Текст книги "Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 6"

К семидесятым годам в русскую общественную жизнь стало широко вливаться молодое поколение, не знавшее суровой действительности Николаевского царствования. Сознательная жизнь нового поколения расцвела в период небывалого общественного оживления и радужных надежд второй половины пятидесятых годов. Воспитанное уже не в тесных кружках сороковых-пятидесятых годов, они были захвачены огромной социальной реформой, освобождением крестьянства и идеями гражданского порядка, проповедями Добролюбова, Чернышевского, Писарева и других. Выдвигалось поколение все более рвавшееся к деятельному участию в усложнившейся и ширившейся общественной жизни. Среди них была масса недоучившихся студентов, так называемые «нигилисты», осмеивающие и отвергающие любые авторитеты, власть, церковь и прошлое. Когда на это поколение обрушились репрессии за общественно – политическую агитацию, то стала быстро расти политическая эмиграция. Это уже не одиночки, Бакунин, Герцен, Огарев, Сазонов, Энгельсом, а эмиграция сотен лиц, и они задаются не только мыслью освободительной «проповеди», что считал делом своей жизни Герцен, а рвутся к прямой и деятельной борьбе с правительством. В Швейцарии теперь группируются не только люди революционного слова, но и люди действия. Известно, что эта массовая эмиграция имела чрезвычайно острые столкновения с Герценом, который казался теперь слишком умеренным. Кумиром молодежи за границей в течение ряда лет является бунтарь, неутомимый агитатор М. А. Бакунин (в 30-х годах член кружка Н. С. Станкевича, с 1846г. за границей, участник революций 1848—1849гг, Парижа, Дрездена, Праги; в 1851 г. выдан австрийскими властями России, заключен в Петропавловскую крепость, затем в 1854 г. в Шлиссельбургскую крепость, с 1857 г. в сибирской ссылке; в 1861 г. бежал за границу).

В книге «Государственность и анархия» Бакунин пишет: «Народ наш глубоко и страстно ненавидит государство, ненавидит всех представителей его в каком бы виде они перед ним ни явились¹… Народ наш явным образом нуждается в помощи. Он находится в таком отчаянном положении, что ничего не стоит поднять любую деревню. Но хотя и всякий бунт, как бы неудачен он не был, всегда полезен, однако частных вспышек недостаточно. Надо поднять вдруг все деревни. Что это возможно, доказывают нам громадныя движения народныя под предводительством Стеньки Разина и Пугачева. Эти движения доказывают нам, что в сознании нашего народа живет действительно идеал, к осуществлению котораго он стремиться, а из неудач их мы заключаем что в этом идеале есть существенные недостатки, которые мешали и мешают успеху²»568568
  Бакунин М. А. Полное собрание сочинений. В 2-х томах. Т. 2. Под ред. А. И. Бакунина. Изд. И. Балашова. Государственность и анархия. Прибавление А. 1907, стр. 1 – 257, 2 – 260.


[Закрыть].

Овладев Огаревым, Бакунин повернул «Колокол» в сторону прямой революционной агитации, побудил Герцена вступить на скользкий путь содействия польскому восстанию, к концу шестидесятых годов был неустанным проповедником бунтов и вспышек во имя будущего царства безгосударственного социализма* (против чего незадолго до смерти запротестовал Герцен в «Письме к старому товарищу»). Вслед за «Колоколом», издание которого вследствие народного патриотизма приостановилось, возникает гораздо более резкая прореволюционная журналистика в Швейцарии: «Народное Дело», особенно «Народная Расправа» и другие издания фанатически проповедывающие близость социальной* революции. Дух непримиримого бунтарства готового на любые средства вливается в ряды эмиграции и революционно – настроенной интеллигенции. Это особенно выразилось в известном деле С. Г. Нечаева. Будучи руководителем «Общества народной расправы» он призывает, ввиду близкого народного восстания, обратить все силы молодежи на уничтожение всех препятствий к такому восстанию, усматривая таковых в различных категориях государственных лиц, капиталов и продажных правительству литераторов. Отказываясь от какого бы то ни было будущего строительства его программа заявляла: «Спасительною для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственныя традиции порядка и классы России… Наше дело – страшное, полное, повсеместное и безпощадное разрушение» всего, что связано с государством, «но соединяемся с диким разбойничьим миром, этим, истинным и единственным, революционером в России»569569
  Государственныя преступления в России в XIX веке. Сборник извлеченных из оффициальных изданий правительственных сообщений. Сост. под ред. Б. Базилевскаго. В 3-х томах. Т. 1. (1825—1876). СПб, Русская Скоропечатня, 1906, стр. 185.


[Закрыть]. Автор этого «труда» пользовался крайне неразборчиво всеми средствами, в их числе и обманом товарищей, и сорвался на нелепом и жестоком убийстве выступившего против крайностей своего руководителя, ложно обвинив его в шпионаже (бежал за границу, но в 1872 г. был выдан Швейцарией как уголовный преступник. После открытого судебного процесса члены его «главной пятерки» были приговорены к каторге, 27 человек к тюремному заключению на разные сроки, сам Нечаев оказался заточенным в Петропавловскую крепость, где умер в 1882 г.)

Это фанатическое бунтарство, во имя социального переустройства, захватило немногих, и была лишь крайним зловещим выражением тогдашних революционных течений. Но дух социального равенства (не заботы) и надежды на народ становятся все более широкими настроениями революционизировавшей интеллигенции. Еще в 1861 г. Герцен в своем «Колоколе» призывал русских революционеров «идти в народ», что бы вести там революционную пропаганду. Теперь же разочаровавшись, в лице Добролюбова и Чернышевского, на образованное общество, представляющее из себя либералов – «постепеновцев», разочаровавшись в надеждах и на молодежь, как на какую-то революционную силу, и на «мыслящий пролетариат» Писарева, все упования были перенесены на простой народ, на крестьянство и отчасти на городских рабочих, как ближайших выходцев, еще не утерявших связь с общиной и артелью. Так создалось народничество, проводниками которого, вслед за Герценом, Добролюбовым и Чернышевским, являются философы П. Л. Лавров, с его «Историческими письмами», этим катехизисом молодежи семидесятых годов, Н. А. Некрасов и М. Е. Салтыков, с «Отечественными Записками», Н. К. Михайловский, и совершенного утописта Юзова-Каблица. Все они подводили теоретические устои под идеальный порыв «отдать долг народу» и расплатится за «цену прогресса». Это новое настроение охватило уже не десятки и сотни молодежи, как это было в шестидесятых годах, а сотни и тысячи (в том числе многих женщин).

С конца шестидесятых годов в народ шли на свой страх отдельные лица и кружки, «Чайковцы», «Долгушинцы» и другие, одни одушевленные мыслью жить трудовой жизнью народа, служить ему своими знаниями и в то же время узнать у самого народа, каков его идеал лучшей социальной жизни, другие – с готовою мечтою о возможности социальной* революции едва ли не в завтрашний день, лишь бы усвоено было народом несколько агитационных книжек.

Бакунину и нечаевщине зарубежная русская печать противопоставила тактическую программу Лаврова, развитая в журнале «Вперед». Сходясь с Бакуниным в представлении о более или менее дальнем анархическом исходе социальной* революции Лавров считал: «Нисколько не отрицая в принципе насилия и террора, мы требовали работы над подготовкой таких форм насилия, которые бы рассчитывали на непосредственное участие массы и обеспечивали это участие¹». «Перестройка русского общества должна быть совершена не только с целью народного блага, не только для народа, но и посредством народом²». Необходимо «развить нашу общину в смысле общественной обработки земли и общинного пользования ее продуктами, сделать из мирской сходки основной политический элемент русского общественного строя, поглотить в общественной собственности частную, дать крестьянину то образование и то понимание его общественных потребностей, без которого он никогда не сумеет воспользоваться своими легальными правами, как бы они широки не были, и никак не выйдет из-под эксплуатации меньшинства, даже в случае самого удачного переворота³»570570
  Историко-революционная хрестоматия. Т. 1. Москва, Новая Москва, 1923, стр. 1 – 456, 2 – 107, 3 – 106—107.


[Закрыть]. Лавров полагал, что началу революции должна предшествовать долгая подготовка и предварительная пропаганда, пока революция не явится, как плод долгого развития и созревания народной мысли. Обширная полемика о тактике революции кончилась тем, что и бакунисты и лавристы ранней весной 1874 г. одинаково хлынули в «народ», подымать «новь» народной мысли о лучшем будущем, «внести в сознание народа идеалы лучшаго, справедливейшаго общественнаго строя, или же уяснить ему те идеалы, которые уже коренятся в нем безсознательно»571571
  Государственныя преступления в России в XIX веке. Сборник политических процессов и других материалов, относящихся к истории революционных и оппозиционных движений в России. Сост. под ред. Б. Базилевскаго. В 3-х томах. Т. 2. (1877 год – выпуск 1). Stuttgard, Verlag von J. H. W. Dietz Nachf. (G. M. B. H.), 1904, стр. 405.


[Закрыть] – произнесенная в 1877 г. на «процессе пятидесяти» речь народницы С. И. Бардиной, типичной представительнице мирных пропагандистов (сослана в Сибирь, в 1880 г. бежала, будучи тяжело больной, покончила самоубийством в Женеве).

В отпор движению «в народ» правительство произвело настоящую всероссийскую облаву на пропагандистов. Движение из деревни было оттеснено обратно в город, в прежнюю среду интеллигенции. Впечатление же, от произведенного движения на общество и правительство, было громадным. Впервые пропаганда была обнаружена сразу в тридцати семи губерниях центральной России, Поволжье и Юга. Поражал разнообразный состав пропагандистов: не только зеленая молодежь, но и люди с положением в свете, отставные офицеры, помещики, чиновники, девушки дворянских, даже аристократических семейств порывали со всеми традициями и выгодами своего положения, «опрощались» и сильно рисковали ради великодушной идеи. Этот массовый порыв был особенно контрастен в сравнении с оргией делячества и погоней за наживой, которая разыгралась в это время на почве железнодорожного строительства, учреждения банков и торгово-промышленных акционерных предприятий и т.п., когда сатирик Салтыков констатировал приход хищника – «чумазого», «ташкентцев», то есть хищнического накопления капитала, а с другой стороны – разложение старого порядка.

На призыв пропагандистов народ откликнулся весьма слабо. Но образованное общество охотно им помогло, давала средства и убежища от преследования полиции. Характерной чертой движения были довольно простодушный характер конспирации и отсутствие какого – либо деятельного центрального руководства. Лишь с трудом власть привлекла к делу 770 человек, с образованием затем процесса 193, на котором даже специально подобранные судьи были вынуждены освободить большинство подсудимых за отсутствием состава преступления. При этом симпатии общества оказались на стороне революционной молодежи. Процесс участников «хождения в народ» был ликвидирован только в 1877 г.

Разгром агитационного движения 1874 г. уже не мог кардинально что-либо изменить. Протестом против старого устоя было пропитана практически вся интеллигенция. Рост полицейской охраны и усиление реакционного давления заставило все больше новых людей уходить в подполье. После того как появились русские переводы Ф. Лассаля и К. Маркса, после Парижской коммуны 1871 г., продержавшейся два с небольшим месяца, все это настраивает людей на большой энтузиазм сопротивления старому темному реакционному. В подполье возникает новые кружки, под прессом преследований, складывающиеся в объединенную партию и уклоняющуюся все более в сторону политической борьбы – борьбы поневоле тайной и, наконец, террористической. К концу 1876 г. были выработаны программа и устав нового тайного общества, принявшего в качестве названия давний девиз «Колокола» и первого революционного объединения шестидесятых годов: «Земля и Воля». Обществ возглавили А. Д. Михайлов, Г. В. Плеханов, С. М. Кравчинский, Н. А. Морозов, В. Н. Фигнер и другие. В программе этой организации уже было четко определены действия направленные на «дезорганизацию государства» и на «уничтожение наиболее вредных или выдающихся лиц из правительства». Вторая «Земля и Воля» объединила около двухсот человек и стала вынашивать планы организации взрывов и убийств. Самым известным их делом стало убийство в августе 1878 г. шефа полиции генерал-адъютанта Н. В. Мезенцева. Убийце С. Кравчинскому удалось скрыться за границей, где он выпустил брошюру, в которой, обращаясь к власти, восклицал: «Вы – представители власти; мы – противники всякаго порабощения человека человеком, поэтому вы наши враги и между нами не может быть примирения. Вы должны быть уничтожены и будете уничтожены!»572572
  Убийство шефа жандармов генерал-адъютанта Мезенцева. СПб, Вольная русская типография в С. Петербурге, 1878, стр. 10. «Но мы считаем, что не политическое рабство порождает экономическое, а наоборот. Мы убеждены, что с уничтожением экономического неравенства уничтожится народная нищета, а с нею вместе невежество, суеверия и предрассудки, которыми держится всякая власть. Вот почему мы как нельзя более склонны оставить в покое вас, правительствующие. Наши настоящие враги – буржуазия, которая теперь прячется за вашей спиной, хотя и ненавидит вас, потому что и ей вы связываете руки» (С. 11).


[Закрыть]

Отгороженность власти от народа и степень их противопоставления друг другу в это время наглядно показывает случай произошедший за несколько месяцев до гибели Мезенцева. 24 января 1878 г. двадцати восьми летняя дворянка Вера Иванова Засулич выстрелом в упор из револьвера у себя в приемной ранила с.-петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова (внебрачного сына императора Николая I, соответственно брата императора Александра II). Это был индивидуальный протест против общей власти предержащей системы мировоззрения. Трепов делал обход в доме предварительного заключения и задержанный А. Боголюбов, арестованный в декабре 1876 г. за участия в демонстрации молодежи на площади у Казанского собора в Санкт-Петербурге, не исполнил требование обнажить перед ним голову, за что, собственно, и был наказан розгами, мерой давно отмененной. В деле разбирательства было заявлено, что розги применились с целью добычи необходимой информации от политического арестанта. Это событие стало известно широкому кругу общественности, возмущавшейся безнаказанным превышением власти градоначальника. Действия В. Засулич явились гласом мести народа. На суде по этому делу 31 марта 1878 г. подсудимой устраивали овации, а коллегия присяжных вынесла ей оправдательный приговор, Засулич была отпущена на свободу в зале суда. Около суда на Литейном проспекте, состоялась шумная манифестация в ее честь.

После того поворота события правительственные репрессии усиливаются еще более. Политические процессы не передаются больше присяжным, административная ссылка с долголетним предварительным заключением становится обычной практикой. В ответ на юге страны разворачивается террор, как система. Возникают вооруженные сопротивления, идут убийства прокуроров и жандармов, на которые власти отвечают казнями по приговорам военных судов.

Однако за весь девятнадцатый век в России за политические преступления было казнено около пятисот человек, за уголовные преступления смертная казнь не применялась, несмотря на низкий духовный уровень народа, бытового изуверства не было. Открытые судебные процессы с участием адвокатов, в присутствии публики и журналистов превращались в своеобразный бенефис террористов. Речи, произносимые обвиняемыми и их защитниками, были наполнены призывами бороться за «благо народа». Отчеты о судебных заседаниях публиковались на самых видных местах в газетах. И если встать в ряды революционеров стремились лишь единицы, то сочувствующих «высоким идеалам» и «жертвенности» находилось значительно больше.

В теории «Земля и Воля» еще ставила своей задачей работу в среде народа, который один может сокрушить старый строй. От имени «Земли и Воли» действовал, например, Стефанович в Чигиринском уезде, готовивший в нем крестьянское восстание. Но это было авантюра, обманно пользовавшаяся именем царя, не одобренная другими революционерами. В общем же на деле все выдающиеся силы партии были поглощены террором.

Народник Л. А. Тихомиров так описывал смысл терроризма: «Что такое был собственно терроризм? Это была, по существу, попытка начать революцию с теми силами, какие имелись в наличности. Страна предполагалась в состоянии революционного настроения, но не начинала активной революции. Были, однако, десятки, сотни и, казалась, тысячи людей, которые готовы были взяться за оружие. Естественно являлась мысль: почему же не начать? Правительство имело вид бессильный. Попытка активной борьбы могла вызвать подражание и возбудить мысль о возможности ниспровергнуть правительство… если начать борьбу конспиративно, партизанки, нападая, где удобно и прячась перед силой, то… это борьба производит впечатление устрашающее (предполагалось) на правительство, и агитирующее на народ. / Терроризм именно и был такой партизанской войной. / …У нас в то время нельзя было более производительно (с боевой точки зрения) употребить имеющиеся ничтожные революционные силы»573573
  Красный архив. Т. 6. 1924. Москва. Из архива Л. Тихомирова. С. 143.


[Закрыть]. (В 1888 г. Л. А. Тихомиров публично отказался от своих революционных убеждений, стал монархистом).

Летом 1879 г. после Липецкого съезда возникает «Исполнительный комитет», а «Земля и Воля» распадаются на две организации: «Черный предел», отрицающий террор, и «Народную волю» с ее фактическим главой «Исполнительским комитетом». Во главе первой стали Г. В. Плеханов, В. И. Засулич, Л. Г. Дейч, П. Б. Аксельрод, их программа оставалась прежней, вести «политическую пропаганду». А. Д. Михайлов, С. Л. Перовская, В. Н. Фигнер, Н. А. Морозов и А. И. Желябов вошли в Исполнительный комитет «Народной воли», центральной задачей которого теперь был поставлен неумолимый террор и захват власти, то есть народники пришли к якобинству «Набата», с которым еще в начале полемизировали. Активность этого направления Н. К. Морозов разъяснял в нелегальном «Листке «Земли и Воли» еще в марте 1879 г.: «Политическое убийство – это прежде всего акт мести… Политическое убийство – это единственное средство самозащиты при настоящих условиях и один из лучших агитационных приемов»574574
  Революционная журналистика семидесятых годов. Paris, Societe nouvelle de librairie et d’edition. 1905, стр. 497. «Действительно: на наших глазах совершается явление по истине необыкновенное, быть может, единственное во всей истории: „горсть“ смелых людей объявляет войну на-смерть всемогущему правительству, со всеми его неизмеримыми силами: она одерживает над ним одну за другою несколько кровавых побед; во многих местах обуздывает дотоле ничем необузданный произвол и быстрыми шагами идет к победам еще более блестящим и решительным. „Чудовище“, жившее до сих пор где-то под землею, занимаясь подкапыванием разных „основ“, вдруг от времени до времени начинает высовывать наружу одну из своих лап, чтобы придушить то ту, то другую гадину, которая слишком надоесть ему. И при каждом своем появлении на свет, „чудовище“ обнаруживает все большую и большую дерзость и безпощадность в исполнении своих кровавых замыслов и все большую и большую ловкость и быстроту в укрывании своих следов. Ужас охватывает врагов. Он передается и зрителю. Что если, думает он, „чудовище“, разлакомившись человеческим мясом и не находя более жертв перед собою, кинет свой свирепый взгляд на самих зрителей? Ему уже чудится, что налитые кровью глаза остановились на нем, с быстротою молнии вытягивается чья-то лапа… Зритель, успокойся! Социализм – высшая форма всеобщаго, всечеловеческаго счастья, какая только когда-либо вырабатывалась человеческим разумом. Нет для него ни пола, ни возраста, ни религии, ни национальности, ни классов, ни сословий! Всех зовет он на чудный пир жизни, всем дает он мир, свободу, счастие, сколько каждый может взять! В этом, и только в этом та непреодолимая чарующая сила, которая влечет в ряды социалистов все свежее, чистое, безкорыстное. Только вера в свое служение всему человеческому способна возбудить тот пламенный, чисто-религиозный фанатизм, который воодушевляет социалистов и делает их неодолимыми, непобедимыми, потому что самыя гонения превращаются для них в источник высочайшаго блаженства на земле – блаженства мученичества и самопожертвования¹… Оставьте катехизисы и учебники! Погрузитесь в великое море народное, раскройте ваши очи, разверзайте уши. Прислушайтесь к рокотанию волн народной жизни, уловите ту струю, которая прямо брызжет из сердца народнаго, и тогда смело беритесь за руль вашей лодочки и сильным ударом бросайте ее туду, в самую середину ея. Радостно подхватит она вас и высоко-высоко подбросить на своих могучих волнах! Труден ваш путь: много утесов и подводных скал коварно сторожит вас на пути. Не мало водоворотов в глубинах этого неизведаннаго моря. Не легко отличить действительно жизненное стремление массы от уродливых, болезненных продуктов ея ненормальных условий. Но разве трудности пугают бойца? Разве не в них черпает он новыя силы для их преодоления? Идите! Веруйте в свой народ, веруйте и в себя. И вы будете сильны в бою, тверды в невзгоде. Много вас погибнет, но не с горьким сознанием безплодности своей гибели, не во мраке казематов, а во главе народных масс, в борьбе за святое дело их освобождения! Мы твердо веруем в то, что русская народно-революционная партия сумеет пойдти по этому новому пути, сумеет избегнуть всех его опасностей, создаст народную силу – грозную, могучую, непобедимую. Мы верим в будущность Русской Народной Революции!²» (С. 1 – 122—123, 2 – 130).


[Закрыть].

С теоретической стороны программа «Народной воли» казалась довольно зрелым и продуманным явлением. Партия заявила, что и «только народная воля может санкционировать общественныя формы, что развитие народа прочно только тогда, когда оно идет самостоятельно и свободно, когда каждая идея, имеющая воплотится в жизнь, проходит предварительно через сознание и волю народа»575575
  Сборник программ и программных статей партии «Народной Воли». Женева, изд. Г. А. Куклина, 1903, стр. 3.


[Закрыть]. Поэтому члены партии решили, раз царь не идет на представительство (а за этим народовольцы подразумевали конституционную монархию, конечно, английского варианта), в стране происходит анархия коррупции, бессовестная спекуляция, народ беднеет, разрушается общинная самобытность, то есть русское самодержавие остается прежним темным деспотичным, угнетающей свой народ, то они должны произвести политический переворот с целью передачи власти народу и для выражения народной воли собрать Учредительное собрание, составленное из представителей народа. Партия предполагала предложить ряд основных реформ, во главе которых поставлено было образование народного представительства, следовало широкое развитие демократического самоуправления и основные политические свободы, а также «принадлежность земли народу и система мер, имеющих передать в руки рабочих все заводы и фабрики».

В стремлении к скорейшему перевороту и фанатичному захвату власти партия фатально повлеклась на пути терроризма. В результате началось нечто беспримерное в истории по энергии и упорству сотни революционеров, – не социальная борьба, и не политическая деятельность, а охота на Александра II. Вначале общество видело в революционерах лишь идеалистически настроенных людей, громогласно протестующих против того, что непосредственно затрагивало весь народ. Но законченная программа «Народной воли», с ее социалистической окраской, уже не вызывала поддержки в массе землевладельческого и торгово-промышленного класса. Наконец, систематический террор пугал и отталкивая всех, кто не был охвачен фанатическим ослеплением ненависти и психологией изолированного и самодавляющего революционерства.

Американский писатель Марк Твен оставил строки о русских революционеров: «Какое величие души! Я думаю, только жестокий русский деспотизм мог породить таких людей! По доброй воле пойти на жизнь, полную мучений, и в конце концов на смерть только ради блага других – такого мученичества, я думаю, не знала ни одна страна, кроме России. История изобилует мучениками, но, кроме русских, я не знаю таких, которые, отдавая все, совсем ничего не получали бы взамен. Во всех других случаях, которые я могу припомнить, есть намек на сделку. Я не говорю о кратком мученичестве, о внезапном самопожертвовании во имя высокого идеала в минуту восторженного порыва, почти безумия, – я говорю лишь о героизме совсем иного рода: об этом поразительном, сверхчеловеческом героизме, что прямо смотрит вперед, через годы, в ту даль, где на горизонте ждет виселица, – и упрямо идет к ней сквозь адское пламя, не трепеща, не бледнея, не малодушествуя и твердо зная, что на его долю достанется одна только виселица»576576
  Марк Твен. Собрание сочинений в 12 томах. Т. 12. Из «Автобиографии», из «Записных книжек», избранные письма. Пер. с анг. Под общ. ред. А. А. Елистратовой, М. О. Мендельсона, А. И. Старцева. Москва, Художественная Литература, 1961, стр. 613—614.


[Закрыть]. Как подтверждение слов Твена нельзя не привести выражение А. Желябова, который говорил о революционной борьбе: «Чего нам боятся? Не станет нас, найдутся на наше место другие»577577
  Воронский А. К. Желябов. Под ред. М. Горького, Л. Каменева, М. Кольцова, А. Тихонова. Москва, Журн.-газ. объединение, тип. Искра революции, 1934, стр. 267.


[Закрыть].

Идею общественно-политических воззрений народничества позже вполне объективно отметил А. Ф. Керенский: «Это своеобразное русское движение интеллектуально было связано с едва начавшимся тогда в Европе социалистическим движением, эмоционально – с христианством»578578
  История России. С древнейших времен до наших дней. История в одном томе. А. Н. Боханов Л. Е. Морозова, М. А. Рахматуллин, А. Н. Сахаров, В. А. Шестаков. Под ред. А. Н. Сахарова. Москва, АСТ, 2023, стр. 1127.


[Закрыть]. Издавна в России социально-этические нормы формировались в русле православной традиции сострадания униженным и оскорбленным, а бескорыстное общественное подвижничество считалось великой общественной добродетелью. «Я была потрясена тем, что слышала от матери и в особенности жизнью великомученицы Варвары, и решила еще девочкой пострадать за народ»579579
  Там же, стр. 1128.


[Закрыть] – вспоминала на склоне лет «бабушка русской революции»580580
  Саттон Э. Уолл-Стрит и большевистская революция. Пер., коммент., прилож. – «Русская идея». Москва, Русская идея, 1998, стр. 175.


[Закрыть] Е. К. Брешко-Брешковская. «Богоматерь террора» В. Н. Фигнер утверждала, что «путь в революцию ей открыло Евангелие»581581
  История России. С древнейших времен до наших дней. История в одном томе. А. Н. Боханов Л. Е. Морозова, М. А. Рахматуллин, А. Н. Сахаров, В. А. Шестаков. Под ред. А. Н. Сахарова. Москва, АСТ, 2023, стр. 1128.


[Закрыть]. В программе «Северного Союза Русских Рабочих» революционеров сравнивали с апостолами Христа: «Мы тоже зовемся к проповеди, мы тоже призываемся быть апостолами нового, но в сущности только непонятного и позабытого учения Христа. Нас будут гнать, как гнали первых христиан, нас будут бить и издеваться над нами, но будем неустрашимы и не постыдимся их поруганий, так как одно это озлобление против нас уже покажет нам их бессилие в борьбе с нравственным величием идей, в борьбе с той силой, какую мы представим собою… Мы идем обновить мир, возродить семью, установить собственность, как она должна быть, и воскресить великое учение Христа о братстве и равенстве…»582582
  Историко-революционная хрестоматия. Т. 1. Москва, Новая Москва, 1923, стр. 194.


[Закрыть] «Земля и Воля» в декабре 1878 г. уподобляет положение царя с истуканом, против чего настоящий христианин не может не восстать: «Чувство человеческого достоинства современнаго человека не может не возмущаться при виде тех божеских почестей, которыя воздаются живому истукану – царю. В отдельных личностях подобное поклонение тварям возбуждает такое же чувство омерзения, какое испытывал христианский апостол при зрелище чествования идолов. Борец за освобождение человечества, подобно древнему апостолу, налагает свою руку на идолов, не взирая на то, что дикая толпа готова растерзать его за это. Христианский апостол безразлично сожигал и разбивал, как истуканов Перуна и Молоха, так и изящные статуи древних греческих богов»583583
  Революционная журналистика семидесятых годов. Paris, Societe nouvelle de librairie et d’edition. 1905, стр. 180.


[Закрыть].

Таких признаний можно обнаружить во многих биографиях «борцов за счастье народное». Парадокс заключается в том, что они ничего не преувеличивали и не искажали. В православии в самом деле присутствует культ самопожертвования, монастырское устройство его яркий тому пример. Поэтому-то и народничество стало отображением внутренних монастырских стремлений русского народа только в преломленной, светской области. Способствовало этому и искажающий смысл слова И. Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоанн 15:13). Речь в этих словах идет об оказании помощи, нуждающимся людям, но ни как не о сопротивлении власти. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога» (Римлянам 13:1) – сказано в Евангелие, строки на которые революционеры не обращали внимания. В своих проповедях И. Христос призывал возлюбить в первую очередь Бога, революционеры (монашествующие гуманисты) – человека, пока лишь с небольшим количеством целесообразного уничтожения людей, не разделяющих эту «новую» для них прогрессивную модель устройства. Призывая к помощи нуждавшимся Христос говорил о неравенстве людей, которая вовсе не исчезает после оказания помощи, но лишь становится менее заметной. До этого нетрудно додуматься. Но для залихватских революционеров России Христос оказался первым учителем коммунистического устройства (что ж говорить, этого не поняли даже сами евреи в их прокоммунистической Иерусалимской общины).

Однако если народовольчество относилось к христианству в целом благожелательно, то непосредственно к православию у нее были очень критические оценки. Орган «Начало» в марте 1878 г. характеризует православие, как способ угнетения народа страны: «Крепостной крестьянин знал своего помещика, изворачивался как мог, от насилия над самим собою, женою и дочерьми, отплачиваясь взяткою чиновнику, податью и рекрутством самодержавию. Куда тратились подати и к чему приспособлялось рекрутство – народу было безъизвестно, и он относился к этому совершенно индифферентно. Европейскаго режима с подделкою голосования, оваций и всеподданнейших адресов – простодушная администрация тогда еще не знала и в нем не нуждалась; не было в то время и услужливых литературных антрепренеров, нагло связывающих ныне династическую политику государства с волею народа. Позорная крымская война, обнаружившая все безобразие крепостного-самодержавнаго государственнаго строя, положила конец старому, доброму времени: легальной взятки, легальнаго кнута, легальнаго безправия. Самодержавие принуждено было прибегнуть к либеральным реформам. Народу дарована была свобода, но кнут, припрятанный под порфиру, тем не менее настигал повсюду увлекающагося гражданина, когда он, по малодушной вере в чистоту намерений самодержавия, неосторожно принимал фиктивную свободу за политическую. Красноречивая вывеска либеральных реформ, возвещавшая self gouvenment и habeas corpus, скоро оценена была по достоинству. Кислое разочарование интеллигентных слоев общества, волнение крестьян в разных концах России, по поводу полуосвобождения их из крепостной кабалы в кабалу наемнаго батрачества все у тех же господ, пробудившееся в среде народа сознательное стремление к самообразованию, энергическое проявление социалистической пропаганды, чуждой старо-европейских традиций, – все эти признаки брожения, свидетельствующее, по мнению современнаго бюрократа, о незрелости и неспособности общества усвоить благия преобразования „миролюбиваго царя-освободителя“, запугали не на шутку императорское правительство. Не доставало лишь резкаго внешняго повода, чтобы начать поход против безпокойных и недовольных. Когда движение глубоко н серьезно, никогда не бывает недостатка в поводах: дело Каракозова подожгло самодержавное правительство, заставило его отказаться от преобразовательной системы и заменить ее полицейско-карательной, приноровленной к тому, чтобы придушить зарождающуюся народную силу. Вслед за тайною расправою с Каракозовым в застенке, так называемый высочайший гагаринский рескрипт, преисполненный отеческой скорбью по поводу проникающих в народ лжеучений, призывает администрацию к надзору за политическим настроением народа. Простодушная администрация воспряла от дремоты и поставила вопрос ребром: может-ли самодержавие, после уничтожения крепостной зависимости разсчитывать на народ? На поставленный вопрос история давно yже дала отрицательный ответ. С лицемерною отповедью Иоанна Грознаго на лобном месте, порвана связь народа с царем; смутное представление о царе, соединение с надеждою отбиться от иасильственнаго преобладания бояр, меркнет в народе. Является на сцену пугачевщина, a вслед за тем – буйное гвардейское дворянство петербургскаго периода, которое возводя и низводя распутных императриц и императоров, окончательно закрепощает за собою при их помощи, землю и народ и притаптывает последнюю искру общинной вольности, уцелевшую в казачестве. Теперь ссылаться на представление народа о царе, как на нечто живое, связывающее народ с государством, способен разве только юродивый славянофил, выживший из ума в затхлой атмосфере кремлевских палат. Этот юродивый и до сих пор обольщает себя надеждою, что обаяние власти, безпредельная покорность и теплота христианской веры, понимая ее в смысле безграничнаго смирения и невежества, остаются характеристичными чертами русскаго народа. Литературное семя Булгарина, подхватывая на лету упование юродиваго, отводить ему почетное место в своих печатных органах чтобы иметь возможность расточать в передовых статьях „своему Государю“, „своему Царю“ льстивыя речи, как-бы исходящия от самого народа. В Европе брожение умов вызывает обыкновенно новую комбинацию в управлении государством, комбинацию, которая, примиряя придворную интригу с наиболее сильным меньшинством, в конце концов подавляет народ все тою же чуждою ему и ненавистною властью высших сословий. Российское же самодержавие допускает внутреннюю политику только в смысле военно-полицейскаго хозяйства, которое весьма метко названо в заграничной русской печати богословско-фельдфебельским. Высший гений времен Екатерины II исторически выработался по отношению к внутренней политике в тип бездарнаго фельдфебеля, художественно-развратное ханжество, во имя гуманных начал философии XVIII века, уступило место узкому богословскому настроению. Аракчеев, как квинт-эссенция самодержавия воплощал в себе эти два начала внутренней государственной политики. Ссыск и православие возведены в девиз самодержавнаго герба и девиз этот поставлен так твердо и резко, что положение литературных антретренеров, по поводу столетняго юбилея Александра Благословеннаго доходило до комизма. Не смотря на изощренную холопскую наглость, они не в состоянии были обойти в своих юбилейных гимнах темной силы, заправлявшей благодушным царствованием. Образ тупого Аракчеева и таинственный Крюднер, начертавший слово „священный“ на противонародном договоре трех императоров, заслоняло в псалмопениях Булгаринскаго семени мягко-глупый лик Благословеинаго. Противонародная политика или священная – это одно и то же. У нас – православна! Богопомазанничество самодержавца на личный произвол во имя православия! Саморазрушительная завоевательная политика на Востоке – во имя православія! Преследование свободы совести, мысли и слова – во имя православия! Безграничная покорность народа, сдерживаемаго во тьме невежества – во имя православия! православия, поддерживаемаго ссыском, доходящим до страстности и полицейскими мероприятиями, свидетельствующими об умопомрачении администраторов! Тупой экзерцир-фельдфебель Аракчеев, быть может, искренне верил в православие; современное-же его потомство, воспитанное в утонченном разврате наполеоновскаго режима, прикрывается православием, как маскою и держится его, как метода. Но маска давно уже сорвана, так как никто больше не сомневается, что реформы были вынуждены, как будет вынуждена конституция; метод-же, очевидно, устарел и просится в архив синода»584584
  Там же, стр. 70—73.


[Закрыть].