Текст книги "Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист"

Пятачки

Отработанным маршрутом Володька шёл на колхозную свиноферму за «пятачками».

Существует простой способ заставить свинью молчать – набить ей пасть мукой. Но мука действует недолго, и чтобы избежать сюрпризов, Володька разработал собственную технологию усыпления животных. Он пользовался водкой или самогоном. Количество было установлено опытным путём для каждой весовой категории. А чтобы не канителиться, он спринцовкой заливал препарат сразу в задний проход. На поросят действовало быстро. Спящих пятачков он прятал в погребе, заботливо их укутывая. Через несколько часов они просыпались. Володька поил их тёплым молоком, и когда они принимали весёлый вид, отправлял по адресу. Люди замечали, что свиньи и кабаны, выросшие из этих поросят, были неравнодушны к алкоголю.

В эту ночь Володьке не повезло. Он засунул в мешок двух уснувших поросят килограмм по восемь и уже вылез из корпуса, когда его заметил наряд милиции, нагрянувший с очередной проверкой охраны объекта. Раздался звук свистка, крики «Стой», и два милиционера кинулись в погоню. Но куда им против Володьки, знавшего все проходы и имевшего хорошую фору. Они это поняли, быстро вернулись к машине и рванули наперерез, мечтая о премии за поимку Ярого. Володька всё-таки их немного опередил. Не добежав до своего двора, он заскочил в соседский. Мешок – улика, а избавиться от него не было времени. Увидев беглеца, милиционеры остановили машину и грамотно разделились. Один побежал следом, а другой стал караулить на улице. На Володьку бросилась собака, он отмахнулся от неё мешком и проскочил в огород. Пробежав по огороду, он завернул с тылу в следующий двор. Эта же собака задержала милиционера, но ненадолго. Володька очутился во дворе Бунчиковых. На улице маячил другой милиционер. Бежать было некуда, и Володька толкнул входную дверь.

Она оказалась незапертой, и Володька тут же вспомнил, что намедни преставилась древняя бабушка Секлета, а её похороны назначены на завтра. Он тихо вошёл в коридор и запер дверь на крючок, выгадывая таким образом время. Слева был вход на веранду. Там стоял гроб с покойницей. В головах у неё, уставясь в большую книгу, бормотала священные тексты читальщица. Это была старушка с морщинистым жёлтым лицом, которую все звали монашкой Федорой. А на стуле возле стенки дремал Василь Васильевич, завсегдатай всех похорон. Веранда, очищенная от всяких вещей и мебели, выглядела насквозь пустой. Лишь на стенке висел маленький шкафчик с открытой дверцей. Там стояла бутылка водки и стаканчик, вероятно предназначенные Василь Васильевичу как сидельцу.

Для человека в стрессовом состоянии время ускоряется, но в компенсацию ускоряется и его процесс мышления. В этот момент Володька действовал подобно шахматисту в цейтноте, когда флажок вот-вот упадёт. Одного взгляда на веранду ему хватило для анализа обстановки, пять секунд на принятие решения и восемь секунд на его осуществление. Описание этого займёт гораздо больше времени.

Федора и в самом деле в молодости была монашкой. Монастырь распустили, но и в миру она вела монашеский образ жизни. Хорошо зная церковную литературу, со временем она стала очень востребована в роли читальщицы. Володька знал, что Федора на самом деле полуслепая от застарелой катаракты. За десятилетия практики она выучила священные тексты наизусть, а в книгу таращилась для виду, ничего в ней не различая, тем более при свечах. Взглянув на Володьку, она увидела бы только туманный силуэт, но и этого не следовало опасаться. Федора серьёзно относилась к делу и не отвлекалась на постороннюю суету. Но, возможно, она просто была ещё и туга на ухо.

Василь Васильевич был плотным, моложавого вида пенсионером. С выходом на пенсию похоронное дело стало у него любимым времяпровождением. Бесплатное угощение для него большого значения не имело, потому что Василь Васильевич был не забулдыгой, а вполне уважаемым человеком. Иногда его звали на похороны специально, так как он хорошо разбирался в правилах данного ритуала, что исключало всякого рода накладки. Но главное было в другом. Василь Васильевич был хорошим оратором и в нужный момент возле могилы или за поминальным столом, сделав скорбное лицо, экспромтом выдавал такие некрологи, что вышибал слезу даже у тех, кто и не думал горевать. Даже для совсем уж никчемных покойников у него всегда находилось доброе слово.

Володька удивился его присутствию, ведь обычно Василь Васильевич появлялся в день захоронения. Позже выяснилось, что он просто ошибся и пришёл на день раньше. Хотел уже уйти, но правнук бабушки по имени Сергей попросил остаться, помочь в организации процесса. А чтобы он не скучал и не мёрз, подбрасывал угощение.

Столь малое число провожающих в мир иной объяснялось зимой. Веранда не отапливалась, и температура в ней была такая же, как и на улице. Родственников собралось не меньше десятка, как местных, так и приезжих. Но ни у кого не было чувства утраты настолько сильного, чтобы терпеть холод возле покойницы, в слезах вглядываясь в родные черты. Поэтому все кемарили в тёплом доме. Радости, конечно, по этому поводу не было, но не было и сожалений, тем более слов, что ей ещё жить бы да жить. Бабушке было всё-таки за сто лет. Была констатация печального факта, мол, прибрал бог, наконец, все там будем. Семья испытывала чувство облегчения. По общему мнения бабка чересчур зажилась и, по правде говоря, здорово всем осточертела.

Несмотря на преклонный возраст, бабушка Секлета из ума не выжила. Вместо того, чтобы тихо сидеть где-нибудь в уголочке, она в меру сил вела себя активно, то есть вмешивалась куда не надо и устраивала склоки. Впрочем, бабушка Фрося говорила, что она и в молодости была скандалисткой. К тому же она ещё и выпивала. Свою маленькую пенсию она получала сама и аккуратно её пропивала. Что-либо поделать с этим было невозможно. Дом был записан на неё, и этим козырем она ставила всех на место. Со временем на её закидоны махнули рукой и терпели старушку как дополнительный налог. Справедливости ради надо сказать, что впервые она выпила водочки, когда ей было уже под восемьдесят, и потихоньку втянулась. Скорее всего, от скуки. Ровесники почти все вымерли, а те, кто остался, по дряхлости на посиделки не ходили.

Хлопнув стаканчик или два, она шла на любимую лавочку в палисаднике, расстилала ряднушку, садилась и заводила песню. Исполнялись относительно современные песни, в основном из репертуара Марии Мордасовой. Затем ложилась и дремала, временами взвизгивая. Похмельем не страдала, что говорило о хорошем здоровье. Зимой она почти не выпивала в силу погодных причин, поскольку лавочка была недоступна. В этот раз её сбила с толку оттепель. Петька куда-то убежал, а дома никого не было. Достав припрятанную бутылку, она махнула грамм сто пятьдесят и пошла на лавочку. Когда её хватились, она уже окоченела. У неё на лице застыла блаженная улыбка, видно, умирать ей было очень приятно.

Всё это вихрем пронеслось у Володьки в голове. Ему необходимо было как можно быстрее избавиться от улик, а другие проблемы решать по мере их поступления. Единственным местом, куда можно было спрятать поросят, был гроб с покойницей. Володька быстро достал из мешка спящих «пятачков» и положил их под бока бабушке Секлете, а сам мешок засунул ей под ноги. Расправив белый покров, он убедился, что ничего не заметно. Бабуся была тщедушной, и дополнительные тела не выпирали. Василь Васильевич открыл глаза и спросил:

– Это ты, Володя? Выпить хочешь?

– Хочу.

– Возьми на полочке и мне налей стопочку, а то холодно. Там на тарелке пирожки с печёнкой лежат. Давай их сюда.

Володя взял бутылку с закуской, сел рядом с Василь Васильевичем и стал наливать водку в стаканчик, положив тарелку на колени. В это время раздался стук в дверь. Из дома выглянула женщина, посмотрела на мужиков и пошла открывать.

На таких мероприятиях люди находятся во взвинченном состоянии, и присутствие в доме посторонних воспринимается как должное. Поэтому женщина нисколько не удивилась Володьке, который с Василь Васильевичем, дежуря возле покойницы, принимал для «сугреву». А вот зашедшему милиционеру удивилась и вопросительно на него уставилась. Когда милиционер увидел покойницу, то сообразил, куда он попал. На шум из комнаты стали появляться люди. Почувствовав себя неудобно, милиционер пробормотал о недоразумении, извинился и попятился к выходу, но цепким взглядом окинул веранду. Мешок с поросятами не иголка, но ничего похожего не наблюдалось, и он вышел наружу. Уже сидя в машине, он объяснил напарнику ситуацию, добавив:

– Ловкий дьявол! Все закоулки знает и где-то скинул груз. А теперь как ни в чём не бывало сидит на веранде и нагло водочкой поминает.

Премия ощутимо уплывала. Некоторое время они не уезжали, наблюдая за двором в надежде, что Володька выйдет из дома. Но он не выходил.

Более того, теперь его было не отогнать от гроба. Володька попал в западню. При людях он не мог вытащить поросят обратно, а проснувшиеся женщины стали рассаживаться на веранде, навёрстывая исполнение ритуального долга. До утра они сидели относительно тихо, вполголоса беседуя на разные темы. А с утра пошли окрестные жители проститься с бабушкой и кинуть мелочи в тарелку. Одному богу известно, как изнервничался Володька, каждую минуту ожидая, что поросята от шума проснутся и захрюкают в гробу. Страшно было думать о том, что произошло бы дальше. Благоразумно было бы сбежать, но что-то его удерживало. Однако поросята не проснулись даже тогда, когда стали выносить гроб и поднимать его в кузов машины. Видно, самогон в спринцовке был хорошего качества. Когда уже на кладбище шли к могиле, у Володьки ёкнуло сердце от разговора тащивших гроб мужиков:

– Воняет старушка.

– Покойники все воняют.

– Знаю. Только запах вроде как свиной.

– А ты хотел, чтобы духами несло? Пятой Шинелью? Давай, интеллигент, недалеко уже.

И только когда над могилой вырос холмик, а народ потянулся с кладбища, Володька успокоился. Он не пошёл на поминки, а сразу отправился домой. Не раздеваясь, рухнул на кровать и в ту же секунду заснул.

Его поведение на похоронах было замечено. Женщина, помогавшая готовить поминальный обед, спросила жену Сергея:

– Тая, а этот Володя вам родственник?

– Нет, сосед только. А что?

– Да он так за бабкой переживал, от гроба не отходил. Прямо с лица сошел, бедный.

– Я и сама обратила внимание.

– Может, они дружили как-то?

– Какой там! Она его терпеть не могла. Где увидит, так матом и кроет на все корки. А почему, не знаю.

Петька, крутившийся рядом, сказал:

– Я знаю. Бабка мне рассказала. Когда дядя Вова ещё пацаном был, он ей утиным болтышём прямо в лоб засветил. Ну, а болтыш само собой разбился. Такое не забывается.

Тая подвела итог:

– Значит, раскаялся человек. Видно, хотел извиниться за то дело, да не успел. Вот и переживал.

Спал Володька недолго. Его разбудило тревожное чувство. Он вышел во двор, закурил, подумал и отправился до Коновалова. В дом заходить не стал, и они с Родионом прошли в летнюю кухню, где им никто не мешал. От газовой плитки там было тепло. Родион заварил чай и поставил тарелку с орешками. Во время чаепития Володька рассказал всё. Родион выслушал и сказал:

– Да. Ловко ты организовал бабушке провожатых на тот свет.

– Родя, их надо оттуда вытащить.

– Разве на ферме поросята закончились?

– Нет. Тут другое. Они ведь живые, спят только. А когда проснутся, то начнут голос подавать. Они с похмелья верещат как резаные. Сейчас уж проснулись, должно. Со временем подохнут, конечно. Только когда? Кто это знает? Ты можешь сказать уверенно?

– Не могу. Я про такие эксперименты не слышал.

– И я не могу. Но уж точно не сразу. Значит, будет вот что. Придут завтра Бунчиковы на могилку с поминанием, а из неё поросячий визг. Представляешь? Могила не очень глубокая, слышно будет хорошо. Особенно поросят.

– Представляю. Испугаются и убегут.

– А если нет? Но это полбеды. Я слышал, что завтра там рядом собираются другую могилу копать. Начальник кладбища придёт место показывать. А если он услышит, то не убежит, а сообщит куда надо, и могилу раскопают. Вот это будет настоящий ужас. Тогда сразу все концы свяжутся, и люди поймут, чего я возле гроба суетился. Придётся тикать из станицы, и не от милиции, а от соседей. Пришибут за такое.

Коновалов молчал. Всё было правильно. Скорее всего, события пойдут именно так. Володька продолжал:

– Я бы и сам пошёл, да одному совсем несподручно. Женька бы помог, так нет его. Вот к тебе и пришёл, как к братану. Ведь Женьке ты бы не отказал?

– Всё. Не будем о грустном. Уговорил.

– И скажу тебе, Родион, честно, я не из слабожильных, но тут мандраж берёт. А с тобой не страшно. Я же знаю, что ты с детства кладбищ не боишься.

– Переночуй когда-нибудь на могилке и сам бояться не будешь. Вовка! Ты же взрослый мужик! Все эти потусторонние страхи не более чем пустая фантазия. Потом сам убедишься.

Но хватит лирики. Дело это нешуточное и очень даже нешуточное. Это только на первый взгляд всё просто. Нужно продумать всё до мелочей, ведь если будет накладка, то придётся драпать из станицы на пару с тобой. Мне только славы гробокопателя и не хватало.

– Это само собой.

– Значит, так: с этой минуты никакой самодеятельности. Предварительный план у меня сложился. Твоё дело исполнять без рассуждений. Сейчас идёшь и где угодно достаёшь метлу и две грабарки. Только не из дома. Свиснешь где-нибудь, но не у ближних соседей.

– Знаю где.

– Это хорошо. Дома подбери рабочие штаны, куртку и сапоги, которые потом не жалко будет выбросить. Всё это добро сложишь в хороший мешок. Лопаты оберни тряпками, чтобы не звенели. Не нужно привлекать внимание случайных прохожих. Хорошенько покушай, работа предстоит тяжёлая. Я здесь тоже приготовлюсь. Выступаем в полночь. Действуй.

У Володьки поднялось настроение. Теперь он был уверен в благоприятном исходе предприятия. Кому-то меры Коновалова показались бы перестраховкой, но не Володьке. Он знал цену мелочам. По пути он стащил у колхозной уборщицы метлу, а за лопатами пришлось делать изрядный крюк. К ярости кочегара он увёл две хорошие грабарки из винзаводской котельной. Собрав мешок, он плотно поужинал, слегка вздремнул, но в двенадцать ночи был на месте как штык. Коновалов его уже ждал со своим мешком через плечо, и они, молча, отправились на кладбище.

Шли окольными путями. Прохожие на этих улочках и в это время им не попались. Зайдя на погост через боковую калитку, они переоделись и переобулись. Родион обратил внимание на женские сапоги у Володьки. Тот объяснил, что размер ноги у него небольшой, и он взял бабкины старые сапоги, которые протекают и которые всё равно выбрасывать. Затем они вышли к нужной могиле. Из-под земли отчётливо слышались поросячьи взвизгивания. Коновалов сказал:

– Да, придётся копать. Приступаем.

И они принялись за дело. Небо было в тучах, но благодаря недавно выпавшему снегу, видимость была хорошей. Она же подчёркивала мрачность пейзажа, из-за чего Володька нервничал и старался не глядеть по сторонам. Коновалова обстановка волновала меньше, но и он заметил:

– Всё-таки летом здесь повеселей.

Володьку передёрнуло. Копать было тяжело из-за налипавшей земли. Место было сырое. Предусмотрительный Родион достал из своего мешка два деревянных чистика и сказал:

– Железным лопату чистить лучше, но от него звук разносится далеко.

Поросёнок услышал их приближение и стал подавать голос чаще. Во время передышки Родион сказал:

– Когда он на воле завизжит, то за километр будет слышно.

– Да я его сразу придушу.

– Ага. Потом дохлого будешь таскать? Не надо, я на всякий случай муки захватил, на некоторое время замолчит.

Наконец показалась крышка гроба. Они обчистили её, сделали по бокам упоры для ног, и Родион достал из своего мешка гвоздодёр. Он стоял в головах, а Володька в ногах, опираясь спиной о заднюю стенку могилы. По очереди работая гвоздодёром, они оторвали крышку и, немного помучившись, выкинули её на бруствер. Ошалевший от свежего воздуха поросёнок стоял в ногах покойницы и молчал. Родион вынул из кармана бумажный кулёк с мукой, по бортам гроба прошёл к поросёнку, присел и накормил его этой мукой. Затем достал из-под ног покойницы мешок и посадил туда поросёнка. Пошарив рукой, он нашёл другого поросёнка и тоже отправил в мешок. Другой был живой, но слабый. Тут он услышал от Володьки странные звуки:

– Гл… г… Гл…

У Володьки были выпучены глаза, а рукой он тыкал Родиону за спину и, наконец, сдавленным и хриплым голосом проговорил:

– Гляди!

Родион оглянулся, и у него зашевелились волосы на голове, а по спине прошла волна озноба. Бабка сидела! Но он подавил страх пришедшим в голову материалистическим объяснением.

Повернувшись к Володьке, сказал:

– Да не пугайся ты, Вовка. Это обычное дело. Бабка окоченелая была, а теперь оттаяла. Вот от смены температуры её труп и корёжит.

Едва он это сказал, как за спиной раздался негромкий сиплый голосок:

– Иде я? Восподи!

От Володьки донёсся булькающий звук и повеяло известным человеческим запахом. Родион, держась за стенки могилы, развернулся на месте и присел перед бабкой. Покрывало с неё сползло, а бумажный венчик закрывал глаза. Родион заправил венчик под платок и потрогал лоб. Он был тёплый! Бабушка открыла глаза. Взгляд был довольно бессмысленный. Родион воскликнул:

– Вот это номер! Да она ожила!

Обернувшись к Володьке, он увидел, что тот прижался спиной в угол и, издавая задавленным голосом звук «У», делает бестолковые движения руками, как бы пытаясь вылезти из этого кошмарного места. Родион залепил ему добрую пощёчину и внушительно сказал:

– Прекрати! Прекрати истерику! Ты мужик, а не баба на сносях.

Внушение подействовало. Взгляд у Володьки стал осмысленным, он перестал трепыхаться и сказал:

– Ни хрена себе пустые фантазии!

Если быть точным, то он сказал более экспрессивное матерное слово из трёх букв. Коновалов продолжал его успокаивать:

– Ну, всё, Володя. Теперь порядок. Хорошо, что страх из тебя дерьмом вышел. Значит, у тебя нервы крепкие, иначе бы он по сердцу ударил и завалил как медведя в малиннике.

– До твоих нервов мне далеко. Конечно, с детства тренировался.

– Ты думаешь, я железный? Ага! Тоже чуть не обделался, когда она поднялась.

Володьке это признание почему-то вернуло некоторую уверенность в себе, а Родион продолжал:

– Закончим с лирикой и будем корректировать план. Собственно говоря, наша миссия закончена досрочно. Любое, даже неприятное явление имеет свою хорошую сторону. Своим воскрешением бабка нас напугала, зато теперь могилу не нужно засыпать, да и вообще нам здесь делать уже нечего. Собираемся, и домой.

– Почему не надо засыпать?

– А зачем в пустую яму землю кидать? Делать больше нечего?

– Так ведь надо сделать как было.

– Опомнись, Володя! Ты что? Хочешь старушку обратно живьём закопать? Я на такое зверство не способен.

– Я тоже не способен. А что с ней делать?

– Известно, что. В больницу её нужно.

– Далеко туда.

– Ничего, путь сократим. Лишь бы она раньше опять не померла, а то придётся возвращаться и закапывать уже окончательно. Но, думаю, обойдётся. Старушка жилистая. Давай вылазь, я тебе бабку подам.

Морща лицо, Родион подтолкнул Володьку наверх.

Оказавшись наверху, тот взмолился:

– Я не могу! Надо переодеться.

– Давай, только сапоги не меняй. Маскировку нужно усилить. А я бабушку подготовлю.

Он поднял бабку и стал её выравнивать. Суставы у неё гнулись плохо, но хорошо фиксировались в заданном положении. Вскоре, поддерживаемая Коноваловым, она могла стоять, но без опоры падала. Володька переоделся и втихомолку от Родиона забросил подальше загаженные штаны. По своей воле он не стал бы и дотрагиваться до жуткой бабки, но, понукаемый Коноваловым, помог вытащить её из ямы. Родион выкинул покрывало и мешок с поросятами. Затем взял метлу и тщательно размазал все следы в яме. А потом, опираясь на лопаты, выбрался оттуда сам. Володька тащил мешки, а Родион нёс бабушку. Недалеко от выхода он усадил её на сложенные мешки, закутал в покрывало и сказал Володьке:

– Бери метлу и заметай все следы, очень кстати снежок срывается. А я избавлюсь от лопат, они теперь только мешаются.

Когда Родион вернулся, Володька спросил:

– А куда ты их дел?

– Тут недалеко завкладбищем живёт, так я ему под сарай их кинул.

– Почему?

– Самое надёжное место. Иногда суточников заставляют могилы рыть. Для них у него лопаты имеются. Одной больше, одной меньше, он им счёт не ведёт. Снежком их прикроет и всё.

– А вдруг?

– Недолго назад взять.

Коновалов достал из своего мешка пятилитровую баклажку с водой, открутил пробку, и они стали умываться. Родион спросил:

– Вовка, ты в бога веришь?

– С сегодняшнего числа верю точно. Раньше сомневался. А что?

– Ты угодный богу человек. Твоё воровство человека к жизни вернуло, а за это многие грехи тебе простятся.

– Ты ведь тоже участвовал.

– Я не в счёт. Мы откапывали её ожившую, а оживили бабку твои поросята.

– Как это?

– Оттепель. Бабка не от мороза, а просто от холода окоченела. Кровь у неё не замёрзла кристаллами. Я думаю, что если бы её занесли в тепло, а не оставили на веранде, она ожила бы ещё раньше. Её отогрели твои поросята, а когда мы сняли крышку, то от прилива кислорода она и очнулась.

Они переобулись, сложили вещи в мешок, а освободившийся чувал приспособили для переноски бабушки. Складным ножом Родион прорезал в нём сбоку большое отверстие, и из мешка получилось некое подобие рюкзачка для переноски детей, только большого размера. Закутанную в покрывало бабушку они засунули в это устройство. Наружу торчали только ноги. Родион нашёл место равновесия мешка и прорезал там две дырочки. Снял метлу с черенка и забросил её в кусты. А сам черенок продел сквозь импровизированное устройство из мешка. Взявшись за концы палки, они подняли бабушку и, захватив имущество, двинулись в путь. Бабушка весила немного, и крепкий черенок легко её выдерживал. Она находилась в полулежащем, довольно комфортном положении. Володька попросился идти впереди, чтобы не видеть ноги в белых тапках. Шли они по узкой улочке вдоль речки. Время было глухое, и им никто не встретился. Дойдя до центрального переулка, остановились, и Родион сказал:

– Ну, всё, здесь расстаёмся…

Он быстро переоделся, снял с бабушки мешок и покрывало, отдал Володьке и сказал:

– Для полной конспирации пройдись огородами до моста. Снег пошёл, следы скроет. А за мостом есть дорожка в камышах. Когда отойдёшь от жилья подальше, то в зарослях все эти тряпки и сапоги спалишь вместе с мешками. Там в моём мешке для этого восьмисотка бензина приготовлена. Гвоздодёр себе забери, а я иду бабку доставлять.

– Куда?

– В милицию.

– В милицию?

– А куда ж ещё? До неё метров сто пятьдесят осталось. Это ближе всего. Ну, сам подумай! Куда б я её ни приволок, всё закончится милицейским допросом. Так уж лучше сразу. Да не переживай, я так обставлю, что они ничего не поймут.

– Родя, я, наверное, сегодня пережил самую страшную ночь в своей жизни.

– Да брось ты! Какие наши годы?

– Типун тебе на язык! Теперь меня на кладбище и днём не загонишь…

Родион вставил черенок от метлы бабушке в руку, и она неожиданно цепко за него ухватилась. Родион хмыкнул, подхватил её на руки и с палкой наперевес понёс в сторону ярких огней, горящих над кафе.

Злополучных поросят Володька подарил одинокой женщине с двумя детьми, которую все звали Лида На. Поросята оказались живучими и со временем превратились в добрых кабанчиков. Володька долго не мог отойти от приключения. После него он года полтора вообще не воровал, а на поросят даже смотреть не мог. Не мог даже кушать свинину. Когда у Лиды закололи кабанчика, она взяла шмат сала и понесла его Володьке в благодарность. Но к её великому недоумению он отшатнулся от приношения и выгнал Лиду за ворота вместе с салом. Но с течением времени Володя оттаял и понемногу вернулся к прежнему образу жизни.