Текст книги "Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист"

Злоключения конюха

В этой истории имеются свои нюансы. Один из них связан с Надей Чеканутой. Без неё история была бы совершенно другой, поэтому вначале о личности этой оригинальной женщины.

Услышав песню «Городская сумасшедшая» в исполнении Маши Распутиной, Куропаткин сразу вспомнил Надю Грошеву по прозвищу Чеканутая. Было очень похоже, особенно по части справки. Впрочем, Надя не устраивала клоунских представлений на улицах, и если её не затрагивали, то вела себя вполне адекватно. Поэтому многие считали её наглой и хитроумной, а вовсе не сумасшедшей. Проявлять же эти качества Наде позволяла знаменитая Справка. Автором клички была сама Надя. Но, по порядку.

Вначале она была обычной бабой, каких полно вокруг. Работала на инкубаторе и вела домашнее хозяйство. В личной жизни ей не повезло. Замуж вышла в девятнадцать лет. Сразу ребёночек не получился, а через год муж уехал на заработки. Лет пять он морочил ей голову письмами, обещая приехать с большими деньгами и тогда зажить по-настоящему. А потом пропал. Надя поняла, что её бросили, и теперь она непонятно кто. С виду она была вполне симпатична, и можно было попытать счастья ещё раз, но как-то не сложилось. Склочность в характере у неё имелась, но в пределах нормы, то есть по этому параметру на общем фоне Надя не выделялась. Вероятно, так неприметно она и скоротала бы свои дни, если бы не Справка.

Однажды у Нади заболела голова. Заболела подозрительно, то есть без видимых причин, потому что простуды не было, и головой она не стукалась. Надя пошла в больницу. Её направили к невропатологу. Молодая докторица не нашла патологии, но решила подстраховаться и направила Надю в областную больницу. Мало ли что? Голова место тёмное, а там рентгеном просветят. В области её обследовали более тщательно, но тоже ничего не обнаружили. Не найдя невралгических болезней, её на всякий случай направили в областной психдиспансер для полного обследования. По правде говоря, к тому времени головные боли у Нади прошли сами собой. Ей не было ещё и сорока лет, а в таком возрасте организм сам устраняет мелкие неполадки, особенно если ему не мешать. Однако, очарованная таким вниманием к своей особе, Надя старательно исполняла указания врачей и дисциплинированно явилась в психдиспансер.

Вид прочих больных её встревожил, и она стала думать, что напрасно сюда пришла, но тут последовал вызов в кабинет. Доктор, брюнет средних лет с красивой бородкой, разговаривал приветливо и даже несколько вкрадчиво. Головными болями он интересовался мало, выспрашивал больше о родственниках, их болезнях и о других, порой интимных вещах. Надя поняла, что он ищет у неё признаки сумасшествия и здорово испугалась. Она вскочила и заявила, что голова у неё прошла, и что она не дура, а потом закатила истерику. Доктор коротко на неё поглядывал и быстро писал в тетради. Истерика была искренняя, а потому совершенно не ко времени. В результате она скоро очутилась в палате, где её насильно привязали к кровати и нашпиговали уколами.

Через десять дней после тщательного обследования её отпустили домой. Добросовестный врач установил, что в целом Надя психически адекватна, а в частности у неё имеется неопасное для окружающих отклонение истероидного характера. С этим диагнозом, написанным по латыни, он выдал ей справку для передачи местному невропатологу.

Психиатрия наука своеобразная. Любой бывалый психиатр скажет, что абсолютно здоровых в психическом плане людей не существует. Надо полагать, что если бы всех женщин обследовали так же тщательно, как Надю, то подобные справки пришлось бы выдать половине из них.

Надя не отнесла справку в больницу. Теперь она стала бояться и избегать таких кабинетов. Выйдя на работу, она показала справку приятельнице и пожаловалась:

– Вот оно как бывает. Живёшь себе, живёшь как все, и горюшка не знаешь. А потом вдруг узнаёшь, что ты чеканутая.

– Надя! Подотрись этой бумажкой, забудь эту ерунду и живи как жила.

Совет был здравый, и последуй она ему, то не было бы никакой клички, и всё пошло бы по-прежнему. Но одна крамольная мысль не дала Наде выбросить опасную бумажку. Женщина она была смышленая и разбиралась в жизни по-советски. Раньше она не высовывалась по одной причине – за неё некому было заступиться. Надя сообразила, что эта бумажка с печатью для неё может быть лучшей защитой, чем даже какая-нибудь «волосатая рука». И шлюзы открылись. Впрочем, Надя правила игры знала и границ не переходила, но с той поры она стала головной болью районного начальства, которое перед ней, в конце концов, капитулировало.

Первой победой была установка телефона. Это и сейчас непростое дело, а в те годы было из разряда фантастики. Телефон был не то чтобы роскошью, а своего рода привилегией, доступной начальству и узкому кругу «своих» лиц. Надя явилась к начальнику телефонной станции, показала справку и потребовала установки домашнего телефона. Дескать, ей необходима постоянная связь с больницей на случай возможного мозгового приступа. В латыни начальник был не силён, но печать психдиспансера разглядел хорошо. Поэтому грубить он не стал, а воспользовался стандартной отговоркой, что свободных номеров нет. Надя закатила истерику на тему равнодушия к судьбе больной несчастной женщины, пообещала начальнику неприятности и ушла. После этого она, вооружившись справкой, начала планомерный обход кабинетов начальников самых разных учреждений с тем же требованием поставить ей телефон, хотя они не имели к нему никакого отношения. Сценарий посещения был один и тот же. Эти посещения милиции, налоговой, элеватора, вокзала, быткомбината, колхоза, магазинов и прочих организаций выглядели идиотизмом. На самом деле это была дальновидная и продуманная стратегия. Это была демонстрация справки и чокнутости её владелицы. Для большинства начальников хватило одного раза, и в дальнейшем Надя обслуживалась там без всяких очередей. Сельсовет и райком она оставила на закуску.

Председатель сельсовета товарищ Слепцов был уже наслышан о Надиных похождениях, и к её визиту отнёсся со всей серьёзностью. Когда она заявилась, то он первым делом проверил подлинность справки. Надя тихо сидела, а Слепцов дозванивался в психдиспансер. Минут через десять его соединили с нужным врачом. К разочарованию Слепцова врач подтвердил выдачу справки, а узнав, по какому поводу его тревожат, сухо заметил, что желание установить телефон психическим заболеванием не является, и оно не опасно для окружающих. Вот если бы Надя кусалась, тогда другое дело. И положил трубку. Слепцов понял, что проиграл, и что Надя не отступится, а будет только усиливать натиск. Поэтому, заметив признаки начинающейся истерики, сказал ей, что завтра телефон ей поставят. И поставили! Потом были ещё инциденты, но главный подвиг Надя совершила года через три.

Задумала Надя купить ковёр. Но, как и многое другое, ковры были в дефиците. В магазине они имелись, но на них можно было только смотреть. Продавались они только сдатчикам сельхозпродукции и всяким заслуженным людям. Надя не относилась ни к тем, ни к другим, и ковра ей не продали. Истерик она закатывать не стала, а сказала, что едет с жалобой в Москву. Продавщицы рассмеялись и пожелали ей счастливого пути. А напрасно. В тот же день Надя села в поезд и поехала в Москву. В столице она пошла в Комитет Советских Женщин, где сумела попасть на приём к самой Валентине Терешковай, председателю этого комитета. Надя со слезой на глазах поведала о своей несчастной доле бедной женщины из глубинки, которую притесняют все кому не лень. Председатель нахмурилась, дала Наде стакан воды и обещала помочь. А возможности у неё были нешуточные.

Советская система была такова, что даже безобидный запрос из столицы порождал нервозность и суету на нижних этажах власти, а уж окрик из Москвы создавал панику, и чьи-то головы летели в обязательном порядке. Результатом Надиной поездки стало увольнение с треском председателя райпо, а ковёр ей привезли на дом. До этого к Наде не относились всерьёз, считая её всего лишь неприятной истеричной бабёнкой, похожей на осеннюю назойливую муху. Но после этого случая её стали бояться по-настоящему. И когда она пришла к новому председателю райпо Кузнецову купить грузовой мотороллер, то отказа не получила. Он только попросил Надю подождать месяц – полтора до прибытия данной техники на базу. Он не обманывал, но Наде отсрочка показалась замаскированным отказом, и она заявила, что едет в Москву к самому Брежневу. Слово у Нади не расходилось с делом, и на следующий день она уже сидела в поезде. Надина пробивная сила была известна, и начальство всполошилось. Сотрудники администрации совместно с представителями райпо провели целую операцию по её перехвату. Догнав поезд на автомобиле, они нашли Надю в вагоне и с трудом уговорили вернуться. Она согласилась после того, как ей в знак уважения прямо в вагоне подарили живого индюка. Через день новенький «Муравей» стоял у неё во дворе. Он так ей понравился, что спустя время у неё было уже три мотороллера. Эта техника возбуждала сердца одиноких мужчин солидного возраста, и, навёрстывая упущенное, Надя неоднократно побывала замужем. К мужчинам она была сурова и придирчива и к зиме обычно изгоняла очередного мужа за какую-нибудь оплошность, а если повода не было, то и просто так. Зато с весны, как только подсыхали дороги, находился другой водитель мотороллера. Но всё это будет потом, а в описываемое время она только расправляла крылья, однако телефон у неё уже стоял.

В начале июня в среду вечером Надя позвонила по телефону в милицию и взволнованным голосом сообщила, что поймала вора. Закрыв Барбоса в будке, она вышла на улицу и стала ждать милицию. Когда прибыл наряд, её спросили:

– Где вор?

– Я его в сарае заперла.

Прошли во двор. Снаружи дверь сарая была подпёрта толстым колом. Дверь открыли, и из сарая вышел конюх Ермилов, живущий через двор от Нади. Увидев его, она завопила:

– Попался, ворюга! Попался, гад ползучий!

– Какой ворюга? Меня туда кобель твой загнал. Ногу вот прокусил!

Сержант посветил фонариком в сарае. Кроме лопаты, тяпки, граблей и кучки прошлогоднего угля там ничего не было. Сержант спросил Надю:

– Что у вас украли?

– Тут были три мешка кукурузы. Два он утащил, а когда я это заметила, то от греха третий в хату занесла. Сейчас покажу. Мешки приметные. На них большие красные буквы Н и Г.

Ермилов забыл про боль в ноге и взмолился:

– Побойся бога, Надя! Я ж у тебя их купил!

– Тоже мне покупатель нашёлся! Брешет он, товарищ майор. Должно быть, они и сейчас у него во дворе стоят, запрятать не успел ещё.

Повысив сержанта в звании, Надя закатила небольшую стандартную истерику на тему одинокой женщины, которую всяк норовит обидеть, и за которую некому заступиться.

От такого чудовищного поклёпа Ермилов утратил дар речи. Он только сжимал кулаки и стонал как от зубной боли. Коренной житель, он издавна слыл человеком, заведомо не склонным к такому криминалу. Известие о том, что Ермилов тырит у соседей кукурузу, все знакомые восприняли бы как очевидную глупость, настолько он был далёк от таких вещей. Но ситуация складывалась не в его пользу, потому что у него во дворе под навесом действительно стояли два Надиных мешка с кукурузой. Днём раньше Надя сама предложила купить у неё эти два мешка прошлогоднего зерна. Он согласился, но сбил цену предположением, что кукуруза может оказаться прелой. Кукуруза в самом деле была не очень, и Наде пришлось согласиться. Ермилов перетащил добро под навес, обещав пустые мешки отдать потом. Сразу пересыпать зерно времени у него не нашлось, и вот такой поворот.

Тихая незлобивая жена Ермилова ничего не понимала в происходящем. Она только пучила глаза и прижимала кулаки к подбородку, когда мешки с кукурузой в качестве вещдока погрузили в машину, а потом увезли в милицию вместе с мужем. Вначале Ермилова отвезли в травмопункт, где ему обработали и перевязали укушенную ногу, а также вкатили укол от бешенства. Затем доставили в отделение и сняли допрос. Ермилов не был пьян, но говорил странные вещи. Якобы он как всегда пришёл домой, а потом вдруг обнаружил, что он не дома.

Слегка навеселе и в хорошем настроении Ермилов шёл домой от кума Петренко. Что для здорового мужчины значат два стаканчика портвейна? Как обычно зашёл во двор, ступил на крыльцо, протянул руку к двери и застыл. Что-то было не так. Дверь была не его! Он осмотрелся. Крыльцо тоже было чужое, и двор чужой. Больше ни о чём думать не пришлось. Как чёрт из преисподней вдруг материализовался кобель и со злобным лаем набросился на него, отрезав путь к калитке. Барбос был крупным псом, и попытки отбиться от него успеха не имели. Пёс озверел и укусил за ногу. Пришлось убегать. Дверь в сарай закрывалась на простую вертушку, и он заскочил туда, спасаясь от собаки. Надя была не из трусливых женщин. Выскочив во двор на шум, она увидела фигуру человека, заскочившего в сарай. Похвалив Барбоса, она схватила дрючок и тщательно подпёрла им двери. Ермилов понял, где он находится, и стал просить Надю выпустить его, но она демонически захохотала и пошла звонить в милицию.

История была странная, однако новизной не отличалась. Пьяные мужики куда только ни забредали. Смущало то, что Ермилов не был пьяницей и присутствие в деле Нади Чеканутой. Её в милиции знали, а также знали, что от неё можно было ждать всего, в том числе и оговора.

Наутро следователь побеседовал с Ермиловым, но торопиться заводить дело не стал, а пошёл советоваться с начальником. Он не сочувствовал конюху и при таких уликах с удовольствием отдал бы его под суд, но его тоже смущала непредсказуемая Надя.

– Товарищ майор! Стоит ли заводить дело на этого Ермилова? Кража ерундовая и какая-то не такая. От силы условно дадут. Вот если бы он на колхозном добре попался, тогда, да! И вообще, история это мутная и с какой-то чертовщиной. А тут ещё эта ненормальная. Конюха было бы не худо наказать, чтобы по дворикам не шлялся, да ведь только всё оформлю, а Чеканутая возьмёт и откажется от показаний. С неё станется. Может, замять это как-то?

– Надо попробовать. Ты этого Ермилова освободи, пусть он с ней на мировую договаривается. Это в его интересе. А история действительно мутная. Утром Надя прибежала заявление писать. Кто-то ночью ей забор дёгтем вымазал. Подозревает жену Ермилова. Головная боль ещё та. Увидишь во дворе Куропаткина, пришли сюда, а то не дозвонюсь.

Вскоре пришёл Куропаткин, и Перелазов сказал ему:

– Серьёзных дел полно, а тут эта Чеканутая. Сходи, посмотри, что там с забором, и постарайся её отшить. Ты же у нас специалист по обработке ненормальных баб.

Помолчав, майор добавил:

– Мне следователь сказал, что эта история с чертовщиной. А если есть чертовщина, то, значит, и чёрт где-то рядом. Поспрашивай, может, этот бесёнок поблизости крутился?

– Какой бесёнок?

– Он такой один в станице. Коновалов.

Выйдя из кабинета, Куропаткин хмыкнул. Он знал, что у майора был пунктик относительно этого парнишки. Задание он выполнил быстро и, проявив определённую смекалку, Надю отшил. Забор действительно был вымазан полностью, кроме калитки, но дёгтем не вонял. Куропаткин к нему присмотрелся, поковырял пальцем и сказал Наде:

– Это не дёготь, гражданочка, а обычный клейстер.

– Значит, у этой суки дёгтя не нашлось. Взяла, что под руку попалось. Ну, я ей устрою!

Куропаткин внимательно осмотрел калитку и внизу заметил три кнопки с маленькими бумажными обрывками.

– Это ваши кнопки? Что тут было пришпилено?

Надя удивилась:

– Ничего. Первый раз вижу. У меня дома и кнопок нету.

– Ладно, разберёмся. Но ваша подозреваемая этого сделать не могла. Если бы это была она, то клей был бы свежий, а он подсох. Значит, был нанесён загодя, ещё с вечера. Кого вы ещё подозреваете?

– Больше никого.

– Может, раньше было что-то подозрительное? За день? За три?

– Не помню. Хотя… Нет, ерунда это.

– Ну-ка, ну-ка!

– Да говорю же, что ерунда. Дней пять назад два пацана штакет на заборе мерили.

– Зачем мерили?

– Сказали, что забор красивый, образец снимали. Я их метлой прогнала.

– А какие они из себя?

– Один смугловатый такой, на цыганёнка похож. Другой ростом повыше, беленький, но стриженый. Лет по двенадцать им будет, а может чуть больше.

Куропаткин удивился, и его лицо приняло озадаченное выражение. Майор Перелазов оказался прав! Вот это да! Глядя на него, Надя встревожилась:

– А что такое? Что случилось?

– Судя по вашему описанию, это был Родька Коновалов со своим дружком.

– Так это Фроси Коновалихи внук был?

– Да. Его бабку так зовут.

Надя вдруг сошла с лица и запричитала:

– Ой, беда, беда пришла! Я ж со спины её не угадала, на мельнице отпихнула. А теперь всё! Это она мучную порчу мне сделала. Бедная я, бедная! Теперь ни теста поставить, ни пирожка испечь, всё пропадёт. Что ж теперь делать?

Куропаткина удивил Надин суеверный страх. Обнаружив Надино уязвимое место, он решил его использовать. Приняв важный вид, он сказал тоном знатока:

– Не надо переживать. Есть вещи пострашнее. Навязанные ведьмины узлы, иголка в косяке или яйцо заговорённое, возле крылечка прикопанное. Наведение на муку легко нейтрализуется.

– Как?

– Очень просто. Нужно быстро всё отскрести и побрызгать святой водой с молитвой. Куда что денется. Главное, нужно успеть до освещения солнцем.

– Откуда вы всё знаете?

– В современной милиции служат образованные специалисты.

– Ой, не знаю, как и выразить! Я на вас напишу благодарность, товарищ Куропаткин. А святая вода у меня есть.

И Надя со всех ног кинулась чистить забор. О заявлении она уже и не думала.

Куропаткин в колдовство не верил, а потому был заинтригован этим случаем. Он понял, что ребята провернули какую-то мстительную шкоду, но непонятно было против кого, потому что жалоб на них не было. Как всегда. Сыщику захотелось узнать суть дела, и он стал копать.

Тем временем Ермилов, проинструктированный следователем, отправился к Наде договариваться по-хорошему. Надя оказалась опытной шантажисткой. Вначале она заартачилась, а потом выдвинула условие, от которого Ермилов зашатался и ушёл домой. Она потребовала, чтобы он развёлся с женой и женился на ней, на Наде. Когда он рассказал об этом супруге, то она, обычно кроткая и неконфликтная женщина, пришла в ярость и сказала, что лучше будет носить передачи, чем терпеть такой позор. Затем она сама пошла к Наде. Неизвестно, что она ей сказала, но Надя снизила требования и запросила за свободу конюха мотоцикл, и больше не уступала. Ермилову до слёз было жаль свой «ИЖ-49», но пришлось с ним расстаться. С этого-то мотоцикла и зародилась у Нади страсть к технике. Как только мотоцикл оказался у неё во дворе, Надя сходила и забрала заявление. Сказала, что Ермилов действительно купил у неё кукурузу, а из-за больных мозгов она об этом забыла, а теперь вспомнила. Все понимали, что она врёт, что Ермилов чем-то откупился, но были рады вздыхаться от этой язвы.

А для конюха испытания на этом не закончились. Его дело перевели в разряд мелкого хулиганства и вкатили пять суток административного ареста, чтобы неповадно было посещать вечерами Надин двор. Впрочем, на фоне стандартных десяти или пятнадцати суток это выглядело чуть ли не актом милосердия.

Куропаткин решил подойти к делу со стороны конюха. Другие суточники были на работе, и Ермилов сидел в камере один. Куропаткин зашёл к нему и стал выспрашивать о Коновалове. Оказалось, что Ермилов хорошо знает Родиона, а недавно выгнал его с конюшни. Нарисовался конфликт, и Куропаткин спросил:

– За что?

– Коней дурным привычкам учит, дрессировщик лысый.

– А ты его не побил?

– Нет. Под горячую руку не попался, тогда бы точно дал.

Вдруг Ермилов разволновался, хлопнул себя по лбу и облегчённо воскликнул:

– Так вот оно в чём дело! А я день и ночь гадаю, как это меня во двор к Чеканутой занесло? Это ж ведьма проклятая на меня морок навела! Больше некому.

– Какая ведьма?

– Да бабка ж этого Коновалова. Про пацана заговорили, вот я и вспомнил. Она перед этим на конюшню приходила. И говорили мне про неё, а я не верил. А оно видишь как!

В те далёкие времена конский навоз ещё применялся в домашнем хозяйстве. В частности он был важным ингредиентом раствора для обмазки стен, завалинок и потолков. Поэтому на конюшне он не залеживался. Бабушка Фрося попросила Родиона принести хотя бы полведра навоза для мелкого ремонта грубки. Родион не отказал, но пожаловался, что Ермилов не пускает его на конюшню, и позднее он сгоняет в другую бригаду за этим добром. Но бабушка взяла ведёрко и сама отправилась на конюшню. Набрав навозу, она уже пошла домой, но около ворот увидела Ермилова и гневно его спросила:

– Ты чего парнишку на конный двор не пускаешь?

– Иди, иди, карга старая, а то и тебе придётся на другой двор ходить!

– Чтоб ты сам во свой двор дороги не нашёл, ирод муслявый!

И бабушка побрела дальше, бормоча нехорошие пожелания.

Напарник сказал Ермилову:

– Ты бы поаккуратней с ней. Бабка непростая, ещё наколдует чего.

– Переживём. Я этим сказкам не верю.

Переживать оказалось трудно и непросто.

Куропаткин опять наткнулся на вездесущую бабку.

Мистическое объяснение его не устраивало. Опер чуял, что дело не в бабке, поэтому в тот же день отыскал самого Коновалова и учинил ему допрос прямо на улице. Но Родион был уже не тот, что год назад. Он сказал Куропаткину:

– Вы там, в милиции, хитро действуете. Сами выспрашиваете, а в чём дело не говорите. Я на этом попадался, теперь учёный. Специально Уголовный кодекс прочитал и знаю теперь, как с вами разговаривать. Пока не скажете, в чём я виноват, ничего от меня не узнаете.

– Зачем вы обмазали забор Надежды Грошевой? Чего на него клеили?

– Она на меня заявление подала?

– Да.

– Ага. Значит, я подозреваемый. Раз так, то шлите повестку, арестовывайте, ведите свидетелей, а я, как подозреваемый, по закону могу молчать. Вот и буду, слова больше не скажу.

Родион покраснел от волнения, упёрся и перестал реагировать на слова Куропаткина. У того зачесалась рука дать по шее этому начитанному упрямцу, но он сдержался, помня о том, что и сам рискует оказаться жертвой мести. С них станется. Он чертыхнулся и отправился искать Куркина, пока Коновалов его не предупредил.

Застал он его прямо возле дома. В отличие от прямолинейного Родиона, Максим считал себя хитроумным и вступил в полемику. Но куда ему было до Куропаткина. Опер расколол его в два счёта. Возможно потому, что Максим не удосужился заглянуть в УК.

Наконец Куропаткин узнал всё. Это действительно был мстительный розыгрыш. А уровень исполнения Куропаткина восхитил. В первую очередь тем, что формально ребята не нарушили никакого закона, и в случае чего им просто нечего было бы предъявить. Поэтому он искренне обещал никому об этом не рассказывать, а главное, конюху. Максим сказал, что теперь они квиты, а новой войны им не нужно, других дел полно. Последствия «шутки» были таковы, что на их фоне слово «квиты» выглядело неуместно. С другой стороны, ребята их и не планировали.

Родион с Максимом не замыкались в своей дружбе, их увлечения совпадали не всегда, и у каждого были свои приятели по разным увлечениям или просто так. Максим не проявлял интереса к животным, а таких крупных, как лошади, просто побаивался и на конюшню с Родионом не ходил. А вот Родион едва ли не с шести лет вместе с одноклассником Витей Лихачёвым любил посещать это место. Подрастая, они стали помогать конюхам в работе, и их за это терпели. Но со временем Родиона там невзлюбили, и чувство это усиливалось.

Все молодые животные любят играть, и лошади здесь не исключение. Родион научил жеребчика Червонца игре в догонялки с кепкой. Червонец тихо подходил сзади к человеку и зубами хватал головной убор, порою с клочком волос. (Стриженый Родион от этого не страдал.) Затем отбегал метров на пять и останавливался, наблюдая за реакцией человека. Если начиналась погоня, то Червонец воспринимал это как начало игры и увлечённо бегал от преследования. А если человек только матерился, то, выждав время, Червонец подходил и бросал измусоленную фуражку или кепку к ногам владельца, разочарованно фыркал и уходил. Конюхи были немолодыми серьёзными мужиками, совершенно не склонными к игривости, и всякие такие фокусы их сильно раздражали, особенно старшего конюха Ермилова. К нему прилипло фамильное прозвище Ермил. Так его все и звали кроме парторга, который говорил «товарищ Ермилов». Он привык и не обижался, даже когда дети называли его дядей Ермилом.

Дело было в начале летних каникул, на следующий год после знакомства Коновалова с Лучковым. Откормленного вороного коня по кличке Паром Родион хитроумным способом научил фыркать на свист и продемонстрировал это конюхам. Они отнеслись к новому умению коня неодобрительно. Конь не умеет плеваться подобно верблюду, но если он фыркнет в лицо, то эффект похожий. Ноздри у лошади о-го-го, и жидкости в них порядочно. Эта беда и случилась с Ермилом, когда он запрягал Парома в фургон. Он стоял перед мордой коня, цепляя к уздечке вожжи, а рядом кто-то случайно присвистнул. Рефлекс сработал безотказно, и Паром фыркнул. Ругань Ермила трудно описать. Умывшись около водопойного корыта, он поклялся, что Родион больше не переступит порога конюшни.

Родион пришёл на следующий день, но Ермил с кнутом в руке прогнал его с территории и сказал, чтобы он больше здесь не появлялся, так как оказался воришкой. Якобы Родион украл у него пачку папирос «Север». На этот, явно надуманный повод, Родион здорово обозлился и прямиком отправился к Максиму. Друзья рассудили так: пускать или не пускать на конный двор Ермил, как старший конюх, имеет полное право, и с этой стороны к нему претензий не может быть. Но за подлую клевету насчёт папирос он должен ответить. Решено было отомстить и желательно так, чтобы Ермил сам оказался в шкуре жертвы клеветы. Как это сделать, было неясно, однако они были уверены, что случай подвернётся. А для начала установили слежку.

Первые дни наблюдения ничего не дали. Ермил вёл размеренный и почти праведный образ жизни. Пил редко и мало. Дом, работа и никаких любовниц. Но вскоре Родион сказал Максиму:

– Придумал. Надо вечерком заманить его к Наде Чеканутой. Она всего через двор от него живёт. А та ему устроит весёлую жизнь. Просто так он оттуда уже не выберется.

– Что она ему сделает? Он мужик здоровый.

– Вот ты, Максим, держишь меня за тупого, а сам такой и есть. Причём здесь его здоровье? А то ты не знаешь Надю! Зачем ей с ним драться? Увидит его во дворе и заявит, что он пришёл её насиловать. И попробуй потом откреститься от этого. А может ещё что-нибудь придумает, у неё фантазия богатая. Ей ведь только повод дай, потом не расхлебаешь.

– Это точно. А как его туда заманить?

– Придумаем. Дело техники. Главное, что план теперь имеется.

Ребята и до того знали кое-что о жизни старшего конюха. Была у него маленькая слабость. Каждую среду вечером после работы Ермил как по расписанию шёл не домой, а на МТФ, к своему куму Петренко, работавшему там скотником. В корпусной бытовке они выпивали по маленькой, часа полтора болтали о том о сём, а потом расходились по домам. Маленькой в обиходе называлась поллитровка вина, в отличие от большой, то есть восьмисотки, которую иногда звали «бомбой». Естественно, что в среду наблюдение было особенно тщательным. Максим следил за Ермилом во время посещения кума Петренко, а Родион сидел в засаде недалеко от его дома, спрятавшись за соседской лавочкой. Подходя к своему дому, Ермил, бывший слегка навеселе, проговорил самому себе:

– Вот и мой беленький заборчик. Сейчас борща, и отдыхать.

Вечер был тихий, и Родион хорошо расслышал эти слова.

Забор у Ермила действительно выделялся белым цветом среди других синих и зелёных заборов. Причём окрашен он был не какой-то там извёсткой, а хорошей белой краской. Он был отличным ориентиром в ночной темноте. Когда Ермил зашёл в дом, Родион вылез из засады, отошёл подальше и свистнул Максиму. Появившемуся из-за угла приятелю Родион сказал:

– Всё. Идея готова. Через неделю провернём. Завтра днём кое-что уточним и будем готовиться. Времени хватит.

Ребятам был известен Надин характер. На нём и основывался предстоящий розыгрыш. Основным элементом техники исполнения был забор. На следующий день заборы были тщательно исследованы. Штакет был разного размера, но было видно, что заборы мастерил один плотник, потому что калитки были одинаковой конструкции с одинаковыми щеколдами. Это сильно упрощало задачу. Возле Ермиловой калитки стояла простая лавочка – доска на двух вкопанных в землю столбиках. Возле Надиной калитки не было ничего. Во дворе у Нади обитал злой кобель с незатейливой кличкой Барбос.

Подготовка к операции была скрупулёзной. Для дела требовалось много белой бумаги. Друзья разжились ею вполне легально. Они сходили к тёте Тане Сидорчук, работавшей в клубе уборщицей, и попросили у неё старых плакатов и транспарантов, якобы для пионерской надобности. Тронутая серьёзным отношением к пионерским обязанностям, тётя Таня отвела их в клубную подсобку, где они с запасом набрали бумажных рулонов. Ребят интересовала обратная сторона плакатов, которая была вполне белой, а местами даже с глянцем. Рулон чёрной технической бумаги они позаимствовали на ближайшей стройке. Из двух чурбачков и доски сколотили бутафорскую лавочку.

Оклеенная белой бумагой, она стала очень похожа на настоящую. Транспаранты изрезали на нужное количество полосок по размеру штакета. На эти дела ушло два дня. Затем с утра пошли на ферму и из прачей набили с десяток жирных голубей, так называемых «дикарей», живущих на чердаках корпусов. Ощипали и сварили их в старом ведре на костре. Когда стемнело, Родион отправился приручать Надиного кобеля этим мясным деликатесом. Вскоре он стал лучшим другом Барбоса. Слежка показала, что всё благоприятствует задуманному предприятию, даже отсутствие на небе полной луны. Супруга Ермила с наступлением темноты из дома не выходила. Надя спускала Барбоса с цепи и тоже запиралась. Но главное было в архитектуре. И то, и другое жилище по тогдашней моде представляло собой невысокий шелёванный флигель с верандой и простеньким крылечком об одну ступеньку. Днём их было не спутать, дома отличались множеством деталей – ставнями, фронтоном и окраской. У Ермила дом был зелёный, а у Нади синий. Но в потёмках эти нюансы были незаметны.

Настал день икс, то есть среда. Ребята были наготове. Вечерело. Родион наблюдал за конюхом, а Максим у себя дома на заднем дворе под навесом в старом ведре готовил клейстер. Убедившись, что Ермил двинулся обычным маршрутом до кума, Родион прибежал к Максиму, и они стали выдвигаться на исходную позицию. Как только Надя спустила пса и зашла в дом, Родион приоткрыл калитку и выманил Барбоса на улицу. Специально захваченным ремешком он привязал его к соседскому дереву. Кобель вёл себя смирно. Поставив возле калитки бутафорскую лавочку, ребята начали сноровисто мазать Надин забор клейстером и заклеивать штакет полосками бумаги. На калитке бумагу закрепили кнопками, так как клейстер мог вызвать подозрения. Вскоре Надин забор стал неотличим от забора Ермилова. Перебежав ко двору конюха, они стали маскировать его забор чёрной бумагой, раскатав рулон по длине и закрепив его на штакете обычными канцелярскими кнопками. Проделав работу, они стали ждать. Родион с Барбосом затаились возле соседского куста сирени, а Максим спрятался под забором через дорогу. Редкие прохожие на них не обращали внимания. Ожидание тянулось минут сорок. Наконец появился Ермил. Как и предполагалось, он прошёл мимо своего двора и завернул к Наде. Звякнула щеколда, и он вошёл внутрь. Барбос разволновался, но Родион зажал ему пасть и на ухо шептал, что ещё не время. Как только Ермил ступил на крыльцо, Родион приоткрыл калитку и запустил исходящего злобой кобеля с напутствием: «Куси его». Вечернюю тишину взорвал свирепый лай и человеческие крики, но ребятам было не до них. Родион лихорадочно срывал полоски бумаги и засовывал в ведро с остатками клейстера. Максим перебежал дорогу, схватил лавочку и утащил её за угол метров за сто от места событий. Затем вернулся к забору Ермила и стал отрывать чёрную бумагу. Дело у него шло быстрее, чем у Родиона, но и тот скоро прибежал за угол к месту сбора. Они отнесли все эти остатки бутафории на свалку за южной окраиной станицы и сожгли на небольшом костре. Доску от лавочки хозяйственный Максим выбрасывать не стал. Разными путями они разошлись по домам и только спустя время узнали о дальнейших событиях в Надином дворе.