Текст книги "Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист"

После этого разговора Коновалов проверил действие сливянки на двух нормальных, здоровых мужиках. Она гарантированно валила с ног всех. Если же после наливки выпивалось даже немного водки, то клиент полностью вырубался на несколько часов. Родион понял, что бабушкиной сливянке нет цены и убрал банки с этим уникальным напитком подальше.

Злоключения московского гостя

В стране шла привычная борьба с торговыми махинациями. Коновалов уже тогда понимал, что это дело совершенно бесполезное, потому что борьбу с явлением подменяли борьбой с личностями, а это никогда не давало результата. Впрочем, любая кампания по запрету чего-либо сворачивала на эту проторённую дорогу. Был порок системы – дефицит потребильских товаров и услуг. Он сам собой порождал цеховиков, спекулянтов и торговых жуликов. После скажут, что это вообще порок социализма. Коновалов с этим был не согласен. Советская власть и социализм не хороши, не плохи сами по себе. Они есть форма, инструмент, а какими им быть, зависит от тех, в чьих руках этот инструмент. Топором можно построить дом, а можно отрубить голову. К примеру, Госплан эффективнее мифического свободного рынка, да и нельзя без него. В Америке он тоже есть, только иначе функционирует и по-другому называется.

Спекулянты были Коновалову несимпатичны, но он понимал, что эти люди только пользуются ситуацией, а не создают её. Ему иногда казалось, что настоящие враги народа сидят в Кремле. То ли по невежеству, которое хуже злого умысла, то ли в угоду устарелым догмам, они считали потребительский сектор делом десятым и не создавали стимулов к его наполнению. Неправда, что в СССР не умели делать качественные товары. Промышленность была на уровне, и там, где было выгодно, производили. Коновалову и самому доводилось на заводе делать технику на экспорт, а потом он не мог взять в толк – почему ту же технику для себя нужно делать тяп-ляп? На его странные вопросы начальники отвечали мычанием, и лишь один из них посмотрел на него как на убогого и сказал волшебное слово «валюта». Однажды в техническом журнале Родион прочитал, что в Саратове на одном заводе делают мечту народных умельцев – однофазные малогабаритные деревообрабатывающие станки удобной конструкции. Коновалова взбесило даже не то, что вся продукция прямиком шла на экспорт в Англию, а то, что писали об этом с восторгом. Он стал надеяться, что наверху одумаются и примут меры, но «ускорение», заданное Горбачёвым, оказалось ускорением по наклонной вниз. Дефицит развалил страну надёжнее ракет.

Но всё это будет потом, а в ту пору Коновалов работал в стройбригаде Камчатского райпо. В бригаде он не прижился, выявились разногласия с бригадиром на методы работы, и он решил уволиться. Но это оказалось не просто.

Председатель райпо Андрей Иванович Кузнецов был хорошим руководителем, более того, руководителем талантливым. Шаг за шагом из штата сотрудников он создал дружный коллектив. Людей подбирал не только по деловым, но и по человеческим качествам. Про то, на какую высоту поднял организацию этот неординарный человек, можно написать повесть, но ограничимся немногим. Помимо прочего, Андрей Иванович был хороший психолог, и для оценки человека ему порой хватало мимолётного взгляда. Подобно Цезарю, он знал в лицо всех сотрудников и был в курсе их производственных и личных проблем. У него было правило принимать на работу и увольнять с неё только после личного собеседования.

Поэтому когда Коновалов принёс заявление, а завкадрами сказала, что с ним хочет побеседовать сам товарищ Кузнецов, он несколько удивился. Как если бы полковник вдруг заинтересовался проблемами рядового, которые должен был решать командир взвода. Коновалов зашёл и поздоровался. Кузнецов был приветлив и ни звуком, ни жестом не намекнул, что у него мало времени. Некоторое время он рассматривал Коновалова, а затем спросил:

– Почему увольняетесь?

– Нога после перелома побаливает. На стройке тяжело.

Коновалов не врал, нога и в самом деле побаливала. Андрею Ивановичу ответ понравился. О конфликте ему было известно, и то, что Коновалов не стал о нём говорить, оценил. Он решил, что парень ершистый, но главное в нём – не продаст. Воспитание. И Кузнецов сказал:

– А давай без официальных церемоний, по-простому. Родион! Ну почему сразу на увольнение? Не хочешь строителем, и не надо. Хозяйство у нас многоотраслевое, специальностей полно. Дело тебе найдётся. Нога болит? Ладно, подберём работу с меньшей физической нагрузкой. Продавцом пойдёшь?

– Продавцом?

– А что такого? Нормальная работа.

– Да как-то… Я ж на это не учился, и в мечтах не было.

– Чепуха. Побудешь ученикам, потом разряд получишь. Парень ты неглупый, освоишь легко, а если дело понравится, то пошлём учиться в техникум, а то и в институт.

– Я не думаю, что понравится.

– Раньше работал в торговле?

– Нет.

– Тогда откуда тебе известно, что не понравится? Надо попробовать, поработать, а потом уже мнение высказывать. А будет не по душе, тоже не страшно. Придёшь, и мы тебе что-нибудь другое подберём. В общем, так: в обувном магазине девушка в декрет ушла. Заведующей Людмиле Яковлевне нужен продавец. Прямо сейчас иди к ней и приступай. Она тебя быстро в курс дела введёт. А приказ будет от сегодняшнего числа.

Так Коновалов стал продавцом обуви, чем немало позабавил приятелей.

Сотрудники московского управления ОБХСС майор Рубцов и капитан Сиротин прибыли в Камчатскую и поселились в гостинице с незатейливым названием «Гостиница». В Москве неторопливо расследовалось дело о торговых махинациях, и одна из ниточек протянулась в Камчатское райпо. Речь шла не о банальных хищениях, а о хитро организованном перераспределении дефицитных товаров, дававшем немалый доход махинаторам. Такие дела расследовались трудно. Рубцов и Сиротин работали в паре давно. Отношения у них были вполне дружелюбные, но не переходили грань официоза. Причиной этому, вероятно, было различное отношение к алкоголю. На работе и в командировках капитан вообще не пил, а майор иногда любил хлопнуть рюмашку. А в целом было взаимопонимание.

У них был свой простой метод, благодаря которому они раскрыли немало дел. Если проверка документов не давала результата, они искали предателя и часто его находили. Кого-то обделили, кого-то в наказание уволили, кто-то хотел отомстить или подсидеть начальника – недовольные были всегда. Опытный Рубцов таких вычислял, а Сиротин занимался с ними конкретно и непосредственно. Местным сотрудникам ОБХСС они не очень доверяли, тем более что вели не местное, а московское дело.

За неделю пребывания добыты были только общие сведения, а дальше дело затормозилось. По документам был ажур, а предателей не было. После обеда московские спецы сидели в гостиничном номере и беседовали:

– Вот вам и деревня, товарищ майор. У них даже нервозности нет, как будто все без греха. А ведь мы точно знаем, что где-то есть склад или магазин для переброски импорта. И нет информаторов. Хоть бы какого завалящего найти, чтоб зацепка появилась, а уж потом…

– Я думаю, товарищ капитан, неплохо бы поговорить с местными операми. Начальник посоветовал пообщаться с неким Куропаткиным.

– А смысл? Взломы магазинов не по нашей части.

– Мало ли? Вдруг где неучтённый импорт был? А насчёт информатора, есть тут один, но по твоим словам как раз завалящий. Продавец Родион Коновалов.

– Ну, продавцы всякие бывают. Без них дела не всегда делаются.

– Насчёт этого у меня сомнения. Тип для торговли необычный. Как сказала одна его знакомая, он – идейный долдон.

– Да, такого кадра ещё не было. Как он туда вообще попал?

– Случайно, наверное. Недавно работает, ещё не проявился. Раскусят и избавятся.

– Нам-то он зачем?

– Как знать? На безрыбье сгодится. Сам он вряд ли в делах, но из идейных соображений может наводку дать. Только правильный подход нужен, нестандартный.

Сведения о Коновалове Рубцов получил утром, услышав громкий разговор молодой продавщицы с подругой. Она давно знала Родиона и удивлялась его появлению за прилавком. Охарактеризовала его занудой и формалистом, а также рассказала о его комсомольских делах, за излишнее рвение в которых Коновалова возненавидело начальство. Она пророчила райпо незавидную участь от такого работника. Рубцов посоветовал Сиротину использовать какой-нибудь неформальный приём для знакомства и пошёл искать Куропаткина. А Сиротин отправился в обувной магазин.

Капитан представлял идейного комсомольца нервным, интеллигентного вида очкариком, но, зайдя в магазин, увидел за небольшим прилавком с кассой худощавого мускулистого здоровяка, смахивающего на «белокурую бестию» Ницше. Он засомневался, но, увидев на прилавке том Ленина, успокоился. Фанатизм объекта был налицо. Какой нормальный человек в свободную минуту вместо детектива будет читать классиков марксизма? На самом деле книгу забыл какой-то покупатель и не торопился её забирать. Людмила Яковлевна собиралась по пути занести книгу в библиотеку, но всякий раз забывала, хотя Коновалов специально положил её на виду.

Покупателей было негусто, всего двое. Сиротин походил возле полок с товаром, половину которого составляли резиновые и кирзовые сапоги. Когда магазин опустел, капитан подошёл к прилавку, опёрся на него руками, сделал таинственное лицо и вполголоса заговорил:

– Родион Коновалов, если не ошибаюсь?

– Да.

Сиротин не догадывался, что все продавцы, в том числе и Коновалов, знают его в лицо. Родион недоумевал; чего здесь нужно московской ищейке? Ведь не кирзовые же сапоги, возле которых он толокся. А интерес к своей особе заставил его напрячься. Сиротин ему сильно не понравился, его масленые глазки и плохо скрываемое высокомерие вызывали желание отшить москвича по полной программе. Нужен был повод, и капитан его предоставил. Если бы он действовал обычным порядком, то этой истории не случилось бы вовсе, но неформальный подход дал неожиданный результат. Сиротин посмотрел на выглянувшую из подсобки Людмилу Яковлевну и сказал:

– Нам нужно поговорить.

– Слушаю вас.

– Желательно в неформальной обстановке. Тема приватная.

– Это как?

– Тет-а-тет, скажем так. Без свидетелей, с глазу на глаз.

– Понял.

Коновалов решил, что настал удобный момент истолковать слова Сиротина по-своему, немного отклонился назад и прямо через прилавок с правой заехал капитану в глаз. Не ожидавший такого, капитан попятился до стены у входа. С явным намерением продолжить, Коновалов направился к нему, приговаривая:

– Совсем обнаглел, педераст гнойный! Сейчас получишь с глазу на второй глаз, тварь женоподобная.

Последнее слово в этом ряду было чужеродным. Коновалов применил его специально, потому что оно исключало другие толкования причин происходящего. Коновалов был миролюбив, но иногда ситуация требовала немедленной реакции. В его среде сомнения в половой ориентации были тяжким оскорблением, требующим немедленного ответа. В таких случаях он действовал практически рефлекторно.

Сиротин сразу понял, за что он получил и, проклиная Рубцова с его неформальным подходом, сделал то, что должен был сделать сразу, то есть показал удостоверение со словами:

– Спокойно, милиция!

Коновалов затормозил и пробормотал:

– Не очень-то я и ошибся.

На всякий случай капитан сделал вид, что не расслышал, и добавил:

– Московское управление.

Коновалов посмотрел в корочки и поднял брови, изображая раскаяние:

– Из самой Москвы? Да что ж вы сразу не сказали, товарищ капитан? Я ведь чёрт знает что подумал. Вы уж простите великодушно. Я не специально, это чистое недоразумение. Что вы хотите – деревня. Живём в простоте, чуть что – сразу в зубы. Вашему столичному обхождению нашей милиции ещё учиться и учиться.

Сиротин убрал удостоверение и сказал:

– Коновалов, мне действительно нужно с тобой поговорить.

Завмаг испуганно смотрела на всё это, прикрыв ладошкой рот. Зашли покупатели, и она занялась ими, а Коновалов и Сиротин зашли в подсобку.

– Товарищ капитан, тут есть свинцовый грузик, приложите к глазу. Говорят, помогает.

– Помогут тёмные очки. Ладно, пока не будем об этом. Небось, гадаешь, почему я к тебе обратился?

– Гадаю.

– Объясняю. У тебя характеристика принципиального человека. Вот я и пришёл к тебе как коммунист к комсомольцу. Ты ведь комсомолец?

– Да. Только от активной работы я отошёл. Почему-то не дают поручений. И давно уже не дают.

– Это неважно. Поручение будет от меня.

– Какое?

– Нужны кое-какие сведения о торговых делах, злоупотреблениях и прочее.

Коновалову всё стало ясно. Ему опять предлагали карьеру стукача. Случись ему оказаться свидетелем преступления, то он, как и всякий законопослушный гражданин, правдиво дал бы показания. Но быть добровольным осведомителем? Уличный кодекс, в котором был воспитан Родион, это запрещал безоговорочно. Теперь он здорово пожалел о проявленной лихости, которая стала инструментом шантажа со стороны капитана. Он оказался непрост, и его многозначительное «пока» грозило нешуточными и реальными неприятностями. Путь вежливого, но твёрдого отказа был закрыт. Оставалось одно средство – встречный шантаж. И Коновалов начал его организовывать в своём стиле. Он оглянулся на дверь подсобки и тихо произнёс:

– Вас сам бог ко мне прислал. Я вам много чего могу рассказать. Но не здесь же!

– Естественно.

– К вам в гостиницу нельзя. Светиться не хочется, тут меня все знают как облупленного, доложат сразу. Знаете что? Придите сегодня ко мне домой вроде как в гости. В смысле конспирации самое надёжное дело. Там нам никто не помешает. Кому какое дело до моих гостей. Договорились? Это не очень далеко. Ну как?

– М-да, в общем, да. Договорились.

Коновалов назвал адрес и сказал, что будет ждать капитана в шесть часов вечера. Они сердечно распрощались, и капитан покинул магазин. Родион вышел в торговый зал, и когда покупатели разошлись, Людмила Яковлевна подступила к нему:

– Что это было?

– Знакомство.

– Ты со всеми так знакомишься?

– Что вы! Нет, конечно. Это был исключительный случай.

– Глазам не могу поверить. А чего ему надо?

– Вербует меня в осведомители.

– Рехнулся, должно быть. Какой из тебя осведомитель? Чего ты можешь тут знать, если без году неделя работаешь?

– Он думает иначе. Видно, какой-то кретин его на меня навёл, а может, кто и пошутил.

– Хороши шуточки! И что теперь ты будешь делать?

– Ещё не знаю, но, как говорил незабвенный О. Бендер, заседание продолжается.

– Мне говорили, что ты с сюрпризом, а я не верила. Парень спокойный, рассудительный, и на тебе.

– Людмила Яковлевна, не переживайте, обойдётся. Только никому не говорите о том, что тут было. Хорошо?

После работы Родион завернул к бабушке Анфисе:

– Бабуля, у вас случайно нет отвара из жёлтого молочая?

– Как раз сегодня приготовила свежего, только он для скотины. Я туда ещё кое-чего добавила.

– Да мне, считай, для скотины и надобно. А человеку с него что будет?

– То же самое, запор мигом пробьёт. Только его чуть-чуть требуется, отвар сильный. С двух столовых ложек можно и до сортира не добежать.

Взяв пол-литровую банку со снадобьем, Родион отправился домой, по пути купив в магазине бутылку водки. У Коновалова за домом между абрикосовым и грушевым деревом стояла собственноручно сделанная летняя беседка со столиком и широкими скамейками, на которых при случае можно было и вздремнуть. В этом тенистом и уютном месте он любил проводить время с приятелями и подружками.

Чёткого плана у него не было, потому что приходилось действовать по обстоятельствам, экспромтом. Родион хотел предупредить мать и бабушку, что у него важная встреча, но этого не потребовалось. Они ушли прощаться с новопреставившейся старушкой, подругой бабушки Фроси, а эта церемония обещала быть длительной, что было ему на руку. Он поставил на столик большую вазу с фруктами и стал ждать капитана. Вскоре тот явился. В чёрных очках он смахивал на шпиона из фильмов. Коновалов ещё раньше отметил, что, несмотря на летнюю жару, Сиротин ходит в костюме. Но понял, что, не желая использовать портфель или папку, капитан привык таскать свой архив в карманах пиджака. Взопревший Сиротин, появившись во дворе, сразу попросил воды:

– Если можно, похолоднее.

– Конечно, конечно.

Коновалов сходил в дом и вынес кружку с напитком:

– Вот компот, прямо из холодильника. Вода у нас сероводородная, с тухлым запахом. Мы привыкли, а приезжим пить её трудно.

Уже знакомый с местной водой, Сиротин с этим был согласен. Он жадно осушил кружку. Компот был хорош, хотя и со странным привкусом. Они прошли в беседку. Сиротину там понравилось, и он снял, наконец, пиджак, повесив его на специальный крючок для одежды. Коновалов поставил на столик водку и сказал:

– Ну, что? Для разговора?

– Ни в коем случае! Убери.

Коновалов просиял:

– И правильно! Я тоже и водку, и вино на дух не переношу. Вот яблоки, груши, угощайтесь. Всё своё.

Жажда у Сиротина не проходила, и он сказал:

– Всё-таки неплохо бы водички.

Коновалов хлопнул ладонями:

– Да что это я! Сейчас, минутку.

Он сходил в дом и принёс початую трёхлитровую банку с наливкой и две фарфоровых кружки. Наполнив их, он сказал:

– Бабушкино изделие. Эта фруктовая наливка наилучшее средство от жажды. Как рукой снимет. Вы только попробуйте, в Москве такой не купить. Я вон уже банку ополовинил. Красота!

Сиротин пригубил. Прохладный, слегка тягучий напиток издавал лёгкий фруктовый запах и оказался хорош на вкус. Сиротин не смог оторваться и выпил всё до дна. Коновалов не врал, жажда исчезла. Через некоторое время капитан понял, что напиток по-своему хмельной, но, в отличие от водки или вина, этот хмель не ударял в голову, а приятно расслаблял. В ногах исчезла усталость, и настроение поднялось. Он почувствовал симпатию к Родиону и сказал:

– Вот ты человек идейный, Ленина изучаешь, а почему в партию не вступаешь?

– Ленин – это наше всё, как его не изучать? Жаль, что рано помер, не успел некоторые темы разработать. Насчёт пожаробезопасности я у него ничего не нашёл. Про пожар мировой революции есть, а о правилах на бытовом уровне ни слова. А для партии я не созрел. Многого ещё не понимаю. Мне часто кажется, что мы идём не совсем ленинским путём, но это, наверное, от моей необразованности. Так какой из меня коммунист? Ещё расти и расти.

– Ты слишком строг к себе. Но мы ведь собирались побеседовать о торговле.

– О ней и речь. Ведь чем велик Ленин? Он не был догматиком. Вначале он спекулянтов расстреливал, а когда это не помогло, сменил тактику и открыл магазины. И дела пошли. А у нас наверху этого не понимают и действуют наоборот, отсюда и злоупотребления.

– В каком смысле наоборот?

– В прямом. Магазины не открывают.

– Какие магазины?

– Магазины, торгующие песком, например. А также щебёнкой, лесом, трубами и цементом. Вы только вдумайтесь, товарищ капитан, во всей нашей необъятной стране нет ни одного магазина, где можно купить обычного строительного песка. Который вовсе не дефицит, и его не надо импортировать как арабам.

– Арабам? Да там же целые пустыни песка.

– Это из раздела курьёзов. Английские капиталисты, конечно, гады, но в предприимчивости им не откажешь. Они убедили арабов, что пустынный песок для строительства непригоден, и стали поставлять им свой, английский. Естественно не задаром.

Как бы между прочим, Родион наполнил сливянкой кружку Сиротина, и тот, смакуя, стал пить мелкими глотками приятную жидкость. Сиротин вдруг обнаружил, что ему нечем возразить этому долдону. Магазинов песка в стране не было. Дурацкий разговор стал раздражать, и он сказал:

– Погоди, ты перегибаешь. Есть базы стройматериалов, конторы. Люди как-то всё покупают.

– Именно, что как-то. Если больному поносом запретить ходить в туалет, он всё равно как-то это будет делать, только в другом месте. По своей службе вы знаете, что единственным честным способом приобретения товара является покупка в магазине. А разные доставания и всякого рода выписывания от лукавого. Там в цепочке всегда присутствует воровство. И ведь ловко придумано, отсутствием магазинов сделать правонарушителями всё население. Вашей службе это на руку. Не понравилась чья-то морда, и вот он, человек в погонах с вопросом о происхождении песка или чего другого. И вместо того, чтобы взять за хобот главного злодея, вы разъезжаете по районам из-за всякой ерунды.

– Какого злодея? Где?

– В Москве. Министра торговли.

– Замах у тебя широкий, но давай из мира фантазий спустимся на землю. Недостатков в стране хватает, но ведь мы с ними боремся. А злоупотребления в торговле импортом не такая уж и ерунда. Вот об этом мне интересно тебя послушать.

– Да, в этой сфере не всё хорошо. До ленинских норм нашим продавщицам ещё далеко. Взять Марфутку, то есть Инну Марфуткину. Она как раз импортными шмотками торгует. И будь она просто бабой, то ладно, но ведь коммунистка. За глаза её зовут «Переходящее Красное Знамя», потому что живёт практически в полиандрии. Да ещё так ловко приспособилась.

И Коновалов пустился рассказывать о жизни Марфутки. Два друга, Витя и Толя, в молодости в неё влюбились. Толя был немного старше, и когда его забрали в армию, Витя женился на Инне. А когда служить отправился Витя, она сошлась с Толей, который к этому времени дембельнулся. Так у них и пошло, прямо как по заказу – Витя из армии, Толя в тюрьму за кражу, и она обратно переезжает к Вите. К Толиному освобождению Витя садится за кражу, и она переезжает назад. Настоящее переходящее красное знамя она и есть. Ребята стали выпивать и теперь по очереди сидят в ЛТП. Всё у них по-честному, от каждого по ребёнку, но, что интересно – за все эти годы они ни разу друг друга не видели.

Этими байками Коновалов просто тянул время. Он ждал. Наконец он заметил, что Сиротин утратил всякий интерес к Марфутке и к торговым делам вообще. Он побледнел, ссутулился и начал оглядываться по сторонам. Коновалов прервал болтовню и спросил:

– Вам плохо? Живот прихватило?

Сиротин кивнул.

– В столовой обедали?

– Да.

– Вот ещё больная тема нашей торговли. Местные там не едят, только приезжие. Готовят абы как и дорого. В любой колхозной столовой накормят в десять раз вкуснее всего за двадцать копеек и не отравят гарантированно. Учтите на будущее.

Сиротин сквозь зубы спросил:

– А где?

Коновалов показал рукой на добротный кирпичный туалет в глубине двора. Он ещё что-то говорил об особенностях станичного общепита, но Сиротин не слушал. Вставая из-за столика, он обнаружил, что ноги плохо его слушаются. Кое-как он поднялся и, цепляясь за стенку, двинулся в указанном направлении. На открытом месте он едва не упал, но до места добрался. Коновалов подождал минут десять, затем подошёл к туалету и окликнул:

– Товарищ капитан! У вас всё в порядке?

Капитан не отзывался. Тогда Коновалов открыл дверь. Зрелище было удручающее. Капитан сидел на прочном деревянном помосте, заменяющем унитаз и, выпучив глаза, водил перед собой плохо слушающеюся рукой. Брюки были расстёгнуты, но снять их он уже не успел. Сливянка, замедлившая двигательные реакции, сделала своё подлое дело. Родион заметил:

– Товарищ капитан, со снятыми брюками оправляться гораздо удобнее.

– Коновалов, мне плохо, тело не слушается.

– Должно отравились чем-то. Грибы сегодня ели? Или консервы?

– Ел. Грибы. Немного.

– Хватит одного. К вашему сведению, в Ростовской области съедобные грибы не растут вообще. Пойду вызывать скорую помощь. Ничего страшного – двадцать дней карантина, и всё как рукой снимет.

– Погоди! Не надо вызывать. Это ж позор. Мне нужно себя в порядок привести, а сил нет. Помоги, пожалуйста.

– Товарищ капитан, в таком случае вам необходимо принять универсальное обеззараживающее средство. Помогает даже при укусе гадюки. Оно приведёт вас в порядок. Нести?

– Давай!

Коновалов принёс водку, налил полный стакан и подал его страдальцу:

– Пейте товарищ капитан. Это лекарство.

Сиротин, покачиваясь туловищем, взял стакан и медленно выпил содержимое. Коновалов спросил:

– Может, сходить в гостиницу за брюками? Запасные есть?

– Ни в коем случае! Рубцову ни слова. Коновалов, прошу как человека, никому про это не рассказывай.

– Могила, товарищ капитан. Я не из трепливых.

– Может, у тебя есть что-нибудь на замену?

Коновалов обещал подыскать ему что-либо и ушёл. Через несколько минут Сиротин вырубился окончательно и, сидя, заснул. Вскоре появился Коновалов с фотоаппаратом, похлопал Сиротина по щеке, и когда тот ненадолго поднял веки, заснял на дорогую цветную плёнку. Затем выволок его из будки и, взяв подмышки, притащил под беседку. Уложил в тенёчке и осмотрел карманы брюк. Там были ключи, немного мелочи и удостоверение. К пиджаку он не притронулся. Сел и немного поразмышлял о дальнейших действиях. На ум приходило немало способов опарафинить Сиротина, но Коновалов решил сдержать данное капитану слово и никому не рассказывать о том, как служивый обделался. Поэтому было решено действовать по стандартной схеме. Глядя на Сиротина, он вслух сказал:

– Ну, товарищ капитан, засиделся ты на кабинетной работе. Настало время размяться. Сейчас я тебя загримирую, слегка переодену и отправлю на прогулку. Самое ценное у тебя, это удостоверение, и чтобы ты его в дороге не потерял, я его передам твоему начальству через одного хорошего человека, твоего однофамильца, между прочим. Всё будет по-честному.

Если бы документ был в пиджаке, то Коновалов его бы не тронул. Он щедро посыпал голову Сиротина дорожной пылью, затем, приподняв голову спящего, окропил её подсолнечным маслом, которого тоже не пожалел. По лицу капитана потекли грязные разводы, и теперь его не сразу узнала бы родная мать. Снял с него рубашку и туфли, всё это сложил в старую кирзовую сумку и с этой сумкой отправился к Левитану.

Во дворе у Левитана дрались два мужичка. Не отличаясь здоровьем, они быстро уставали, и драка шла с передышками. Презрительно усмехаясь, на них глядела стоящая возле забора Валюха. Коновалов её спросил:

– Чего это они? Из-за тебя?

– Нет. Они дерутся: кто отец моей дочки.

– Ишь ты! Чувства пробудились. А кто из них отец?

– Никто. Этот вообще тогда в тюрьме сидел, а тот со мной и не спал даже. Рядом пьяный полежал и всё. Слабак, да и было это за три месяца до нужного.

– Так скажи им об этом. Чего они зря мучаются?

– Говорила. Не верят, дебилы.

– Значит, не теряйся, и на обеих подай на алименты.

– А толку?

– Тогда позови Левитана.

Драчуны мешали Коновалову, и он выгнал их на улицу, где они продолжили вяло мутузить друг друга. Из дому вышел Левитан. На нём была замызганная рубаха неопределённого цвета и солдатские галифе. А на его ногах красовались обшарпанные туфли разного размера. Более того, они были разного фасона. Коновалов спросил:

– Левитан, какой размер обуви ты носишь?

– Любой. А что?

– Я тебе хорошие туфли принёс. Примерь.

– Ежели за работу, то лучше магарыч.

– Нет, не за работу. Я принёс на обмен.

– Нехорошо так смеяться, Родион Олексеевич. Какой обмен? У меня же ничего нет.

– Как нет? А на ногах у тебя что? Отдай мне свои скороходы, а эти забери себе. Заодно и рубашку снимай, я тебе взамен хорошую дам.

– Родион Олексеевич, ты серьёзно?

– Вполне. Тебе жалко эти обноски?

– Нет. Тебе-то они зачем?

– Это не твоё дело. Значит, нужны. Да не болтай про это никому.

Потрясённый Левитан мигом снял рубашку, но обувать новые туфли не стал, и Коновалов понял, что он постарается их пропить. Родион сложил трофеи в сумку и под изумлённым взглядом Левитана отправился обратно.

Через несколько лет Родион убедился, что Левитан не врал насчет любого размера обуви. В ту пору Коновалов работал на винзаводе. Левитан иногда тоже подрабатывал там переноской пустых ящиков. Расплачивались с ним вином. Тара прибывала вагонами, и как-то раз в одном из них обнаружились забытые неведомым грузчиком добрые яловые сапоги. Кто-то из шоферов вспомнил про Левитана и привёз их на винзавод. Наступала осень, и подарок был кстати. Сапоги Левитану оказались тесными, но он не сдавался. На босу ногу эти сапоги ему натягивали всей бригадой тарного цеха. Натянули, только снять их он уже не смог. И никто не смог. Чтобы освободить ноги, решили сапоги разрезать, но Левитан не дал. Сказал, что разносит. И разносил, но ещё долго не мог разуться и месяц спал в сапогах.

Придя домой, Родион натянул на капитана добытые у Левитана рубашку и туфли, а затем отправился к своему приятелю Вите Фунту. Витя собирался на рыбалку. Ездил он на видавшем виды трофейном мотоцикле БМВ, доставшемся ему от отца. Этот реликт немецкой техники отличался от советских мотоциклов своеобразным выхлопом, но по-прежнему был силён и вынослив.

Последнее время Витя зачастил в соседний район на хутор Средний. Там завелась у него подружка толстушка, поэтому выезжал он к вечеру, ночевал у неё, а с утра двигал на пруд. Коновалов знал об этом и, поздоровавшись, спросил:

– Опять на Средний едешь?

– Да.

– Ты ведь в курсе, что у меня машина не на ходу. А тут одного знакомого мужичка нужно подбросить до хутора Восточного. Тебе это по пути. Так как?

– Можно. Пусть приходит.

– Понимаешь, не всё так просто. Он по самые тесёмки пьяный у меня во дворе спит.

– А чего ты так за него переживаешь?

– Чувство вины. Это ж я его и напоил бабушкиной сливянкой. Кто ж знал, что он таким хлипким окажется?

– Слышал я про эту сливянку.

– Зачем слушать? Я тебе налью пару бутылок, попробуешь. Только ты с ней осторожнее, за рулём ни в коем случае.

– Так это другой разговор! Жди.

Вернувшись, Коновалов перетащил Сиротина ближе к воротам. Через час мотоцикл заехал во двор. Фунт скептически осмотрел лежащего и заметил:

– Похож на труболёта.

– Похож, но он не труболёт.

– Где ты с ним познакомился?

– Когда-то я на этом Восточном делал забор.

– У него?

– Нет, но ведь хуторские люди на виду.

– Так его возле трассы оставить?

– Если проснётся, то оставь, сам дойдёт. А если нет, то будь человеком, довези до места. Там в конце увидишь тополь пирамидальный возле двора, он на хуторе один такой, не спутаешь. Оставишь его на улице и всё. Тётку во дворе увидишь, так не разговаривай с ней. Она злая, как сатана, подумает, что ты его собутыльник, ещё палкой огреет. А этому перепадёт само собой.

– Воняет он.

– Бедняга расслабился и видно ложку для смазки пропустил.

– По запаху, так целый котелок. Коляску вымажет.

– Я её картонными ящиками застелю. Потом выбросишь.

Они запихнули капитана в коляску, и Витя повез Сиротина в глухой хутор за одиннадцать километров от станицы. Едва Родион закрыл ворота, как подкатил другой мотоцикл. Это знакомый медник привёз ему запаянный и прочищенный автомобильный радиатор. Коновалов расплатился, и тот уехал. Родион поставил радиатор на крылечке, выждал полчасика и пошёл звонить в милицию. Набрав номер, он услышал голос: