Текст книги "Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 6"

С конца XVIII в. в России появляется класс разночинцев. Плеханов в своей книге о Чернышевском, предназначенной для немецких читателей, подробно разъяснял в ней то, что было хорошо известно современным ему русским людям: «Что такое разночинец? Чтобы понять происхождение этого слова, надо помнить, что в России сословные права передаются по наследству только в дворянстве, мещанстве и крестьянстве… Сын крестьянина, чем бы он ни занимался, остается крестьянином, если только он не получит на государственной службе „чина“, не „выпишется“ в купцы, – что может сделать всякий, имеющий достаточно средств для того, чтобы оплатить гильдейское свидетельство, – или не будет „приписан“ к мещанскому обществу того или иного города. Точно так же сын дворянина остается дворянином, хотя бы он пахал землю или сделался лакеем. Не то с лицами духовного или купеческого состояния. Сын купца остается купцом только в том случае, когда он оплачивает гильдейское свидетельство. В противном случае он поступает в разряд разночинцев. В разночинцы же поступают и дети духовных лиц, не пожелавшие идти по отцовской дороге. Бесправие „мещан“ так же наследственно, как и права дворянства. Но самое разнообразие мещанских занятий сближает лиц этого „сословия“ с разночинцами. Разночинцами de facto становятся все те люди, деятельность которых не укладывается в сословные рамки»518518
  Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. В 5-ти томах. Т. 4. Москва, Соц.-Эконом. Лит., 1958, стр. 60.


[Закрыть].

Приехавший в Россию по приглашению Николая I французский литератор маркиз А. де Кюстин отмечал, что в разночинстве присутствует очень большой процент сыновей священников. «Почти все они становятся мелкими чиновниками, и этот канцелярский люд – главная язва России; они образуют нечто вроде захудалого дворянства, до крайности враждебного высшей знати, – дворянства, чей дух антиаристократичен в прямом политическом значении этого слова, но которое оттого нисколько не менее обременительно для крепостных; именно эти неудобные для государства люди, плоды схизмы, разрешившей священнику жениться, и начнут грядущую революцию в России»519519
  Астольф де Кюстин. Россия в 1839 году. В 2 т. Т. I. Пер. с фр. под ред. В. Мильчиной; коммент. В. Мильчиной и А. Осповата. Пер. В. Мильчиной и И. Стаф. Москва, изд. им. Сабашниковых, 1996, стр. 250.


[Закрыть].

В своем труде Плеханов далее подробно разворачивает особенность разночинства. «Образованный разночинец не имел свойственного дворянину светского лоска. Он не знал иностранных языков, его литературное образование оставляло желать очень многого. Но он имел перед обленившимся дворянством, по крайней мере, одно несомненное преимущество: с самой ранней юности вынужденный вести суровую борьбу за существование, он был несравненно энергичнее. От этого свойства разночинца плохо приходилось и приходится подчас русскому народу. Чиновник-разночинец борется с „вольным духом“ гораздо настойчивее, чем чиновник из дворянства. Землевладелец-разночинец искуснее эксплуатирует бедняка-крестьянина, чем „барин“ старого покроя. Но тоже разночинец неизмеримо настойчивее и удачливее борется с правительством в том случае, когда становится в отрицательное к нему отношение. А он очень часто становится в такое отношение. Фигаро говорит у Бомарше, что ему „rien gue pour exister“ [только для того, чтобы существовать], надо было больше ума, чем его требуется для управления всеми Испаниями (pour gouverner toutes les Espagnes). То же мог бы сказать о себе и русский разночинец, который к тому же имеет дело с правительством, гораздо более деспотическим и бесцеремонным, чем французское правительство доброго старого времени. Человек „свободной профессии“, он нуждается прежде всего в свободе и на каждом шагу сталкивается с безграничным полицейским произволом. Неудивительно, что „отрицательное направление“ встречает в среде разночинцев саму благодарную почву, и его „отрицание“ не ограничивается остроумным, поверхностным злословием, свойственным дворянству. Изящный, разносторонне образованный и либеральный дворянин Тургенев недаром назвал его „нигилистом“: он действительно ни перед чем не останавливается в своем отрицании, которое от слов быстро переходит к делу. Образованный разночинец – это вестник новой России, провозгласивший войну старому порядку и взявший на себя роль первого застрельщика в этой беспощадной войне не на жизнь, а на смерть»520520
  Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. В 5-ти томах. Т. 4. Москва, Соц.-Эконом. Лит., 1958, стр. 61.


[Закрыть].

Развитие и направление религиозных течений XIX в. определилось двумя основными факторами, прямо вытекающими из тех перемен, происходящих в России за этот период времени: ростом капитализма и буржуазии и эмансипацией общества, являющейся инерцией западной реформации, а кроме того, пересмотров всевозможных взглядов, которые особенно стали наблюдаться в крестьянской среде после 1861 г. Первый фактор способствовал окончательной кристаллизации старообрядческой буржуазной церкви, ставшей рядом с официальной церковью и теперь успешно с ней конкурирующей. С другой стороны, в ходе процесса становления буржуазии внутри нее образовывались религиозные течения, исчезавшие или приходившие в упадок одновременно с исчезновением тех преходящих условий, которые вызвали их к жизни. Гораздо сложнее было действие второго фактора. И ранее, при господстве крепостных условий религиозные течения были достаточно ярки и разнообразны; когда же эмансипация поставила косное дотоле крестьянство лицом к лицу с целым рядом новых и притом жизненных вопросов, сблизила его с чуждым по строю и духу городом, творение новых религиозных систем и форм пошло в среде крестьянства лихорадочным темпом и приняло новый характер. Течения сменяют одно другое, меняясь как в калейдоскопе; совершенно одинаковые, они появляются порой одновременно в различных местах империи, одни быстро исчезают, другие живут дольше, постоянно преобразуясь и, в то же время, ведя жестокую борьбу за существование. Примечательным явлением этого времени период служит распространение вместе с псевдохристианскими течениями ростков евангельского направления. Вместе с тем, следует отметить важное событие XIX в. в жизни самой православной церкви и России. В 1876 г. произошел выход полной Библии на русском языке, перевод которой и частичный выход осуществлялся с правления Александра I. Теперь русскоговорящее население могло напрямую знакомиться с текстами Священного Писания без искажавших смысл различных посредников.

В XIX в. старообрядчество выступает в составе двух главных организаций: Рогожского поповщинского союза и Поморского беспоповского согласия. Рогожский союз к этому времени был огромной экономической силой. Его управляющие, обитатели тихих особняков Таганки и Рогожки, владели миллионными капиталами, которые увеличились еще более благодаря подрядам и поставкам в Отечественную войну 1812 г. Сами церковные связи чрезвычайно удобно и просто использовались для коммерческих целей: общины центральных и поволжских черноземных губерний представляли готовую агентуру для хлебной торговли, а донские, уральские и нижневолжские общины были также агентурой для рыбной торговли. Готовый аппарат для сношений имелся в лице ямщиков московской ямской слободы, которые были почти сплошь старообрядцы. Скопленные торговыми оборотами капиталы в начале XIX в. были пущены в промышленное дело. Основание мануфактур сопровождалось массовым переходом крестьян, работавших на них, в старообрядчество, так как этот переход оплачивался со стороны работодателей ссудами на выкуп из крепостного состояния и на покупку зачетных рекрутских квитанций.

Однако владея огромной экономической силой рогожцы чувствовали, что церковная организация, служащая им столь верную и полную службу, стоит на очень шатком основании. Искания архиереев в XVIII в. окончились полной неудачей; рогожцам пришлось остаться с крайне ненадежными во всех отношениях беглыми попами, а между тем на этом клире держалась вся церковь. Со своей стороны, правительство только терпело их организацию и всегда могло переменить свою милость на сильнейший пароксизм гнева. Начало века было временем милости: в купцах нуждались как в крупной финансовой силе, без которой невозможно обойтись в тяжелое военное время; сами рогожцы постарались использовать милостивое настроение правительства как можно сильнее в свою сторону. В результате их хлопот появились правила о беглых попах и молитвенных домах старообрядцев, изданные 26 марта 1822 г. По этим правилам предписывалось оставлять у раскольников беглых попов, если они не скрываются вследствие уголовного преступления; новых часовен и церквей не строить, но старые надлежало оставлять в покое. Этот успех создал некоторое подобие легальности для старообрядческих общин, но он оказался непрочным. С 1826 г. николаевские правительство сыплет репрессии на голову старообрядцев и других негосударственных религиозных течений. Цикл завершился отменой в 1832 г. правил 1822 г. и разгромом иргизских монастырей иерархического центра, где беглые попы получали «исправу». Один за другим эти монастыри с землями и крестьянами были отняты у старообрядцев и превращены в единоверческие. После этого составляющие основную массу старообрядцев на Иргизе мелкие помещики и крестьянство сразу ударились в эсхатологию (учение о конечной судьбе мира и человечества, или конце света) и ушло или в беспоповщину, или в сектантство.

Иргизская паства рассеялась, и на Рогоже пришлось серьезно задуматься над будущностью старой веры: лишенная клира старообрядческая церковь существовать не могла. Выход был один – найти архиерея. Нашелся человек, преданный идее отыскания архиерея, Павел Великодворский, потративший для этого годы на объезд турецких провинций. Главным препятствием здесь являлось опасение возможных дипломатических осложнений; не будь этого, на востоке нашелся бы не один покладистый архиерей, согласившийся признать истинность старой веры. Задача была разрешена только тогда, когда удалось выйти на одну легальную общину зарубежных старообрядцев, Белую Криницу, устав которой еще в 1783 г. был утвержден австрийским правительством. Затруднение оказалось в том, что Белая Криница по уставу не могла иметь епископа; такое право можно было бы выхлопотать, но у белокриницких старообрядцев не хватало для этого средств. Зато у москвичей средств было достаточно (душою предприятия стали богатевшие московские купцы Рахмановы), и в 1844 г. Великодворский привез в Белую Криницу разрешение Австрийского императора иметь общине своего епископа. Кандидатом на это место уже давно находился Боснийский епископ Амвросий, потерявший епархию вследствие столкновения с турецкими властями; будучи не у дел и сильно нуждаясь в средствах, этот, в общем, порядочный клирик согласился приехать в Криницу и стать старообрядческим епископом. В Криницу он очутился как в тюрьме, и в довершение разочарования должен был принять перемазание от старообрядческого священника. Но назад отступать было уже поздно, и 27 октября 1846 г. старообрядцы, наконец, получили своего епископа. Подчас после перемазания, по раннему уговору, Амвросий посвятил себе преемника, белокриницкого монаха Кирилла. Как и ожидалось, вскоре произошли дипломатические осложнения на этой почве России с Австрией, австрийское правительство арестовало Амвросия и предложило ему либо вернуться под юрисдикцию Константинопольского патриарха, либо отправиться в пожизненную ссылку. Амвросий выбрал ссылку, заявив, что «не праведно бо возженному светильнику под спудом стояти, я единожды сию религию принял, и уже вспять возвратиться не желаю: потому что я… не влез в чужое стадо, ни в чужую епархию»521521
  Субботин Н. И. Материалы для истории так называемой Австрийской, или Белокриницкой иепархии. (Приложение к братскому слову). Москва, тип. Г. Лисснера и А. Гешеля, 1899, стр. 237.


[Закрыть]. Вскоре митрополит получил предписание отправиться в город Цилли, где оставался до конца жизни, ведя строгую монашескую жизнь.

Рахмановы давали свои средства с тем, чтобы иметь епископа в России и не зависел от далекой зарубежной общины. Кандидатом в Московские митрополиты сначала был выдвинут из семьи Рахмановых Дмитрий Андреевич, специально для этой задачи принявший монашество под именем Дионисия в одном из керженских скитов. Но этот план был расстроен правительством, разгромившим скит, самому Дионисию пришлось скрыться за границу. Тогда Рахмановы выдвинули кандидатуру Степана Жарова, простого содержателя постоялого двора в Ямской слободе, обещавшего быть им верным слугою. Посвящение Жарова в Московские архиепископы Кириллом произошло в 1847 г., а затем состоялось посвящение еще 10 епископов. Так навсегда устранялась опасность прекращения священства, и теперь культ старообрядчества мог соперничать с официальным православным культом.

Вслед за обеспечением клира был разрешен вопрос и о церковной организации. Распорядительным органом стали смешанные съезды клириков и светских делегатов от старообрядческих общин, ведавшие всеми хозяйственными и административными вопросами; для разрешения специальных вопросов вероучения и культа созывались «освященные соборы» из епископов, но также с участием мирян. Такая организация ставила клир в зависимость от светских руководителей церкви и исключала появление каких бы то ни было папистских стремлений среди важных представителей клира.

Справившись с организационными вопросами церкви, старообрядцы обратили внимание на идеологию их веры, а именно отношение к православию. Вскоре выяснилось, что основным отличием старообрядческой веры от синодальной остались лишь старые книги и старые формы богослужения. Именно преданность этим книгам и формулам вошла в плоть и кровь старообрядчества. Теперь же даже для косной толщи таганских и рогожских стен и кафтанов становилось более ясным сознание, что старые обряды, отличаясь от новых обрядов, не означают еще разницы в теоретическом вероучении. Писание одно и то же и у рогожцев, и у никониан, один и тот же основатель веры, одни и те же святые. Все более и более крепла мысль, что основные пункты различия между синодской и старообрядческой церковью сводятся вовсе не к вероучению и даже не к обрядности, но к разнице взглядов на отношение церкви к государству, а точнее, к обиде друг на друга. Когда это сознание окрепло, оно сейчас же нашло выражение в 1862 г. в «Окружном послании единой, святой, соборной, древне-православной-кафолической церкви». Этот документ решительно порвал со старым взглядами XVIII века, осудив десять «тетрадей», в которых суммировалась вся антихристова-эсхатологическая идеология православия. Взамен прежних положений, что священство и церковь прекратились, а цари и патриархи – антихристовы слуги, Окружное послание провозглашало новое: император есть лицо богохранимое и боговенчанное, а церковь истинная есть старообрядческая, которая и будет существовать до скончания века, и т. д.

Окружное послание было логическим следствием всего предшествующего развития, но не таким оно показалось части старообрядческой массы. Издание его повело к раздору старообрядцев в течение почти 40 лет. В раздор сначала ушла серая крестьянская и рабочая масса, всегда тяготевшая к эсхатологической идеологии. Их поддержали капиталисты Гуслицкого района, конкурировавшие с московскими промышленниками. В борьбу был втянут и Белокриницкий митрополит Кирилл, проклинавший то «окружников», то «раздорников», судя по тому, какая из враждующих сторон в каждый данный момент умела его лучше одарить. На сторону Окружного послания стали Москва и целый ряд наиболее богатых и влиятельных общин; постепенно к ним примыкали другие, мелкие общины. Однако раздорничество держалось долго, особенно в тех общинах, где буржуазные верхи были слабы и преобладало крестьянство. Наконец в 1906 г. можно было созвать примирительный собор, на котором окружницкое большинство великодушно согласилось объявить Окружное послание, к тому времени ставшее первым документом, не имевшим силы. Несмотря на раздор, поповщинская старообрядческая церковь численно быстро росла, в особенности после эмансипации, когда отпавшие в старообрядчество крестьяне насчитывались тысячами: в некоторых местах обращение совершалось поголовно целыми селами. Переход был очень легок, так как крестьянин не менял веры, но зато из принудительного данника своего прихода он превращался в вершителя его судеб, участвовал в выборах священника. Манифесты 17 апреля и 17 октября 1905 г. дали возможность всей старообрядческой церкви легализоваться и открыто выступить со своим культом.

Когда поповщинская церковь делала быстрые и прочные успехи, беспоповщинские старообрядческие организации вели незаметное существование, приходя в постепенный упадок. Будучи по своему существу организациями накопления, они, вместе с тем, переживали постоянный процесс религиозных идейных раздроблений и, вследствие этого, были плавучими, зыбкими образованиями. Раздробленность беспоповщинских общин, отсутствие единой прочной выработанной идеологии еще более ослабляли их позиции среди враждебного к ним государства; поэтому они не так легко могли оправиться от ударов правительственных репрессий тридцатых и сороковых годов. Самая старшая из беспоповщинских организаций, Выговская, была уничтожена целым рядом мер. Сначала правительство направляло силы против культа: с часовен снимали колокола, а затем одну за другой часовни закрывали; иконы и церковные утвари отчасти были скитниками припрятаны, отчасти попали в руки синодального духовенства. Вслед за этими мерами последовала конфискация имущества, принадлежавшего выговским общежитиям. В 1848 г. на Выг были переселены православные крестьяне из Псковской губернии с пользованием всех пашенных дворов и подсеков скитников. Скитники разбежались, мерами правительства некоторые переселены «на родину». Скиты запустели, а через 13 лет по распоряжению министра внутренних дел были сломаны там и все строения. Так погибла Поморская колония, свято сохранявшая свое культурное наследие.

После гибели метрополии филиальные поморские общины быстро приходят в упадок, и немногие из них дожили до 1905 г. Лишенные общественных мест культа, члены беспоповщинских согласий принуждены были ютиться по домашним молельням, устраивавшимся в домах богатых беспоповщинских купцов, иногда прибегая и к помощи рогожцев. Они распались, и чаще всего вследствие измены «старой вере» со стороны хозяев этих групп. Гучковы, Морозовы и другие крупные представители беспоповщины, понимая замкнутость их круговорота капитала, легко переходят сначала в единоверие, а потом возвращаются в лоно господствующей церкви.

Манифесты 17 апреля и 17 октября принесли относительную свободу и беспоповцам, но от их общин оставались жалкие обломки с преобладанием мелкобуржуазных элементов. Бедность беспоповщины ярко выделялась на фоне грандиозных выступлений, которыми сразу после 1905 г. заявила себя поповщинская церковь. Беспоповцы долгое время не могли собрать съезда; устроенный, наконец, поморцами съезд оказался совсем не блестящим, а прения на нем по поводу курения табака, брадобрития и других «печатей дьявола» переносили стороннего слушателя в средневековую старину. Боевой дух выдохся, да и воевать теперь, в общем, не приходится; но и для мирного жития у беспоповцев не оказывается внутреннего содержания. Поэтому беспоповщинская масса становится теперь легкой добычей для Белокриницкой старообрядческой церкви. Переходы беспоповцев к Белокриницкой старообрядческой церкви стали обычным явлением в провинции.

Первая четверть XIX в. царствования Александра I, благоприятная для всевозможных мистических идей и течений, стала временем процветания для хлыстов. В этот период секта активно распространяется в Тамбовской губернии «христом» Аввакумом Копыловым и его преемником – сыном Фёдором и работником Перфилом (Порфирием) Катасоновым. В Нижегородской губернии объявился хлыстовский «пророк» В. Радаев, который успешно проповедовал в Арзамасском уезде.

Во второй половине XIX в. распространение хлыстовства несколько замедлилось, но не прекратилось. С особенной силой оно стало распространяться на юге России. В 1840-е годы из Тамбовской губернии хлыстовство проникает на Кавказ, куда Порфирий Катасонов отправлял своих проповедников. Вскоре он и сам был сослан в Закавказье по приговору саратовского окружного суда. Личным присутствием Катасонов еще более содействовал укреплению секты на Кавказе. Главою всех хлыстов Тверской области и Закавказья был Петр Лордугин. Из кавказского региона хлыстовство проникло в Причерноморье и Екатеринославскую губернию, где во главе хлыстовских общин стоял Роман Лихачев.

В 1893—1895 гг. проводилось т. н. «Тарусское дело» о секте хлыстов. В ходе следствия было выявлено много приверженцев секты в Калужской губернии. На рубеже XIX—XX веков хлыстовство значительно усилилось и Оренбургской и Самарской губерниях. В Оренбурге в конце XIX в. главой секты был «пророк» Осип Дурманов, сосланный в 1892 г. на Кавказ, а после него братья Иван и Семен Утицкие, каждый из которых называл себя «христом».

В советское время хлыстовство было практически истреблено, но, по некоторым сведениям, в нескольких отдаленных российских деревнях общины хлыстов сохранились до постсоветского времени

Критическое отношение к скопцам стало проявляться уже в последние годы царствования Александра I. При Николае I начали предприниматься более жесткие меры против этого течения. Оно было признано наиболее вредной сектой, сама принадлежности к которой преследовалась по закону.

Преследования заставили скопцов переселяться за границу, в частности, в Румынию и Турцию. Их центрами стали города Ясен, Бухарест, Галац и Измаил. В Галаце в 1871 г. между скопцами происходит движение, направленное против тех, кто усвоил мирские обычаи. Оттуда это движение перешло и в Россию, где во главе его становится «святое избрание» из 40 человек с главным вождем крестьянином Московской губернии Кузьмой Лисиным; он объявил себя вторым искупителем и царем Петром III, который по божеству выше Иисуса Христа и по человечеству выше государя. В 1876 г. Лисин приговорен к каторжным работам. Судебные процессы о скопцах не прекращаются и позже.

Остальные многочисленные религиозные течения XIX века носят по преимуществу крестьянский характер. По своему внутреннему содержанию они резко разделяются эпохой шестидесятых годов на две группы. Течения, предшествующие эмансипации, коренятся еще в идеологии XVIII века, перерабатывают старые эсхатологические и утопические мотивы. Последующие за эмансипацией обнаруживают уже новые черты, незнакомые XVIII и началу XIX век, черты вникающего в Писание евангелизма. Между теми и другими стоят быстро исчезнувшие, но очень характерные взгляды эпохи эмансипации, возникшие на почве земельного обделения крестьян и имевшие место преимущественно среди уральских посессионных крестьян.

В двадцатых годах XIX в. возрождается типичное течение XVIII в., бегунство, под влиянием последних усилий крепостнической реакции, но с некоторыми идеологическими переменами. Из автономной и мало связанных между собой «пристаней», на которые распалось течение XVIII в., оно становится единой организацией с центром в селе Сопелках, Ярославской губернии. Там проходили общие бегунские съезды, был постоянный совет, разрешавший важные дела, которые переносились из мест пристаней в центр. Главным же вопросом, около которого теперь вертится бегунская мысль, стал вопрос о том, когда же, наконец, прекратится «странство», этот временный способ борьбы с антихристом, и когда начнется с ним открытая брань. «Разглагольствование тюменского странника», одно их бегунских сочинений этой эпохи, отвечает, что время уже близко. Автор «Разглагольствования» рассказывает, что духом он уже видел искупителя, царя на белом коне, сходящего с неба. Все бегуны соберутся вокруг него и составят его воинство, которое он поведет на брань с антихристом; после победы искупитель устроит у Каспийского моря царство бегунов и построит столицу Новый Иерусалим. «Разглагольствование» умалчивало о строе этого царства, очевидно, не имея никакого имущества, вопрос о распределении не являлся для бегунов особо острым. Коммунистические же попытки, имевшие место в это время в некоторых костромских пристанях, не имели успеха.

Эмансипация произвела огромный сдвиг в крестьянском быту и внесла величайшее брожение в его миросозерцание. В первое время, когда шло проведение реформы, вопросы об установленных грамотах, о новом устройстве крестьянского управления и многие другие практические вопросы оторвали большинство крестьянства от идеологических настроений, и новые стойкие религиозные формы появляются только в конце шестидесятых годов. Но так было не везде. На Урале расхищение крестьянских земель вызвало к жизни эфемерные, но очень своеобразные организации. Условия земельного надела посессионных уральских крестьян несколько отличалось от условий наделения других казенных крестьян: в то время как другие казенные крестьяне получили, по общему правилу, наделы в том размере, в котором они их имели до реформы, уральские крестьяне получили надел с большими отрезками в пользу заводов. Составление уставных грамот не обошлось там без волнений, во время которых приходское духовенство открыто встало на сторону правительства. Это обстоятельство сейчас же преломилось в умах крестьян в такой форме: раз правительство, отрезывая земли, нарушает крестьянские права, освященные вековой давностью, то нечего признавать его, нечего молиться в храмах, где служит защищающий правительство клир. Так появилось течение немоляков: «Мы никого не признаем, кроме отца небесного, никому из вас не верим, кроме него, никто он за нас не заступится»522522
  Никольский Н. М. История русской церкви. Москва, Издательство АСТ, 2004, стр. 436.


[Закрыть], – говорили немоляки. Одновременно с немоляками на Урале образовалось другое течение, неплательщиков, не желавших платить податей, введенных с 1861 г.; затем, в начале 70-х гг., появилось течение лучинковцев, уже принципиально отвергавших деньги, как антихристову печать, и все способы освещения, кроме чистой березовой лучины, ибо все они так или иначе запятнаны соприкосновением с деньгами. В лице этих двух форм прослеживается реакционный протест крестьянства, привыкшего к патриархально-хозяйственным отношениям против вдвинувшегося клином в его среду денежного хозяйства в виде требования денег и денежных податей.

Развитие общежитейских, коммунистических мотивов дает о себе знать еще в одном псевдохристианском направлении, начало которого относится к последней четверти XVIII в., официальными обличителями прозванном духоборами. В это же время происходит появление и другого течения, но евангельского толка, прозванного молоканами. В литературе часто духоборов и молокан смешивают воедино из-за кажущейся похожести их мировоззрения, тогда как различия их слишком основательны: первые не признают Евангелие за истину.

Сначала о существовании новых религиозных течений не знали даже ближайшие к народу власти, светские и духовные, и потому они были свободны от преследований. Но уже с 1779 г. правительство обращает внимание на них и начинает преследования. Такие преследования усилились к концу царствования Екатерины II и особенно стали жестокими с вступлением на престол Павла I. Сектантов ссылали на фортификационные работы в Азов, в Ригу, на о. Эзель, в финляндские крепости, на Соловецкие острова, в Екатеринбург, в рудники и в Сибирь; их секли, клеймили, заключали в тюрьмы. Со вступлением на престол Александра I отношение правительства к новым сектам резко изменилось. Александр I переселил духоборов в Крым и всячески им покровительствовал. При Николае I духоборы вновь потеряли расположение властей. Освоенные духоборами впервые крымские земли стали безопасны и быстро осваивались русскими православными крестьянами, из-за чего правительство стало считать духоборов нежелательными соседями. В 1837 г. последовал указ о переселении их с Молочных Вод в Закавказский край. В 40-х годах духоборов переселяли в Грузию, в Ахалкалакский и Елизаветпольский уезды Тифлисской губернии. Там были основаны русские села: Славянка, Гореловка, Орловка, Калиновка, Спасовка и др. В Грузии духоборы столкнулись с агрессивно настроенными против них горскими племенами. Острота конфликта дошла до того, что царское правительство само предложило духоборам по льготной цене купить оружие для самообороны. 1887 г. на Кавказе была введена общая воинская повинность. В знак протеста по местам расселения духоборов прокатились волнения. В 1895 г. несколько тысяч духоборов в Елизаветпольской и Тифлисской губерниях и в Карсской области по навету их духовного лидера Петра Веригина заявили властям о своем полном отказе от военной службы. В ночь с 28 на 29 июня они снесли в кучу все имевшееся у них оружие, облили его керосином и под пение псалмов сожгли. На подавление волнений в селах Тифлисской губернии правительство выслало казаков, и после экзекуции двести человек были посажены в тюрьму. Семьи защитников числом до 400 разосланы по деревням Тифлисской губернии. Призванные и отказавшиеся служить духоборы были заключены в Екатериноградский дисциплинарный батальон или высланы в Якутию.

В защиту духоборов выступил Л. Н. Толстой. Он и его последователи организовали одну из первых массовых кампаний в отечественной и зарубежной прессе, сравнивая гонения на духоборов в России с гонениями на первых христиан. Но, несмотря на широкий общественный и международный резонанс событий 1898 г., компромисса с властями в вопросе защиты духоборов достигнуто не было. С инициативным и финансовым участием Толстого и зарубежных квакеров было достигнуто решение об эмиграции. В 1898—1899 гг. примерно 8000 духоборов эмигрировали в Канаду.

Судьба молокан несколько схожа с духоборами. Причисленные царским правительством и церковью к «вреднейшим сектам», молокане подверглись преследованию. В конце XVIII и первой половины XIX в. значительная их часть центрально-черноземных и поволжских губерний переселилась в Крымские и Ставропольские степи (частично и в Сибирь). В 40-х годах XIX в. большие партии молокан были переселены в Закавказье. В 30-е годы в молоканской среде появился лжехристос Лукиан Петров (позднее основавший секту прыгунов). Молоканство разделяется на многочисленные направления. Некоторые общины – прыгуны, постоянные, общие, постники, субботники, евангельские христиане – сохранились до настоящего времени. В 40-х годах XIX в. из среды молокан выделились водные молокане, признававшие причастие и водное крещение. В 80-е годы XIX в. в Таврической губернии под влиянием идей штундизма образовалось направление штундомолокан (новомолокан), практически полностью принявшее штундизм, за исключением крещения младенцев. В 1892 г. детей молокан насильно передавали в православные монастыри. С 1904 г. первая волна молокан эмиграции, в основном, из Закавказья, прибыла в Калифорнию (США). Эмиграция молокан и прыгунов продолжалась до 1917 г., молокане осели преимущественно в Калифорнии и Аризоне. Большое количество молокан в течение XVIII в. эмигрировали в Турцию.