Текст книги "Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 6"

Сама европейская наука и творчество оказали на кружок огромное влияние и, как в двадцатые годы, Германия стояла во главе него. Последовательными переходами шли от Шеллинга к Фихте, чтоб прийти к Гегелю и надолго остаться в его власти. Так, даже Аксаков в своей диссертации о Ломоносове «доказывал всемирно-историческое значение русскаго народа при помощи гегелевской терминологии»378378
  Веселовский А. Западное влияние в новой русской литературе. Издание 2. Москва, «Русское Т-во печатнаго и издателскаго дела», 1896, стр. 238.


[Закрыть]. Следили, насколько возможно было, за всеми новыми германскими явлениями; Москва не на шутку была охвачена потоком немецкого влияния, сама превратилась в один из «губернских городов немецкой философии»379379
  Там же, стр. 238.


[Закрыть], наряду с Берлином, Йеной, Лейпцигом. Величие, красота вдохновляющая, поэтически-гуманная сила творчества гениальных поэтов новой Германии действовали столь же могущественно, подчеркивая силу их духа.

События Западной Европы, вроде революций 1830 и 1848 гг., возбуждали не одних только польских патриотов к активным выступлениям во имя свободы; вести о них незримо проникали сквозь рогатки и заставы «во глубину России», вызывая в разных частях русского общества мысли и настроения, далеко не мирящиеся с николаевским режимом. Сама передовая западная мысль наметила новые лозунги общественного и государственного устройства, теперь основанные на социализме (как правило, смешанного типажа, христианства с гуманизмом). Классическая цензура николаевского времени и строгий надзор за ввозимой из-за границы «запрещенной» литературой были бессильны изолировать некоторые элементы русского общества и от этой «заразы», распространяемой сочинениями Сен-Симона, Луи Блана, Прудона, Фурье и др. «Караван-сарай солдатизма» не только в войсках, но и во всем управлении, «неправда черная в судьях», «мерзость крепостного права», сыск и цензура, сковавшие литературу и научную мысль, – все это возбуждало чувство недовольства даже в мало-мальски сознательных умах вне всякой зависимости от искусственной пропаганды. Само дело декабристов – возможность открытого заявления протеста – стало для многих заветом, звало наиболее возбудимые элементы к продолжению их дела и к подражанию ему хотя бы во внешних формах, иногда без разумения сущности. Наиболее отзывчивой и в это время, как всегда, оказалась молодежь, главным образом, университетская. Движение захватывает все более и более зрелые по возрасту и развитию группы, несмотря на ужасающие по жестокости кары, налагаемые услужливой юстицией даже за детские наивные увлечения, не без педагогической цели: «Виновные, заслужившие, по закону, смертную казнь и только неизреченным милосердием Государя Императора помилованные, понесут достойное наказание! Да послужит настоящее дело предостережением и спасительным примером юношам, может-быть также заблуждающимся, но еще не преступным! Да обратят, в особенности, родители внимание на нравственное воспитание детей, и да потщатся внушать им с младенческих лет, что только Святая Вера, любовь к Монарху и преданность к Отечеству, повиновение законам и установленным властям – могут служить незыблемым основанием спокойствию Государств и благоденствию всех и каждаго»380380
  Ведомости С.-П.-Бургской городской полиции. 24 декабря 1849 г. №139. С. 2.


[Закрыть] – слова Николая I по делу петрашевцев. Но не одни педагогические соображения заставляли императора Николая I с неумолимой жестокостью преследовать самые невинные увлечения, заявляя, что даже «одно вранье [„одно вранье“ подчеркнуто] то и оно в высшей степени преступное и не нестерпимо»381381
  ГАРФ. Ф. 109. эксп.1849 г. Д. 214. Ч. 1. Л. 59—59 об.


[Закрыть]. Дела декабристов на всю жизнь повысило чувствительность николаевского режима ко всему, что выходило за его круг интересов. События Западной Европы с их отражением в русской Польше не могли не содействовать повышению этой чувствительности. Но как ни талантливо было поставлено следственное дело, от взоров «Комитета о тайных злоумышленниках» ускользали некоторые общества, раскинувшиеся по разным уголкам России. Из них наиболее жестокий был «процесс братьев Критских». Самому старшему его члену было 21 год, возраст большинства колебался между 16 и 19 годами. В товарищеских беседах они вели разговоры о величии декабристов, проникались ненавистью к монархическому строю правления, говорили о необходимости силою принудить императора дать конституцию, если он добровольно на это не согласится. Причем, следственная комиссия замечала, что говоривший «едва ли понимал значение этого слова» (т.е. «конституция»). Свои рукописные прокламации они собирались распространять, кладя их на подножие памятника Минину и Пожарскому, вербовать членов среди студентов, избрать председателем тайного общества А. С. Пушкина, а руководство в боевом выступлении поручить обиженному Николаем I генералу Ермолову. Наивность заговорщиков была очевидна, комиссия высказалась за трехмесячное содержание их под арестом. Не так смотрел на это дело Николай I, его резолюция на докладе комиссии гласила: «Суду не предавать, а послать по два: в Швартгольм, в Шлиссельбург и в Соловецкий остров. Членам комиссии объявить благодарность. 21 ноября 1827»382382
  Декабристы. Тайныя Общества. Процессы Колесникова, бр. Критских, и Раевских. Москва, изд. В. М. Саблина, 1907, стр. 256.


[Закрыть].

Другим «остатком от 14 декабря 1825 г.» и продолжателем дела декабристов было раскрытое в 1831 г. в Москве общество во главе с отставным губернским секретарем Н. Сунгуровым 26 лет. Цель общества – введение в России конституции, средства к достижению этой цели – бунт, но не военный, как это имели в виду декабристы, а при помощи «фабричных» и «черни». Если верить следственному материалу, Сунгуров предполагал: «Во время оцепления Москвы от холеры возмутить фабричных рабочих и чернь, разбить питейные дома, освободить всех арестантов, захватить артиллерийскую роту и арсенал, раздать солдатам и черни деньги, взяв таковыя из присутственных мест, заставить военнаго генерал-губернатора предписать губернаторам смежных с Москвой губерний выслать депутатов к выслушанию конституции, повесить противящихся, разослать по всем губерниям прокламации к народу для возбуждения ненависти к Правительству, внушив для этого народу, что цесаревич Константин Павлович шел в Россию с польскими войсками для того, чтобы отобрать всех крестьян от помещиков, сделать их вольными, не брать с них и с мещанства никаких податей и жить всякому для себя, кто как хочет, и что за это Император заключил Цесаревича в крепость, потом, составив шайку тысяч в пять человек, пойти в Тулу и взять орудийный завод»383383
  Русский архив. Т. 140. 1912. №9—12. Сазонов. Тайное общество. (Военно-судное дело 1831 года). (По архивным данным). С. 482.


[Закрыть].

Не успело закончиться Сунгуровское дело, как сыск натолкнулся на зарождение мощного идейного течения. В качестве обвиняемого стал московский студенческий кружок во главе с Герценом и Огаревым. В «Былом и Думах» Герцен вспоминает: «Рассказы о возмущении, о суде, ужас в Москве сильно поразили меня; мне открывался новый мир, который становился больше и больше средоточием всего нравственного существования моего; не знаю, как это сделалось, но, мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с этой стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудили ребяческий сон моей души»384384
  Герцен А. И. Собрание сочинений в 30 т. Т. 8. Былое и думы. 1852—1868. Части I—III. Москва, Акад. наук СССР, 1956, стр. 61.


[Закрыть].

Друзья начали горячую пропаганду среди университетской молодежи. «Что мы, собственно, проповедовали, – пишет Герцен, – трудно сказать. Идеи были смутны, мы проповедовали декабристов и французскую революцию, потом проповедовали сен-симонизм и ту же революцию, мы проповедовали конституцию и республику, чтение политических книг и сосредоточение сил в одном обществе. Но пуще всего проповедовали ненависть к всякому насилию, к всякому правительственному произволу»385385
  Герцен А. И. Собрание сочинений в 30 т. Т. 10. Былое и думы. 1852—1868. Части V. Москва, Акад. наук СССР, 1956, стр. 318.


[Закрыть]. Герцен пишет: «Новый мир толкался в двери, наши души, наши сердца растворялись ему. Сен-симонизм лег в основу наших убеждений и неизменно остался в существенном. / Удобовпечатлимые, искренно-молодые, мы легко были подхвачены мощной волной его и рано переплыли тот рубеж, на котором останавливаются целые ряды людей, складывают руки, идут назад или ищут по сторонам броду – через море! / Но не все рискнули с нами. Социализм и реализм остаются до сих пор пробными камнями, брошенными на путях революции и науки. Группы пловцов, прибитые волнами событий или мышлением к этим скалам, немедленно расстаются и составляют две вечные партии, которые, меняя одежды, проходят черезо всю историю, через все перевороты, через многочисленные партии и кружки, состоящие из десяти юношей. Одна представляет логику, другая – историю, одна – диалектику, другая – эмбриогению. Одна из них правее, другая возможнее… / Уже тогда, в 1833 г., либералы смотрели на нас исподлобья, как на сбившихся с дороги»386386
  Герцен А. И. Собрание сочинений в 30 т. Т. 8. Былое и думы. 1852—1868. Части I—III. Москва, Акад. наук СССР, 1956, стр. 162—163.


[Закрыть]. («Новый мир» Сен-Симона представлял собой «промышленную систему»: обязательный труд, единство науки и промышленности, научное планирование хозяйства, распределение по «способностям» и т.д., пролетариат и буржуазия образуют единый класс «индустриалов». Путь к этому Сен-Симон видел в «утверждении» «новой» религии, его работа «Новое христианство», 1825 г.; Новое христианство Сен-Симона представляет собой смесь христианства и гуманистических принципов, где все люди – братья, переворачивая слова Христа – «возлюби ближнего своего, как самого себя» (Марк 12:31), в которых Христос призывал сделать усилие стать ближним, а не устанавливал факт изначального духовного родства, объявляло, что «основой свободы является промышленность»387387
  Сен-Симон. Избранные сочинения. Пер. с фр. под ред. и с комент. Л. С. Цетлина. Вступ. ст. В.П. Волгина. Т. I. Москва – Ленинград, Акад. наук СССР, 1948, стр. 346.


[Закрыть], ставило нравственные учения на первый план, а культы и догматы, соединив их – на последний, возводило «искусства, опытные науки и промышленность во главе священных знаний»388388
  Сен-Симон. Избранные сочинения. Пер. с фр. под ред. и с комент. Л. С. Цетлина. Вступ. ст. В.П. Волгина. Т. II. Москва – Ленинград, Акад. наук СССР, 1948, стр. 411.


[Закрыть], и фактически это «новое» христианство являлось продолжением мистических элементов христианства Западной Европы).

Их мечте – «Мы поклялись, что посвятим всю жизнь – Народу и его освобожденью, – Основою положим социализм, – И чтоб достичь священной нашей цели, – Мы общество должны составить втайне, – И втайне шаг за шаг распространять»389389
  Огарев Н. П. Избранные произведения в двух томах. Т. 2. Поэмы, проза, литературные критические статьи. Москва, гос. изд. Художественной литературы, 1956, стр. 252.


[Закрыть] – не было суждено свершиться. По доносу, подслушавшего нецензурные песни, весело распеваемые на молодых пирушках, было возбуждено дело «О лицах, певших в Москве пасквильные стихи». Не было фактов, за которые можно было бы обвинить их в попытках низвержения государственного строя, но были дух и настроения, опасные своими возможностями. Герцена сослали в Пермь, затем в Вятку, в 1837 г. по ходатайству В. А. Жуковского был переведен на службу во Владимир. Огарева сослали в Пензу (впоследствии оба эмигрировали), остальные члены кружка отданы под надзор полиции.

Незаметно для администрации в течение 4 лет (с 1845 по март 1849 г.) в Санкт-Петербурге действовало общество, возглавляемое М. В. Буташевич-Петрашевским. А внимание было обращено даже не самой деятельностью петрашевцев, а записью Петрашевского «О способах увеличения ценности дворянских или населенных имений», розданной им на дворянских выборах в Санкт-Петербурге в 1848 г. По содержанию эта записка была настолько лояльно-буржуазной, что только при тогдашней подозрительности администрации из-за нее можно было «начать дело». Установленным наблюдением за Петрашевским и была открыта деятельность петрашевцев. Сам Петрашевский располагал богатой библиотекой, из которой он заразился идеями логической индустриализации, социализмом*, был поклонником Ш. Фурье (французский социалист*, подверг критике строй современной «цивилизации», разработал проект будущего общества – строя «гармонии», в котором должны развернуться все человеческие способности на основе естественного закона «притяжения по страсти». Первичной ячейкой нового общества считал «фалангу», сочетавшую промышленность и сельскохозяйственное производство). На общедоступных «пятницах» у Петрашевского собирались гости, обсуждались различные темы. «Я посещал эти вечера, бывшие по пятницам, – пишет в своих воспоминаниях генерал-лейтенант П. А. Кузьмин, – с весны 1848 года, и по совести можно сказать, что беседы на этих вечерах были небезъинтересны для каждаго из присутствующих. Да и могло ли быть иначе, когда тут собирался народ молодой, образованный, читающий, мыслящий; впечатления принималось живо; всякая несправедливость, злоупотребления, стеснения, самоуправство глубоко возмущали душу каждого; напротив, всякое стремление к благу общественному или частному вызывало сочувствие, в какой бы форме стремление это ни высказывалось. Цензура, убившая в то время всякую здравую мысль, не только не допускала гласнаго обсуждения печатно предметов общаго интереса, но воспрещала даже малейший намек на то, что могло бы быть лучше, если бы было иначе»390390
  Русская старина. Т. 83. 1895. №2 (февраль). СПб. Из записок генерал-лейтенанта Павла Алексеевича Кузмина. С. 157.


[Закрыть].

Другой член кружка, П. П. Семенов, пишет: «Посещали мы друг друга не особенно часто, но главным местом и временем нашего общения были определенные дни (пятницы), в которые мы собирались у одного из лицейских товарищей брата и Данилевскаго – Михаила Васильевича Буташевич-Петрашевскаго… Все эти лица охотно посещали гостеприимнаго Петрашевскаго, главным образом, потому что он имел собственный дом и возможность устраивать подобные очень интересные для нас вечера, хотя сам Петрашевский казался нам крайне эксцентричным, если не сказать сумасбродным. Как лицеист, он числился на службе, занимая должность переводчика в министерстве иностранных дел; единственная его обязанность состояла в том, что его посылали в качестве переводчика при процессах иностранцев, а еще более при составлении описей их выморочного имущества, особливо библиотек. Это последнее занятие было крайне на руку Петрашевскому: он выбирал из этих библиотек все запрещенные иностранныя книги, заменяя их разрешенными, а из запрещенных формировал свою библиотеку, которую дополнял покупкою различных книг и предлагал к услугам всем своим знакомым, не исключая даже и членов купеческой и мещанской управ и Городской думы, в которой сам состоял гласным. Будучи крайним либералом и радикалом того времени, атеистом, республиканцем и социалистом, он представлял замечательный тип прирожденного агитатора: ему нравились именно пропаганда и агитаторская деятельность, которую он старался проявить во всех слоях общества. Он проповедовал, хотя и очень несвязно и непоследовательно, какую-то смесь антимонархических, даже революционных и социалистических идей».391391
  Мемуары П. П. Семенова-Тян-Шанскаго. Том I. Детство и юность. (1827—1855 гг.) Издание семьи. Петроград, 1917, стр. 195—196. «Стремился он для целей пропаганды сделаться учителем и в военно-учебных заведениях, и на вопрос Ростовцова, которому он представился, какие предметы он может преподавать, он представил ему список одиннадцати предметов; когда же его допустили к испытанию в одном из них, он начал свою пробную лекцию словами: „на этот предмет можно смотреть с двадцати точек зрения“, и действительно изложил все 20, но в учителя принят не был. В костюме своем он отличался крайней оригинальностью: не говоря уже о строго преследовавшихся в то время длинных волосах, усах и бороде, он ходил в какой-то альмавиве испанскаго покроя и цилиндре с четырьмя углами, стараясь обратить на себя внимание публики, которую он привлекал всячески, например. пусканием фейерверков, произнесением речей, раздачею книжек и т.п., а потом вступал с нею в конфиденциальные разговоры. Один раз он пришел в Казанский собор переодетый в женское платье, стал между дамами и притворился чинно молящимся, но его несколько разбойничья физиономия и черная борода, которую он не особенно тщательно скрыл, обратили на него внимание соседей, и когда наконец подошел к нему квартальный надзиратель со словами: „милостивая государыня, вы, кажется, переодетый мужчина“, он ответил ему: „милостивый государь, а мне кажется, что вы переодетая женщина“. Квартальный смутился, a Петрашевский воспользовался этим, чтобы исчезнуть в толпе, и уехал домой» (С. 196).


[Закрыть]

Следственная комиссия на основании доносов и некоторых признаний заключила: «На сходках сих происходили либеральные разговоры, читались лекции и речи в духе социализма и коммунизма, нападали на религию и верование во все святое, осуждали наше государственное управление, представляя действия административные в искаженном виде, порицали правительственные лица и даже священную особу вашего императорского величества. Петрашевский постоянно возбуждал и направлял эти суждения. Он доводил посетителей своих до того, что они если и не все делались социалистами, то уже получали на многое новые взгляды и убеждения и оставляли собрания его более или менее потрясенными в прежних своих верованиях и наклонностью к преступному направлению. Впрочем, собрания Петрашевского не представляли собою организованного тайного общества, он и без этого достигал своей цели вернее и безнаказаннее, чем достигал бы оной посредством тайного общества, – средства более опасного, которое легче могло бы пробудить совесть завлеченного и скорее повести к открытию злоумышления, тогда как тут и раскаивающийся и не разделявший мнений Петрашевского, оставляя его собрания, не считали противным своей совести не доносить о них, как о собраниях обыкновенных. Не довольствуясь этим, Петрашевский устремил преступные свои помыслы к скорейшему достижению переворота, уже не путем мира, а действиями насильственными, для чего пытался уже образовать тайные общества, отдельно от своих собраний, и в этих видах из числа лиц, посещавших его собрания, оказавших более прочих склонность к свободомыслию, сводил помещика Спешнева с отставным подпоручиком Черносвитовым и имел с ними преступные разговоры о возможности восстания в Сибири, и вслед за тем сводил Спешнева же с поручиком Момбелли и участвовал с ними в совещаниях об учреждении тайного общества под названием товарищества или братства взаимной помощи.

При следствии Петрашевский не только не скрывал желания полного и совершенного преобразования быта общественного в России, но явно сознавая себя фурьеристом и социалистом, объявил, что он желал стать во главе разумного движения в народе русском»392392
  Петрашевцы. Сборник материалов. Ред. П. Е. Щеголева. Т. 3. Доклад генерал-аудиториата. Москва – Ленинград, Госиздат, 1928, стр. 281—282.


[Закрыть].

Однако помимо идей фурьеризма между петрашевцами не было единогласия. «Я не встретил никакого единства в обществе Петрашевского, никакого направления, никакой общей цели, – пишет молодой Ф. М. Достоевский (член кружка) в своем „показании“. – Положительно можно сказать, нельзя найти трех человек, согласных в каком-нибудь пункте, на любую заданную тему. Оттого велись споры друг с другом; вечные противуречия и несогласия в мнениях»393393
  Достоевский ФМ. Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 12. Дневник писателя. 1873. Статьи и очерки, 1873—1878. Ленинград, Наука, 1994, стр. 219.


[Закрыть]. Кружок по большей части представлял собой не политическую, а проповедывающую организацию. Это было распространение идей нового учения, а не вербовка членов тайного общества с положительным задачами деятельности. Сам Петрашевский саркастически заметил следователю, что «для исследования возникших противу него обвинений надлежало бы назначить не следственную, а ученую комиссию, которая бы могла разобрать все предметы сих обвинений в виде наук»394394
  Петрашевцы. Сборник материалов. Ред. П. Е. Щеголева. Т. 3. Доклад генерал-аудиториата. Москва – Ленинград, Госиздат, 1928, стр. 23.


[Закрыть].

По делу петрашевцев на докладе шефа жандармов А. Ф. Орлова Николай I положил резолюцию: «Я все прочел; дело важное…»395395
  ГАРФ. Ф. 109. эксп.1849 г. Д. 214. Ч. 1. Л. 59—59 об.


[Закрыть] Наконец, тщательное расследование дела привело следственную комиссию к выводу: «Все описанные собрания, отличавшиеся вообще духом, противным правительству, и стремлением к изменению существующего порядка, не обнаруживают единства действий; к разряду организованных тайных обществ они тоже не принадлежали, и чтобы имели какие-либо сношения внутри государства, не доказывается никакими положительными данными. За всем тем преступные начинания подсудимых, при дальнейшем их развитии, могли бы иметь гибельные последствия для спокойствия государства, если б оные не были своевременно предупреждены принятием со стороны правительства мерами, тем более, что превратные мысли распространялись уже между многими лицами»396396
  Петрашевцы. Сборник материалов. Ред. П. Е. Щеголева. Т. 3. Доклад генерал-аудиториата. Москва – Ленинград, Госиздат, 1928, стр. 323.


[Закрыть]. Чересчур мягкое заключение следственной комиссии показывает, насколько кружок был антиполитичен. Барон Корф поясняет: «Члены [следственной комиссии] называли это дело – заговором идей, чем и объясняли трудности дальнейших раскрытий: ибо, если можно обнаружить факты, то как же уличать в мыслях, когда они не осуществились еще никаким проявлением, никаким переходом в действие?»397397
  Корф М. А. Записки. Москва, Берлин, Директ-Медиа, 2019, стр. 571.


[Закрыть] И даже руководивший следствием И. П. Липранди (который «был тайным усердным сыщиком в царствование Николая»398398
  Записки Сергия Григорьевича Волконскаго (декабриста). СПб, изд. Князя М. С. Волконскаго, тип. Синодальная, 1901, стр. 318. «Был орудием гонения, раскольников, был орудием розыскания едва установившагося общества социалистов* и, наконец, имел дерзость уже при Александре II подать проект об учреждении при университетах школы шпонов, вменяя в обязанность попечителям давать сведения министерству о тех студентах, которых употребляют они, чтобы иметь данныя о мыслях и действиях их товарищей, – а министерство этими данными руководствовалось-бы, чтоб этих мерзавцев (но не так он их выставлял) назначать к употреблению, как сыщиков и шпонов в обществе, и, основываясь на полученных от попечителей сведениях, давать им по служб ход. Это диавольское изобретение не могло иметь доступа при высоких чувствах правосудья Императора Александра II, и в ответ на представленный им проект, Липранди был отставлен от занимаемой им должности. Хвала Царю за заслуженную кару Липранди» (С. 318—319).


[Закрыть] – по отзыву С. Г. Волконского) в конце своего «мнения» заявил: «Ныне корень зла состоит в идеях, и я полагаю, что с идеями должно бороться не иначе, как только идеями, противупостовляя мечтам истинныя и здравыя о вещах понятия, изгоняя ложное просвещение – просвещением настоящим, преобращая училищное преподавание и самую литературу в орудие, разбивающее и уничтожающее в прах гибельныя мечты нынешняго вольномыслия, или лучше сказать, сумасбродства»399399
  Русская старина. Т. 6. 1872. №7—12. Записки И. П. Липранди. С. 86. В сносках своего мнения в конце этого предложения сам Липранди заметил: «В этих случаях я полагаю, что казнь за политическия преступления оставляет всегда неблагоприятное впечатление в народе. – Далее я молчу» (С 86)..


[Закрыть].

Но юстиция Николая I посмотрела на дело по своему: «подвергнуть смертной казни расстрелянием»400400
  Петрашевцы. Сборник материалов. Ред. П. Е. Щеголева. Т. 3. Доклад генерал-аудиториата. Москва – Ленинград, Госиздат, 1928, стр. 50.


[Закрыть]. Всего под следствием проходило 123 человека. Военный суд судил 22 человека, из них 21 приговорили к расстрелу. Приговоренных к смерти 22 декабря в весенних платьях привезли на эшафот, долго зачитывали изложение вины каждого, становясь против каждого из обвиняемых. «Мы все страшно озябли… – вспоминает Д. Д. Ахшарумов. – Затем нам поданы были белые балахоны и колпаки, саваны, и солдаты, стоявшие сзади нас, одевали нас в предсмертное одеяние¹…» Приговоренных привязали к столбам, надвинули колпаки на глаза. «Раздалась команда „клац“… Сердце замерло в ожидании и страшный момент этот продолжался с полминуты… Барабанный бой… но вслед затем, увидел я, что ружья, прицеленныя, вдруг все были подняты стволами вверх²…» В привезенной флигель-адъютантом бумаге «возвещалось нам дарование Государем Императором жизни и, взамен смертной казни, каждому, по виновности, особое наказание³»401401
  Ахшарумов Д. Д. Из моих воспоминаний. (1849—1851). Со вступит. ст. В.И. Семеновскаго. СПб, изд. Общественная Польза, 1905, стр. 1 – 107, 2 – 108—109, 3 -109. «Нас повели на эшафот, но не прямо на него, а обходом, вдоль рядов войск, сомкнутых в каре. Такой обход, как я узнал после, назначен был для назидания войска, и именно Московскаго полка, так как между нами были офицеры, служившие в этом полку» (С. 105).


[Закрыть]. Приговоренные на разные сроки были сосланы в Сибирь, амнистированы в 1856 г.

Два последних процесса (Герцена и Петрашевцев) связаны между собой общей идеей, лежавшей в основе этих кружков, но между ними было рассмотрено еще одно политическое дело, не имеющее ничего общего с двумя предшествующими, но, несомненно, родственное идейным течением всего периода первой половины XIX в. В 1845 г. в Киеве образовалось «Кирилло-Мефодиевское братство», возникшее на увлечении украинофильством. Вдохновителем общества стал известный историк Н. И. Костомаров. От увлечения историей Малороссии, захватившей своим энтузиазмом молодежь, молодой ученый пришел к мысли об основании общества, целью которого было распространение идей славянской общности на основании полной свободы и автономии народностей: «Мимо нашей воли, – пишет Костомаров, – стал нам представляться федеративный строй, как самое счастливое течение жизни славянских наций. Мы стали воображать все славянские народы соединенными между собою в федерации, подобно древним греческим республикам, или Соединенным Штатам Северной Америки, с тем, чтобы все находились в прочной связи между собою, но каждая сохраняла свято свою отдельную автономность¹… Во всех частях федерации предполагались одинакие основные законы и права, равенство веса, мер и монеты, отсутствие таможен и свобода торговли, всеобщее уничтожение крепостного права и рабства, в каком бы то ни было виде, единая центральная власть, заведующая сношениями вне союза, войском и флотом, но полная автономия каждой части по отношению к внутренним учреждениям, внутреннему управлению, судопроизводству и народному образованию²»402402
  Автобиография Н. И. Костомарова. Под ред. В. Котельникова. Москва, Задруга, 1922, стр. 1– 187—188, 2 – 188.


[Закрыть].

Во всем этом слышатся знакомые мечтания «Общества соединенных славян» и федеральные начала конституции Н. Муравьева, но в отличие от них тактика «Кирилло-Мефодиевского общества» «медленного действия во времени» очень схожа с тактикой «Союза Благоденствия». «План нашего общества, – пишет Костомаров, – был приблизительно следующий: вербовать наибольшее число членов между всеми славянами и всех званий людей, преимущественно профессоров, учителей и литераторов, так как они более всего могли иметь влияние на молодежь и подготовить ее к будущей деятельности. Избегать насильственных мер, и когда придет пора, противопоставить насилию – силу мысли, силу сплоченности народа»403403
  Три века. Россия от Смуты до нашего времени. В шести томах. Том VI. Репринтное издание. Под ред. В. В. Калаша. Сост. А. М. Мартышкин, А. Г. Свиридов. Москва, ГИС, 1995, стр. 20.


[Закрыть]. Это романтическое по своим отдаленным задачам и непротивленческое по тактике общество дальше горячих, восторженных бесед не шло, зато обратило на себя внимание администрации: нашелся здесь и «образованный агент» в лице студента Петрова. Скорый суд постановил основных заговорщиков заточить в крепость, других разослать на противоположные концы России подальше от Украины.

Отражением пессимистических настроений русского общества того времени стали «Философские письма» любомудра П. Я. Чаадаева, написанные в 1829—1831 гг. на французском языке. Первое «Письмо», облеченное в форму послания к даме, без подписи, было опубликовано в 1836 г. в московском журнале «Телескоп». Однако автор этих строк ни для кого не был секретом. Чаадаев пишет: «Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения и из того, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

Удивительное дело! Даже в области той науки, которая все охватывает, наша история ни с чем не связана, ничего не объясняет, ничего не доказывает. Если бы орды варваров, потрясших мир, не прошли прежде нашествия на Запад по нашей стране, мы едва были бы главой для всемирной истории. Чтобы заставить себя заметить, нам пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера. Когда-то великий человек404404
  Имеется в виду Пётр I.


[Закрыть] вздумал нас цивилизовать и для того, чтобы приохотить к просвещению, кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но к просвещению не прикоснулись. В другой раз другой великий монарх405405
  Имеется в виде Александр I.


[Закрыть], приобщая нас к своему славному назначению, провел нас победителями от края до края Европы406406
  Имеется в виду заграничный поход русской армии 1813—1814 гг.


[Закрыть]; вернувшись домой из этого триумфального шествия по самым просвещенным странам мира, мы принесли с собой одни только дурные идеи и гибельные заблуждения, последствием которых было неизмеримое бедствие, отбросившее нас назад па полвека407407
  Имеется в виду восстание декабристов.


[Закрыть]. В крови у нас есть нечто, отвергающее всякий настоящий прогресс. Одним словом, мы жили и сейчас еще живем для того, чтобы преподать какой-то великий урок отдаленным потомкам, которые поймут его; пока, что бы там ни говорили, мы составляем пробел в интеллектуальном порядке»408408
  Чаадаев П. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. В двух томах. Том I. Отв. ред. и вступ. ст. З.А. Каменский. Москва, Наука, 1991, стр. 330.


[Закрыть].

Прочитав статью Чаадаева, Николай отозвался о ней так: «Нахожу содержание оной смесью дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного»409409
  Чаадаев П. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. В двух томах. Том II. Отв. ред. и вступ. ст. З.А. Каменский. Москва, Наука, 1991, стр. 284.


[Закрыть]. «Телескоп» был закрыт, его редактор Н. И. Надеждин сослан в Усть-Сысольск, пропустивший статью цензор А. В. Болдырев (ректор Московского университета) отстранен от должности. Чаадаева официально объявили «сумасшедшим» (стал первым человеком в России, объявленный «сумасшедшим» по политическим мотивам), за ним установили «медико-политический надзор»410410
  После смены докторов, Чаадаеву был назначен, «занимавший в полиции важную медицинскую должность» (С. 572), Михаил Гульковский, давний друг Чаадаева. При первом визите к «больному» он сказал: «Вот в каких обстоятельствах пришлось нам увидится, Петр Яковлевич: не будь у меня старухи жены и огромного семейства, я бы им сказал кто сумасшедший» (Там же, стр. 333).


[Закрыть]. В течение нескольких лет на дом к Чаадаеву являлись врачебные и полицейские чины для «свидетельствования его умственного состояния». Никто не верил в его «сумасшествие», в том числе и доктор, посещавший Чаадаева, но эта акция лишь резко подняла его популярность в московских кругах.

Передовая Россия оценила «Философические письма» Чаадаева неоднозначно. Считая положительным сам факт протеста против мрачной действительности, она осудила пессимизм Чаадаева, его негативное отношение к прошлому России и неверие в ее будущее. Герцен расценил письма Чаадаева как «голос из гроба». Его друг А. С. Пушкин, будучи невыездным, в письме написал: «Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблен, – но клянусь честью, что ни за то на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал»411411
  Пушкин А. С. Сборник в 10 томах. Т. 10. Письма, (1815—1837). Москва – Ленинград, Акад. наук СССР, 1951, стр. 867.


[Закрыть]. Впоследствии в рукописи «Апология сумасшедшего» (1837) Чаадаев признал односторонность своих суждений и что Россия призвана будет сказать миру свое слово.

Официальную самодержавную точку зрения на существующий строй и николаевское время выразил граф С. Уваров в его «теории официальной народности». Но рядом с этим возникли и другие представления о русском мироустройстве, отображающие веяние времени. Это осмысление российского мироустройства привело мыслящих людей к образованию двух самых заметных течений, представителей которых стали называть «славянофилами» и «западниками». Славянофилы появились в России в период николаевского царствования. Система их взглядов сформировалась в 30—40е гг. XIX в. Первыми наиболее известными деятелями этого течения стали представители старинных дворянских фамилий: А. С. Хомяков, братья И.В. и П. В. Киреевские, братья И.С. и К. С. Аксаковы, Ю. Ф. Самарин. Сосредоточением славянофильства стала Москва, где в барских особняках велись оживленные беседы о России, ее историческом пути и месте в мире.

Исходной точкой начала диспута о России явился пространный философский трактат П. Я. Чаадаев в 1836 г. Исходной же датой образования славянофильства как идейного направления считается 1839 г., когда два его основоположника, Алексей Хомяков и Иван Киреевский выступили со своими статьями: первой – «О старом и новом», второй – «в ответ Хомякову», в котором были сформулированы основные положения славянофильской доктрины. Обе статьи не предназначались для печати, но широко распространялись в списках и оживленно обсуждались. Окончательно славянофильство сформировалось в 1845 г. ко времени выпуска трех славянофильских книжек журнала «Москвитянин». Сам термин «славянофилы» был дан им их идейными оппонентами – западниками, в пылу полемики. Славянофилы же первоначально отвергали это название, считая себя не славянофилами, а «руссолюбами» или «русофилами», подчеркивая, что их интересовали преимущественно судьба России, русского народа, а не славян вообще. Основной тезис славянофилов – доказательство самобытного пути развития России, точнее – требование «идти по этому пути», идеализация главных «самобытных» учреждений – крестьянской общины и православной церкви. По их мнению, революционные потрясения в России невозможны, потому что русский народ политически индифферентен, ему присущ социальный мир, равнодушие к политике. Если и были смуты в прошлом, то их связывали не с изменой власти, а с вопросом о законности власти монарха: народные массы восставали против «незаконного» монарха или же за «хорошего» царя. Славянофилы выдвинули тезис: «Сила власти – царю, сила мнения – народу»412412
  «У нас есть одна сила историческая, положительная, это – народ, и другая сила – самодержавный Царь. Последний есть тоже сила положительная, историческая, но только вследствие того, что ее выдвинула из себя народная сила и что эта последняя сила признает в Царе свое олицетворение, свой внешний образ. Пока этими двумя условиями обладает самодержавие, оно законно и несокрушимо1… / Сочувствие народа электрическим током тянет прямо к Царю, через все посредствующия сословия, учреждения, общественные слои, не останавливаясь на пути своем ни на чем и ни на ком; что вся эта посредствующая среда, в глазах народа, существует только как препятствие к его соединению с Царем и что между ними давно заключен невысказанный, а подразумеваемый и всеми понимаемый союз для взаимной защиты2… / Народной конституции у нас пока еще быть не может, а конституция не народная, т. е. господство меньшинства, действующая без доверенности от имени большинства, есть ложь и обман. Довольно с нас лжепрогресса, лжепросвещения, лжекультуры; не дай нам Бог дожить еще до лжесвободы и лжеконституции. Последняя ложь была-бы горше первых3» (Теория государства у славянофилов. Сборник статей. СПб, тип. А. Пороховщикова, 1898, стр. 1 – 62, 2 – 63, 3 – 64).


[Закрыть]. Это означало, что равнодушный к политике народ и не должен вмешиваться в политику, предоставив монарху всю полноту власти. Но и самодержавец должен править, строго придерживаясь мнения народа. Отсюда требование созыва Земского собора, который выступал бы в роли «советника» царя, отсюда их требование свободы слова и печати, обеспечивающих выражение общественного мнения. Славянофилы допускали мысль об ограничении самодержавия, но считали, что в России пока еще нет такой силы, которая способна была бы его ограничить. Древняя, допетровская Русь представлялась славянофилам государством мирным и патриархальным, не знавшим социально-политической борьбы. По их мнению, Пётр I расколол страну на два чуждых друг другу мира. Один – русское крестьянство – «основание всего общественного здания страны». Другой – антирусский мир – олицетворяли государственные чиновники – «бюрократия», дворянская аристократия и интеллигенция. Но славянофилы обижались, когда оппоненты называли их ретроградами, зовущими Россию назад. К. Аксаков писал: «Разве Славянофилы думают идти назад, желают отступательнаго движения? Нет, Славянофилы желают идти, но не просто вперед, а вперед к истине и, конечно, никогда назад от истины. Их антогонисты, думаем, желают тоже идти, не просто вперед, а вперед к истине. И та и другая сторона не ставит себя в зависимости от избраннаго ею пути. Славянофилы утверждают только то, что самый путь ошибочен, и что к истине должно идти другим путем. Значит ли это возвращение назад? Вопрос и спор может быть о том, чей путь истинен, но не может быть и речи о желании возвратиться назад. / Но Славянофилы думают, что истинен тот путь, которым Россия шла прежде… / Славянофилы думают, что должно воротиться не к состоянию древней России (это значило бы окаменение, застой), а к пути древней России (это значит движение). Где есть движение, где есть путь, там есть вперед! Там слово назад не имеет смысла. / Славянофилы желают не возвратиться назад, но вновь идти прежним путем, не потому, что он прежний, а потому, что он истинный»413413
  Русский архив. Т. 103. 1900. №9—12. Учение славянофилов (статьи К. С. Аксакова). С. 379.


[Закрыть]. Славянофилы считали, что крепостное право было одним из «нововведений» Петра I; выступали за его отмену сверху – ««раб видит только одну разницу между собою и правительством: он угнетен, а правительство угнетает; низкая подлость во всякую минуту готова перейти в наглую дерзость; рабы сегодня, – бунтовщики завтра: из цепей рабства куются безпощадные ножи бунта»414414
  Теория государства у славянофилов. Сборник статей. СПб, тип. А. Пороховщикова, 1898, стр. 37.


[Закрыть]. Они приветствовали достижения цивилизации – рост фабрик и заводов, строительство железных дорог, достижения науки и техники. Славянофилы считали, что петровская европеизация, к счастью, коснулась только верхов общества, но не низов, главным образом, крестьянства. Поэтому они уделяли большое внимание простому народу: «У нас значение простого народа имеет свою особую сторону, ибо он только и сохраняет в себе народные, истинные основы России; он только и не разорвал связи с прошедшим, с Древней Русью»415415
  Аксаков К. С. Государство и народ. Москва, Институт русской цивилизации, 2009, стр. 209. P.S.: Скоро Древняя Русь придет во власть, за нее же столько болельщиков: Распутин уже стоит в дверях.


[Закрыть]. Николаевскую систему в ее «немецкой» бюрократией славянофилы рассматривали как логическое следствие отрицательных сторон петровских преобразований. Они осуждали продажную бюрократию, царский неправый суд с лихоимством судей. Правительство настороженно относилось к славянофилам: им запрещали демонстративное ношение бороды и русского платья, некоторых из славянофилов за резкость высказываний сажали на несколько месяцев в Петропавловскую крепость. Все попытки издания славянофильских газет и журналов пресекались.