Текст книги "Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист"

Ночная бабушка. Полная версия

История приключений бабушки Секлеты начинается с рассуждения Коновалова о дружбе и предварительного описания некоторых событий и персонажей.

Вот говорят о настоящей дружбе. Значит, есть и ненастоящая? Да, есть. Это приятельство. Люди их часто путают. До поры. Это разные вещи. Приятелей у человека может быть много, а друзей может и не быть. Взаимная симпатия, общность интересов, совместная деятельность и времяпровождение – это всё приятельство. В настоящей дружбе это может присутствовать, но вовсе не обязательно. Приятель может стать настоящим другом. Обратное происходит значительно реже. Так у меня вышло с Максимом. Но тут есть нюансы. Скорее всего, мы просто выросли из детской дружбы. Я думаю, что детская дружба отличается от взрослой, и чтобы одно перешло в другое, необходимы новые весомые основания. Такое бывает нечасто. Обычно людей связывает память о детской дружбе и не более того.

Я где-то прочитал, что «Настоящий друг тот, кто, не задавая вопросов, поможет тебе закопать труп». К этому трудно что-то добавить. То есть основанием настоящей дружбы служит высшая степень инстинктивного доверия, веры в человека независимо от его характера и личных пристрастий. У непревзойдённого О. Генри есть рассказ «На помощь, друг». Несмотря на юмористический сюжет, в нём показана настоящая мужская дружба со всеми подробностями. Такая дружба не возникает сама по себе. Её началом бывает какое-то экстремальное общение, совместные переживания. И чем больше трудность и опасность пережитого, тем крепче дружба. Это может быть что угодно – драка, природная катастрофа, пожар, альпинизм, армия и даже тюрьма. Как ни странно, настоящая дружба частенько начинается с драки. А про фронтовую дружбу и говорить нечего, она действительно особая. Сблизить людей может и какое-нибудь невероятное приключение.

Когда ушёл из жизни Володя Ярко, я осознал, что потерял настоящего друга. Эту историю я рассказываю только потому, что его уже нет. Наша дружба была примерно такой же, как это описано у О. Генри. Должно быть, со стороны она выглядела странно. Мы вели разный образ жизни, по-разному проводили время, встречались редко и при этом почти никогда не говорили на отвлечённые темы. А слов «друг», «по дружбе» в нашем лексиконе не было. Нас связывало главное – кодекс взаимовыручки. Припекало его редко, но если это случалось, то он шёл за помощью ко мне, уверенный в её получении. В свою очередь я тоже был уверен, что он исполнит любую мою просьбу, не требуя вознаграждения и благодарности. Он был именно тем человеком, который без вопросов поможет закопать пресловутый труп, и никто никогда об этом не узнает.

Знакомы мы с раннего детства, жили на одной улице, хотя и далеко друг от друга. Однако, несмотря на совместные игры в футбол, хоккей, разного рода походы и работы по расчистке лесополос, большими приятелями так и не стали. Володька был невысоким плотным здоровяком, но при этом ловким и подвижным. А удар у него был таким, что его боялись многие из тех, кто выше ростом. Его брат Женя был на год моложе, ростом повыше, но тоже не из хилых. Они были непохожие не только внешне, но и по характеру, и, тем не менее, хорошо ладили. А дружил-то я как раз с Женькой. Именно с ним мы весело проводили время юности, попадали во всякие приключения, и нам было что вспомнить. При своей грубоватой внешности и грубоватых манерах, он от природы был невероятно обаятелен. Бабушка Фрося его привечала, а моя мать души в нём не чаяла. Он звал её второй мамой и знакомил со всеми своими девушками. Матушка и на самом деле была его крёстной матерью. Женька был почти член семьи. Он мог запросто у нас пообедать или заночевать, даже если меня не было дома.

С Володькой у нас были отношения миролюбивого нейтралитета. То есть мы не лезли в его дела, а он не мешал нам. Через два года после армии Женька, работавший шофером, нелепо и не по своей вине погиб в аварии. Это было подлинным горем для всех. Володя тяжело перенёс смерть брата. Возникшую пустоту он пытался хотя бы отчасти заменить мною. При встречах стал называть меня братаном, а это слово для него значило многое. То есть дружить со мной он начал раньше, чем я с ним, и как бы по наследству. А потом был этот самый случай, окончательно нас сблизивший.

Володька был противоречивым человеком. Щепетильно честный на работе и в отношениях с людьми, он в то же время промышлял воровством. Делал это ловко и умело, но всё равно был любителем, потому что жил на заработанное. Криминальное хобби, к которому он пристрастился на всю жизнь. Я думаю, что это идёт из детства.

Подростки мы были прокудливые, но тут были свои правила. Обнести сад или стащить с фермы утку, чтобы испечь её в глине и съесть, это, конечно, воровство, но как бы ненастоящее. Настоящим воровством было покушение на личную собственность. Любители пошарить в карманах или стащить что-нибудь из дома, получив своё по морде, становились изгоями. Со временем мы выросли из этих глупостей. Но не все. Володька остался. Вначале для него в этом был некий спортивный азарт, а потом втянулся. Но всё было по правилам, то есть у людей он не крал, а стащить что-нибудь в колхозе совесть ему позволяла. Специализировался он на всякой живности, но любимым объектом были поросята, которых он ласково называл «пятачками». Впрочем, этот выбор диктовался спросом. Действовал он осторожно и всегда в одиночку, поэтому и не попадался много лет. Милиция давно мечтала его взять, но это им не удавалось. До поры, конечно.

Его делами я не интересовался, но однажды он попросил помочь в одной своей операции. Это было даже не воровство, а неравноценный обмен, хотя при желании за него могли и посадить. Я согласился из любопытства. Всё-таки нечасто можно увидеть корову в сапогах.

Один не шибко умный мужичок нанял Володьку обменять свою яловую корову на колхозную удойную. Я сразу отметил идиотизм затеи. Володька объяснил, что идиотизмом страдает заказчик, а его дело исполнить и получить гонорар. Был стойловый период, поэтому Володька и придумал обуть корову для маскировки следов. От меня требовалась помощь в переобувании во время обмена. Забавно было видеть бурёнку, чинно шагающую в четырёх сапогах. Причём задние сапоги были старыми кирзовыми, а передние – женскими резиновыми сапожками. Всё закончилось предсказуемо. Утром подмена сразу обнаружилась, и хотя следов на весеннем снегу не было, завфермой сразу нашёл решение задачи. Он выпустил коровку на волю и пошёл вслед за ней. Корова вовсе не ходячий кусок говядины, как думают некоторые, а вполне сообразительное животное. Она прямиком, уже босая, притопала к своему двору. Заведующий надавал незадачливому махинатору по шее и заставил отогнать колхозную бурёнку на место. Вернувшись, бедняга получил от жены. По ошибке он вместо старых дырявых сапог использовал недавно купленные женой сапожки. Этими испорченными сапогами она его и отходила, и снова по голове.

Я никогда не говорил Володьке о вьющейся верёвочке с обязательным концом, потому что он сам это знал и заранее смирился с неизбежным. В конце концов, его посадили. Хотя Володька к тюрьме был морально готов, он сильно переживал и злился по этому случаю. Переживал он не за то, что попал в тюрьму, а за то, каким путём туда угодил.

Утконос

Продал его один ничтожный человечек, молодой алкоголик по кличке Косой. За язык Косого никто не тянул, и сдал он Володьку просто так, сдуру и без всякой пользы для себя. Звали его больше по кличке, потому что у него и в самом деле один глаз был на Кавказ, а другой на Арзамас. При взгляде на его тщедушную фигуру и характерную физиономию, у любого человека возникало подозрение, что он нечист на руку. Так оно и было. Косой оправдывал свою фамилию Мамырин. Украсть по мелочи плохо лежащее добро на местном гуторе называется смамырить. На какой-либо работе он не держался, потому что был пьяницей. Дома его кормили, но выпивать не давали, поэтому он и тащил всё, что под руку попадётся, с тем, чтобы обменять на спиртное. Несмотря на это, мать его любила и всячески покрывала. В милиции его тоже знали и называли Утконосом, то есть носителем уток. Вором он был неумелым и часто попадался с этой птицей. Его давно бы посадили, но всякий раз мать откупалась от потерпевших.

Володька написал Коновалову о том, что произошло. Тем вечером Косой стащил утку у пожилой соседки через дорогу, спрятал её в кирзовую сумку и отправился сбывать. Шёл осторожно, шарахаясь от людей. Через пару кварталов он засел в кустах возле забора, пережидая светящую фарами машину. А потом заметил Володьку с мешком, заходящего во двор одного мужика. Косой сразу сообразил, что к чему. Дождавшись Володькиного ухода, он решил попытать счастья в этом дворе, но мужик, зная его репутацию, от утки отказался. Делать нечего, пришлось идти дальше. Косой не знал, что соседка видела похищение утки, но побоялась с ним связываться и сообщила в милицию. Специально его не искали, но проезжавший патруль осветил фарами на мосту знакомую фигуру с сумкой. А когда его привезли в отделение, то он всё про Володьку и выложил, хотя Косого про него и не спрашивали. Дальнейшее было делом техники. Косого мать выкупила в очередной раз, и всё у них пошло по-прежнему.

Узнав эту историю, Коновалов проникся отвращением к этому червяку и стал его физически притеснять. Бил не сильно. Встретив на дорожке, дал оплеушину, повозил мордой в колее с водой и сказал, чтобы он не ходил по его улице, иначе всё повторится. Затем было ещё два таких эпизода, после чего пришли родители Косого. Они стояли возле калитки, потому что Коновалов во двор их не пустил, сказав:

– У меня сегодня неприёмный день.

Отец угрюмо смотрел в сторону. Главную партию в разговоре вела мать:

– Тоже мне начальник выискался! Ты чего нашему Юрочке прохода не даёшь?

– Из гуманизма. Если он по моей улице ходить не будет, то я его и не трону. А здесь, неровён час, могу не сдержаться и утопить в какой-нибудь луже. А мне неохота потом сидеть за эту гниду. Слушай, тётка! Наглость твоя просто удивительна! Вместо того, чтобы тихо сидеть в куточке и изо всех сил стыдиться, что вырастила такую паскуду, ты ходишь и горло за него дерёшь.

– Чего ты городишь? Где ж ему теперь ходить?

– Где угодно. Станица большая, улиц полно. А здесь я ему ходить не дам. Да вы не переживайте, недолго ему осталось уток воровать.

– Да кто ты такой? Думаешь, управы на тебя нету?

– Почему нет? Есть. Напишите на меня заявление хоть в суд, хоть в прокуратуру, только потом не обижайтесь.

Коновалов решил запугать их своей былой дурной славой и обратился к отцу Косого:

– Ты, Мамырин, расспроси своего дядю Фрола, и он тебе расскажет, почему дом на нашей улице продал и в другом месте поселился. Будете выступать, так я вам такое сделаю, что вообще из района сбежите. Учти это.

Мамырин дёрнулся, развернулся и заорал на жену:

– Дура! Говорил же я тебе! Ты не знаешь, с кем связалась! Этот анчутка страшнее всякой милиции. Пошли отсюда, пока не поздно.

И они торопливо удалились.

Ситуацию разрешил сам Косой. Он сошёлся с одной бабой, живущей на другом краю, и перебрался к ней жить. Она потихоньку гнала самогон, в основном для себя. Косой об этом знал, вот и прилепился. Сожительница была старше его лет на двенадцать, но это для них не имело значения. Их объединяла любовь. Любовь к выпивке.

Некоторые слухи дошли до Володьки, и в письме он попросил Родиона не убивать этого козла, так как сам хочет с ним посчитаться. Впрочем, предсказание Коновалова сбылось, и Косого вскоре посадили. Косвенно этому поспособствовал сам Родион.

Как-то раз, по глухой улочке он поздно возвращался домой. Ветра не было, и в тишине он услышал подозрительную возню за забором через дорогу. Любопытный от природы Родион стал за деревом и принялся наблюдать. Вскоре он узнал Косого, перетаскивающего через дыру в частоколе мешок с живой птицей. Можно было просто сдать воришку ментам, но для Коновалова это было неприемлемо. Другое дело шутка! Родиону было известно то, о чём не знал Косой. Он знал хозяйку украденной птицы и решил подправить ход событий, тем более что стрелочник жил неподалёку. И он быстро зашагал к дому Болвана.

Это был местный уголовник с довольно мрачной репутацией. Многие его побаивались, но Родион даже за человека его не держал. Кличку свою Болван получил ещё в детстве за полную аморальность, хотя низкий уровень интеллекта тоже был в наличии. Болван нарушал нравственные принципы не специально, он их просто не понимал. Соответственно чувство стыда у него было атрофировано. Болван не был выраженно агрессивным, но при отсутствии совести и чувства раскаяния от него можно было ожидать всего. Психически он был ближе к животному и поневоле руководствовался в жизни неким собачьим инстинктом – тех, кто тебя боится, можно кусать, а тех, кто не боится, нужно уважать. Этим и жил.

Его вычислили с детства, а потому приятелей у него не было. Да и не могло быть. Мальчики в компанию его не брали, а девочки избегали. Даже в криминальной среде он был чуждым элементом, ведь и там есть своя корпоративная нравственность. Скорее всего, он был дефективным от рождения, и правильнее было бы не воспитывать его как человека, а дрессировать как зверя прямым воздействием кнута и пряника. Но интеллигентные родители воспитывали его по-человечески, годами внушая ему, что такое хорошо и что такое плохо. Этих уважаемых людей трудно упрекнуть в неумении воспитывать, потому что брат и сестра Болвана выросли достойными людьми. Внешне Болван не был похож на дауна, и это, вероятно, сбивало с толку. Он спокойно выслушивал длинные нотации, кивая в такт головой, но советы доктора Спока на него не действовали.

Всё кончилось плохо. Однажды Болван, без особых на то причин, зарезал человека. От вышки его спас возраст.

Восемнадцать ему исполнялось через два месяца. Он получил по максимуму – десять лет. Мать в одночасье поседела, а отец умер, сердце не выдержало. Как и следовало ожидать, тюрьма его не исправила. Основательно отбив бельбухи, правилам общежития там его обучили, но в моральном плане он не изменился. Когда он отсидел и вернулся, то мать, наконец, разглядела его животную сущность и в страхе переехала жить к дочке, оставив Болвана существовать в родительском доме.

Стычек с Болваном у Коновалова было немного. Родиону было лет девять, когда Болван мимоходом столкнул его с дорожки. Родион обозвал его нехрюткой, то есть недоумком. Болван замахнулся для удара. К удивлению самого Коновалова, у него не возникло никакого мандража, обычного в таких ситуациях. Родион не был супергероем и поостерёгся бы обзывать старших ребят, весьма скорых на расправу. Болван был старше на три года и без труда мог жестоко его избить, но Родион этого почему-то не испугался, смотрел тому в глаза и даже не думал убегать или оправдываться. Каким-то образом Болван это почуял, опустил руку, пробормотал что-то матерное и ушёл. Больше он никогда Коновалова не затрагивал. Впрочем, Болвана не боялись многие ребята, и Родион на этом фоне не выделялся. В дальнейшем он стал бросаться на Болвана сам, хотя и знал, что тот носит с собой финку или кастет.

Спустя время, под влиянием гормонов Болван стал приставать к девочкам. Нормально общаться он не умел, и действовал нахрапом, за что его неоднократно били. Но иначе он не мог. Родион в ту пору учился в седьмом классе. Однажды по дороге из школы в одном переулке он увидел Болвана, который прижал к забору пышненькую восьмиклассницу и, угрожая финкой, лапал её среди бела дня. Девушка с перепугу боялась кричать и только плакала от унижения. Родион подбежал и, не раздумывая, дал Болвану по морде. Воздействие удара было скорее психологическое, потому что Родион был легче килограмм на двадцать, но, несмотря на это, хулиган ретировался. Девчонка быстро убежала. Позже она поблагодарила Коновалова и попросила об этом никому не рассказывать, но этим переулком больше не ходила.

Прошло много лет. Возмужалому Родиону Болван теперь и в подмётки не годился. Однажды в субботу к нему пришла мать Болвана и попросила утихомирить агрессивного сынка. После его возвращения из тюрьмы она стала переезжать к дочери, наняла трактор с телегой и грузчиков, но Болван, вооружившись большим ножом, выгнал всех со двора. Родион удивился:

– Вот те раз! А я тут с какого боку?

– Одна женщина (та самая бывшая восьмиклассница) посоветовала обратиться. Она сказала, что вы имеете на него влияние, и он вас послушает.

– Да на него любой милиционер имеет влияние. Как увидит форму, сразу хвост подожмёт.

– Они ж его сразу посадят. А я не хочу быть к этому причастна. Понимаете?

– Понимаю. А зять?

– Не хочет с ним связываться.

– Ясно. А что у вас с лицом? Неужто руку поднял волчара?

– Ах, Родион! Это ещё полбеды. Он вообще относится ко мне как к посторонней женщине. Для него нет разницы между матерью и какой-нибудь базарной бабой. Тюрьма его испортила вконец.

– Разуйте, наконец, глаза, Валентина Андреевна. Он уродился порченым, и никакая тюрьма его испортить не в состоянии, потому что некуда.

– Наверное, вы правы, но мне от этого не легче.

По темпераменту Родион флегматик, и вывести его из равновесия дело нелёгкое. Немногие видывали его в бешенстве, но в этот раз он завёлся. Как и для любого нормального человека, ударить мать для него было тяжким, недопустимым грехом, чем-то противоестественным. Наливаясь гневом, он сказал:

– Это уже чересчур. Нужна воспитательная беседа. Идёмте.

На улице против места стоял трактор с телегой. Два грузчика в ожидании пили бутылочное пиво на лавочке через дорогу. Зайдя во двор, Родион не стал тратить время на пустые приветствия. После долгого отсутствия в станице, Болван не сразу узнал Коновалова, а когда узнал, то сразу притих. Родион схватил его за шиворот, ударом сзади по ногам поставил на колени и приказал просить прощения у матери. Глядя в небо, Болван пробормотал, что больше не будет. А для закрепления урока в памяти Родион отволок его за дом и немилосердно избил. Делал он это с отвращением, но старательно, как неприятную, но необходимую работу, и для порядка слегка попинал ногами, чтобы всё было как и полагается в таких случаях. Болван не обижался и, молча, терпел, потому что всё шло по правилам. Затем его, полуживого, Родион затолкал в будку туалета и приказал не высовываться, пока всё не погрузят и не уедут.

Коновалова не поблагодарили. Видимо, лекарство Валентине Андреевне показалось не менее страшным, чем болезнь. Однако педагогический приём сработал, и Болван больше никогда не кидался на мать и не грубил ей. Случай этот не получил известности, так как его никто не видел.

В дальнейшем Родион игнорировал Болвана и при встречах не здоровался в ответ. Но тот не обижался и воспринимал это как должное. А если вдруг Родион обращал на него внимание, то Болван начинал вести себя подобострастно и только что не вилял хвостом за неимением оного. Это был не страх, Болван вовсе не был труслив. Это было почтительное отношение к вышестоящему члену стайной иерархии. Образ жизни у Болвана сложился бестолковый. Родственники его подкармливали, откупаясь таким образом от неизбежных визитов. Работать или воровать он не умел и с удовольствием бы спился, но этому мешало отсутствие средств. Порою, он слонялся по улицам в надежде упасть кому-нибудь на хвост, но это редко удавалось. Местные алкоголики его в компанию не принимали. Чаще всего он сидел на корточках возле калитки и окликал проходящих мужиков:

– Привет! Бухать идёшь?

Получив отрицательный ответ, он с неприкрытой завистью в голосе констатировал:

– У-у! Врёте вы все! Бухать идёшь!

Он действительно считал, что важнее, чем бухать, никаких дел не бывает.

Вот к этому типу Родион и направился. Несмотря на поздний час, Болван не спал. Его присутствие на ступеньках крылечка выдавал тлеющий огонёк сигареты. Коновалов позвал:

– Болван, иди сюда!

Тот немедленно вышел на улицу:

– Привет, Родион!

– Выпить хочешь?

Ответ был немногословен, но очень экспрессивен:

– А то!!!

– У тебя есть хороший шанс упасть на хвост. Скоро тут появится Косой с ворованными утками. Паренёк он неопытный, потащит их куда-то на край станицы. Зачем мучить птицу? Ведь её можно сбыть почти рядом. Дуся буфетчица сразу расплатится портвейном. Вот как старший уголовный товарищ и посоветуй молодому будущему зеку этот вариант. А тебе пойдут комиссионные. Я думаю, он прислушается к твоим советам.

– Ха!

– Только сам на глаза Дусе не показывайся, а то всё испортишь.

И Коновалов, устроив дальнейшую судьбу уток, пошёл домой. На этом его участие закончилось, а дальше всё пошло само собой в указанном направлении.

Дуся буфетчица была родной сестрой Ирины Павловны, той самой женщины, у которой Косой украл птицу. Ирина была намного старше Дуси, общались они редко, а потому об их родстве знали немногие. В отличие от бедной вдовы Ирины, Дуся слыла богачкой. Жила она в большом кирпичном доме, ходила в дорогой шубе и имела солидный счёт в сберкассе. Она была девушкой перестарком. Желающих разделить с ней её богатство не находилось, потому что к нему прилагались рябое некрасивое лицо, жадный и деспотичный характер, которые были помножены на мощную фигуру, большую даже для мужчины физическую силу и склонность к рукоприкладству. Опытные в таких делах альфонсы понимали, что с этого огорода им урожая не собрать, и туда не совались. Однако, когда она объявила, что сразу купит мужу автомобиль, один молодой человек, Витя Бычков, соблазнился и пошёл в примаки. Действительно, Дуся разодела его в пух и прах и купила «Жигули». Гордый Витя, сидя за рулём, даже перестал здороваться с былыми дружками. Но испытательный срок он не прошёл. Недели через три многие люди видели совершенно голого, даже без трусов Витю, пробиравшегося домой окольными переулками. На его теле и особенно на лице хорошо были заметны следы побоев. Потом он грозился подать на неё в суд, но почему-то не подал. Машина томилась в гараже, ожидая потенциальных водителей, но они не торопились.

Коновалов рассчитал, что жадная Дуся уток купит, а затем так или иначе узнает, чьи они. А после этого выловит Косого и вздует его по первой категории, не забыв вернуть деньги назад. Вероятно, этим бы всё и закончилось, но Косой сделал неожиданный финт, усугубивший ситуацию.

Вначале всё шло по плану. Возникший из темноты Болван запугал Косого и погнал его к Дусиному двору. У неё были подозрения, что птица ворованная, но жадность пересилила, и, заплатив шесть бутылок вина, она уток взяла. Четыре бутылки забрал Болван и ушёл. Возможно, он забрал бы всё, но Косой предусмотрительно две бутылки засунул за пояс, и они остались незамеченными. От огорчения Косому хотелось плакать. Ему было жаль уток, с которыми так нелепо пришлось расстаться, а не четырёх бутылок, реквизированных этим отморозком. Впервые он пошёл на дело из пищевой надобности, так как уток он тащил домой в качестве мяса. Его мать, озлоблённая диким мезальянсом, объявила полный бойкот. А сожительница вполне справедливо требовала какого-либо вклада в семейный бюджет, хотя бы продуктового. И вот такой конфуз. Косому грозило изгнание.

Утром Ирина Павловна обнаружила пропажу утей. Поплакав, она отправилась в милицию, а по пути зашла к сестре за моральной поддержкой. Каково же было её изумление, когда она увидела своих уточек, гуляющих в Дусином палисаднике. Птица была меченая. Минут через пятнадцать недоразумение выяснилось. Дуся, по-мужски скрипнув зубами, обещала поймать ночного продавца и несколькими способами его изувечить. Она вернула птицу Ирине, и та погнала её домой. В благодарность Ирина оставила Дусе самую жирную на борщ. Дуся не возражала.

Косому не хотелось возвращаться под родительский надзор. Получив последнее предупреждение от сожительницы, он следующим же вечером отправился на дело. Шёл он по новому адресу уток, то есть к Дусе. Побывав у неё во дворе, он узнал обстановку. Вдохновляло отсутствие собаки. В тёмном месте за гаражом он перелез через забор и задами пробрался к сарайчику. Видно, Дуся воров не боялась, потому что замок висел для блезиру. Но, к великому разочарованию Косого, уток там не оказалось, хотя он сам вчера их туда запускал. Уходить ни с чем не хотелось. Косой подумал, что Дуся, конечно, женщина здоровенная, но съесть всех уток за сутки не могла, и решил их поискать. Прокравшись к задней стене дома, он стал наблюдать за крыльцом.

И дождался. Женский голос от калитки позвал Дусю, которая вскоре вышла на улицу, и они стали что-то обсуждать. Косой заглянул в окно кухни и увидел на полу утку со связанными лапками. Судя по всему, её готовились зарезать. Богатое крыльцо имело два входа. Косой не выдержал искушения и через заднюю дверь проник в дом. Сперва он попал в прихожую. Глаза его разгорелись, и он лихорадочно стал запихивать в мешок всё, что попадалось под руку – меховую шубу, три сапога, тапочки с помпончиками, зонтик, шапку. Со стола сгрёб настольную лампу, счёты и зачем-то схватил с подоконника горшочек с кактусом. Заглянув по пути на кухню, он тихо выскользнул из дома и обратным путём с добычей отправился домой.

Вернувшись в дом, Дуся просто обомлела от увиденного. С первого взгляда она поняла, что её обокрали. На чистом полу виднелись следы вора, и она позвонила в милицию. Вскоре приехали два сотрудника. Дуся рассказала, как было дело, и перечислила пропавшие вещи.

– Я и отлучилась минут на пять, не больше. Когда он успел? Как будто следил. Зачем ему счёты и кактус?

– Торопился сильно, даже сапоги не пересчитал. Вы сами подозреваете кого-нибудь?

– Вообще-то был тут один.

Помявшись, Дуся рассказала утиную историю, чем вызвала здоровый милицейский хохот.

– А как он выглядел? Может, примета какая-нибудь была?

– Примета есть. Глаза у него в разные стороны.

– Да это же Утконос! Собирайтесь, поехали. Мы его на месте хлопнем.

И хлопнули. Умаявшийся Косой сидел на крылечке.

Сожительница, видимо, спала и долго не открывала дверь. Рядом с ним стоял мешок с Дусиным барахлом, а в руках он держал утку с перевязанными лапками. Милиционеры не проявили бдительности, и Дуся разок заехала Косому. Когда он очнулся, то из страха перед этой фурией подписал всё. На сей раз матери откупить его не удалось, и Косого посадили на два года.

Володька, отсидев свой год, вернулся к прежней жизни. Тюрьма на него не повлияла. То есть он остался таким же, каким был и до неё. Не хуже и не лучше. Умер он относительно молодым и довольно странным образом. От дифтерита. Это был единственный такой случай в районе за многие годы, поставивший врачей в недоумение. Но всё это произойдёт много лет спустя, а в описываемое время зимней ночью Володька отправился на дело.