Текст книги "Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист"

И под восторженный шум Коновалов смешался с толпой рабочих. Члены президиума гуськом тянулись к выходу. Последним шёл директор, который и закрыл собрание, молча махнув рукой.

Фелюгин был чернее тучи – провал грозил ему многим, однако же он как-то выкрутился и со временем даже пошёл на повышение, но сами понимаете – в станицу больше ни ногой.

Выслушав этот рассказ, Елена Павловна сокрушённо сказала:

– Ну и работника вы себе нажили! Тяжело ведь с таким, Пётр Адамович.

– Не то слово. Сейчас-то уже притерпелись, а если честно, то от него и польза немалая.

– От таких закидонов?

– От них тоже. После той воронежской делегации по соцсоревнованию мы живём спокойно. От дурной славы тоже есть прок. Всякие пропагандисты, лекторы и комиссии просто боятся сюда приезжать. Ваше появление нас сильно удивило. Отвыкли.

Подошедший к нам худой мужчина в очках сказал:

– Кажется, я слышал про этот скандал. Так это у вас?

– У нас. Где ж ещё?

– А что было-то?

– Если коротко, то этот режиссёр устроил так, что руководительница делегации попала в милицию по обвинению в краже. Откуда ей было знать, что всё это подстроено? Ей специально показали красивые замочки и петельки, а когда она восхитилась, то рабочий, которого потом не нашли, подарил ей несколько образцов и положил их в сумочку. Коновалов посулил вахтеру почётную грамоту за подвиг, и в нужный момент тот вызвал наряд, который и прихватил даму с поличным. После этого выступил сам Коновалов. Показал милиционерам газету полугодовой давности со статьёй областного прокурора о несунах и предупредил, что если они её отпустят, то он натравит на них прокуратуру. Добрые люди нашептали членам делегации о лютости нашей милиции, и те от греха подальше разбежались кто куда. Дама рыдала и даже слегка расцарапала лицо Коновалову, но это ей не помогло. Вместе с водителем автобуса, у которого странным образом исчез путевой лист, они провели в кутузке почти сутки. Приехал важный представитель, и недоразумение было улажено. Казалось бы, чепуха, но в должности даму понизили, и желающих вступить с нами в соцсоревнование поубавилось.

– Не любит соревноваться?

– Не любит мягко сказано. Саму идею соцсоревнования он называет имитацией деятельности, а вручение переходящих знамён и почётных грамот считает насмешкой над рабочими и самим здравым смыслом. Честно говоря, я кое в чём с ним согласен.

– Он и с лекторами так же?

– Ну что вы, нет, конечно. Он в этих делах не повторяется. С пропагандистами он работает тонко, можно сказать на их же идеологическом поле. Лекторы, это особая тема. Люди они безвредные, и расходов на них никаких, но Коновалов за что-то их невзлюбил и стал для них форменной идеологической моровой язвой.

– Первый раз о таком слышу. Расскажите.

– Слухи были, что он и раньше такими делами занимался, но то слухи. А три случая я знаю доподлинно. Первый случай был года четыре назад. Как-то раз Коновалов пошёл в районный клуб на бесплатный концерт. А там, как у нас водится, чтоб жизнь малиной не казалась, перед концертом объявили лекцию на антирелигиозную тему. Он, наверное, был единственным в зале, кто отнёсся к лекции серьёзно. Выслушал и, не задерживаясь на концерт, отправился искать лектора, якобы для прояснения некоторых вопросов. Лектору это очень польстило, и он согласился на беседу. О чём они говорили, а говорили они долго, неизвестно. И что Коновалов наплёл этому лектору, тоже неизвестно. Только после беседы лектор уволился с работы, вышел из партии и подался в священники. А ведь сам-то Коновалов неверующий.

Другую историю мне рассказал мой приятель Попцов, начальник ремстройучастка. Эту историю некоторые люди воспринимают как анекдот. Впрочем, как и первую историю.

Елена Павловна добавила:

– Наш приезд сюда тоже рискует попасть в этот список.

Начальник цеха хмыкнул и продолжил:

– В ту пору Коновалов работал там плотником. Между прочим, Попцову он вылечил язву желудка.

– Так он и лечить умеет?

– В данном случае сумел. Лекарством стало его увольнение. Когда он оттуда уволился, то язва у Попцова зарубцевалась сама собой.

Этот участок является местным филиалом более крупной организации с конторой в Зернограде. Лектор из агитпропа по фамилии Лопата в Зернограде прочитал лекцию о международном положении и для полного охвата завернул сюда.

В просторном помещении столярки расставили скамейки, поставили стол и расселись. Рабочих на участке не густо. Набралось от силы человек двадцать, включая троих заказчиков, которым всё равно нужно было ожидать. Вы помните ту шумиху вокруг Анжелы Дэвис, и лектор, понаторевший на этой теме, основную часть своей речи посвятил ей. Выступление шло гладко, и когда по окончании лекции оратор предложил задавать вопросы, люди облегчённо зашевелились и полезли в карманы за сигаретами.

Но они рано обрадовались, потому что Коновалов поднял руку и заговорил с лектором:

– Товарищ ЛопатА!

– Моя фамилия произносится с ударением на первом слоге.

– Простите. Товарищ ЛОпата, вы сделали такой хороший обзор, что вопросов не возникает. Но есть один момент, не затронутый вами, и в связи с этим у меня имеется предложение.

– Какое?

– Относительно детей.

– Каких детей?

– Обыкновенных. Детей Анжелы Дэвис.

Елена Павловна удивлённо спросила:

– А у неё есть дети?

– Вот-вот. И лектор этому удивился. Наша пропаганда бьёт по высоким идеологическим целям – призывы, лозунги, а о таких бытовых мелочах, как родители, муж, дети, и за что конкретно её судили, неизвестно никому. Даже низовому звену лекторов. Лопата и говорит:

– Простите, но в материалах ничего о них нет.

– Но это же не значит, что они не существуют. Маленькие ещё, в борьбу с империализмом не вступили, вот о них и не пишут.

Лектор утратил уверенность:

– Да, как-то…

Но Коновалов усилил натиск:

– Вы же знаете, что негры размножаются как кролики. И почему Анжела Дэвис должна быть в стороне от этого процесса. Это я в хорошем смысле. Пусть плодятся на страх расистам и сегрегаторам. Женщины везде одинаковы. Поищите у нас бабу сорок четвёртого года рождения без детей. Разве калечка попадётся какая-нибудь. А вы посмотрите на фотографию Анжелы. Баба в самом соку, прямо конфетка чёрная, одна причёска чего стоит. На калеку никак не тянет.

– И что вы предлагаете?

– Ясно, что. Анжела вся в борьбе, по тюрьмам да по ссылкам, а детишки, небось, голодные сидят, банана лишнего не видят. Подписать протест любой ду… в общем, любой может, ничего не стоит, а я предлагаю помочь детям конкретно, то есть материально. Скинемся по рублю, или кто сколько сможет, и отошлём. Да, сумма выйдет небольшая, но ведь от чистого сердца. Вы только представьте, как обрадуется Анжела, узнав, что её дети получили поддержку. После этого она с новой силой станет костью в горле империализма!

И ведь как околдовал всех. Народ у нас сердобольный, начали деньги сдавать – кто рубль, кто сколько, а Попцов, как начальник, положил три рубля. Набралось тридцать рублей. Приёмщица Люся отпечатала список в двух экземплярах, один оставили себе. Все расписались, список и деньги уложили в конверт и передали Лопате. Он, было, взбрыкнул:

– Товарищи, я только лектор. Я доложу, и вам пришлют человека по таким делам.

Но Коновалов его урезонил:

– Товарищ Лопата, вы коммунист?

– Да.

– Не по-коммунистически благородные порывы обюрокрачивать. Некрасиво это.

– Да я, собственно…

– Народ у нас хороший, но не шибко грамотный. Мы ведь больше лопатой и топором, а вы, как бывалый пропагандист, должны разбираться в таких делах. В крайнем случае товарищи из отдела пропаганды вам помогут и перевод оформить, и сопроводительное письмо составить. Мол, коллектив такой-то, движимый тем-то, в поддержку того-то, ну, вы знаете как.

– Куда? Где они живут?

– Точный адрес знать не обязательно. Отправляйте прямо на штаб-квартиру американских коммунистов товарищу Гэсу Холлу, а товарищи на месте разберутся и передадут, кому следует. Подумайте вот о чём: ведь это дело не столько денежное, как политическое. Вашу инициативу…

– Мою?

– А чью же ещё? Приехали, народ воодушевили, а сами в кусты? Нехорошо.

Так вот, когда вашу инициативу заметят, то о вас заговорят на самом верху, и, чем чёрт не шутит, вы смените место работы.

И Коновалов всучил конверт с деньгами и подписями затурканному лектору. Тот оказался в неловком положении. Как это часто бывает, отказать сразу аргументов не нашлось, они пришли в голову потом, но момент был упущен.

Лопата решил посоветоваться со своим знакомым из отдела пропаганды. Знакомому идея неожиданно понравилась, он знал адрес американских коммунистов и технически помог переслать эти деньги и сопроводительное письмо. Лопате оставалось ждать. В общей массе корреспонденции этот перевод проскочил. И когда пришло уведомление об этом, Лопата решил, что ухватил фортуну за хвост. Читая лекцию на одном из предприятий Батайска, он рассказал о поступке камчатских строительных рабочих. Народ откликнулся, и Лопате передали двести восемьдесят рублей, собранных для детей Анжелы Дэвис. Но отослать их он не успел.

Американские товарищи переводу и письму сильно удивились, но быстро поняли, что к чему. Деньги ерундовые, но потратить или выбросить их было нельзя, потому что целевые и подотчётные. Они их отослали в советское посольство с пояснением, что Анжела Дэвис девушка, детей у неё нет и никогда не было, а советских товарищей ввели в заблуждение. Из посольства всё ушло в Москву, а оттуда покатилась волна вниз и ударила несчастного Лопату. Подключилось даже КГБ, но когда они разобрались, то не знали – смеяться им или плакать. У Лопаты конфисковали двести восемьдесят рублей, а для острастки назвали его деятельность мошенничеством, за что впаяли год принудработ и выгнали с должности. Тут Коновалов угадал, сейчас он завхозом в каком-то ПТУ.

Вот вам и сельский плотник. Спровоцировал скандальчик практически на международном уровне, а сам в сторонке. И я уверен, что этот прохиндей с самого начала знал, что Анжела Дэвис бездетна.

Я спросил:

– А с деньгами этими как?

– Волынка с ними тянулась месяца два. По каким-то причинам раздать их обратно было затруднительно. Попцов поступил мудро, он написал заявление о передаче этих денег в фонд мира, и всё утряслось.

Ну, а третий случай был у меня на глазах. Тут он подстрелил утку, которая не успела даже взлететь.

Иногда собрания проводились в столовой, она у нас просторная. Обеденный перерыв издавна распланирован. Полчаса на еду, полчаса на домино. Дело было в прошлом году. В тот день едва люди расселись за столами, как зашёл старший мастер, по совместительству парторг, и объявил, чтобы после еды не расходились, мол, будет лекция. Сражение в домино накрылось, и люди приуныли. А Коновалов и говорит:

– Мужики! Поручаете мне задать лектору вопрос?

– А сам по себе не можешь что ли?

– Могу, но толку от этого может и не быть. А вот если по вашему поручению, то появится хороший шанс успеть «забить козла».

– Тогда давай, поручаем.

Пообедали, сдвинули столы и расселись. В конце зала поставили столик для выступающего. Парторг объявил:

– Товарищи! Сейчас мы послушаем лектора общества «Знание» товарища Свинарёва.

К столику прошёл лектор, пожилой мужчина с желтоватым лицом. Парторг сел у выхода, но, заметив, что нет конторских женщин, встал и отправился их приглашать.

Лектор сел за столик и сказал:

– Товарищи! Сегодня речь пойдёт о…

О чём он хотел поговорить, так и не узнали, потому что Коновалов встал и перебил его:

– Товарищ Свинарёв, разрешите вопрос.

– Вопросы после лекции.

– Я не от себя, а по поручению коллектива. Верно, товарищи?

Мужики нестройно поддакнули. Против коллектива не попрёшь, и лектор сказал:

– Давайте.

– У нас в бригаде разногласия относительно Зюдекума. Хотелось бы насчёт его услышать ваше авторитетное мнение.

– Простите, но инструменты не по моей части.

– Не надо путать его с зензубелем. Зюдекум именно по вашей части, товарищ Свинарёв. В тридцатом томе полного собрания сочинений нашего великого вождя товарища Владимира Ильича Ленина, семьдесят третьего года издания, Зюдекум упоминается неоднократно. Более того, Владимир Ильич часто употребляет это имя в нарицательном смысле. Лектору вашего уровня стыдно не знать таких элементарных вещей.

– Но вы передёргиваете! Какое отношение это имеет…

– Самое прямое! Вы уверены, что, не зная трудов Ленина, сумеете политически правильно раскрыть тему вашего доклада? Я не уверен.

– Да это же, это же…

Лектор разволновался, и сквозь многолетнюю желтизну лица проступил слабый румянец. Коновалов сделал успокаивающий жест рукой и сказал:

– Да вы не волнуйтесь товарищ Свинарёв! Я напишу в отдел пропаганды, чтобы нам прислали образованного лектора, и всё будет в порядке.

После этого Коновалов развернулся и пошёл к выходу, говоря на ходу:

– Все видели? Зачем нам слушать недоучку? Пошли отсюда, мужики!

Доминошники потянулись за ним. И хотя большая часть народа осталась на месте, о лекции речь уже не шла. Лектор в ярости засовывал бумаги в портфель и визжал:

– Это неслыханно! Это провокация! Это даром тебе не пройдёт!

Выходя из столовой, люди столкнулись с парторгом, который конвоировал трёх женщин. Один из рабочих сказал ему, что лекция закончилась. Почуяв неладное, парторг кинулся в столовую, но лектор не захотел с ним разговаривать и совсем неинтеллигентно послал его на три буквы, после чего скорым шагом удалился.

Мужики уже играли в домино, когда пришёл парторг и набросился на Коновалова:

– Ты что творишь?

– Я бы этот вопрос переадресовал вам, товарищ парторг. Вот интересно, где вы откопали этого неграмотного лектора? И случайно ли это? Может, это по заданию? Неплохо бы разобраться, вдруг это идеологическая диверсия? А?

Парторг плюнул, выругался и ушёл. Один из рабочих спросил:

– Родион, а вправду, чего ты взъелся на этого лектора? Ты ж его видел в первый раз.

– А чтоб служба мёдом не казалась. Ездят, статьи газетные пересказывают, а получают побольше твоего. Дармоеды.

С ним согласились. Вскоре последовал вызов к директору. Директор Чернов был в гневе:

– Опять ты хулиганишь!

– Товарищ директор, вы считаете обращение к письменному наследию Владимира Ильича Ленина хулиганством?

Директор смотрел на Коновалова с ненавистью:

– А ведь молодой ещё. Где ты курсы демагогии проходил? Вот ты умничаешь, а стружку-то будут снимать с меня. Уже звонок был из райкома.

– Товарищ директор, это несправедливо! Я кашу заварил, мне и отвечать. Я готов.

– Вызывают-то меня.

– Всё равно возьмите меня с собой. Я там внизу буду наготове. Начнут наседать, а вы на меня всё и валите. Мне ведь в любом случае ничего не будет.

– Почему?

– А что они могут со мной сделать? Меня им нечем запугивать. Из партии меня не исключишь, и с должности не выгонишь. А отнимать у работяги лопату смысла нет. Это только изверги капиталисты практикуют, а у нас система не та.

– Хорошо устроился, иной раз даже завидно.

– Не жалуюсь.

Директор подумал и в самом деле взял с собой Коновалова. Прибыв в райком, он отправился «на ковёр», а Коновалов остался внизу ожидать.

Первый секретарь райкома Сергей Сергеевич Руднев был человеком демократичным, то есть способным прислушиваться к другим. Он сидел за большим столом, а по кабинету прохаживался инструктор райкома Иванков. Когда директор зашёл и поздоровался, с ним поздоровались в ответ, а потом Руднев спросил:

– Товарищ Чернов, что у вас там творится?

– Сергей Сергеевич, у нас в коллективе есть один конфликтный товарищ по фамилии Коновалов. Он любитель таких скандалов, а управы на него у нас нет. Вот и сегодня тоже он.

– Так избавьтесь от него. Трудно уволить что ли?

– Мы бы с удовольствием, так ведь не за что. Коновалов самый дисциплинированный и профессионально грамотный рабочий. Кроме того, он бригадир одной из лучших в тресте бригад, где нет пьяниц и прогульщиков.

– Странная характеристика. Какая-то противоречивая.

Тут заговорил Иванков:

– Сергей Сергеевич, я этого типа давно знаю и попробую объяснить, в чем дело. В армии иногда применяется гнусная форма издевательства над молодыми солдатами – пытка буквальным исполнением устава. Так человека до самоубийства можно довести, а придраться не к чему. Этот метод Коновалов использует в повседневной жизни. И даже не со зла, он просто таким уродился. Эрудированный, без чувства юмора солдафон. От его формализма окружающие волком воют, а пожаловаться на него невозможно.

Товарищ Чернов, на чём он поймал этого лектора?

– Он обвинил его в незнании тридцатого тома сочинений Ленина.

– Вот он, типичный пример. Это даже и не издевательство, а настоящий идеологический садизм. Лектор кинулся жаловаться сгоряча. Остынет и притихнет, иначе рискует тем, что его заставят выучить этот том наизусть.

Чернов, получив неожиданную поддержку, взбодрился и сказал:

– Да я Коновалова с собой захватил, он внизу ждёт – отвечать за поступок. Позвать?

Иванков даже подпрыгнул:

– А вот этого лучше не делать.

Руднев спросил:

– Почему?

– Его уже не переделать, а разговаривать с ним бывает просто опасно.

– Это ты так шутишь, Борис Евсеевич?

– Да уж какие там шутки. Опыт. Побеседовать с ним можно, но лучше не рисковать, потому что один сатана знает, чем закончится разговор с этим выродком.

Когда я ещё работал в комсомоле, у меня там была помощницей по учёту миленькая такая девушка. Коновалов тогда ещё в школе учился. И видел-то он её в первый раз, и поговорил с ней не больше минуты, а девушке после того разговора пришлось покинуть район. Навсегда. После разговора она его избила, но это ей уже не помогло. В тот день мне давали хороший совет насчёт Коновалова.

– Какой?

– Пристрелить.

– Впечатляет. Но ведь мы не кисейные барышни.

– Так и он уже не мальчик. И Фелюгина слабаком уж никак не назовёшь.

– Так это Коновалов был?

– Он самый.

Руднев нахмурился и подвёл итог:

– Что ж, тогда пожелаем товарищу Чернову терпения и удачи. Может, этот тип где-нибудь сам себе шею свернёт.

Иванков добавил:

– Я бы всем руководителям, у которых работает этот бык начитанный, выписывал молоко за вредность и дополнительный отпуск предоставлял.

На том и расстались. Когда на казённом «москвиче» отправились назад, Коновалов спросил:

– Уладилось, товарищ директор?

– Уладилось. Твоего присутствия не понадобилось. Хватило твоей репутации.

Помолчав, он добавил:

– И всё равно ты гад.

– Товарищ директор, да вы не переживайте! Этот старый дурак будет жаловаться в нашу же пользу.

– Какую?

– Разнесёт всем, и к нам больше никто не будет ездить. Забоятся.

– Так ты ради этого всё и затеял? Чтобы тебе в домино не мешали играть?

– Нет, это побочный результат, но тоже неплохой.

Уже потом как-то раз я его из любопытства спрашиваю:

– Вот скажи, Родион, с кем в бригаде у тебя разногласия по этому Зюдекуму?

– С очень многими. Вот, смотрите, Пётр Адамович.

Мимо идёт рабочий. Родион подзывает его и спрашивает:

– Петров, какое у тебя мнение по Зюдекуму?

– У меня есть мнение по тебе. Неважное мнение. Высказать?

– Свободен, камрад.

И на чистом глазу мне говорит:

– И вот так через одного. Зюдекум – шовинист, а они считают шовинистом меня. Какое уж тут согласие?

Теперь вы понимаете, товарищи, на какого попали интригана?

Со стороны раздевалок послышались крики, и Пётр Адамович отправился в ту сторону, а мы зашли в приёмную. Затем пришёл Коновалов, оглядел всех, покачал головой и объяснил причину криков:

– Представляете? У Злобина среди дня свистнули ватник. Пришёл сигарет в кармане взять, а ватника и нет. Тю-тю, значит. Шумит теперь. Да и то, раньше такого не было, пока посторонние не появились. Нет, нет, товарищи! У меня и мыслей не было относительно товарища Крылова. Ну, зачем ему старый дырявый ватник? Был бы новый, еще куда ни шло. А кстати, вы его хорошо знаете? Может, он этого, любитель налево, пока в командировке? Обычное дело.

Зам. управляющего вскинулся:

– Да ты что, Коновалов, в своём уме? Как можно?

– А что, да запросто! Вот вы тут переживаете, а он в это время у красивой марухи засел, бухает и радуется, что жинка далеко.

Из кабинета выглянул директор и заорал:

– Заткнись, Коновалов, со своими идиотскими предположениями! Иди, займись делом, тут и без тебя тошно.

– Понял, ухожу.

Коновалов попятился и, взглянув на меня, тихо попросил выйти на два слова. Я вышел за ним в коридор, и он сказал:

– Дело вот в чём. Как имя-отчество Ласкирёва?

– Аким Яковлевич.

– Так это же Акишка! Высоко взлетел, но это и к лучшему. Не удивляйтесь, Костин, мы с Акимом старые знакомые. Вот по знакомству он и закроет эту бодягу. Иначе волокита растянется на месяц-полтора.

– В смысле?

– Разве вы не поняли? Наш директор за три секунды в этом разобрался, только он боится перечить Крылову. На самом деле моя подпись на вашем документе ровно ничего не значит. Мне не жалко, могу и подписать, только через месяц ваш почин всё равно сдохнет, потому что он юридический уродец.

– Как это? Почему?

– Да очень просто. Вот, смотрите: приходит к главному бухгалтеру бригадир с заявлением от бригады, в котором сказано, что людям не нравится получать по рублю за единицу продукции, и требуют платить по два рубля, это им нравится больше. Догадываетесь, куда бухгалтер их пошлёт? И по одной причине – такого рода заявления как основание для выплат не предусмотрены КЗОТом, то есть они незаконны. Ваш почин – родной брат-близнец этого заявления. После первой же получки по срезанным расценкам в прокуратуру поступит несколько десятков заявлений о начислении зарплаты по непредусмотренным КЗОТом бумажкам. И всё! Прокурор просто вынужден будет раздать всем сёстрам по серьгам, всем, кто подписывал платёжные документы. Кто-то отделается выговором, а кого-то и с работы попрут. Крылову ничего не будет, ведь финансовых документов он не подписывает. Скорее всего, его похвалят с занесением.

– И вы уверены в Ласкирёве?

– Конечно, уверен, я ведь его знаю. Аким человек здравомыслящий, и если он иногда делает нечто дурацкое, вроде участия в этой бредятине, то это не значит, что он дурак. Просто он руководствуется неким скрытым здравым смыслом. Я думаю, что вам достаточно назвать меня, и он сноровисто всё уладит. А чтобы не было сомнений, я ему записку напишу. Не откажетесь передать?

Я согласился. Он вырвал из блокнота листочек, что-то на нём написал, сложил вдвое и отдал его мне со словами:

– Можете прочитать, секрета нет. Аким меня хорошо знает, он только глянет и сразу поймёт, что ему нужно делать.

Мы попрощались, он ушёл, и больше я его никогда не встречал. В записке было всего четыре слова: «Аким, сворачивай манёвр. Закопаю». Чуть ниже имя и подпись.

Между тем неприятности продолжались. Ожидание затянулось, и в конце концов было решено возвращаться домой, а после прояснения обстановки уже действовать дальше.

Подходя к трестовскому автобусу, новенькому ПАЗику, все услышали яростную ругань шофёра. Он качал насосом спущенное колесо, а в промежутках материл всё и всех. Колёса были спущены все. Неизвестный хулиган выкрутил все золотники. Когда зам попытался успокоить водителя, тот рассвирепел ещё больше и заорал:

– В гробу я видел эту работу, этот автобус и вас вместе с ним! Уйду! Уйду на самосвал, там такой пакости не бывает, а заработок лучше. По справедливости, это вы все должны мыть автобус. Сидели бы в своей конторе, бумаги писали, делом занимались, а то разъезжают, паразиты, людям гадости устраивают, вот они и мстят. Но почему мне? Почему автобусу? Ему две недели всего, а теперь хоть списывай – ездить невозможно!

– Да в чём дело?

Вместо ответа водитель подтащил зама к дверце и открыл её. Из автобуса шибануло густой волной запаха человеческих фекалий, которыми был щедро залит салон и место водителя. Вопросов больше не было. Последующее разбирательство и скандал с директором ничего не дали. Приехавшая милиция смогла установить лишь то, что в районе событий крутились двое подозрительного вида подростков. Заявление в милиции приняли неохотно и откровенно сказали, что перспектив в поимке злодеев почти никаких. Комбинатовский автобус оказался на ремонте, и всем пришлось топать на автовокзал. Уходили в молчании, злые и голодные, зато полные впечатлений.

Когда на следующий день я зашёл в кабинет, Ласкирёв был в своём обычном, бодро-ироничном настроении:

– Ну как поездка? Всё прошло на уровне? Оформили начинание?

– Нет, не оформили, Аким Яковлевич.

– А почему? Что помешало? Собрание было?

– Собрание было. Толку от него не было. Там бригадир попался нестандартный. Начальства не боится, скорее, наоборот.

– Бывают такие ребята, редко, но встречаются. Заартачился?

– Вот так прямо и не скажешь, что упёрся. Он предложил урезать расценки не на пять, а на пятьдесят процентов.

– Ничего себе!

– Только в ответ потребовал, чтобы и члены делегации урезали себе оклады наполовину.

– Ух ты! Вот это поворот! А что Крылов?

– Ничего. Он пропал.

– Как это пропал? В каком смысле?

– В самом прямом. На собрании был, а потом неизвестно куда делся. Даже речь не сказал, хотя собирался. Этот оригинальный бригадир предположил, что Крылов отправился по бабам.

– Тут он хватил. Крылов и шлюхи? Это экзотика.

– Кстати, Аким Яковлевич, этот бригадир оказался вашим знакомым, привет передал и записку. Сказал, что вы учтёте его мнение относительно этого почина.

– И кто он такой?

Я назвал. Эх, Вера Максимовна, давно было, запамятовал я его отчество.

Вера Максимовна машинально подсказала:

– Родион Алексеевич.

– Да, точно!

Олег Михайлович обрадовался, а потом резко замолчал. Через паузу он медленно повернул голову и хрипло спросил:

– Вы, что, Вера Максимовна, знаете Коновалова?

– Ну, это сильно сказано, скорее, случайное знакомство. Его вон даже наш водитель Миша видел.

– Водитель?

– Если помните, в сентябре нашу «Волгу» буксировали из Ленинградской.

– Помню.

– Так это Коновалов и тащил нас на кукане, а потом подбросил меня до города.

– Ну и ну! Действительно, мир тесен. Оказывается, вы, Вера Максимовна, способны удивлять. Не ожидал. Надо будет к вам присмотреться. А где он сейчас обитает?

– Всё там же, в Камчатской. Может, ещё встретимся. А что там было дальше?

– Дальше? Дальше произошло нечто странное. Никогда больше я не видел такой реакции. Слова Коновалов Родион Алексеевич произвели на Ласкирёва действие взорвавшейся бомбы. Глаза его остекленели, а румянец сошёл с пухленьких щёчек. Он вскочил и, схватив меня за грудки, заорал:

– Откуда тебе известно это имя? Кто тебе его сказал?

Вопросы были нелепы.

– Да вы что, Аким Яковлевич? Так начальство представило бригадира, так его все и звали. Он мне сказал, что вы с ним старые знакомые, и передал записку.

Ласкирёв отпустил меня, сел и промокнул выступивший на лбу пот, затем, молча, протянул руку, и я вложил в неё бумажку. Он развернул, прочитал и отбросил записку, как будто она была раскалённой. Посмотрел на меня безумными глазами и забормотал:

– Он вернулся, этого не может быть, этого не может быть, этого не может…

И вдруг начал часто креститься, что-то тихо приговаривая, возможно, молитву. Я никогда не видел, чтобы человек так быстро менялся внешне. Он сразу как-то осунулся, и вокруг глаз выступила синева. Руки тряслись. Я решил, что он сошёл с ума, и тоже испугался:

– Аким Яковлевич, может, вам вызвать скорую? Я сейчас!

И попытался выскользнуть из кабинета, но он меня остановил, показал на секретер и приказал налить. Открыв дверцу, я увидел бутылку коньяка и обычный гранёный стакан. Налил грамм сто и подал Ласкирёву. Он выпил и попросил ещё. Я повторил. Через некоторое время он немного пришёл в себя. Встал, запер дверь ключом и приказал рассказывать всё и подробно. Слушал он очень внимательно, но, судя по репликам, видел в повествовании несколько иной смысл. Когда зашла речь о милиции, Ласкирёв хмыкнул: «Ещё бы!» А эпизод с предполагаемой сдачей Крылова в «контору» заставил повторить два раза. Он очень серьёзно выслушал про версию Коновалова о предполагаемой краже ватника Крыловым. Я не выдержал:

– Это же ни в какие ворота, Аким Яковлевич! Я понимаю, он парень с юмором, но ведь есть пределы.

Ласкирёв сожалеюще посмотрел на меня:

– Да, Костин, кто первый раз видит Коновалова, обычно тоже так думает. Только я его лучше знаю – нет у него чувства юмора! Обозвал Крылова чмом брюхатым, говоришь? То-то и оно. Вот это как раз серьёзно. Крылов по незнанию не просто разбудил спящую собаку, он завёл бульдозер, который равнодушно проедет по его костям, а если мы не уйдём с дороги, то и по нашим. Записка эта – любезное предупреждение, и у меня нет никакого желания стоять у него на пути. Поэтому, как сказал Коновалов, будем закрывать эту бодягу, раз ему так хочется.

А, кстати, с лицом у него как?

– В смысле?

– Не изуродовано? Шрамы, там, или ещё что?

– Да нет. Я сильно не приглядывался, но заметных дефектов не имеется.

– Вот как. Впрочем, у него всегда всё не как у людей. Скажет иной раз такое, что вроде ни в одни ворота, а оно потом оказывается правдой. Я уже не удивлюсь, если Крылов и в самом деле слямзил ватник и рванул по бабам.

– Аким Яковлевич, а чего вы так испугались? Я в Коновалове ничего жуткого не заметил.

– Эх, Костин! Он и сам по себе не подарок, а тут ещё это… Да любой на моём месте… Ты покойников боишься?

– Нет. Чего их бояться.

– А оживших покойников?

– Не знаю. Не встречал.

– Встречал, Костин, встречал, и не далее как вчера. Ты просто не знаешь, что около восьми лет назад Коновалова похоронили. Для меня он давно покойник, а ты его воскресил. Внезапно.

– Наверное, тогда какая-то ошибка случилась. Живой он.

– Возможно и такое. Только у меня фантазии не хватает – как можно организовать такую ошибку? Ведь я его видел в гробу. Народу на похоронах было много. В том числе и его родственники. Они тоже ошиблись? Но хорошо, что так всё сложилось, что ты его встретил и меня подготовил. А если бы я его где-нибудь случайно встретил, неподготовленный? Ведь в штаны можно наложить или что хуже. Ты бы не испугался?

Ласкирёв схватил трубку и начал звонить. Выслушал и задумчиво произнёс:

– Крылова нет на работе и, что подозрительно, управляющего тоже. Значит, всё.

– Что всё?

– Крылова можно списывать со счетов. Где-то он здорово влип, если сам начальник кинулся его выручать, а он тяжёл на подъём.

– Да почему вы так решили?

Но он меня не слушал:

– Коновалов применил новую тактику. Раньше-то он больше в зубы давал. Ловко, дантист позавидует – с одного удара четыре штуки. Сам видел.

– Да кто он такой, этот Коновалов?

– Это мне самому хотелось бы знать, особенно теперь. Он ведь не всегда работал на селе. Один сатана знает, что ему нужно на этом задрипанном комбинате. Раньше он в городе обретался. Вроде бы простой заводской рабочий, а в такие дома был вхож, куда нас и на порог бы не пустили. Всего про него я тебе рассказывать не буду, а то и в самом деле решишь, что я свихнулся, но вот случай. Это так, по мелочи. Ты бы вот смог при всех плюнуть на лысую голову администратора драмтеатра? А Коновалов это сделал.