудовищной ересью, которую он был призван побороть, подавить, искоренить во что бы то ни стало, и он преследовал ее не только без угрызения совести, но со спокойным и пламенным сознанием исполнения долга. Глубоко искренний в своих убеждениях, часто героический и великий в своей преданности тому делу, в котором он видел миссию, возложенную на него провидением, можно сказать, что Николай I был Дон-Кихотом самодержавия, Дон-Кихотом страшным и зловредным, потому что обладал всемогуществом, позволявшим ему подчинять все своей фантастической и устарелой теории и попирать ногами самые законные стремления и права своего века. Вот почему этот человек, соединявший с душою великодушной и рыцарской характер редкого благородства и честности, сердце горячее и нежное и ум возвышенный и просвещенный, хотя и лишенный широты, вот почему этот человек мог быть для России в течение своего 30-летнего царствования тираном и деспотом, систематически душившим в управляемой им стране всякое проявление инициативы и жизни. Угнетение, которое он оказывал, не было угнетением произвола, каприза, страсти; это был самый худший вид угнетения – угнетение систематическое, обдуманное, самодовлеющее, убежденное в том, что оно может и должно распространяться не только на внешние формы управления страной, но и на частную жизнь народа, на его мысль, его совесть и что оно имеет право из великой нации сделать автомат, механизм которого находился бы в руках владыки. Отсюда в исходе его царствования всеобщее оцепенение умов, глубокая деморализация всех разрядов чиновничества, безвыходная инертность народа в целом.

Вот что сделал этот человек, который был глубоко и религиозно убежден в том, что всю свою жизнь он посвящает благу родины, который проводил за работой восемнадцать часов в сутки из двадцати четырех, трудился до поздней ночи, вставал на заре, спал на твердом ложе, ел с величайшим воздержанием, ничем не жертвовал ради удовольствия и всем – ради долга и принимал на себя больше труда и забот, чем последний поденщик из его подданных. Он чистосердечно и искренно верил, что в состоянии все видеть своими глазами, все слышать своими ушами, все регламентировать по своему разумению, все преобразовать своею волею. В результате он лишь нагромоздил вокруг своей бесконтрольной власти груду колоссальных злоупотреблений, тем более пагубных, что извне они прикрывались официальной законностью и что ни общественное мнение, ни частная инициатива не имели права на них ни указывать, ни возможности с ними бороться.

И вот когда наступил час испытания, вся блестящая фантасмагория этого величественного царствования рассеялась, как дым. В самом начале Восточной войны армия – эта армия, столь хорошо дисциплинированная с внешней стороны, – оказалась без хорошего вооружения, без амуниции, разграбленная лихоимством и взяточничеством начальников, возглавляемая генералами без инициативы и без знаний; оставалось только мужество и преданность ее солдат, которые сумели умирать, не отступая там, где не могли победить вследствие недостатка средств обороны и наступления. Финансы оказались истощенными, пути сообщения через огромную империю непроездными, и при проведении каждого нового мероприятия власть наталкивалась на трудности, создаваемые злоупотреблениями и хищениями. В короткий срок полутора лет несчастный император увидел, как под ним рушились подмостки того иллюзорного величия, на которые он воображал что поднял Россию¹…

Мне вспоминается, что однажды, когда двор находился на маневрах в Красном, я нашла убежище от жары в тенистом уголку парка, чтобы почитать там в прохладе. Книга, которая меня занимала, была «История царствования императора Николая», сочинение де Бомон-Васси. Вдруг в ту минуту, когда я менее всего этого ожидала, передо мной предстала высокая фигура самодержца, вид которого всегда внушал мне невольный трепет. Смущенная, покрасневшая, я встала, чтобы поклониться. Одним из тех жестов изысканной учтивости, тайной которой он обладал, он пригласил меня сесть и спросил, что я читаю. «Историю вашего царствования, ваше величество» – робко отвечала я, прерывающимся голосом. «Она вся перед вами, сударыня, к вашим услугам» – сказал он с полупоклоном. В этой шутливой фразе, обращенной к оробевшей девушке, он бессознательно высказался весь целиком. История его царствования, история его родины и его народа – это был он и исключительно он²…

Россия в его руках напоминала некоторые товары наших фабрикантов: предмет хорошо лакированный и полированный, красивый по внешнему виду, но рассыпающийся при первом употреблении²»371371
  Тютчева А. Ф. Воспоминания. По двухтомному изданию «При дворе двух императоров». Пер. Е. В. Герье. Вступ. ст. и прим. С. В. Бахрушина. Москва, 1928—1929. Москва, Захаров, 2002, стр. 1 – 44—46, 2 – 46—47, 3 – 203—204.


[Закрыть].

Сам Ф. И. Тютчев оставил о Николае I беспощадные строки: «Не Богу ты служил и не России, – Служил лишь суете своей, – И все дела твои, и добрые, и злые, – Все было ложь в тебе, все призраки пустые: – Ты был не царь, а лицедей»372372
  Тютчев. Ф. И. Ф.И. Тютчев. Полное собрание сочинений. В 6-ти томах. Т. 2. Сост. В. Н. Касаткина. Стихотворения. 1850—1873. Москва, Издательский центр «Классика», 2003, стр. 73.


[Закрыть]. Абсолютно точные строки, относящиеся к Николаю, царю и представителю православия. Хлесткие, не щадящие, они не являются правдой в отношении мирских стремлений (сделать обществу лучше) конкретной личности Николая, поскольку он всей своей жизнью служил и Богу, и России, лишь в том своем понимании исторически-традиционного мировоззрения на русское общество и его престол, но являются абсолютно правдой того духа, которым всегда наполнялся русский царизм, который прятался лицедейскими приемами за спины злобных бояр, выстраивая в России рабовладельческую систему. Первый лицедей в стране – это дух, который наполняет эту страну, это дух православной церкви.

В своих записках А. М. Тургенев писал: «Я отбыл четырем царям, т.е. находился на службе в четыре царствования. В России это значит четыре века: каждое царствование изменяет быт всего государства во всех отношениях…

Я живу (1848 г.) с пятым поколением, вижу шестое приближающимся к совершеннолетию; перемены, или, лучше сказать, превращения, совершившияся в течении сего времени, весь быт и характер во всех орбитах сословия до того исказили, исповергли, изуродовали, что уже черты нет быта русскаго! Мне приходит нередко в мысли, что я чужеземец в моем отечестве. Ныне славнейший геометр не произведет вернаго или вовсе никакого измерения; починнаго пункта нет! Все зыблется, трясется и изменяется, потому что нет положительно определеннаго пункта, с котораго смотрели бы на предметы и действия. Благодарение не знаю чему или кому, ныне все смотрят на предметы и действия с разных пунктов, т.е. каждый по произволу смотрит на предмет! Таким образом общество существовать благоденственно не может. Условия органически, нереложныя всенепременно должны быть всеми в обществе исполняемы; без этого не будет возможно различить чернаго от белаго. Если в настоящее время мы еще не в сем положении, то шестое поколение, коли Бог благословит мне видеть его совершеннолетие, добьется премудрости – не знать различия между тем, что черно и что бело!»373373
  Русская старина. 1885. Т. 48, №12. Записки Александра Михайловича Тургенева 1772—1863. СПб, стр. 480—481.


[Закрыть]

В эпоху правления Николая I происходит развитие тайных кружков, целью которых являлось, как правило, обсуждение текущего строя и мечтания о свободном и равноправном обществе. В круг людей, посещающих эти кружки, входили представитель разных сословий. Парадоксальность стремлений этих идеалистов порой заключалась в эфемерности их мечтаний: многие их них представляли свободу, что-то вроде того, как заключенный, мечтающий о воле, в которой он якобы будет хозяином всего своего положения. Хорошим примером подобного представления о свободе служит огромный монолог о якобы райской жизни на свободе бежавшего из монастыря послушника, лермонтовского Мцыри, где, кстати, кроме этого отчетливо проглядывает стремление русских бежать из установленных ими монастырских аскетически-тюремных принципов и идей их мироустройства. (P.S.: – сбежать, чтобы построить новый монастырь на принципах суперрасчетливости и суперсбережения народного достояния, а соответственно, с еще более аскетически-тюремными принципами…)

В либерализме Николай I замечен не был, он смотрел на всякую свободу мысли как на угрозу самодержавию. Внутреннее течение жизни страны он буквально поставил в положение боевого состояния: «Русская империя – это лагерная дисциплина вместо государственного устройства, это осадное положение, возведенное в ранг нормального состояния общества»374374
  Астольф де Кюстин. Россия в 1839 году. В 2 т. Т. I. Пер. с фр. под ред. В. Мильчиной; коммент. В. Мильчиной и А. Осповата. Пер. В. Мильчиной и И. Стаф. Москва, изд. им. Сабашниковых, 1996, стр. 132.


[Закрыть], – характеризовал Россию в 1839 г. маркиз А. де Кюстин.

После разгрома декабризма любомудры (в Москве философско-литературный кружок «Общество любомудрия») поспешили уничтожить все свои бумаги и протоколы. Но это было лишь отражением той паники, которая охватила тогда все общественные слои, вызывая безотчетные поступки самосохранения. У многих из молодых философов дрогнуло сердце при виде крушения целого поколения; но светлой лампадой горела и после декабристской трагедии вера идеалистов-мечтателей. В то время, когда общественная среда, придавленная реакцией, не дерзала обращать свои взоры за пределы, очерченные повседневностью, эти люди, полные возбуждения, шли к постановке насущных вопросов русской культуры. Теперь идеалом и двигателем их являлись утонченные псевдорелигиозным углом зрения философы новейшей Германии, как Кант, Фихте, Шеллинг, вдохновляемые величием немецкого поэтического творчества и гением Гете. Порою мудреная, невыработанная, книжная речь философских статей первого органа любомудров, сборника «Мнемозина», полна еще ученического увлечения немецкой философией. Издатели способны даже утверждать, что «главнейшая цель Издания нашего была – распространить несколько новых мыслей, блеснувших в Германии; обратить внимание Русских читателей на предметы в России мало известные, по крайней мере, заставить говорить о них; положить пределы нашему пристрастию к Французским Теорикам; наконец показать, что еще не все предметы исчерпаны, что мы отыскивая в чужих странах безделки для своих занятий, забываем о сокровищах, вблизи нас находящихся»375375
  Мнемозина, собрание сочинений в стихах и прозе, издаваемая Кн. В. Одоевским и В. Кюхельбекером. Часть IV. Москва, тип. Импер. Москов. Театра, 1825, стр. 232—233.


[Закрыть]. И этот усердный философский труд очень своеобразно встречался на тех же столбцах с живыми сатирическими нападками на отжившую, неприглядно простоватую науку французского грубого материалистического пошиба, и на чуждое всякой науке, затхлое, невежественное русское общество, с картинками современной культуры Запада, наконец, с чудесными поэтическими вкладами Пушкина. Так, Д. В. Веневитинов (1805—1827; русский поэт, член общества любомудрия, некоторые из его произведений насыщены пессимизмом и разочарованием, но в большинстве – светлый взгляд на жизнь и вера в человечество, его разум), поклонник шеллинговского философско-исторического учения (что каждая культурно-правоспособная раса призвана внести в духовную жизнь человечества присущую ей отличительную идею), предвидел в вечном круговороте влияний (в которых в данное время было первенство за Германией, выставившая Гёте, Шиллера и др. великих мыслителей) славную очередь для русско-славянского племени. И он хотел устремить все его лучшие силы, всю национальную энергию на проявление важнейшего русского духовного достояния. На протяжении ряда лет зреет и вырабатывается, чуждое исключительности, полное равенства и соревнования с другими европейскими культурами, учение о русском поступательном движении. То был расцвет любомудрия. Однако ранняя смерть Веневитинова лишило кружок главного вдохновителя, и у идейно слабейших членов кружка жизнь охладила начальное возбуждение, развела их по сторонам, указала практические пути личного благополучия, научила умению ладить с господствующим строем. Былое любомудрие распалось, отошло в прошлое, внешние признаки существования кружка и его работа как будто изгладились. Но идеалисты Александровской эпохи, сумрачных двадцатых годов, – провозвестники богатых численностью и запасом «дарований», пылкостью и возбуждения, идеалистических кружков годов тридцатых. Движение возобновляется с новой силой, вливается в те же испытанные формы, дробясь на группы и общины верующих, идя вперед, но не сплошным натиском иконоборцев и завоевателей, а действиями партизанских отрядов. Они, эти новые кружки и группы, казались, впоследствии, такому зоркому наблюдателю хода общественного прогресса, как Герцен, «начальниками ячейками, зародышами истории», «защитниками России будущего», это основа – идейные союзы учащейся молодежи, представленные «несколькими мальчиками»; они организуются, собираются, расходятся, снова делятся под влиянием насущных потребностей развития, и все служат одной и той же цели, храня и распространяя «общечеловеческую науку». А с кафедры слышатся такие же, по-прежнему одиночно звучащие речи немногих ее истинных проповедников, окруженных в профессорском штате уродливыми жрецами старой схоластики. Тот же М. Г. Павлов (философ, агробиолог, профессор московского университета, издатель журналов «Атеней» и «Русский земледелец», главный сочинитель «Основания физики») официально – лишь профессор агрономии, встречает толпящееся вокруг него юношество, которое стремится к знанию природы, прежде всего, вопросом – что есть познание? – и уводит их надолго, если не совсем, от прямой сущности своих уроков в светлое царство немецкой философии, и тот же Шеллинг является для молодежи виновником ее прозрения. Смежно раздается красноречивое слово такого просветителя, как Н. И. Надеждин (представитель философской эстетики, резко критиковал сочинения Западной Европы и русского романтизма, способствовал становлению реалистического художественного сознания, исследовал проблемы народности), сбросивший с себя маску обличителя новых литературных течений, фельетонного, хоть и очень острого, колкого охранителя старшей литературы. На кафедру он восшел с широким культурным кругозором, всесторонним философским образованием и мастерским изучением всемирного творчества. Такая проповедь будит, ведет вперед, вызывает к самодеятельности. В студенческих рядах неизбежно поднимается встречное образовательное течение, обозначаются кружковые ячейки. На их целях и направлениях отражаются изменившиеся условия времени, подавленное состояние жизни. Прежде впереди шли бы вопросы общественно-политические, теперь же философия, эстетика, вопросы нравственные владеют молодыми умами. Потомство любомудров, видимо, стремилось опередить их, оставить далеко за собой. Существовали и немногие политические товарищи, сближающиеся ради обмена мыслей протеста и гнева, для усвоения начал истинной гражданственности и свободы, для контрабандного изучения первых систем социализма*376376
  * – Здесь и далее по тексту имеется в виду гуманистическая направленность, не обозначенная в тексте прямой речью или пояснением.


[Закрыть]. Они готовили себя к жизни, опираясь на опыт русской и западной реакции и революций, на судьбу декабризма, на бунт военных поселений и его усмирение, на июльский переворот во Франции и польское восстание – они сходились, организовывались и гибли, один за другим, Критские, Сингуровы, и только небольшая и полная страстных влечений к активной работе группа студентов Герцена и его товарищей осталась одна на поверхности. Сходятся люди и под знаменем интереса к естествознанию, так слабо представленному в университете, и в медико-хирургической академии, но неотразимо привлекавшему своим европейским движением. Но все это – частичные, одиночные явления, – растут же и множатся силы кружка идеалистов, явственней захватывающего себе первостепенное положение среди молодежи. Он полон самостоятельности, отдается всеми своими силами самообразованию, основанному на взаимопомощи и круговой поруке всех, кто только входит в группу; он становиться большой лабораторией мысли и знания; и скоро значение этой самостоятельной юношеской работы превысило силу прямого влияния кафедры. Дух равенства, царивший в кружке, дух дружной солидарности, выдержки и последовательности проникал во всех участников тесной связью, то было явлением небывалым среди ветхих, костных форм русской общественности. Впоследствии к тем дням с умилением обращались воспоминания новейших любомудров, ставших потом выдающимися деятелями. Так, К. С. Аксаков (публицист, историк, лингвист и поэт, один из идеологов славянофильства, статьи по истории России, литературная критика, фактический редактор газеты «Молва») на краю жизни вспоминал ее светлое начало, преклонялся перед идеалистичностью молодого кружка, чистоты его порыва, «самостоятельностью мнения, свободною от всякаго авторитета… кружок этот, будучи свободомыслен, не любил ни фрондёрства, ни либеральничанья, боясь, вероятно, той же неискренности, той же претензии, которыя были ему ненавистнее всего; даже вообще, политическая сторона занимала его мало; мысль же о каких-нибудь кольцах, тайных обществах и проч., была ему смешна, как жалкая комедия. Очевидно, что этот кружок желал правды, серьезнаго дела, искренности и истины. Это стремление, осуществляясь иногда одностроронно, было само по себе справедливо и есть явление вполне Русское»377377
  Аксаков К. С. Воспоминание студенчества 1832—1835 годов. СПб, изд. т-ва «Огни», 1911, стр. 18—19.


[Закрыть]. (P.S.: Так и хочется заметить – что само по себе справедливо, несомненно, является русским, милость здесь «по остаточному принципу»).