Текст книги "Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист"

Пришли. Стандартного вида шелеванный дом, солидный забор и большой двор. Я остался за калиткой ждать, а Таня пошла переодеваться. Надвигались сумерки. По улице двигался коренастый массивный мужик средних лет. Подойдя к Таниной калитке, он по-хозяйски её открыл и покосился на меня. На всякий случай я с ним поздоровался. Он что-то пробормотал, вошёл во двор и начал какие-то поиски. Поведение мужика не отличалось приветливостью. Вскоре выяснилось, что это Танин отец. Тут вышла она сама. Таня и до того выглядела неплохо, а, приодевшись, стала чудо как хороша. Простое тёмно-синее платье подчёркивало прелести её фигурки, а волнистые, каштанового цвета волосы, собранные в пышный хвост, подчёркивали нежный овал свежего личика. Моё сердце затрепетало от любовного томления. Но это длилось недолго. Едва мы тронулись в путь, как со двора раздался крик на диком языковом суржике:

– Татяна! Ты куды?

– Папочка! Я иду в кино с молодым человеком.

– Отыдь от його! Швыдче отыдь! Це не молодый чоловик, а той гад, шо у мэне овцу вкрав. Я його по вусам вгадав!

Таня отступила от меня, и взгляд её стал строгим:

– Ах, вот оно что! Тогда слушай. Я. С такими. Не якшаюсь. Всё ясно?

– Послушай, Таня, это же…

– Не утруждайся врать! Папа не ошибается. Прощай!

Тяжело с папиными дочками, да ещё по имени Таня. Что-то такое в этом есть.

Тут из калитки показался Танин папа, и стало ясно, что он искал. В руках у него была толстая палка круглого сечения, размерами гораздо больше современной бейсбольной биты. С его появлением интуиция подсказала мне, что этот вечер я проведу совсем не так, как рассчитывал. Сердце забилось тревожно, и я стал понемногу отступать. А он стал приближаться, приговаривая:

– Колы це таке було, шоб на бессловисну скотыну мотоциклетный шлем напяливать? Ни стыда, ни совести! Наперво овечку вкрав, а таперча и под дочку рельсы подкладаить! Ну, так зараз я тоби наглость отобью и уси ребра перщитаю!

Он в принципе не признавал политику мирного диалога и, размахивая своей оглоблей, кинулся на меня в атаку. Некоторое время росшие по улице деревья помогали уворачиваться от мощных ударов, но так как почвы для переговоров не возникло, то оставалось одно – бегство. И я предпочёл удалиться с места событий. Для этого пришлось напрячь силёнки. Видимо, должность овцевода держит человека в хорошей физической форме, и метров двести он гнался за мной, не отставая, успевая при этом крыть меня матом, естественно по-русски, но молодость и длинные ноги победили, и я оторвался от преследования.

Зла на мужика у меня не было, и тому была причина. В который раз жизнь доказывала, что халявы в мире нет, и за всё нужно в той или иной форме платить, а то и расплачиваться. Дело в том, что мне была знакома упомянутая овца. И хотя в её печальной судьбе я принял участие только своими зубами, преследование овцевода вполне можно было рассматривать как проявление кары небесной. С этой, успокаивающей совесть мыслью, я и отправился домой спать.

Да, овечка. Её украл мой товарищ Володька Ярко.

Колоритный был человек. Когда-нибудь я расскажу, как мы подружились. Внешне мы очень разные, и я ума не приложу, как нас можно было спутать. Усы у него были, но другого фасона. Он разъезжал на мотоцикле «Паннония» без коляски, что было странно, так как эти мотоциклы все продавались с колясками. Что случилось в магазине с этим мотоциклом, не знаю, но он достался Володьке в таком виде. Впрочем, ему это было на руку. Не было никаких препятствий зарегистрировать технику, но Володька упорно этого не делал, ездил без номера и регулярно устраивал гонки, смываясь от гаишников. Вероятно, для него это был способ поднятия адреналина. Поймать его было нелегко, ведь он знал все пути отхода. «Паннония» не очень скоростной мотоцикл, но весьма проходимый, и попробуй догнать его на кукурузном поле. Если бы Володька жил в городе, то, скорее всего, занялся бы мотокроссом.

Случилось это недели за две до описываемых событий. Володька договорился с каким-то человеком о встрече и субботним утром ждал его недалеко от заготконторы, поставив мотоцикл возле дерева у забора. Вообще-то он был свинокрадом, но не пренебрегал и другой живностью. А тут ему подвернулся такой благоприятный случай, что он не смог устоять. К заготконторе подъехал трактор с телегой, в которой было десятка полтора овец. Хозяин вылез из трактора и ушёл в контору. Вокруг никого не было, а телега стояла на редкость удобно, и Володька не выдержал искушения. Он подбежал со стороны заднего борта, схватил попавшуюся под руку овцу, взвалил её на плечи и побежал к мотоциклу. Володька соображал быстро. Он натянул овечке шлем не только для маскировки, а ещё для того, чтобы, ослепнув, она не пугалась, не орала и не дёргалась. Вышедший из конторы овцевод как раз и увидел этот момент. Он заорал и бросился в погоню, но было поздно. Володька усадил овцу на бак и дал по газам. Проскочив квартал, он свернул на пустующую стройку возле нефтебазы и стал устраивать овцу надёжнее. Держать на баке её было очень неудобно. Отсутствие коляски сказывалось. Способ транспортировки животного приходилось изобретать на ходу. В притороченных к багажнику сумках он нашёл кусок верёвки и старое трико, используемое в качестве ветоши. Трико было замасленным, но крепким. Этими подручными средствами он привязал овечку к своей спине. Трико он обернул вокруг овцы и его длинные концы завязал у себя на животе. Лишняя материя шаровар кокетливо прикрыла овечий зад. Издалека это смахивало на мини-юбку. Передние ноги он пропустил у себя под руками и связал на груди верёвкой. Теперь только вблизи можно было понять, что прижавшимся к Володьке пассажиром в шлеме является овечка.

Ехать домой он поостерёгся и, проскочив малолюдными улочками станицу, завернул ко мне. Я был в мастерской, когда услышал сигнал. Вышел, открыл ворота, а когда он заехал во двор, то от увиденного я просто оторопел. Всякое бывало, но чтобы овца в шлеме… Я помог отвязать «пассажирку», и мы прошли в беседку. Овца смирно стояла рядом в ожидании своей участи. Володька всё рассказал. Воровство было спонтанным, а потому непродуманным. Выяснилось, что ни ему, ни мне овечка была не нужна. Сбывать её было опасно. Стали думать, что с ней делать, и как от неё избавиться. Просто выгнать её на произвол судьбы на улицу или в огороды было не по-человечески и даже как-то жестоко. В конце концов, было решено, что для предотвращения всяких слухов об этом позорном деле, и чтобы замести все следы, овечку нужно просто съесть. И как можно быстрее. Обстановка этому благоприятствовала. Володькина жена была в гостях у родителей на хуторе. Матушка моя находилась в санатории, а бабушка Фрося помехой быть не могла. Не буду описывать процесс, но втроём мы съели эту овечку за сутки. Третьим был мой кобель Патрон. Он разобрался с требухой и костями, но и мяса попробовал. Ливер был перекручен на мясорубке, и баба Фрося напекла с ним пирожков. Она же сварила шулюм. Шкуру я спрятал на чердаке, имея на неё планы, но она испортилась.

Нет, мы не богатыри и матёрого барана за такое время, конечно, не одолели бы, но это была молоденькая ярочка небольшого веса. И всё бы ничего, но из-за этой овечки на нас свалилась беда иного рода. В воскресенье вернулась из гостей Тома, жена Володи. Женщина она была подозрительная и склочная. Узнав, что он не ночевал дома, она разволновалась. А потом одна знакомая ей сказала:

– Томочка! Меньше езди по гостям, а за мужем присматривай. Шла вчера с базара и своими глазами видела, как он вёз на мотоцикле шалаву. Юбочка по самое-самое. Курточка белая с начёсом, и так к нему прижималась, так прильнула, что и не оторвать.

На осоловевшего от обильной еды Володьку обрушился грандиозный скандал. Оправдываясь, он рассказал ей, как было дело. Тома не поверила ни слову. Она заявила, что более идиотскую отговорку трудно придумать. Моё свидетельство для Томы ничего не стоило. Мол, по дружбе я могу подтвердить любую чушь, даже то, что Володька на днях летал на Луну. Самым фантастическим эпизодом этой истории для Томы было съедение овцы. Угрожая разводом, она потребовала доказательств. Сказала, что поверит в это, только когда увидит процесс собственными глазами. На милицейском языке это называется следственным экспериментом. Володькина семейная жизнь повисла на ниточке. В пятницу вечером он пришёл ко мне, всё рассказал и стал просить:

– Выручай, Родион! Если мы завтра для показа не съедим ещё одну овечку, то мне придётся хату продавать и деньги делить. Да и привык я к Томке. Тяжело что ли тебе?

– Тяжело. Я на баранину сейчас без содрогания глядеть не могу.

– Мне она тоже приелась. Я предложил ей хотя бы на птичье мясо поменять по весу, да куда там! Сказала, что всё должно быть как тот раз. Смоталась к родителям и привезла похожую овечку, только цвета другого. В сарае привязанная стоит, ждёт. Выручай, братан! Жрать – не камни таскать.

– Володя, а ты сам половину овцы съешь, вот ей и доказательство.

– Предлагал. Не соглашается. Остаются сомнения в тебе. Да и как без Патрона? Моя собака столько требухи сразу не сожрёт.

Нужно было выручать товарища, и на другое утро мы с Патроном отправились на показательное пожирание овечки. Набивать брюхо из чувства долга занятие малоприятное, но мы старались. Чтобы не было мошенничества, Тома следила за нами, не отходя ни на шаг. Радовался один Патрон. Володьку после этого случая он стал выделять и при его появлении приветливо взлаивать. Когда мы съели половину овцы, Тома поняла, что муж ей не врал и прекратила эксперимент. Ей просто стало жалко мяса. Потрясённая ранее неизвестным талантом мужа, она сказала:

– Ну, вы даёте, ребята! В голодный год от вас нужно держаться подальше.

Инцидент был исчерпан, но я долгое время не мог даже смотреть на баранину и не люблю её по сей день. К тому же эта овечка испортила знакомство с очень симпатичной девушкой.

На следующий день после столкновения с овцеводом начальник участка с обеда послал меня и трактор с телегой в Зерноград. Нужно было выбрать на складе хорошее стекло и ещё кое-что. С начальником мы не очень ладили, но в таких делах он на меня полагался. Трястись два часа в тракторе не хотелось. Я договорился с трактористом, что встретимся на месте, а сам поехал на рейсовом автобусе. Выйдя из автобуса на перрон Зерноградского автовокзала, я направился к лотку с мороженым, но ко мне подошли два милиционера и спросили документы. У меня их не было. В те времена, особенно в деревне, паспорт с собой никто не таскал, тем более на работе. Милиционеры переглянулись, объявили меня задержанным по подозрению и отвезли в отделение. Дежурный капитан посмотрел на меня, сверился с фотографией и сказал:

– Похож. Далеко не ушёл. Попался ты, Мироненко.

Я понял, что меня с кем-то перепутали и стал доказывать, что я не Мироненко, а самый настоящий Коновалов. На меня смотрели с сомнением. Я назвал номер телефона своего участка, и капитан туда позвонил. На его вопрос приёмщица Люся, зная, что я в Зернограде, тупо ответила, мол, Коновалова на участке нет. После этого мне предложили заткнуться и посадили в обезьянник до выяснения.

В соседнем районе из-под стражи после суда сбежал мошенник, и для скорейшей поимки его фотографии разослали по близлежащим райотделам. Лицо на фотографии походило на моё только усами, и я удивился тому, что пока задержали меня одного, ведь на улицах полно людей с растительностью под носом. Мне объяснили, что ещё имеется совпадение по росту. Процесс выяснения шёл неторопливо, и я просидел там часа четыре. Сидел бы ещё, но мне повезло. К дежурному подошёл капитан Новгородцев, знавший меня в лицо. Ранее он был следователем в нашей милиции, а затем перевёлся в Зерноград. Я окликнул его, и он подошел ближе. Профессионал, он узнал меня после секундной задержки и воскликнул:

– О! Коновалов! Попался, злыдень!

И, обращаясь к дежурному, спросил:

– Чего он наделал?

– Разве ты его знаешь?

– Знаю. Его вся камчатская милиция знает, особенно начальник.

Когда меня выпускали, Новгородцев с досадой сказал, что если бы знал в чём дело, то не стал бы меня узнавать, чтобы я ещё помучился. Но всё равно я был ему благодарен. А капитану вежливо посоветовал проверить зрение.

Зерноград всегда мне нравился. Здесь жили открытые и приветливые люди. Но в этот раз мне захотелось оказаться подальше от этого города. Я сел в первый попавшийся автобус, но доехал на нём только до трассы. Он шёл в другую сторону. Я выбрался на остановку и стал ловить попутный транспорт. Неподалёку располагался пост ГАИ. Один из гаишников несколько раз посмотрел в мою сторону, что-то сказал другому. Другой тоже посмотрел на меня и пошёл в будку. Запахло возвращением в отделение опять в качестве Мироненко. Но тут возле остановки затормозил самосвал ГАЗ-51, открылась дверца, и шофёр крикнул:

– Залазь, Серёга! Чего ждёшь?

Я не стал тратить время на объяснения и нырнул в кабину. Водитель сразу понял, что обознался, но согласился довезти меня до Мечётинской. Я был рад и этому, всё-таки по пути. Однако в Мечётинскую он заехал кружным путём и высадил меня аж возле элеватора. Прошлось топать два километра до трассы. Вечер приближался. До остановки оставалось метров сто, когда меня догнал обшарпанный синий москвич и остановился на обочине. Я не обратил на него должного внимания, у меня тут знакомых не было. Из машины вылезли три мужика в рабочей одежде и пошли следом. Один из них, догоняя меня, крикнул:

– Постой, дружок!

Я остановился, обернулся и тут же получил кулаком в глаз. Я на автомате двинул мужику под ложечку, и он согнулся. Хотел добавить ещё, но меня отговорили его подбежавшие приятели. Они стали извиняться и объяснили, что бригадир обознался. Это были местные шабашники – строители. Они перепутали меня с бывшим членом их бригады, носившим такие же усики. Он попался на воровстве и смылся. В компенсацию за моральный ущерб я попросил их подбросить меня до Камчатской, но они ехали только до хутора Козлова. Это было по пути, и я сел в машину. Всё ближе к дому. Остановка возле поворота на хутор было пустынна. По шоссе ехал парень на «Восходе». Увидев меня, он притормозил, а затем дал по газам и умчался по дороге на хутор. Вскоре этот мотоцикл поехал обратно, но на нём уже сидело два человека. Следом ехал «ИЖ» с коляской. На нём была команда из трёх человек. Интуиция подсказала, что они едут меня бить. Причину злости сельских хлопцев я так и не узнал, но, скорее всего, я издали смахивал на их усатого врага. Очень кстати подошёл рейсовый автобус, и я заскочил в него, избавившись от неведомых мстителей. Стало ясно, что дело в усах. Что-то с ними было не так, не шли они мне.

В станицу я прибыл уже в сумерках. Мысль была одна – скорее и незаметнее пробраться домой. Я, можно сказать, крался всякими переулками как шпион, стараясь не встречаться с людьми. Уже возле речки из-за угла навстречу вынырнул Ваня Жидков со своей женой Любашей. Увидев меня, он воскликнул:

– Кого я вижу! Ну-ка притормози! Ты думаешь, что если ты прораб, то можешь оскорблять задницу моей жены?

Зная, что последует дальше, я схватил Ваню за руку и быстро сказал:

– Ваня, ты обознался! Я Коновалов! Приглядись.

Сделал я это вовремя. Ваня мужик худощавый, но кулак у него будь здоров. Он пригляделся, узнал меня и стал извиняться.

Любаша работала маляром в коммунхозе. Характером непоседливая, она всё время шмыгала туда-сюда и к визиту прораба не успела доделать работу. Вот он ей и сказал:

– Если бы ты меньше крутила тем местом, где у других женщин задница, то успела бы коридор покрасить.

Это был удар ниже пояса, и Любаша заплакала. С фасада она выглядела неплохо, но задняя выпуклость фигуры у неё отсутствовала напрочь. Возможно, где-нибудь в Америке это было бы плюсом, но в нашей местности выглядело чуть ли не уродством. Любаша комплексовала и на праздники в нужное место подкладывала специально сшитые подушечки. По этому поводу Ваня переживал не меньше жены и к высказываниям о её внешности относился очень болезненно и агрессивно. Все об этом знали, и его поведение меня не удивило.

Я миновал мост, и до моей улицы осталось метров пятьдесят. Сумерки незаметно переходили в ночь. Возле угла стояла машина и какие-то люди. На всякий случай я стал за деревом возле забора и прислушался. Оказалось, не зря. Машина была милицейским «бобиком», а из доносившегося разговора я узнал, что кто-то ограбил женщину, отняв у неё сумку. Мужской голос спрашивал:

– Внешность не запомнили? Хоть что-то?

Женский голос взволнованно отвечал:

– Да ведь быстро всё случилось! Когда разглядывать было? Только и помню, что высокий он и с усиками. Толкнул меня и вон туда побежал.

В свете фар было видно, что тётка показывает рукой прямо на моё дерево. Мне стало нехорошо, и я начал осторожно двигаться назад к речке. Путь оставался один – огородами. Дорога низами была хорошо мне знакома. По ней днём-то редко кто ходил, а в это время встреча с людьми была и вовсе маловероятна. Но сегодня я шёл осторожно, почти крался и всё равно прозевал. До своего огорода оставалось немного, когда я услышал сзади шорох и сразу вслед за ним получил добрый удар палкой по спине, сопровождаемый матюгами. По голосу я узнал соседа Петю Груздя. Отскочив, я обозвался, и он меня узнал, но продолжал ругать. Петро был заядлым голубятником. Его известили, что в эту ночь к нему полезет голубиный вор по кличке Ус. Вот он его и караулил, а я сорвал операцию. Из-за крадущейся походки он и принял меня за этого нечестного голубятника с говорящим прозвищем. Я утешил его, сказав, что ночь большая, и Ус ещё заявится, после чего, еле переставляя ноги, побрёл на свой огород.

Оказавшись, наконец, дома, я первым делом сбрил усы. Наваждение закончилось, жизнь вошла в колею, но усов я больше уже никогда не отпускал.

Хотя Родион Алексеевич рассказывал вполне серьёзно, Даша временами хихикала. Он косился на неё, но воспитанно терпел. Вскоре он стал прощаться, обещав при случае заехать в гости. Уже на пороге Вера Максимовна его спросила:

– Вы не можете рассказать о советах Павлу? И почему при закрытых дверях? Страшно интригует.

– Сейчас нет. Может быть, потом, да и то, если получится.

– А что должно получиться? Хотя бы в общих чертах.

– Я решил провести маленький эксперимент.

– На ком?

– На Павле. Помните, я раньше говорил о «спящих» социальных лидерах? Так вот: Павел такой и есть. У него развился комплекс примака и перекрыл вектор. Я попытался его расколдовать, а жизнь покажет, удалось это или нет. Кстати, невроз собаки прямо связан с этим комплексом. Если Павел от него избавится, то и собака мигом выздоровеет. Вы потом удивляться будете её талантам, про них в газете напишут. А если нет, то жаль собаку.

Расколдовывание у него получилось на все сто, потому что в жизни Третьяковых начались перемены и довольно быстро. На следующий день в квартире Веры Максимовны раздался звонок. Открыв дверь, она увидела Павла. Даже не поздоровавшись, он сказал:

– Слушайте, Вера! Говорят, что этот Родион Алексеевич вам знаком.

– Да, а что?

– А кто он такой? Ну, по должности или званию?

– Сейчас он пенсионер и никакой должности не занимает. Его званием я не интересовалась, но при мне одна женщина называла его товарищем полковником.

Павел неожиданно просиял, стукнул кулаком о ладонь и сказал:

– Я так и думал!

После чего, забыв попрощаться, быстро ушёл. Вера поняла, что Коновалов его зацепил.

* * *

В понедельник на работе с Павлом дежурно поздоровались сотрудники. Он зашёл в свою конторку, задёрнул жалюзи, отгораживаясь от общего помещения, и взялся за бумаги. Настроения не было. Отложив бумаги, он раздвинул жалюзи и посмотрел на подчинённых. Всё было почти так, как говорил Коновалов, только ещё хуже. Этим «хуже» был Веня.

Этот юнец располагался недалеко от входа. Он числился технологом, но это была чистая синекура. Никто, находясь в здравом уме, по доброй воле не принял бы Веню на работу в любом качестве, тем более на ответственную должность, потому что Веня был банально неграмотен. Писал он с орфографическими ошибками и не знал таблицы умножения. В прочих областях знаний он был на таком же уровне. Ему не светила никакая работа вообще, даже работа дворником, поскольку он не умел подметать. Причина его нахождения в отделе была одна, но очень веская. Веня был племянником самого директора Льва Ефимовича.

Мать Вени, Софья Ефимовна, была из породы железных леди российского покроя. Своей паровозной энергией она подавляла всех окружающих и за сына могла перегрызть глотку любому. С документами и дипломами у Вени был полный порядок. Он являл собой продукт доведённой до абсурда системы коммерческого образования в её российском варианте. Видимо Софья Ефимовна понимала процесс образования как средство получения диплома, и если деньги этому способствовали, то она пускала их в ход. Веня учился в обычной школе, но, видимо, на коммерческой основе, потому что закончил её с серебряной медалью, которой почему-то гордился и хвастал. Из любопытства Павел однажды его спросил:

– Почему серебряная, а не золотая?

– Не знаю. Надо у мамы спросить.

Таким же образом он получил диплом какого-то коммерческого ВУЗа. Все эти учебные заведения Павел считал конторами, легально торгующими дипломами. Создавалось впечатление, что мать под видом заботы годами целенаправленно создавала из Вени ничтожество.

Веня не был тихим и скромным тупицей. Напротив, он был заносчив и хамоват, а кроме того, излишне разговорчив. Из-за этого порою казалось, что невежество буквально лезет из него, подобно известному продукту жизнедеятельности организма. Вот и сейчас он взахлёб пересказывает последний выпуск «Дом-2». Мало того, что от него не было пользы, но был прямой вред, так как своей болтовнёй он мешал работать остальным.

Одно время была у Павла мысль договориться с Веней по-тихому, чтобы он вообще не ходил на работу, а шлялся по своим любимым игровым салонам, но пришлось от неё отказаться. Как-то вызвал его директор и спросил о племяннике. Павел ответил дипломатично:

– Что вам сказать, Лев Ефимович? Паренёк молодой, в голове пустовато, опыта в работе нет. Зато у него масса других достоинств.

Директор явно удивился:

– Даже так? Если не трудно, то назовите хотя бы пару.

– Могу и больше. Он не алкоголик, не наркоман и, слава богу, не голубой.

– Ну, спасибо, утешил.

– Напрасно иронизируете. По нашему времени это очень много. Внушает оптимизм.

– Да понимаю я вас, Павел Иванович. Знаю, что толку от него мало, но тут он вроде как на глазах, меньше шансов, что по глупости где-то действительно свихнётся. Потерпите, это временно, я ему потом место подыщу по его способностям.

Подыскивание затянулось. Наверное, это непростая задача даже для Льва Ефимовича.

Павел медленно перевёл взгляд на «умного» мальчика Витю-очкарика. Павел не любил умненьких маменькиных сынков вообще, а Витю в частности. Не любил за их инфантильный снобизм. Из-за куцего жизненного опыта этот сорт юнцов путал эрудицию с умом. Начитается такой умник книжек, вызубрит пару формул, приобретёт какое-либо офисное умение и после этого начинает считать прочих людей недоумками, а себя элитой. И попробуй ему втолковать, что знания, конечно, важный элемент жизни, но вовсе не главный. Попадись этот Витя ему в армии, он за три месяца выбил бы из него эту спесивую дурь и сделал из него нормального человека. Там это просто. Отжимания, кроссы, чистка туалетов, коллективные драки, недосыпание и тяжёлый бессмысленный труд хорошо способствуют быстрому формированию взрослой ответственной личности. А здесь проблемно.

Витя был обладателем нежно-белых маленьких пальчиков, которые с немыслимой скоростью бегали по клавиатуре компьютера, а картины и схемы вихрем пролетали по экрану монитора. В отделе никто не мог работать с такой скоростью, и Витя смотрел на всех свысока. Но не это было причиной злости Павла, а Витин снисходительный взгляд и чуть заметная усмешка, когда он говорил:

– Я, конечно, понимаю, Павел Иванович, в то время этому ещё не учили…

А говорил он это часто и обязательно при свидетелях. Павла этому учили, и он не был профаном. Судя по всему, Витя держал его за дремучего лоха, играл с ним и, похоже, как-то обводил вокруг пальца. В бухгалтерии жаловались на какие-то непонятные счета. Павел решил дождаться момента, когда можно будет спустить наглеца на землю и крепко приложить. А в том, что такой момент настанет, Павел не сомневался. Витя даже не подозревал, какого врага он организовал себе сам.

В обеденный перерыв в буфете к нему прибилась чертёжница Лариса с очередным доносом. Эта проворная черноглазая девица с ладной фигуркой была из тех, кто всё о всех знает. И, похоже, она была его единственной верной сторонницей. Он подозревал, что Лариса просто на него запала. В этом не было ничего странного. Павел был по-мужски привлекателен и знал это. А на фоне остальных в этом плане он был вне конкуренции и часто ловил на себе особенные взгляды офисных дам. Своим торопливым говорком Лариса сообщила, что Веня подал рацпредложение. От удивления Павел чуть не подавился пирожком. Человек, считающий слова засор и зазор синонимами, в принципе неспособен составить даже одну технически грамотную фразу. Но он тут же понял, чьих рук это дело. Неграмотного Веню использовали втёмную.

– А название не видела?

– Мельком. Что-то вроде программы по устранению сбоев на ранних стадиях процессов.

– Вене такого и не выговорить. Это ведь очкарик подсуетился?

– Он, конечно, я сама видела. Ой, Павел Иванович! Взгрейте вы его, наконец. От его выпендрёжа уже тошнит. Тоже мне, гений от мыши!

Лариса давно не ладила с Витей. Однажды она в сердцах обозвала его девственником и, вероятно, попала в точку, потому что с тех пор Витя разговаривал с ней только подковырками и в третьем лице. Ларисе хотелось огреть его чем-нибудь тяжёлым. Павел спросил:

– И, что? Он это прямо дядюшке отволок?

– Нет, главному инженеру, а тот уже по инстанции.

Павел стал наливаться злостью. Что ему надо? Неужели на его место целит? Или просто так гадит? Эта бумага не имела производственной ценности. Это была чисто политическая интрига, вызов ему, Павлу. Шакалёнок неожиданно оскалил зубки.

После обеда последовал вызов к директору. Подойдя к кабинету, он хотел войти, но секретарша Марлена Фридриховна, надменная женщина потёртого возраста, сказала, что директор уехал и примет его с утра. Павел раздражённо сказал:

– Можно было предупредить меня по телефону.

– Подумаешь, прошёлся! Невелика шишка.

Раздражение усилилось. День явно не задался. Окружающий мир как будто специально устраивал ему мелкие пакости одну за другой. На проходной к нему придрался вахтёр из-за пропуска. Магазин, куда он обычно заходил, был на ревизии. На пути к другому магазину он за что-то зацепился и порвал брючину. На остановке стояли два хамоватых юнца, один из которых плюнул и попал ему на ботинок. Другой сказал: «Вау», но, увидев бешеные глаза Павла, оба испарились. Последней каплей стал взгляд жены, когда он, наконец, переступил порог квартиры. Это был ироничный учительский взгляд, которым одаривают туповатых учеников. Показывая рукой на диван, где лежала Фирма, Павел заорал:

– Почему собака на диване?

Бровь Татьяны удивлённо поползла вверх, но что-либо ответить она уже не успела. Незабытым точным ударом Павел от души заехал ей в глаз. Она упала на мягкую точку, ощутимо стукнулась о стенку и, как-то запоздало, коротко взвизгнула. Павла захватила и понесла какая-то горячая волна. Испуганно поджавшую уши Фирму он сбросил с дивана и с криком «Марш на место» отвесил ей доброго пинка. Собака, поджав хвост, прибежала и села на указанный Коноваловым пятачок. Собравшись на улицу, из комнаты вышла одетая Майя и спросила:

– Ты чего это, предок, разбушевался?

Сцену с собакой она видела, но поднимающуюся по стенке мать ещё не заметила. Это обращение дочери окончательно показало Павлу его положение в семье. Он был здесь ниже фундамента. Павел схватил Майю за руку, втолкнул её обратно в комнату и зло спросил:

– Ты куда собралась?

– К Светке.

– Какой Светке?

– Да ты всё равно её не знаешь.

– А разрешение у тебя есть?

– Чего?

– Разрешения ты спрашивала?

– Да, что я, маленькая что ли? Ну, дела!

– А почему ты позволяешь себе так разговаривать с отцом? Обращение на ты. Предок.

– Папа, ты, случаем, сегодня не выпил?

Ответом был мощный удар тяжёлой ладонью по лицу, разбивший губы. Майя отлетела к тумбочке. Голос Павла сделался каким-то вибрирующим:

– Учти на будущее! За каждое неправильное слово ты будешь получать по губам, и без моего разрешения из дома ни ногой! Ясно? Никуда!

Майю никогда не били, и это стало для неё шоком. А, разглядев налитые бешенством глаза Павла, она затряслась от страха. Сзади прозвучал рыдающий голос Татьяны:

– Ты что? Одурел совсем? Единственную дочь тиранишь!

Павел обернулся и хищно изогнул рот:

– Раз она единственная, так её теперь и воспитывать нельзя? На этом основании ей всё разрешать? Анекдотную блондинку хочешь вырастить? Не позволю!

И он двинул ей в другой глаз. Татьяна рухнула и, подвывая, поползла в спальню. А Павел набросился на диван, сокрушил его и вынес на улицу. После этого он почувствовал, что злость исчезла, настроение поднялось, а мир приобрёл краски. Зайдя в комнату, он увидел своих женщин сидящими на кровати. Не зная, что делать и что думать, они просто сидели и, обнявшись, боялись. Павел скомандовал:

– Чего прижухли? Ужинать!

Подавала Майя, как менее пострадавшая. Павел решился на последний шаг и потребовал:

– Газету!

– Какую?

– Свежую.

И он испытал подлинное наслаждение, впервые за много лет читая газету за едой. Устанавливался новый порядок и, похоже, навсегда.

Когда после ужина у Майи зазвонил её навороченный мобильник, Павел отнял его и сказал неведомому абоненту, чтобы он забыл этот номер. Майя не выдержала:

– Папа, ты что? Это же друзья!

Ответом был тяжёлый взгляд в упор:

– Совсем тупая? Забыла урок?

Майя прошептала:

– Простите, папочка.

– Уже лучше. К маме тоже надо обращаться на вы. Родители тебе не ровня. И вот что. Слушай внимательно и запоминай. Дружить будешь с моего разрешения. То есть с теми, кого представишь мне лично, и общаться этим человеком будешь только после моего одобрения. Не дай бог узнаю или увижу, что ты разговариваешь с незнакомым мне человеком, даже если он спрашивает дорогу, то берегись! Я устрою тебе такой курс выживания, что ахнешь.

И, обращаясь к жене, сказал:

– Да, это драконовские меры самодура, но со временем ты оценишь плоды такого воспитания и поймёшь, какое это сильное средство. Потом ещё благодарить за него будете. Обе.