Текст книги "Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист"

– Возбуждённое население уверяет, что спозаранку «это» вылезло из «Чёртовой ямы». Хотели забить его осиновыми досками.

Чёртовой ямой отсталые и суеверные элементы называют одно место на выгоне к западу от станицы. Между прочим, Перелазов был уверен, что это нечистое место организовал сам Коновалов. Вроде бы чушь, но когда Коновалов уехал, то и там всё поутихло, и теперь про эту яму почти забыли.

Кирин подошёл к выходцу и спрашивает:

– Ты кто?

– Так это же я, Лобачёв! Товарищ старший лейтенант, разве вы забыли меня? Я ж у вас недавно по штрафу проходил.

Куропаткин пригляделся:

– Дурмолай что ли? Гля! Точно, он! А чего это с тобой?

– Сам не знаю. Все пялятся, орут.

Принесли зеркало. Глянув в него, Дурмолай взвизгнул и, отдышавшись, сказал:

– А ведь предупреждал меня Лысый, чтобы я на люди не показывался. Вид, мол, у тебя неважный.

От последнего определения все грохнули смехом, а Кирин строго спросил:

– Какой лысый?

– Ну, вообще-то он не лысый, это прозвище такое. Коновалов его фамилия, ученик он.

Наступила тишина. Зашёл Перелазов и уставился на это чудо:

– Это что?

– Лобачёв это. Жертва.

– Чья?

– Говорит, что Коновалова работа.

Перелазов посмотрел с жалостью:

– За что это он тебя так? Лучков, разберись и доложи!

– Да он не с моего участка.

– Зато Коновалов с твоего.

Перелазов ушёл, а Дурмолай, переводя взгляд с одного на другого, заговорил:

– Мужики, вы не поняли! Заснул я дома, а просыпаюсь в какой-то яме непонятной. Вылезти не могу, и никого вокруг. А утром пришёл Лысый, подал верёвку и помог выбраться оттуда. Нормальный пацан!

Кирин прокомментировал:

– Ага! У него всегда так. Все слышали? Сидит Дурмолай в яме среди поля. Никого вокруг, и вдруг как ангел с неба является Коновалов с верёвкой. Не зря его бабка ангелочком зовёт. Он тебе кофею горячего не предложил?

– Нет, спичек только дал, мои закончились.

– А теперь колись, что ты ему сделал раньше? Отлупил?

– Да никогда пальцем не трогал!

– А не пальцем? Вспоминай!

– А-а, вот, вспомнил. Как-то раз я у него волейбольный мяч отнял.

– Теперь всё ясно. За него ты и получил. С процентами. И ещё получишь, если мяч не отдашь.

– Я чего-то не врубаюсь, вы этого сопляка здесь знаете?

– Мы-то его знаем, а вот ты не знал, с кем связался.

Куропаткин сказал:

– Это хороший урок тебе, Дурмолай. Нельзя обижать другого только за то, что он меньше весом.

– Да я его…

Костяшками пальцев Куропаткин постучал его по темечку и тихо сказал:

– Алё! Хоть раз включи мозги! Отдай мяч, извинись и обходи Коновалова стороной. Иначе проснёшься в таком месте, что сегодняшнее утро покажется тебе приятным. Дубина! Этого сопляка боится сам Перелазов, а ты для него и вовсе вроде пешки бессловесной.

Дурмолай уразумел и после этого случая вообще изменился к лучшему. Но дело не в нём. Вскоре пришёл ко мне школьный учитель физкультуры и передал блокнот.

Месяц назад, после урока физкультуры, во время переодевания этот блокнот выпал у Куркина из сумки. Не заметив потери, мальчик убежал. Учитель блокнот подобрал, чтобы на следующем уроке отдать владельцу. Он даже не поинтересовался содержимым. На следующем занятии он протянул потерю Куркину, но, к изумлению учителя, тот от блокнота отказался, заявив, что видит его впервые. Вот тогда-то вечером он и почитал этот блокнот, после чего изумился по-настоящему. После долгих колебаний он принёс его мне и, запинаясь, сказал:

– Это я вам для ознакомления и только. Не знаю, о ком здесь речь, но прошу вас не показывать это кому не надо. Вы понимаете, о чём я?

Я понимал. Понимал, что он просто боится.

Это было досье. Я сразу понял, что оно на Дурмолая, хотя имя объекта не упоминалось. По форме примитивное, оно было содержательным. Поражала какая-то нечеловеческая дотошность и внимание к деталям. Этот разгильдяй ходил по станице и даже не подозревал, под каким он колпаком. Его жизнь анализировалась во всех направлениях буквально под микроскопом. Ребята занимались им серьёзно. По тексту было видно, что некоторые сведения добывались сидением в засадах и не только днём. Там были разделы, посвящённые его отношениям с родителями, соседями, дворовым псом, прочими собаками и его любовницей. Как он храпит, сколько раз в день матерится и часто ли плюётся. В графе о привычках отмечено, сколько он пнул по дороге домой консервных банок, и какой ногой предпочитал это делать. Всё это совершенно беспристрастно, как про лягушку. В одном только месте мелькнуло чувство. Там, где отмечалось, что пьёт редко. В скобках было написано: «к сожалению».

Я дал почитать блокнот Кирину и Куропаткину. Кирин сказал:

– Я знал, что они действуют не с кондачка, но такой глубокой подготовки не ожидал. Мне даже как-то не по себе.

Куропаткин отозвался:

– Да, с наружным наблюдением у них порядок, а на самом деле это всё ерунда. Они ведь сами никого зря не трогают, только мстят обидчикам. Умело, между прочим. Ребятки заигрались в индейцев и следопытов. Скоро это пройдёт. Вырастут, а там семья, работа, дети. Не до озорства будет. Остепенятся. А вообще, ребята они неплохие.

– Скорее бы. Я не завидую тому, на кого эти юные следопыты откроют сезон охоты.

В целом вышло по словам Куропаткина. Особенно в отношении Куркина. Он остепенился точно по программе. А вот Коновалов… Парень вежливый, спокойный, никаких скандалов. Тихо себе работает да по девкам шастает. Придраться не к чему. Но всё это видимость, потому что время от времени он проявляется. И не скажу что часто, но всё-таки проявляется. Хотя, я думаю, мы просто многого не знаем. И возникает в этом своём стиле. То есть, сперва он благородно показывается ненадолго сам, затем появляется что-то непонятное, а потом вся ситуация зависает в полном тупике. Не так уж и давно, когда он привёл усопшую бабку в отделение, образовался подобный тупик, да такой, что по сей день гадаем, что же это было. На этот раз озорством тут и не пахло. И никакая это не шутка. Таким не шутят. Вот всем своим милицейским нутром чую, что там было какое-то преступление, а ухватиться не за что. Куропаткин со мной полностью согласен. Бедный Федякин после того чуть не рехнулся. Месяца два отбивал почки алкоголикам, пытаясь узнать у них про секту вудуистов. Те не знают, что это такое, и сочиняют ему всякие небылицы, лишь бы отстал. А он от этого вранья ещё сильней лютует. Мелких хулиганов до того запугал, что некоторые пить побросали. Неизвестно, чем бы дело кончилось, но спасибо замполиту, который вылечил его от этой идеи. Он сказал Федякину, что при советской власти вудуизму не на чем привиться. Он понял и успокоился.

– А что было-то?

– Случилось это где-то за год до вашего назначения. Вряд ли эта история вам известна. Вспоминать это дело не любят, и документов по нему не осталось.

– Почему?

– Да очень уж несуразное дело получилось. Следы были, улики кое-какие имелись, а смысла во всём этом не было. Мотива никакого, а главное – нет потерпевших. Не то чтобы они были, а потом куда-то делись, а вообще нет как таковых. Шуму много, сверху давят и требуют действий, а если нет потерпевших, то как действовать? И кого искать? Прислали опера из управления. Но после того как потыкался носом и остался в потёмках, спесь с него слетела. Особенно после встречи с Коноваловым. После этого спустили всё на тормозах. Правда, некоторые чиновники выговоры получили, сами не зная за что. Но это уже мелочи.

Ночная бабушка

Всё началось зимней ночью. Погода для задонской степи была непривычно безветренной. Стоял небольшой, градуса два морозец, и временами падал мягкий снег.

Дежурный Федякин посмотрел на часы. Было почти четыре утра. Ночь выдалась криминально спокойной, не было даже пьяных в отстойнике. Федякин подошёл к окну и увидел странную парочку. Высокий, чисто одетый мужчина бережно поддерживал тщедушную бабушку с палочкой в руке, которая еле-еле, как-то деревянно переставляла ноги. Очень медленно, со скоростью старушки они двигались в сторону милицейского крыльца. Когда мужчина поднял голову, то в свете фонаря Федякин узнал в нём Коновалова. Узнав его, Федякин занервничал: Коновалов и сам по себе не подарок, а если с ним рядом бабушка с клюкой, это уже катастрофа. У него возникло предчувствие беды, и он вызвал сержанта Козлова. Явился сонный сержант и вопросительно посмотрел на дежурного. Федякин показал на окно:

– Смотри! Видишь мужика с бабкой?

– Вижу.

– Это Коновалов. Поганый тип. Выйди на улицу и скажи, что ему сюда вход запрещён. Пусть проваливает.

Сержант вышел на крыльцо, сплюнул в сторону и крикнул:

– Эй, Коновалов! Дежурный велел передать, что тебе сюда ходу нет, и чтобы ты проваливал отсюда.

– Ну ты даёшь, человек в лычках! Думаешь, я горю желанием нанести вам визит? Да нисколько! Можно подумать, у вас там мёдом намазано, или работает кегельбан. Нет, не работает. А потому стимула для посещения вашего заведения не имеется. Я вам бабушку привёл. Во исполнение, так сказать, гражданского долга. Исполню и уйду, больно вы мне нужны.

– Сейчас передам.

И сержант исчез за дверью. Федякин смотрел на него вопросительно:

– Ну, чего там?

– Значит, так: сюда он заходить не собирается, даже вместе с визитом. Говорит, что если кегельбан у нас не работает, то и у него к нам интереса никакого.

– Вот и хорошо, что этот Кегельбан у нас не работает. У нас в отделе вообще евреев нету. Своих умников хватает.

– Кегельбан не человек.

– А чего это?

– Вроде бы так прозывается буржуйская баня. Бан – баня. А бабушку он привёл сюда в долг.

– Ну, это уже совсем запредельно! Выйди и скажи этому гаду, что ни в долг, ни за деньги, ни тем более даром его бабка тут не нужна.

Сержант послушно вышел и слово в слово передал речь дежурного, подражая даже в интонациях. Коновалов возмутился:

– Вы чего? Совсем тут озверели? Эта бабушка мне чужая, и она в стрессе. Если вы сейчас ей не окажете помощь, то я натравлю на вас прокуратуру так, что света не взвидите!

Сержант вернулся в дежурку и доложил:

– Ругается. Говорит, что бабка не его, и она вся в стрясе. Прокуратурой запугивает.

Федякин смирился с неизбежным:

– Скоро мы все здесь будем в стрясе. Ладно. Доставь её сюда. Только сам, без него.

Сержант сошёл с крыльца и сказал Коновалову:

– Всё в порядке. Велено доставить.

– Подойди ближе, служба. Мы не кусаемся.

– Ну, подошёл.

– Я эту бабусю вон от этого кафе веду. Следы видишь?

– Вижу.

– Пройдись по ним до кафе. Это важно.

Сержант прошёлся по следам до кафе, стоявшего через дорогу, и вернулся. Коновалов продолжил:

– Про следы доложишь начальству, чтобы меня зря не таскали. Память у тебя хорошая?

– Не жалуюсь.

– Тогда запоминай данные по бабушке, повторять не буду. Она усопшая.

– Фамилия такая?

– Нет. Это её гражданское состояние. Дня три уже. А фамилия у неё Бунчикова. Эти Бунчиковы живут на Заречной. Номер дома я не помню, но их там все знают.

– Так, может, её сразу домой?

– Нельзя. Сейчас нельзя.

– Почему?

– Без подготовки перепугаются все насмерть.

– Не, я понимаю, бабка с виду страшная, но не до такой же степени!

– Для её возраста она ещё неплохо выглядит.

– А сколько ей?

– Сто один годочек стукнул.

– Ничего себе! Первый раз такую древнюю вижу.

– Да дело-то не в этом. Ты кого-нибудь хоронил?

– Да. Полгода назад тётя умерла.

– А теперь представь, что на другой день, после того как её закопали, эта тётя заходит в дом и здоровается. Что с тобой после этого будет?

– Жуть какая-то.

– Вот про это я тебе и толкую. Бабушку эту вчера схоронили. По документам она усопшая, покойницей проходит, а на самом деле вот она, в наличии стоит.

– Баба Сима, отзовись!

Баба Сима послушно прошелестела одеревенелыми губами:

– Восподи.

– О! Видал? Разговаривает. Осмысленно! Живая, значит.

– Не пойму, если её, это самое, то почему она живая?

– Я в этом деле человек случайный, и почему она живая, знаю не больше твоего. Потому сюда её и привёл. На то вы и милиция, чтобы такие случаи расследовать. Тащи её в дежурку, пусть согреется. Она ведь одета по-летнему, от холода залубенела совсем. Того и гляди, ещё раз богу душу отдаст.

Бабушка действительно была одета легко – допотопное платье, белый платочек на голове, белые тапочки и тонкой вязки кофта с большущей дырой на спине. Коновалов ругнулся:

– Сквалыги! Думают, раз на тот свет, то сойдёт и дырявая кофта. И учти, сержант, если она у вас преставится, то мороки вам от неё покойной будет больше, чем от живой. Отнеситесь бережно. Постарайтесь отправить её в больницу. Лучше будет и вам, и ей.

Сержант неуверенно подошёл к бабушке и скривился:

– Воняет она сильно.

– Уж какая есть. Не нравится, так полей её одеколоном.

– Может, ей ещё водки налить?

Сержант сказал это с сарказмом, но Коновалов отнёсся к предложению серьёзно:

– Сержант, а у тебя мозги работают. Умная голова, хотя и с кокардой. Ведь это же наилучшее средство при переохлаждении организма. Оно и для внутреннего «сугреву», и для размягчения суставов годится. Вот вы и дайте ей водочки хотя бы грамм пятьдесят, и тогда бабуся гарантированно не окочурится до приезда врачей. А те её отходят. Давай, действуй, а то мне с утра на работу, да ещё не выспавшись.

И Коновалов ушёл. Собственно, на этом его участие в деле и закончилось. А дальше начался дурдом.

Сержант не стал миндальничать, он подхватил бабушку сзади подмышки и прямо в этом стоячем положении с палочкой в руке, словно манекен, занёс в дежурку. Усадил её на табурет возле стенки, согнув в нужных местах тельце бабушки и, повернувшись к Федякину, доложил:

– Бабушка. Фамилия Бунчикова. Проживает по Заречной. Возраст сто один год. Гражданское состояние – усопшая. Доставлена для расследования и оказания помощи. Медицинской помощи в первую очередь.

Федякин тяжело смотрел на бабку:

– Вот почему я должен заниматься этой жуткой старухой и выслушивать этот бред?

– Потому что вы дежурный, товарищ лейтенант.

– И знал же этот гад Чистяков, когда ему заболеть. Ведь это же его смена. А она сидит как мумия. Вся в грязи, как будто из сырой ямы вылезла.

– Согласно данным, так и есть. Из ямы…

И тут Козлова шибануло. До него дошло, что пятна жирной грязи на бабкином платье могут иметь только одно – могильное происхождение. По случаю зимы на улицах грязи было не найти. И, похоже, бабка действительно каким-то образом вылезла из могильной ямы. Он отскочил в угол и, вытаращив глаза, забормотал:

– Силы небесные, святые угодники…

И начал умело креститься. Но тут раздался голос Федякина:

– Прекратить! Прекратить религиозные лозунги и мистическое шевеление руками. Козлов, ты милиционер и должен мыслить по размеру нереальности момента!

От уверенного голоса командира сержант пришёл в себя и обрёл душевное равновесие. Федякин напористо продолжал:

– Действуем по порядку. Возможно, что все твои данные брехня. Первым делом надо всё проверить, а там видно будет. Пришёл какой-то Коновалов, наговорил всякой всячины, а мы и уши развесили.

– А зачем это ему?

– Затем, что урод.

И Федякин занялся делом. Позвонил заведующему кладбищем Бубулюку, но тот не отвечал. Тут бабушка тихим голосом спросила:

– Иде я?

Федякин гаркнул:

– В милиции!

– Восподи!

– Ваше имя? Как зовут тебя, бабка?

Тихо, но довольно отчётливо прозвучало:

– Секлетинья.

Федякин кинулся записывать:

– Ну и имечко!

Сержант прокомментировал:

– Сейчас не в моде, а сто лет назад такие были в ходу. А я и думаю, что за Сима?

Федякин продолжал:

– Фамилия?

Непослушные с холода бабушкины губы не выговаривали некоторые звуки:

– Вунчикова.

– Сколько лет?

– Не помню.

Сержант сказал:

– Скрывает.

– Зачем?

– Стесняется, должно. Все бабы скрывают возраст. Женское свойство.

Федякин схватил телефонную трубку и на этот раз дозвонился до Бубулюка:

– Вчера много похорон было?

– Одни. Старушку отпели.

– Имя и фамилию старушки!

– Сейчас, в книге посмотрю. Вот, Секлетинья Бунчикова. А что случилось?

– Значит, так, Бубулюк: бери фонарь и дуй на кладбище, посмотри на состояние её могилы. Живёшь ты там рядом, обернёшься быстро, а я на телефоне.

– Вы чего там, рехнулись? До утра нельзя подождать?

– Уже и так утро. Раннее. Если ты не понял приказа, то я вышлю наряд, и он тебе его растолкует, а заодно конфискует самогонный аппарат, который у тебя в подвале. Так что бегом.

Минут через пятнадцать телефон ожил:

– Федякин, откуда ты узнал? Там ужас – могила разрыта, и гроб пустой.

Федякин, не отвечая, положил трубку и уставился на бабку:

– Это она! Что делать?

В глазах Федякина был ужас. А Козлов, наоборот, был спокоен. Он уже освоился и воспринимал ситуацию как должное, поэтому невозмутимо ответил:

– Дать водки и вызвать врача.

– Чего?

– Водки. Насчёт портвейна не сказано, может, тоже действует, но водка действует однозначно. Лучшее средство для охлаждённого организма. Снимает окоченение и смачивает суставы. Если бабка окочурится до приезда врачей, то от кого мы узнаем про всё? А немного водочки поддержит ей жизнь.

– Да ты, Козлов, прямо профессор по оживлению покойников.

Федякин был непьющим, но в загашнике у него всегда находилась четвертинка. Стеная, он подал её Козлову:

– На, лекарь. Налей немножко. А я насяду на больницу.

Насел он по всем правилам. Затребовал все документы по Бунчиковой и узнал, кто регистрировал её смерть. Это оказалась врач Ёлкина. Федякин вызвал в отделение дежурного врача с каретой скорой помощи и сказал, чтобы он захватил по дороге Ёлкину, живую или мёртвую.

Тем временем Козлов налил водки в стопочку и поднёс её бабушке под самый нос. Когда бабушка унюхала запах, лицо её утратило каменное выражение, она шмыгнула носом и переложила посох в левую руку. Плохо гнущиеся пальцы на удивление цепко обхватили стаканчик, и она лихо опрокинула его в рот, не пролив ни капли. Козлов только хлопал глазами. Немного погодя, глазки у бабуси заблестели, и она стало что-то бормотать. Федякин спросил:

– Чего это она? Молится? Опять усопнуть норовит?

Козлов, сморщив нос, нагнулся и прислушался. Затем выпрямился и объявил:

– Она поёт!

– Чего?

Козлов снова нагнулся, послушал ещё и, выпрямившись, доложил:

– Она поёт: приходите свататься, я не буду прятаться.

– Нет, ты только подумай, Козлов! Разве это не наглость? Ведь сто один годок, пора бы уже и угомониться. Ведь только что из могилы вылезла и сразу про замуж! Это как?

– Так ведь бабы, товарищ лейтенант. У них одно на уме.

Закончив петь, бабушка щедро описалась, и тут прибыли медики в количестве трёх человек. Это был средних лет хирург Воробьёв, сопровождавшая его плотная медсестра и вызванная для опознания терапевт Ёлкина, невыспавшаяся и не понимающая сути дела.

Не с первой секунды, но довольно быстро она опознала бывшую покойницу, и сонливость с неё мигом слетела. А когда у бабушки из-под платка выпал на лоб бумажный похоронный венчик, то Ёлкина сошла с лица и даже попыталась убежать, но Федякин был начеку. Она стала в угол и начала жаловаться на судьбу, распределившую её в это жуткое место, где оживают покойники, и где у некоторых людей дикарские представления о медицине. Федякин спросил хирурга:

– Что в медкарте имеется по Бунчиковой? У неё был лунатизмом или летаргизм?

Ёлкина взревела:

– Какой ещё лунатизм? Да у неё такое окоченение было, что хоть поленом колоти. Хорошо, что ровно лежала, а то пришлось бы суставы ломать, чтобы в гроб поместить.

Воробьёв с озадаченным видом сказал:

– У Бунчиковой нет медицинской карты.

– А куда она делась?

– Она никуда не делась. Просто её никогда и не было. Не завели. Повода не было. Эта гражданка ни разу в жизни не была в больнице. Получается, что она никогда ничем не болела.

По этому поводу высказался сержант Козлов:

– Всё правильно! На учёт бабку не поставили, вот она и живет, сколько влезет, помирать не собирается.

Странная логика Козлова зацепила хирурга:

– Молодой человек, вы и в самом деле уверены, что наличие медицинской карты сокращает жизнь человека?

– Само собой. Как только попадаешь на карандаш – пиши пропало. Начинает человек по больницам шастать – значит, всё, песенка его спета. Вот, к примеру, тётя моя жила себе и горюшка не знала, пока не попала на этот медосмотр. А там нашли у неё клапан в сердце, как будто она автомобиль. Врачи её застращали и дали направление в Киев. Она всему поверила и поехала. Ей там сделали операцию, и всё. Полгода как схоронили. А не пойди она на тот осмотр, то и сейчас была бы жива-живёхонька.

– А у вас самого медицинская карта имеется?

– Имеется. А куда денешься? Я человек казённый, под приказом живу.

Стараясь не смотреть на бабушку, Ёлкина сказала:

– Вот видите, Сергей Данилович. Это же типичное магическое мышление. Милиционер вроде бы просвещённый человек, а представления о медицине у него дикарские. И это ещё что! Недавно привезли с хутора бабушку восьмидесяти трёх лет с бронхитом. Оказалось, что в больницу она попала первый раз в жизни. Тоже карточки у неё не было. Всё ей в новинку, всему удивляется. Утром как обычно медсестра поставила всем градусники, и бабушке тоже. А когда стала собирать их обратно, то бабушка эта с каким-то благоговением отдала градусник и стала кланяться в пояс, приговаривая: «Спасибо, дочка! Так помогло, так помогло». Она посчитала термометр лекарством. Самое поразительное, что ей и в самом деле помогло. Прекратился кашель, температура нормализовалась, и вскоре её забрали домой. С градусником, который она выпросила.

Пессимист Козлов сказал:

– Не поможет ей тот градусник. Раз уж попала в документ, то недолго протянет старушка.

Федякин вышел из себя и заорал:

– Прекрати, Козлов! Прекрати агитацию мракобесия! Я теперь сам буду следить, чтобы ты от медосмотра не увиливал.

– Так я ж не против врачей и прогрессу, товарищ лейтенант. Я же понимаю, что при огнестреле или холодном ранении медицина полезна.

Ёлкина горестно пожаловалась:

– Вы слышали, Сергей Данилович? Хирургию он признаёт, слава богу. А что делать мне, терапевту? На шаманку переучиваться? Я здесь уже ничему не удивлюсь, даже если окажется, что в станице орудует шайка вудуистов.

Сержант помог загрузить бабушку в машину «скорой помощи», и медики отбыли с приказом сохранить одежду бабушки для экспертизы. Ёлкину Федякин ненадолго задержал. Он тщательно расспросил её о религии вуду и вудуистах. Она поведала о них всё, что знала. После этого Федякин проникся уважением к докторице и распорядился доставить её домой на казённом транспорте. Он загорелся идеей уличить Коновалова в организации секты вудуистов, после чего и открыл свою «охоту на ведьм».

Перелазов пришёл утром уже взвинченный. Взвинтил его местный батюшка, откуда-то узнавший о раскопанной могиле. Именно батюшка и раздул эту историю по инстанциям. Если бы не он, то всё обошлось бы тихо и намного проще. По какой-то причине у него с начальником милиции была вражда. Она не демонстрировалась, но тлела. В этот раз батюшка решил, что настал подходящий случай «вдарить». Потом он об этом пожалел, потому что бумерангом досталось и ему, но в тот момент чувства затмили разум, и он сообщил о факте кощунства благочинному в епархию. Поднялся шум, но назад было не отыграть.

Когда Перелазов услышал рапорт Федякина, то сел за стол и сжал кулаками виски. Но он был волевым человеком. Оглядев собравшихся, Перелазов начал чётко отдавать команды, и дело закипело. Посланная на кладбище группа с собакой поработала хорошо, особенно собака. Они нашли всё, что только можно было обнаружить.

Ни в могиле, ни в окрестности следов не было видно по причине выпавшего снега. Но потом обнаружилась удивительная вещь – следы всё-таки существовали, но были тщательно заметены метлой до самой ограды. Эта метла нашлась неподалёку, но она была без черенка. По заметённым следам собака уверенно вела до боковой калитки, а затем они пропадали. Собака покрутилась, пробежалась по кустам и нашла под забором мужские штаны. В штанах оказались трусы, и всё это было загажено изнутри. Какой-никакой, а вещдок. Старший опер сказал:

– Крепко мужик перепугался, наверное, что-то жуткое увидел, неспроста оконфузился. По его запаху собака нас и вела. Если бы он не разделся, то она до самого его дома нас доставила бы. А теперь всё. Предпочёл голым по улице пробежать, видно, живёт недалеко.

Инструктор собаковод сказал:

– А может, он переоделся.

– Да ну? Назови мне хоть одного человека, который на всякий такой случай постоянно носит с собой запасные трусы и брюки.

– А может, он сам объявится?

– Ты бы объявился? То-то!

Куропаткина и Лучкова отправили к Бунчиковым. Нужно было известить их о происшедшем, а также пригласить кого-нибудь из родственников для опознания.

Дом у Бунчиковых был большой, но населён плотно. Кроме бабушки Секлеты в нём проживали её правнук Сергей с женой Таисией и четверо их детей. Представителей промежуточных поколений по разным причинам не было. Кто-то уже был на небесах, а иные жили в других местах. Дома находилась тридцатипятилетняя Таиса и двенадцатилетний Петька, учившийся во вторую смену. Хозяйка готовила сумку с поминанием для похода на кладбище. Она вопросительно посмотрела на прибывших. Разговор начал Куропаткин. Представившись, он сказал:

– Вам нужно проехать с нами в больницу для опознания.

– Кого?

– Секлеты Бунчиковой, вашей бабушки.

– Здрас-с-те! Да её ж вчера похоронили. В гробу на кладбище она, а не в больнице. Она и живая там отродясь не бывала.

– Нет её на кладбище. Могила раскопана, а гроб пустой.

– Чего это вы говорите? Ой, ужас какой! Да кто ж это сделал?

– Это мы и расследуем. Собирайтесь.

– А может, Сергея дождётесь, и с ним? А то я в морге боюсь.

– Не бойтесь. Бабушка находится не в морге, а в палате.

– А чего это они покойницу в палате держат?

– Того, что не покойница она, а вполне живая старушка.

– Как это? Да не может такого быть! Это какая-то ошибка.

– Вот потому и надо на месте опознать и сказать, ошибка это или нет. Собирайтесь.

В отличие от матери, Петька почему-то сразу поверил в бабкино воскрешение и заныл:

– Ну вот! А я уже начал занимать её комнату, магнитофон и плёнки перетащил.

Во избежание лишних разговоров, доктор Воробьёв поместил бабушку Секлету одну в двухместной палате. Её искупали, переодели, и к моменту появления Куропаткина с Таисой она сидела на кровати, поджав ноги и закутавшись в больничный халат. Группу дополнял сам доктор и худенькая медсестра. Опознание произвела сама бабушка. Присмотревшись к вошедшим, она протянула руки и заголосила:

– Слава тебе господи! Тайкя, забери меня отсель домой.

Таиса, увидев живую и говорящую экспокойницу, сошла с лица и повалилась на Куропаткина. Они с доктором усадили её на стул, и медсестра захлопотала, приводя женщину в чувство. Когда Таиса пришла в себя, то первые её слова были:

– Господи! Это опять из-под неё выносить? Неужели это никогда не кончится? Да что же это такое? Столько денег ушло на похороны, и всё впустую? Ещё раз её хоронить уже не за что.

Доктор сказал:

– Успокойтесь, она ещё поживёт. Как ни странно, никакой болезни у неё нет. Слабость после стресса имеется, но это не фатально.

– Так её прямо сейчас забирать?

– Нет-нет. Пусть побудет здесь недельку, другую. Необходимо за ней понаблюдать. Случай редкостный, обещал профессор приехать, обследовать. Не будем торопиться.

– А вы не могли бы понаблюдать за ней тут год, другой? Скажу честно – я её теперь боюсь. Она, наверное, ведьма. Вы только посмотрите – у неё же все зубы целые. Все тридцать два. И пьёт как сапожник. Разве это нормально? Нет, она не человек.

Дознание быстро зашло в тупик. Бабушка не помнила ничего из того, что с ней было до прибытия в милицию. Не помнила даже Коновалова, но какие к ней претензии? Куропаткин ещё в больнице обратил внимание на бабушкин посох. Он точно определил, что это бывший черенок метлы, причём, судя по обработке, казённой. Напрашивалось дикое предположение, что бабка и в самом деле ведьма. Это объясняло всё. По спине робко поползли мурашки, но пропитанный материализмом Куропаткин усилием воли их прогнал. Он проконсультировался у райкомовского коменданта Тита Ивановича, и тот, будучи профессионалом по инвентарю, уверенно назвал два места, где делали такие мётлы. Первым адресом был колхоз «Первомайский», правление которого находилось на южной окраине станицы. Куропаткин не очень верил в успех и действовал, скорее, для очистки совести, но ему сразу повезло. О пропаже метлы ему поведала уборщица правления Степановна. Рассказ её был эмоционален, а голос от негодования срывался на матюги. В этот день она была на похоронах старой Бунчиковой и слегка припозднилась. Контора была уже пустая, а пришедший сторож в красном уголке читал «Крокодил». Она быстро вымыла полы. Осталось почистить ступеньки и площадку перед входом. На улице было пустынно. Степановна поставила ведро и метлу возле дверей и пошла за скребком. Отсутствовала она с полминуты, но когда вернулась, метла исчезла. Вокруг по-прежнему было пустынно. Найдя заинтересованного слушателя, Степановна изливала душу:

– И ведь ловко как! Выходит, что специально за мной следили. Ну, народ пошёл! С дерьмом не расстанутся! Отродясь мётлы не воровали, а тут на тебе!

– А вы смогли бы её опознать?

– Конечно. Держачок там приметный. А что? Неужели сыскалась?

И действительно, Степановна уверенно опознала в клюке бабушки Секлеты черенок своей метлы. А узнав, у кого его нашли, побледнела и стала креститься.

Это окончательно запутывало дело. Получалось, что злодей готовился раскапывать могилу ещё с вечера. И был ли он один? Докладывать начальству об этом Куропаткин не стал, а пошёл советоваться с Лучковым.

– У меня ум за разум заходит. Концы вроде есть, а от чего они, непонятно. А главное – зачем всё это? Мотива нет. И смысла никакого.

– Это Коновалов, собака. Его рук дело. По почерку видно.

– Да я и сам догадываюсь.

– Вот и сходи к нему.

– А толку? Ведь с ним говорить, что песок варить, каши не будет.

Однако пошёл. Коновалов встретил его неприветливо:

– Я всё рассказал сержанту. Если думаете в чём-то меня обвинить, то шлите повестку.

Куропаткин сказал, что он явился не с допросом, а просто побеседовать. После этого Коновалов немного смягчился, пригласил его в дом, и за чаем они поговорили.

– Родион, что ты думаешь об этой истории?

– Скажу честно, этой ожившей бабке я удивляюсь не меньше вашего. Но не думаю, что это чудо, скорее, просто редкий случай клинической смерти. Кто знает все её тайны? Иногда такое случается в моргах, и не всегда это байки. Сколько окоченелых пьяных считали мертвецами, а они потом оживали. Эта бабушка, между прочим, любила заложить за воротник. Ну, а дальше просто. Могло ведь случиться так, что кто-то услышал стук из-под земли, не побоялся и выкопал её?

– Могло. А чего он тогда скрывается?