Текст книги "Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист"

– Понятно. Опять устроишь митинг. На Марксе или Суслове будешь Мылова ловить?

– Ни в коем случае, товарищ директор! Напротив. Никакого шума и быть не должно. Очень важно Мылова не спугнуть. Про Ясыркина ни слова. Я в задних рядах не издам даже шёпота. Мылову ни в чём не надо перечить, пусть чувствует себя генералом, тогда всё получится. Пусть всё идет как всегда.

– Это нетрудно. Если не будешь выступать, значит, так оно и будет. Ну, посмотрим.

Чернов помнил слова Иванкова, но его одолело любопытство, и он задержал выходящего из приёмной Коновалова:

– Погоди!

Секретарша Катя навострила уши.

– Вот ты поговорил с Мыловым, и ничего?

– В смысле?

– С Мыловым потом ничего не случилось?

– Честно говоря, кое-какие неприятности у него сегодня были. А как вы догадались?

– Это не догадка, это примета такая.

– Товарищ директор, я вообще в стороне был и даже всего не видел. А жаль.

– Чего именно?

– Как шофёр его лупил. Дело-то было в кабинете. Фонарь добрый ему поставил.

– В чьём кабинете? Мылова?

– Ну да. Машинистка видела, как он заставил Мылова есть бумагу.

Катя прыснула и отвернулась к стене.

– Зато я видел, как Виола секретарша съездила Мылова бутылкой по голове.

– Виола? Секретарша?

– Да. Но женщина она на редкость худая, и от её слабой руки его здоровью большого ущерба не будет. К собранию очухается.

Коновалов ушёл. Директор некоторое время смотрел в пространство, а потом сказал:

– Ага.

На следующий день, ближе к обеду на молзавод прибыл молодой щеголеватый мужчина и попросил вызвать Анну Брюханову. Вскоре к нему вышла русоволосая, лет сорока, красивая женщина приятной полноты. Поздоровавшись, мужчина сказал:

– Я здесь проездом, задержался передать вам устную просьбу Валентина Михайловича.

– А кто это?

– Вы на него вышли через третьих лиц, а потому и не знаете. Валентин Михайлович Мылов является главой профсоюза треста. Именно он поставил Брюханова Е. Г. в очередь на квартиру. Сами понимаете, за такую услугу желательно отблагодарить.

– Понимаю. Сколько надо заплатить?

– Нет, нет! Товарищ Мылов взяток не берёт! А небольшому подарку он будет рад.

– Какому?

– Товарищ Мылов очень любит поросятинку, и если вы организуете ему живого поросёночка килограмм, так, около десяти, то этого будет достаточно. Надеюсь, это вас не затруднит?

– Не затруднит. А как передать-то?

– Для того я и пришёл, чтобы объяснить. В пятницу на комбинате будет собрание, и товарищ Мылов на него приедет. Вы напишите ему записку, мол, так и так, уважаемый Валентин Михайлович, в благодарность за услугу вам приготовлен подарок. Прошу подъехать по такому-то адресу и забрать. Не забудьте свою фамилию, а то он не поймёт, от кого. Сходите на комбинат и отдайте записку секретарше Кате. Она в курсе и передаст её товарищу Мылову. И всё. Собрание закончится где-то после трёх дня. Будьте в это время дома, а он заедет к вам сам и заберёт. Вы его сразу узнаете по рыжим бакенбардам и круглым очкам.

Этим посланником был Рома из Таганрога. Время от времени он навещал в станице свою тётю. Для роли он подходил идеально – одетый по-городскому, умеющий культурно говорить, а главное, не местный. Когда-то Коновалов выручил его из неприятной истории, поэтому он, не упираясь, согласился исполнить миссию на молзаводе. Рома жизнь знал, ситуация его не удивляла, а потому он даже не догадался, что это был розыгрыш.

Коновалову осталось обработать ещё одну марионетку. Это был Семён Давыдович, пятидесятилетний здоровенный мужик, обладатель жирного красного лица, толстых рук и мощного загривка. Он не походил на тонкого интеллигента, но чувства у него имелись, главным из которых было чувство собственности. Коновалов рассчитывал именно на это чувство. Как и все люди подобного склада, Семён Давыдович был довольно флегматичен, но за внешней невыразительностью прятался живой и практичный ум, а в нужные моменты он становился быстрым и энергичным.

Одно время Коновалов работал недалеко от бойни и иногда посещал это заведение, где и познакомился с Семёном Давыдовичем. Как-то во время перекура зашла речь о том, что Семён Давыдович может взять стоящего на месте быка за рога и рывком свалить его на землю. Коновалов сказал, что животное можно уложить на землю без применения силы, и тут же это продемонстрировал. Он вошёл в загон, смело подошёл к бычку, пошлёпал его ладонью по лбу, поговорил с ним, поглаживая по шее, и вскоре бычок сам улёгся на землю. После этого Семён Давыдович Родиона сильно зауважал.

Заведующий бойней хлебный магазин игнорировал. На своей новенькой «шестёрке» он подъезжал прямо к пекарне, где и отоваривался, даже не вылезая из машины. В четверг, после работы Коновалов там его и подкараулил, сделав вид, что встреча случайна. Поздоровавшись, он сказал:

– А хорошо, что я тебя встретил, Семён Давыдович. Разговор есть.

– Тогда садись в машину.

Они отъехали от ворот пекарни и остановились под деревом в стороне от дороги. Семён Давыдович сказал:

– Если надумал ко мне на работу, то приходи.

– Нет, речь пойдёт о тебе.

– Что ж ты знаешь обо мне такого, чего не знаю я?

– Кое-что знаю. Недавно я был в нашем тресте…

– И где я, и где ваш трест?

– В общем, да. Но всё равно тебе будет интересно. Я там, в списках на квартиру увидел фамилию Брюханова. Это Анна Васильевна о сыне хлопочет.

– Того я не знал. А ты знаком с Анной?

– Я Женю знаю, а её нет. Но плохого о ней не слыхал. Красивая и достойная женщина. Тебе, Семён Давыдович, позавидовать можно.

Красное лицо Семёна Давыдовича от удовольствия побледнело, и он сказал:

– Ты не рассусоливай, а говори, в чём дело.

– Я не любопытный, и ваши отношения мне ни к чему. Тут другое. Анна Васильевна не знает, с кем связалась. Там профсоюзом заправляет некий Мылов. Поганый человек. Бабник. Сам-то из себя вылитый суслик в очках, а действует хитро. Женщине какой-нибудь путёвку организует или что другое, а потом благодарность требует. Начинает с малого – коньячок марочный, поросёночек живой, а потом и до сладкого доходит.

Коновалов отметил, что внешне спокойный Семён Давыдович при слове «поросёнок» согнул пятак, который до этого вертел в пальцах. Было ясно, что о поросёнке он знал, а теперь понял, для чего он потребовался. Коновалов продолжал:

– Слухи есть слухи, они доверия не вызывают. Только я своими глазами видел, как трестовский шофёр лупил его прямо в кабинете за свою жену и обзывал любителем поросятинки.

Но это ещё полбеды, Анна Васильевна женщина порядочная и без сомнения его отошьёт. Беда в том, что трестом прокуратура интересуется. Неделю в документах рылись. А вдруг Мылов у них на заметке, и они только факта ждут? Чтобы с поличным. Женька у нас вообще не работает, значит, квартира незаконная. Только ордер получит, а они Мылова хлоп, и на цугундер! Мылов ладно, туда ему и дорога. А вот Анну Васильевну жаль. Она ж неопытная, затаскают простую душу. Конечно, если тебе это всё равно, то мне тем более.

– Нет, Родион, не всё равно, нет.

– Тогда слушай дальше. Наша секретарша сказала мне сегодня, что какая-то Брюханова дала ей письмо для передачи Мылову.

– Куда? В Ростов?

– Нет. Завтра у нас собрание, и он приедет сюда с докладом. Анне Васильевне об этом известно. Я думаю, что она передала приглашение в гости. Собрание закончится около трёх часов дня, и у Мылова будет время заехать. Но это я так думаю. А конкретно ты можешь узнать прямо у Анны Васильевны, а потом уж решать, как и что.

– Спасибо тебе, Родион. Я разберусь. Я так разберусь с этим делом, что кому-то будет очень тошно.

На следующий день после обеда из Ростова прибыл жёлтый казённый «Москвич». Кроме водителя в нём был Мылов и давешняя девушка машинистка в роли его секретарши. Мылов немного нервничал, опасаясь неприятных вопросов. Хотя фингал почти сошёл, он был в тёмных очках на пол-лица. На пути в кабинет директора встретился Коновалов, и Мылов занервничал сильнее, но, как оказалось, напрасно. Коновалов вежливо поздоровался и сказал:

– Товарищ Мылов, вы уж простите меня, давеча я вёл себя грубовато. Я же не знал кто такой товарищ Крылов. Что вы хотите? Живём в деревне, людей не знаем.

Мылов успокоился. Он решил, что Коновалов нормальный человек, и как всякий нормальный человек убоялся Крылова и занял свой шесток. А когда Катя передала ему конверт с запиской от «какой-то красивой женщины», и он прочитал её, то настроение у Мылова поднялось на рекордный градус. Он понял, что здесь живут нормальные люди, соблюдающие правила в делах и отношениях.

Собрание шло рутинно и гладко. Даже самоотвод Жердева и избрание нового месткома прошли без шума. Про Ясыркина никто не заикнулся.

Когда собрание закончилось, и можно было уезжать, Мылов замешкался и стал оглядываться вокруг. Неподалёку он заметил маячившего Коновалова, который как будто кого-то поджидал. Валентин Михайлович подошёл к нему и как старого знакомого спросил:

– Коновалов, ты местный?

– Да, а что?

– Мне надо попасть на Конный переулок. Не расскажешь, где это?

– По рассказам искать долго. Давайте я вам его покажу. Мне как раз в ту сторону надо.

– Отлично! Поехали!

Коновалов сел рядом с водителем и стал показывать дорогу. Вскоре они приехали. У перекрёстка Родион попросил остановиться и сказал:

– Вот этот самый переулок. Какой номер?

– Сорок третий.

– Тогда вам налево. Здесь близко, а я тут выйду. Счастливого пути!

«Москвич» завернул налево и метров через сто остановился против нужного номера. В переулке было ни души, не считая двух пробегавших собак. Мылов вылез и отправился за подарком. Возле калитки сорок третьего дома вместо красивой женщины стоял дюжий мужик. Около него лежал шевелящийся белый полотняный мешок. Мылов подошёл и поздоровался. Дюжий мужик в ответ спросил:

– Ты Мылов?

– Да.

– Говорят, ты любишь поросятинку?

В мешке хрюкнуло, а Мылову стало как-то не по себе. Процедура вручения шла не по правилам, и сильно не по правилам. Он неуверенно ответил:

– Ну, в общем, это…

– Тогда получи!

Семён Давыдович, а это был он, нагнулся за мешком, затем резко разогнулся, и Мылов получил страшный удар поросёнком в мешке по лицу. От этого удара он упал, задрав ноги, и немного проехал по земле. Встать он уже не смог. Поросёнок истошно завизжал и обгадился, что тут же сказалось на чистоте костюма Мылова, так как на дне мешка имелись дырки. В руках Семёна Давыдовича мешок с визжащим поросёнком превратился в невиданное оружие, которым он стал методично охаживать лежащего Мылова, приговаривая:

– Получи поросятины, получи поросятины!

Машинистка наблюдала это избиение, закусив кулак и вытаращив глаза, а шофёр, не зная, что у этого бугая на уме, захотел смыться, но двигатель как назло не заводился. Когда поросёнок затих, Семён Давыдович отбросил его и крикнул:

– Аннушка, принеси воду!

Тут же появилась Аннушка с ведром воды и кружкой. Семён Давыдович попил воды сам, а затем плеснул в лицо Мылову. Тот зашевелился и застонал. Семён Давыдович взял его за шиворот, посадил и, глядя в лицо, сказал:

– Если бы я тебя вдарил кулаком, то убил бы. Ты понял?

Мылов что-то булькнул разбитыми губами и кивнул.

– А в следующий раз я двину тебя кулаком. Понял?

Кивок.

– А чтобы следующего раза не было, ты в своей конторе вычеркнешь из списков Брюханова. Понял?

Кивок.

– Запомни это хорошенько и не откладывай на потом, а иначе до тюрьмы не доживёшь.

Семён Давыдович приволок за шкирку несчастного Мылова к машине и сказал:

– Забирайте этого потаскуна, и чтоб я вас тут больше не видел. В других местах пусть свои шашни крутит.

Когда шофёр и машинистка затащили Мылова на заднее сиденье, подошёл Семён Давыдович и бросил туда дохлого поросёнка, сказав, что это подарок. Мотор завёлся, и они, наконец, поехали. Машинистка предложила отвезти Мылова в больницу, но он отказался. Всю дорогу девушка с восторженным ужасом оглядывалась на профорга. Кто бы мог подумать, что за этой невзрачной внешностью скрывался опытный ловелас?

В понедельник, часов в десять утра Коновалов пришёл к директору и попросил соединить его с Мыловым, мол, после собрания он должен уже очухаться. Директор разрешил, но, заинтригованный последней фразой, вышел в приёмную послушать. Катя набрала номер, и разговор начался:

– Привет, Мылов! Это Коновалов. Ты список жильцов в порядок привел?

– Ясыркина вписал?

– Молодец. И запомни: если еще полезешь в дела комбината, то следующий раз тебя будут бить телёнком. Понял?

Коновалов положил трубку и сказал:

– Ну, всё. Катя, можешь обрадовать Зину Ясыркину.

Директор вмешался:

– Погоди, Коновалов. Что значит следующий? Был и предыдущий? И почему телёнком?

– Потому что в пятницу после собрания его били поросёнком. И опять за бабу.

– Каким поросёнком?

– Обычным, живым, килограмм около семи, а может чуть больше. Редкое зрелище. Поросёнок визжит, дерьмо летит, и всё на Мылова.

– Так ты видел?

– А как же? Само собой. Разве можно это пропустить? За деньги такого не увидишь.

Катя изнемогала от смеха, а директор был в недоумении:

– Ты мне скажи, в чём смысл всего этого.

– Всё очень просто. Мылов по-своему человек неплохой, и профорг грамотный, но он боится Крылова, а потому воздействовать на него было невозможно. Но, как известно, клин вышибается клином. Я создал для Мылова более страшного врага, чем Крылов, и теперь парторг ему не указ. Вон как быстро всё уладил. Но в станице он уже не появится даже под пистолетом.

– Коновалов, тебе бы тысячу лет назад жить в Византии и там интриги плести.

– Ничего, в наше время тоже скучать не приходится.

* * *

Когда речь зашла о способе низведения Крылова, Родион сказал, что если бы у него была неделя, то он организовал бы Крылову пребывание в Горопановском сумасшедшем доме.

Некоторое время он работал в этом месте и сохранил нужные связи. Между прочим, идея не пропала. Через несколько лет он провернул это дело с одним вороватым прорабом. То есть, по мнению Коновалова, парторгу на самом деле ещё и повезло.

Злоключения парторга

О приезде делегации Коновалов узнал дня за два от секретарши Кати, преданно снабжавшей его информацией. Корни этой преданности уходили ещё в школьные годы, когда Родион был пионервожатым в классе, где училась Катя. Пробыл он им недолго, но и за это время стал кумиром всех девочек класса. Для Кати он таковым и оставался. На самом деле это была такая форма дружбы, девизом которой было – «С Коноваловым не соскучишься».

О Крылове он стал уже забывать, так как тот был недоступен для мести, но узнав, что он сам идёт ему в руки, сразу приступил к организации «шутки» по стандартной схеме.

На следующий день он завёл разговор с Ивановым и Петровым, мужиками, которых лечил от алкоголизма. Про метод лечения Коновалов так и не рассказал, было только глухое упоминание о всё том же водочном черве. Разговор и пошёл на эту тему:

– Ну, что, ребята, выпить хочется?

– Издеваешься?

– Вполне серьёзно спрашиваю. Я противоядие от водочного червя достал. Если есть желание, то дам, а то на вас смотреть тошно. Но с условием – напиваться будете только раз в неделю, в субботу. Утром в воскресенье стаканчик – и всё. Вообще-то, если вы окончательно избрали трезвость нормой жизни, то чего я тут перед вами распинаюсь?

Потрясённые мужики переглянулись, и более умный Иванов спросил:

– Чё надо сделать?

– Так вы на условия согласны?

– Мы согласны на всё. На условия, и на то, что нам придётся для тебя делать. Ведь не просто так ты это предлагаешь.

– Правильно мыслишь. Эк тебя припёрло! Видно, здорово по пойлу стосковался.

Иванов зло сверкнул глазами:

– Дело говори. Может, кого отлупить без свидетелей?

– Ну, это было бы слишком просто. Нет, дело посложнее, тут нужно проявить творческий талант, я бы сказал – артистизм.

– Да какие мы артисты?

– Ого! Как раз то, что нужно. Вам и гримироваться не надо, особенно тебе, Иванов. Ты только глянь на себя в зеркало: рожа такая, что если тебя встретишь в подворотне, то без просьбы часы и деньги отдашь. Тебе и говорить ничего не нужно, просто смотри злобно, вот как сейчас на меня таращишься, и всё пройдёт как по маслу. Зачем ты вообще работаешь? Шёл бы в бандиты. Такой фейс зря пропадает.

– Хорош издеваться. Дело излагай.

– В общем, тут одного чинодрала городского надо вылечить.

– Как нас?

– Наподобие. Только средство более серьёзное. Я вам дам полбутылки водки.

Мужики понимающе переглянулись:

– Заряженной?

– Само собой. И ваша задача выпоить ему эту водку во что бы то ни стало. Хоть силком залейте, хоть в обратный проход, но, я думаю, до этого не дойдёт. Возражения будут, всё-таки против воли, но для того я вас и припрягаю. На ваши недоумённые вопросы отвечу коротко – жена, тесть, возможный развод. Ситуация вам знакомая.

Иванов и Петров согласно кивнули. Для них в насильном лечении от алкоголизма по желанию родни не было ничего криминального. Ко всему примешивалось некоторое злорадство, дескать, не только с нами такое бывает, но и коммунисты не застрахованы.

– Короче – не сделаете, значит, ещё одиннадцать лет будете поститься, а если будет всё в порядке, то уже в субботу нажрётесь как свиньи. Согласны?

– Согласны.

Коновалов подробно проинструктировал, когда и что им делать на следующий день. Они обещали всё исполнить в точности и по высшему классу. По их мнению, Коновалов был гадом, но слово держал.

План операции возник у Родиона днём раньше, когда он случайно увидел на улице Толю-бюрократа, сосредоточенно шагавшего по своим бестолковым делам. Не будь этой встречи, то, скорее всего, вариант «шутки» был бы другим. В этой истории роль сыграла репутация Толи-Бюрократа, а не он сам. Чтобы стало понятнее, нужно немного отвлечься на этого замечательного персонажа.

В каждом населённом пункте имеется свой городской сумасшедший, деревенский дурачок, юродивый или, на худой конец, какой-нибудь чудак. Толя-Бюрократ входил в эту категорию. Впрочем, сумасшедшим он не был, так как к несчастью сходить ему было не с чего. Родился он здоровым и нормальным ребёнком, но будучи ещё малышом, заболел менингитом. От этой коварной болезни многие умирают, а из тех, кто выживает, многие остаются умственно неполноценными. Эта беда и приключилась с Толей. Внешне он был обычным человеком, болезнь отразилась только на его интеллекте, отняв способности к обучению и образованию. Однако Толя не был идиотом. В быту он был совершенно адекватен, и, несмотря на скудный словарный запас, разговаривал довольно сносно.

Проживал он в частном доме со своими довольно пожилыми родителями. На их обширном участке стоял ещё один дом, где жила с мужем его старшая сестра Валентина, которая и надзирала за всеми. Валентина была намного старше Толи, характер имела суровый и для братика была чуть ли не единственным непререкаемым авторитетом. Поговаривали, что в процессе воспитания она в своё время крепко его поколачивала без свидетелей. Если и так, то метод себя оправдал. Толя её панически боялся, и любые конфликты немедленно улаживались, стоило ему увидеть Валентину. Кроме неё он почти никого не боялся.

Толя чувствовал свою ущербность и с детства пытался каким-то образом приспособиться к окружению. Но, увы, его способностей хватало только на внешнее подражание, которое и стало для него смыслом жизни. Стараясь быть как все, Толя раздобыл портфель, наложил туда бумаги и стал добровольно ходить в школу. Учителя его не гнали, а, наоборот, как положительный пример для лодырей и оболтусов сажали в классе с ровесниками. Он старательно копировал учеников. Все писали в тетрадях, и он тоже, правда, вместо букв у него выходили какие-то бессмысленные козюбрики. С той поры у него сформировалась тяга к разного рода бумагам. Однажды на перемене Толя залез в портфель Коновалова, а тот, не обращая внимания на статус дурачка, крепко приложил его по шее. С той поры он стал слушаться Родиона и уважать его. Память у Толи была неплохая, но конкретная, он не умел обобщать. Толя сразу уяснил, что брать бумаги у Коновалова нельзя, но на остальных это не распространялось.

С годами в искусстве подражания Толя достиг немалых успехов. Основным объектом его внимания стали чиновники, которых он здорово копировал, особенно председателя административной комиссии Антонова. Случалось, их путали. Подобно Антонову, Толя с папкой в левой руке, слегка сутулясь, семенил с деловым выражением на лице, ловко копируя походку. Этот странный выбор объяснялся тем, что Валентина работала в исполкоме, и Толино восхищение сестрой распространялось на её окружение. Народ это приметил, и Толя получил кличку Бюрократ. Впрочем, это был не единственный его образ. Толя любил кино, куда его пускали бесплатно, но, не понимая сюжета, он обращал внимание на детали и со временем полюбил форму. Любую. Поэтому иногда он стал показываться на улице в армейской или матросской форме, подаренной ему дембелями. Он лихо чеканил шаг и по какому-то своему выбору отдавал честь некоторым встречным прохожим.

Толя-бюрократ был безобиднейшим существом, живущим в своём остановившемся детстве. Люди это понимали и относились к нему снисходительно, а чаще всего приветливо. Сценарий его хождений был прост. С папкой в руке он заходил в какой-нибудь магазин и особым, «инспекторским» взглядом начинал осматривать полки с товаром. Продавщицы ласково его приветствовали и угощали чем-нибудь. После этого, с чувством исполненного долга он отправлялся ещё куда-нибудь. Но излюбленным занятием Толи было посещение разного рода контор и казённых учреждений, кишащих любезными его сердцу чиновниками и бюрократами. Там он мог разжиться вожделенной казённой бумагой, каким-нибудь заполненным или пустым бланком, который бережно укладывал в свою знаменитую красную папку. Что он с ними делал потом, не знал никто.

Но со временем выяснилось, что за Толей нужен глаз да глаз. Он по своей простоте мог сотворить такое, что и по злому умыслу не придумаешь. У Толи была интересная способность к проскальзыванию. То есть, несмотря ни на какие кордоны, он мог появиться в любом месте в самое неподходящее время. Так однажды он возник в пустой, по случаю обеденного перерыва, бухгалтерии завода ЖБИ. Взял лежащие на столе подписанные к оплате наряды, сложил их в папку и спокойно ушёл. Искали его всей конторой по всей станице. Слава богу, нашли. Попытались эти наряды выкупить, но Толя не понимал в деньгах, а потому отказался от них. В конце концов выменяли на пачку пустых бланков и пять порций мороженого. Точно таким же образом он слямзил у Антонова несколько протоколов об административных нарушениях. К радости нарушителей, протоколы не нашлись. А один раз Толя поставил на уши милицию.

Было обычное милицейское утро. Дежурка была ещё пустая, если не считать маячивших в «обезьяннике» двух алкашей. Дежурный Федякин отлучился на полминуты в туалет. А когда, облегчившись, вернулся, то на своём месте за столом увидел Толю с его, Федякина, личным «ПМ» в руках, неосмотрительно оставленным в ящике стола. Толя направил дуло в живот Федякину и сказал: «Руки вверх». Федякин с ужасом увидел, что предохранитель снят, и, послушно подняв руки, стал у стенки. Один из алкоголиков хохотнул, но, увидев направленное на него дуло, застыл и на всякий случай тоже поднял руки. Работники прибывали на службу, и вскоре возле стены в ряд стояли шесть человек с поднятыми руками, в том числе и сам начальник майор Перелазов. Толя играл в какого-то героя из фильма, а остальные исходили холодным потом, они же не знали, чем кончается это кино. Хорошо, если не расстрелом. Но всё обошлось. Милиционер, зашедший последним, не успел закрыть дверь и через неё предупредил находящихся на улице сотрудников. Там быстро сообразили, что к чему, и сообщили о просшествии Валентине. Увидев в окно приближающуюся сестру, Толя сразу бросил пистолет и задал дёру.

Кроме того, находились бессовестные люди, использовавшие Толины пристрастия для некрасивых розыгрышей. В районе строился комплекс, где работала заезжая бригада из Закавказья. Водители местной автоколонны подвозили стройматериалы, и один из них, по имени Боря, однажды зазвал Толю прокатиться. Толя кататься любил. Прибыв на объект, Толя, по своему обыкновению, с папкой в руках сделал умное лицо и стал ходить по площадке, осматривая всё придирчивым взглядом. Шутник Боря сказал оторопевшему бригадиру, что это проверяющий из Ростова. Тот начал обхаживать «проверяющего», но Толя на контакт не шёл. Тем временем прибыли ещё две машины, и Боря объяснил приятелям суть происходящего. Они поддержали игру. Запуганный бригадир обратился к шоферам и обещал им хороший магарыч, если они увезут этого жуткого инспектора, который молчит, отказывается от выпивки и не берёт деньги. Мужики легко исполнили эту просьбу, а затем славно погуляли за счёт благодарных шабашников.

Другой шутник, оставшийся неизвестным, устроил следующее. Зная Толину любовь к форме, он подарил ему не новый, но вполне приличный комплект милицейской экипировки. Плюс раскрашенную полосатую палку. Толе доводилось раньше видеть работу гаишников, и он, выйдя на трассу, очень убедительно стал копировать их действия. Уверенным взмахом тормозил машины, проверял документы и разрешал ехать дальше. Небольшая группа зевак развлекалась этим зрелищем невдалеке. Правда, местные водители, зная Толю в лицо, игнорировали его и, смеясь, ехали дальше. Однако хватало и иногородних водителей, которые принимали всё за чистую монету. Трое из них за это поплатились. Из каких-то своих соображений Толя забрал у них права и вместе с ними исчез. Эти страдальцы, помаявшись в неизвестности, вскоре заявились в районную ГАИ. Тут-то всё и открылось. Разъярённые гаишники приехали к Валентине и под её предводительством нагрянули к Толе с обыском.

В куче макулатуры, именуемой Толей документами, было найдено огромное количество портретов и фотографий Брежнева. Когда Толя узнал, что Л. И. Брежнев самый главный чиновник в стране, он стал его горячим поклонником, по-современному – фанатом. Собирал открытки и вырезки с изображениями кумира, а выступления Брежнева по телевизору слушал стоя.

Единственным результатом обыска стала милицейская форма, которую тут же конфисковали. А полосатый жезл и права навсегда сгинули в неведомых Толиных захоронках.

При виде красной папки в Толиных руках Родиону и пришла в голову озорная мысль. Крылов ведь тоже пользовался такой же папкой. А если в нужный момент их поменять? Содержимое крепко удивило бы Крылова. Для реализации этой идеи нужно было в первую очередь выманить у Толи саму папку. Коновалов с этим справился легко и без насилия. Он подозвал Толю и поздоровался с ним. Зная о Толиной любви к Брежневу, он забросил безотказную наживку, сказав, что послезавтра к ним на комбинат приезжает сам коллега Брежнева по партии товарищ Крылов. От этой сенсации Толя забыл куда шёл, и глаза его засветились фанатичным блеском. Тут Родион подбросил Толе идею автографа и растолковал, что это такое. Мол, чем пялиться на великого человека впустую, лучше попросить его расписаться на память. Но для этого необходима специальная тетрадь и новая папка.

Толя приуныл, таких вещей ему не покупали, но великодушный Коновалов обещал выручить. Он велел Толе стоять на месте и ждать, а сам прямиком отправился в канцелярский отдел культмага. Приобрёл там папку и ученическую тетрадь. Затем по пути зашёл в типографию и попросил бракованных бланков или других распечаток. Ему показали на кучу отходов. Вопросов не задавали, потому что в те годы туалетной бумагой ещё не торговали. Толя подаркам обрадовался, и обмен папками состоялся непринуждённо. Небольшая закавыка вышла с четырьмя портретами Л. И. Брежнева, но Родион уговорил Толю разделить их по-честному. На этом конфликт был исчерпан, и они расстались. Коновалов был уверен, что Толя окажется на месте в нужный момент. Его идея упала на вспаханную почву. Толя выучил слово «автограф» и впоследствии, завидев незнакомого мужика в шляпе, старался его получить. Иногда удавалось.

А Коновалов, засунув добычу под пиджак, посетил аптеку, где раздобыл растворимого в спирте снотворного.

Подготовка к операции была скрупулёзной. На следующий день после работы Коновалов зашёл к живущему через три дома дяде Коле Сидорчуку, приходившемуся племянником однорукому ветерану. Дядя Коля был схожей комплекции с Крыловым, поэтому Родион выбрал его для контрольного испытания. Уговорить дядю Колю на это было нетрудно, потому что он был закоренелым пьяницей. Родион завёл разговор:

– Дядя Коля, ты чем-нибудь болеешь? Желудком или ещё что?

Дядя Коля был злой от вынужденной трезвости:

– Ничего у меня не болит. А чего тебе до моего здоровья? Раньше не интересовался.

– Да мало ли? Тут такое дело. Прибирался я в своей мастерской и нашёл полбутылки водки. Хотел было выкинуть.

Дядю Колю покорёжило от такого кощунства.

– А потом передумал – продукт качественный, от времени не портится, чего зря выбрасывать? Сам я не любитель, но ведь на мне свет клином не сошёлся. Вот, думаю, наверное, дядя Коля будет не против хлопнуть рюмашку. Но тут у меня сомнения.

– Какие?

– Обычные. Вдруг тебе пить нельзя? Вдруг от моего угощения у тебя обострение язвы или чего другого случится? Ивановна меня тогда убьет. А, кстати, где она?

По замыслу, жена дяди Коли тоже участвовала в эксперименте. Дядя Коля приплясывал:

– В магазин ушла, это долго. Какой ты зануда, Родион! Нет бы по-простому, всё у тебя с какими-то вывертами. Здоров я как бык, а Ивановне и знать ни к чему.

– Ну, тогда пошли в мастерскую. Там удобно: стакан есть и огурчик, и топчан имеется отдохнуть, если вырубишься.

– Да ты, Родион, с Луны упал! С полбутылки-то? Знаешь, сколько мне надо для отруба?

Через полчаса Дядя Коля сладко спал на упомянутом топчанчике. Понаблюдав за ним некоторое время, Коновалов пошёл звать Ивановну. Та, обнаружив отсутствие мужа, громко ругалась. Родион доложил ей о местонахождении дяди Коли:

– Спит в моей мастерской. Устал видно здорово на работе, сморило его как-то внезапно.

– Да когда ж он успел нажраться? Я ведь ненадолго отлучилась.

И на всех парах Ивановна засеменила в мастерскую Коновалова. Там, унюхав характерный свежий водочный запах, она зашлась в ругани и попыталась разбудить спящего, но тщетно. Родион за этим внимательно наблюдал, поглядывая на часы. Затем успокоил Ивановну, сказав, что дядя Коля никому не мешает, а когда проснётся, то придёт домой.

Результат эксперимента удовлетворил Родиона – дядя Коля проспал двенадцать часов. Дядя Коля тоже был удовлетворён, потому что, проснувшись, не испытал обычного похмельного состояния. Впоследствии он долго пытался выведать у Родиона про эту удивительную водку и всё просил показать пустую бутылку, чтобы прочитать этикетку. Коновалов не мог помочь ему ничем, так как на самом деле дядя Коля пил самогон. Но это был всем самогонам самогон. Этот эксклюзивный продукт назывался «курсант», а изготавливал его в небольших количествах высокообразованный народный умелец-самогонщик Василий, живущий неподалёку. Этот коварный напиток вкусом не отличался от хорошей водки, но крепость имел такую, что мог свалить с ног любого быка.