Текст книги "Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист"

– Кто знает? Причин полно, а гадать не хочется. Мне другое интересно. Вот вы как следует поработаете и найдёте этого человека, а что ему сможете предъявить? Какую статью?

– Не знаю. На то есть начальство. Оно решит.

– Может быть. Я, конечно, не специалист, но, на мой взгляд, вам лучше ничего не надо расследовать, а решить это дело бюрократически.

– Почему?

– Потому что любые ваши действия по расследованию этого дела незаконны.

– Это как?

– Очень просто. Всё законодательство, из которого исходят ваши служебные инструкции и положения, нацелено на преступление. Проще говоря, если вместо живого человека образуется труп, то вы ищите того, кто это сделал, и отдаёте его под суд. А тут ситуация обратная – был труп, а вместо него образовался живой человек. Такое происходит крайне редко, а потому в законе не прописано. А если закона нет, то и все ваши действия незаконны. Кого вы ищете? Преступника? А он в этом деле есть?

– Легко тебе рассуждать. А тут батюшка волну поднял и теперь из-за него сверху давят.

– На него тоже управа есть. В церкви своих бюрократов хватает, а им незапланированные чудеса не нужны, они за это ещё спросят кое с кого. А проще всего списать на канцелярскую ошибку. Бабушки мрут, ошиблись, не ту фамилию записали. Исправили, и концы в воду. Мне ли вас учить? Эти вещи вы знаете лучше меня в десять раз.

На том и расстались. Куропаткин думал о том, что версия Коновалова проста и естественна, но присутствие в деле метлы не оставляло от неё камня на камне. И всё-таки придётся этот вариант принять, а как там всё происходило на самом деле, останется только гадать, возможно, всю оставшуюся жизнь. Куропаткин и в самом деле знал, как спускать дела на тормозах, и у него уже сложился нехитрый план, но пришлось немного с ним повременить.

На следующий день прибыл опер из управления, чтобы разобраться на месте. Обычно сыщики одеваются скромно, чтобы не выделяться из окружения. Майор Строков в своей финской куртке, чешских туфлях и роскошной меховой кепке выделялся. Особенно на сельском фоне. На лице его застыло выражение усталого презрения. Судя по всему, он был невысокого мнения о сельских коллегах. Его заносчивость была замечена и породила общую антипатию. Даже с майором Перелазовым он разговаривал свысока. Перелазов морщился, но терпел, а затем отправил Строкова до Куропаткина. Ему подумалось, что хорошо бы стравить этого городского пижона с ненавистным Коноваловым, тот бы ему спеси поубавил. Намекнуть бы об этом Куропаткину. Но этого не потребовалось. Строков вцепился в Коновалова самостоятельно.

Куропаткин быстро объяснил Строкову суть происшедшего:

– Сами видите, товарищ майор, тут и дела никакого нет, шумиха одна. К вечеру я всё улажу.

Но Строкова эта простота не устраивала. Зря сюда ехал, что ли? Нет, нужно показать этим увальням эффективность, и он сказал:

– Дела нет, потому что его не вели. Где протокол допроса свидетеля? Как его?

– Коновалов. Я с ним так побеседовал. Не в курсе он насчёт старушки.

– Какие беседы? Слово к делу не пришьёшь. Надо жёстко и под роспись. Не надо миндальничать.

– А смысл?

– Смысл в том, что он вам не всё сказал, и надо на него нажать. Не знаете, как это делается?

– Знаем. А зачем?

Взаимопонимания не получилось. Ведь если пойти на поводу Куропаткина, то ему, Строкову, и докладывать будет нечего. И он решил показать класс работы. Навели справки, он затребовал машину с шофёром и отправился допрашивать Коновалова. Куропаткин не смог его отговорить и перед отъездом попытался предостеречь:

– Человек он своеобразный и нехороший. Вы с ним повежливей, товарищ майор. Давайте и я с вами на всякий случай поеду.

– Сам разберусь, не впервой. Вы тут в деревне все друг друга знаете, и отношения у вас особые, а мне на это наплевать.

Той зимой Коновалов работал грузчиком на химскладе. Разгрузка вагонов не напрягает интеллект, но поддерживает хорошую физическую форму и выносливость. Химсклад располагался за пределами станицы, далеко от жилых построек. К нему отходила железнодорожная ветка, а проехать туда можно было только тупиковой асфальтированной дорогой длиной полкилометра. Сам склад представлял собой большой корпус вдоль железнодорожного пути, оборудованный пандусами и подъездными площадками. Форпостом этого хозяйства было небольшое строение весовой. Весовщик Серов, представительный мужчина средних лет, как единственный сотрудник, занятый умственным трудом, считал себя кем-то вроде начальника, хотя все остальные этого мнения не придерживались. Среди грузчиков он авторитетом не пользовался даже в качестве весовщика и по одной причине. Всем было известно его на редкость жалкое подкаблучное положение в семье.

Прибыв на место, Строков велел шофёру ждать в машине, а сам зашёл на весовую. Когда Серов увидел удостоверение, то, как и всякий из его племени, засуетился, но, узнав, что майор ищет Коновалова, успокоился. Майора такая реакция не удивляла. Он привык, что при виде корочек большинство людей становятся лояльными и услужливыми. По-хозяйски сев за стол, он послал весовщика за Коноваловым. Тот отправился чуть ли не бегом. Вскоре он вернулся и, вильнув взглядом, сказал, что Коновалов идти не желает. По лицу Серова было видно, что это нежелание ему высказали более крепкими словами. Куропаткин сказал правду, клиент оказался строптивым. Взяв проводником весовщика, майор сам отправился в склад.

В огромном помещении взгляд не сразу находил людей. Грузчики были экипированы по правилам – спецкостюмы, спецшлемы и респираторы, делавшие людей похожими друг на друга. В дальнем конце склада среди клубов белесой пыли трудилось несколько человек. Работа велась с помощью спецпогрузчика на гусеничном ходу и ленточного транспортёра. Через ближние ворота два мужика вручную перегружали упакованные в бумажные мешки удобрения с электрокара в кузов самосвала. Дело шло к концу. Высокий грузчик управлялся с мешками так непринуждённо, будто они весили не пятьдесят, а каких-нибудь пять килограмм. Серов пояснил майору, что этот высокий и есть Коновалов, после чего побежал на весовую, где требовательно сигналил очередной грузовик.

Погрузка закончилась, электрокар отъехал, а вслед за ним отправились грузчики. Строков окликнул Коновалова:

– Эй! Подойди сюда!

Родион подошёл, а его напарник остановился неподалёку в ожидании. Строков уточнил:

– Ты Коновалов?

– Да.

Строков мельком показал удостоверение, коротко представился и объявил:

– Мне нужно тебя допросить.

– Шлите повестку. Всё должно быть по правилам.

– Надо будет, пришлю. А пока обойдёмся.

– Полномочия есть?

– Я же ясно сказал, кто я такой.

– Это ещё не повод для допроса. Вижу я тебя впервые. Вдруг твои корочки поддельные?

– Тебе ещё раз удостоверение показать?

– Не надо. Я всё равно не смогу определить его подлинность. Может, оно и настоящее, но полного доверия к нему у меня нет. Уж не взыщи.

Строков попытался вернуть разговор в нужное русло:

– Так, так. Значит, ты отказываешься говорить по делу?

– Не отказываюсь, а не могу.

– Это почему?

– Потому что мне платят деньги за погрузку, а не за разговоры. Некогда лясы точить. Верно, Федя?

Федя, обладатель уголовного вида физиономии, важно кивнул. Родион подмигнул ему и продолжал:

– Вот если бы ты принёс мне бумагу от управляющего, что время разговора мне оплачивается, тогда другой коленкор. Болтай, сколько влезет. Но дело это муторное – пока найдёшь контору, управляющего, то, сё, а его может и не оказаться на месте. В общем, так: если тебе сильно приспичило, то можно сделать по-простому.

– Это как?

– За наличный расчёт. Двадцать рублей на бочку, и, считай, договорились.

– Не понял!

– Вот так всегда: как платить, то сразу становится непонятно.

– То есть, я должен тебе заплатить?

– Это компенсация бригаде. Мужикам-то какой интерес за меня вкалывать, пока я буду с тобой распотякивать, возможно даже целых десять минут.

– Ты в своём уме?

– Да, ты прав. Только дурак согласится на такие смешные деньги. Но раз ты сам это заметил, то давай прибавим. Пусть будет пятьдесят рублей. Тоже не бог весть что, но мы не жадные, обойдёмся и этим.

И обратился к напарнику:

– Федя, полсотни хватит?

Федя важно кивнул и сделал движение кадыком. Он был удивлён поворотом дела. В своей жизни он неоднократно подвергался разного рода допросам, но ему и в голову не приходило, что на этом деле можно слегка разжиться. Строков впервые встретил демагога, который так ловко переворачивал сказанные им слова. От возмущения он забыл цель своего прихода. Предложить такое! И кому? Ему! Нужно было осадить этого наглого колхозана, и он сказал:

– Ты чего это мне тычешь?

– Здрас-с-те! Ты же первый установил уровень общения, а я невольно его поддерживаю.

– В смысле?

– Ты же первый, не поздоровавшись, тыкать начал. У вас, должностных холуев, так уж заведено: перед начальством тянетесь, а прочий народ считаете быдлом, недостойным вежливого обращения. Ты думаешь, что хамство тебя возвеличивает, а на самом деле этим демонстрируется твоё бескультурье и плебейское нутро. Только на меня не рассчитывай. Ты для меня никто, и на цирлах перед тобой я ходить не стану. Не стану, даже если меня сделают твоим подчинённым, потому что я не холуй.

– Так это ты аристократ? Грузчик аристократ? Надо же!

– Да ты и впрямь дурак! Для тебя не важно, о чём говорят, а важно, кто говорит. Твоей рабской душонке не понять, что лучше быть независимым грузчиком, чем номенклатурной мелкой сошкой на побегушках. Хорошего сыщика не послали бы из-за такой ерунды. Видно, и должность свою ты по блату получил.

В этот день Федя также узнал, что можно крепко унизить человека безо всякого употребления матерных слов. Взбешенному Строкову остро захотелось избить Коновалова, но остатки здравого смысла подсказывали, что сделать это можно только в том случае, если этот накачанный пятидесятикилограммовыми мешками здоровяк будет надёжно привязан к стулу. В предвкушении этого он сиплым от злости голосом сказал:

– Так, так. Грамотного из себя корчишь? Ничего, сейчас прокатишься со мной в одно место, а там тебя уму-разуму поучат.

– А что это за место? Конспиративная квартира?

– Будет тебе там и квартира, и удобства.

– Вот как! Значит, на квартире с удобствами вербовать собрался? Только ничего у тебя не выйдет. Раскусил я тебя, агент империализма.

– Чего ты городишь? Какой ещё агент?

– Обыкновенный. Поддельное удостоверение показываешь, намёки всякие делаешь. На шпиона ты не тянешь, а вот на диссидента антисоветчика очень даже похож. И в портфеле у тебя должно быть антисоветская подрывная литература.

Строков побагровел. В портфеле у него действительно был изъятый у одного фарцовщика западный порножурнал, и он заревел:

– Да ты рехнулся!

– Это ты рехнулся, контра, если пришёл сюда агитировать против советской власти. Здесь люди не продажные и за родину любому глотку порвут.

Верно, Федя?

Федя важно кивнул. Он дивился наглости, с которой Коновалов на пустом месте шил дело заезжему оперу, но от застарелой ненависти к милиции готов был подтвердить чего угодно. Строков терял инициативу и неумно спросил:

– Причём здесь родина?

– Это у тебя нет родины, отщепенец, и для тебя она ни при чём. Ладно. Не впервой, разберёмся. У меня знакомый есть в «конторе», спец по антисоветчикам, вот ему и подарок будет. По звонку враз примчится. Всё ему расскажешь. А чтобы не сбежал, придётся тебя связать. Не волнуйся, всё будет аккуратно – мешок из-под селитры на голову, часок потерпишь.

Глядя на сосредоточенного Коновалова, Строков инстинктом почувствовал, что всё это серьёзно, и ему стало не по себе. Он теперь пожалел, что в нарушение инструкций пошёл один. Почему он отказался от Куропаткина? Но кто же знал, что всё так обернётся? Шёл-то он к безобидному свидетелю, а тут физически здоровый тупой патриот, свихнувшийся на бдительности. В КГБ таких осведомителей не жалуют, но кто даст гарантию? А вдруг?

Коновалов засунул голицы в карман и, разминая кисти рук, наполовину загородил выход, а затем с надеждой в голосе спросил:

– А может, ты будешь сопротивляться? Самбо применишь? Давно я диссидентам зубы не пересчитывал.

Строкову стало дурно, и он, не спуская глаз с Коновалова, двинулся к выходу. Родион, заметив это движение, прищурился и вполголоса злобно проговорил:

– Дёргай отсюда, пока при памяти! Козёл!

И Строков дёрнул. Выскочив за дверь, он обернулся и прошипел:

– Ничего, в другом месте поговорим.

– Давай, давай! Смотри под ноги, а то покалечишься. Тут тебе не городской асфальт.

Коновалов повернулся и пошёл к ожидающему погрузки самосвалу. Федя стоял на месте. Он смотрел вслед Строкову и жалел, что Родион передумал и отпустил гада просто так.

Строкова колотило. Ярость, смешанная со стыдом, туманила взор. В голове теснились обрывки кровавых планов мщения, поэтому он пренебрег советом Коновалова смотреть под ноги. А зря, потому что, отойдя метров пять от склада, он поскользнулся на рассыпанных гранулах селитры. Нелепо взмахнув ногами, он грохнулся навзничь и остался недвижим, потеряв сознание. Водитель милиционер, увидев, что майор упал и не шевелится, кинулся на помощь. Следующим подбежал Серов, а затем притопал грузчик Федя. Младший сержант действовал грамотно. Первым делом он убедился, что майор жив. Чтобы не сделать хуже, он не стал его тормошить и пытаться привести в чувство, а послал весовщика вызвать скорую помощь. Федя подобрал валявшуюся кепку, осторожно подложил её под голову майора и, выпрямившись, сказал:

– Повезло ему, башка на поддон попала. А если бы об бетон саданулся, то хана, мозги вразлёт. А ведь говорил ему Коновалов смотреть под ноги, да куда там! Вот и вышел пируэнт.

– А чего он такой взъерошенный оттуда выскочил? Чего там было?

– Дык, это, сперва ничего, всё обычно. А потом Коновалов запросил с него за допрос пятьдесят рублей, вот он и психанул.

– Ничего себе! Да от такого любой взбесится. Теперь ясно.

Скорая прибыла быстро. Строкова погрузили и отправили в больницу, где у него обнаружили сотрясение мозга и перелом правого предплечья.

Новость разнеслась быстро, и, встретив Лучкова, Куропаткин сказал:

– Чего-то в этом роде я и ожидал. Говорил же ему, что ходить на Коновалова в одиночку опасно. Не послушал, куда там! Помнишь того, из Москвы?

– Такое не забудешь. Только сравнивать не надо. Там и дураку было ясно, что он его как-то подпоил и в путешествие отправил. А тут Коновалов и рядом не стоял. Что он мог ему сделать? Разве что сглазить.

– Вот так и рождаются байки. Хитромудрый он, Коновалов этот. Подвёл так, что, глядя со стороны, и в самом деле можно подумать чёрт знает что. Был я на том складе, видел. Там есть, где поскользнуться. Сами грузчики ходят в специальных сапогах с рубчатыми подошвами, а посторонним действительно нужно под ноги смотреть, иначе беда. Ты думаешь, он ради хохмы деньги за допрос затребовал? Нет, это специально, чтобы майора из себя вывести, и чтобы он про осторожность забыл. Видно Коновалов ему ещё что-то подбросил, потому что он выскочил оттуда как ошпаренный. Вот тебе и всё колдовство, и весь сглаз.

– Это что же? Всё было рассчитано до перелома руки?

– Нет, конечно. Рука, это так, побочный результат. Коновалову нужно было, чтобы он просто шлёпнулся.

– Зачем?

– Ну, вот представь: собрался ты кого-то допрашивать, а перед этим поскользнулся и упал в грязь. Какой уж после этого допрос? Авторитет служебный испарился, и остаётся только укрыть кого-нибудь матом. А грязюка там особенная, химическая, зимой не замерзает. После неё шмотки можно выбрасывать.

– Скорее всего, ты прав, но не всё так просто. Ты только не смейся, а я заметил, что Коновалов каким-то образом воздействует на милицию. Причём исключительно на неё. Взять пожарную часть: вроде бы родственная служба, а им хоть бы хны. Да и другим прочим. Прямо мистика какая-то. А говорить об этом нельзя – засмеют. Или ещё хуже, скажут, что не все дома.

– Это вроде его рыбацкой магии? Рассказывали мне, только байки всё это. Рыбаки и не такое расскажут, только уши подставляй. Сашка Рыжий на чистом глазу поведал мне, как однажды две лягушки прогрызли у него садок. Я ему толкую, мол, чего ты мелешь, у лягушек зубов нет, а он упёрся – пожмакали и всё, сам видел. Врут и сами верят в свои басни. Егор, ты в самом деле в сглаз веришь?

– Не верю. Да и сам Коновалов в него не верит. Смеётся, аспид. Только оно у него как-то само собой получается. И, как я понял, даже не со зла.

– Когда это ты понял?

– В сентябре прошлого года. Иду я по участку, а он с газетой в руке на лавочке возле двора сидит. Поздоровался и говорит:

– Присаживайтесь, дядя Егор, отдохните. В тенёчке покурим.

День жаркий был, я сел на лавочку и говорю как бы в шутку:

– С тобой опасно рядом сидеть, ещё наколдуешь чего-нибудь.

– Вот тебе раз! А я думал, что одни только бабки тёмные про меня небылицы разносят. Эх, Егор Иванович! Разве бы я работал, если бы умел колдовать? Да ни в жизнь! Промышлял бы себе колдовством. Вот, лотерея, например. Заколдовал билеты, а после тиража получай хоть товаром, хоть деньгами. Доход нетрудовой, а чистый, ни один прокурор не придерётся. А что на деле? Покупаю, покупаю билеты, а всё впустую. За год один рубль только и выиграл. Сегодня только что проверил, опять голый номер. А у вас есть лотерейки?

– Да лежат где-то штуки две, на сдачу всучили.

– Они счастливые, которые на сдачу. Вот вам газета с тиражом, проверьте. Глядишь, машину выиграете.

Прихожу домой с газетой, проверяю, и точно – выиграл билет машину. Стиральную. Потом через неделю встретились мы в центре, я и похвастался ему выигрышем. Коновалов обрадовался и говорит:

– Егор Иванович, это вам полоса пошла. Покупайте ещё билет, сто процентов машина выпадет в этот тираж.

В каком-то дурацком азарте купил я лотерейку и жду. Приходит таблица тиража, проверяю, и опять выигрыш. И опять стиральная машина «Вятка». Я за неё деньгами взял, шестьдесят рублей. Жена моя Клавдия радуется, а я с досады говорю:

– Заладил – машина, машина, нет сказать «Москвич» или хотя бы «Запорожец».

Клава спрашивает:

– Кто заладил?

– Коновалов.

– Это который Полины модистки сын?

– Да. И по совместительству внук этой ведьмы деникинской.

И я всё ей рассказал. Женщины вообще склонны к суевериям, Клава и говорит:

– Так ты сходи и попроси его, пусть конкретно автомобиль напророчит. «Волгу».

Тут я опомнился и отвечаю:

– Ага. Ходил, просил уже один, да неважно всё закончилось.

– Кто просил?

– Старик у золотой рыбки. Сказку Пушкина забыла? То-то! Вот получила ты новое корыто и будь довольна, а то он такого напророчит, что рада не будешь.

А потом случилось Клавдии на отделение к сестре съездить. Залезла в автобус, а там Коновалов сидит. Народу мало, она подсела к нему и разговор завела. С Полиной, матерью Коновалова она давно была знакома. Поинтересовалась её здоровьем, то да сё, а потом и говорит:

– Я вот знаю, Родион, что ты предсказывать умеешь.

– Не очень. Это баба Фрося насчёт погоды все приметы знает.

– Я не про погоду, а вообще. Вот Егору ты предсказал стиральную машину.

– Да это ж несерьёзно. Просто к слову пришлось.

Клавдия вдруг забоялась и решила попросить о чём-нибудь незначительном:

– Родион, а предскажи что-нибудь хотя бы нашей собачке. Трудно тебе что ли?

– Ну вы даёте, тётя Клава! Насчёт вашей сучки и гадать не надо. Ощениться она должна, такое её предназначение. Это вам и без меня любой скажет.

– Ошибся ты, Родион. Кобелёк у нас, Шариком звать.

– Ну, вот, сами видите, какой из меня предсказатель.

И всё бы ничего, только через два дня Шарик наш привёл трёх беленьких щенят. Мы думали, что он последнее время поправился, а он сучкой оказался.

Куропаткин присвистнул:

– Переродился он что ли?

– Да нет. Он и раньше был сучкой, просто об этом не знали. Клавдия всегда хотела маленькую собачку, этакий «звоночек». Вот одна знакомая принесла его и говорит:

– Он мелкой породы, больше не вырастет. Смотрите, какой пушистый и круглый! Настоящий Шарик.

Так и пошло. Под пушистую шерсть никто не заглянул. Теперь Шаркой зовём.

Здравомыслящий и скучный Куропаткин сказал:

– Егор, тебе Коновалов правильно сказал, что не надо становиться похожим на суеверных старух. В этих мелочных совпадениях нет ничего сверхъестественного, и не надо искать в них мистического смысла. И ты, и я лучше других знаем, как действует этот интриган. Не заговорами и не сжиганием лягушачьих шкурок на перекрёстке, да он этого и не умеет. На людей он действует обычными материальными средствами. А в качестве колдовского зелья он применяет обычную водку. И давно применяет. Между прочим, ещё в те годы, когда он действовал с Куркиным, я раскрыл пару их шуток в деталях. Вряд ли ты это помнишь. Дела были хоть и мелкие, но уголовные. Бытовуха и воровство. Они уже закончились, но что-то мне не давало покоя. В обоих случаях был какой-то загадочный и необъяснимый момент, когда ни с того ни с сего человек попадает в дурацкую ситуацию и вообще начинает вести себя необычно. Перелазов однажды сказал, что если происходит какой-то случай с чертовщиной, то первым делом надо смотреть, нет ли поблизости Коновалова. Я решил это проверить и насел на этих друзей. Коновалов не поддался, а Куркина мне удалось на пушку взять. Он послабее оказался и выложил все подробности. И что ты думаешь? Если бы не эти стервецы, то и дел никаких бы не было. Это они всё спровоцировали, мстили. Причём сами ничего такого криминального не сделали, просто перевели немного стрелку событий. И в одном случае на редкость хитроумным способом. Мужик по сей день, наверное, думает, что его заколдовали. А на самом деле никакой здесь мистики нет, а есть настоящая мистификация. Я потом тебе расскажу. И смех и грех.

В конце дня Куропаткин отправился в больницу проведать пострадавшего майора. Бледный Строков выглядел неважно. Лёгкое сотрясение мозга всё равно переносится тяжело, да ещё рука. Осунувшийся Строков глядел на опера запавшими глазами. Несмотря на своё состояние, майор старался быть приветливым. К удивлению Куропаткина, он даже назвал его по имени:

– Павел, как ты планировал насчёт дела, так и действуй.

– Да всё уже почти сделано. Яму суточники зарыли, гроб забрали Бунчиковы, чтобы на новый не тратиться. А данные в сельсовете уже исправлены.

– Ты мне отписку подготовь, а я соответственно потом доложу. И это. Извини меня. Надо было сразу тебя слушать, а я дурака свалял.

– Да чего там! Всё нормально.

В глазах Строкова был вопрос, но он не решился его задать. На выходе Куропаткина задержал доктор Воробьёв:

– Слушай, а кто такой Коновалов?

– Есть тут один тип. А что?

– Любопытный персонаж.

– Точно сказано, персонаж ещё тот. Это он воскресшую бабку приволок.

– Вот как? Интересно. Но дело не в этом. Ваш коллега, когда пришёл в себя, сильно ругал этого Коновалова, обещал с грязью смешать, а потом притих.

– С чего бы это?

– После телефонного разговора. Сказал, что ему нужно позвонить в Ростов. Пришлось организовать, всё-таки представитель органов. Я думал, он начальству будет звонить, но нет, обратился к какому-то Диме, очевидно коллеге. Я слышал только половину разговора, но всё равно было понятно. Речь шла о человеке по прозвищу Нечистый Дух, и скоро выяснилось, что это и есть Коновалов. Этот Дима, узнав, что Строков в больнице, видимо, посоветовал ему быстрее сматывать отсюда удочки, потому что он стал наводить справки насчёт скорейшего возвращения домой. Сказал, что ноги его здесь больше не будет. Что в нём, этом Коновалове?

– Талант оставаться в памяти тех, кто с ним сталкивается. Вы о нём Ёлкину спросите.

– Они знакомы?

– Н-ну, можно сказать и так. Встреча у них была минут пять, но она её не забудет.

Собственно, на этом вся история и закончилась. Когда всё утряслось, Перелазов пообещал личному составу, что когда баба Секлета снова помрёт, то он заставит всех по очереди дежурить на кладбище, чтобы она опять не откопалась.

* * *

Выслушав историю про «Ночную бабушку», Титов спросил Лучкова:

– Ну, и как, дежурили на кладбище?

– Нет. Перелазов на пенсию ушёл, а вы ведь такого не прикажете?

– Ты хочешь сказать?..

– Да, именно. Живая она ещё, и при случае запросто может пропустить стаканчик.