Текст книги "И ты, Брут…"

Дачники

В расположенном на берегу озера дачном поселке мне доводилось бывать всего пару раз, соответственно я плохо ориентировался в переплетении улиц, а потому мы немного поплутали, прежде чем отыскали нужный участок. Дача Рыкова состояла из небольшого кирпичного дома с небольшой верандой и крыльцом и шести соток земли, огороженных сеткой, по всему периметру которой были посажены кусты смородины, малины и крыжовника. С фасадной стороны дома находился навес для машины, два на три метра бетонный бассейн и сваренный из уголка, столбиков и прутьев топчан, доски с которого сейчас были убраны. С тыльной части дома располагались фруктовый сад, заросший бурьяном огород и на задворках – будки туалета и душа.

Поднявшись на крыльцо, я долго не мог справиться с замком. Сегодняшний день был самым неудачным днем в моей жизни. Меня два раза захватывали в плен, били, то слуги «императора», то дети и наперсник Царька, заставляли нырять в ледяной канал, теперь вот замок не желает открываться, а когда наконец поддался и я вошел на веранду, то чуть было не растянулся, наступив на плохо подогнанную половицу. Крепко выругавшись, я нащупал выключатель и врубил свет. Со второй дверью проблем не было, открылась быстро, и наша компания ввалилась в дом. В нем была всего одна комната, зато большая. Мебели кот наплакал. У стены в углу стояла тахта без одной ножки. Ее заменял подложенный деревянный брусок. К другой стене был придвинут диван с протертой до дыр обивкой. Центр комнаты занимал круглый обшарпанный стол со стоящими под ним четырьмя табуретками. Вот, пожалуй, и все. Хотя, если считать за мебель две раскладушки, «гарнитур жилая комната» дополняли и они. Комнату вполне можно было разделить на две, но до переоборудования у Сереги руки не доходили. Впрочем, они не доходили у него ни до чего, что касалось дачи. Сюда он приезжал отдыхать, а не работать. На стенах, потолке потеки, штукатурка кое-где отлетела, полы покорежились, кругом пыль, грязь, повсюду валяются пустые бутылки, консервные банки и окурки. Но предоставим Серегины промахи и просчеты в ведении дачного хозяйства решать ему самому и вернемся к нашей троице.

Вид дачи производил удручающее впечатление, и мы приуныли. Не хотелось ни есть, ни пить, ни говорить. Не было ни радио, ни телевизора, так что тишина в комнате стояла, как в древнем склепе на три персоны. Мы послонялись по дому, постояли на улице, любуясь на звезды, а потом отправились спать. Перед тем как лечь, я незаметно от компаньонов спрятал на веранде в укромном месте пистолет и деньги. Не раздеваясь, мы с Настей устроились на тахте, Чума – на диване. Долго никто не мог уснуть. Санек ворочался, сопел, Настя, наоборот, лежала тихо, но я чувствовал, что она не спит. В моей голове теснились мысли одна мрачнее другой, вставали картины событий прошедшего дня, возникали вопросы, на которые я не находил ответов. Промучившись до трех часов утра, я наконец уснул.

…Спали долго. Первой встала Настя. Она привела себя в порядок, а в тот момент, когда я открыл глаза, она, умытая и подкрашенная, сидела у окна и с тоскливым видом смотрела сквозь пыльные стекла в сад. Я встал, умылся и растолкал Чуму. Втроем мы сели завтракать. Ели бесконечно долго, очевидно, из-за того, что не знали, чем занять себя после еды. Меня по-прежнему одолевали безрадостные мысли. Мы оказались в тупике, и я не имел ни малейшего понятия, что нам дальше делать.

День был солнечным и ярким, и мы с девушкой решили прогуляться на озеро. Настя переоделась в халатик, и мы, прихватив покрывало и полотенце, вышли на улицу. Дачный поселок был четко спланирован – центральные улицы пересекались улицами поменьше, дачные участки были нарезаны правильными прямоугольниками. Постройки разнотипные. Встречались халупы, подобные Серегиной, но попадались и солидные дома. К ним, кроме водопровода, который имелся в каждом дворе, были подведены газ и канализация, имелась отопительная система. В таких домах обычно круглый год жили старички, оставившие в городе свои квартиры детям. Некоторые дома в поселке были телефонизированы. Между прочим, на Серегиной даче тоже имелся телефон, и в свой прошлый приезд я даже звонил по нему, но в этот раз телефонного аппарата нигде не заприметил. Отсутствие телефона на даче меня ничуть не огорчило. У меня имелась «сотка», которую я, правда, отключил, опасаясь «императорского» звонка с угрозами, но в случае необходимости можно было позвонить куда угодно.

Мы с Настей поднялись на бугорок и задержались на его вершине, любуясь открывшимся пейзажем. Под ногами в окружении сопок блестело озеро. Вода в нем была на удивление голубой, будто подсиненной, и даже издали казалась прозрачной. По озеру гулял ветерок, плавали несколько серфингистов. Издали белые паруса их серфингов были похожи на перышки, несущиеся над водной гладью. С этой стороны берег был пологий, на нем разбит пляж. Купальный сезон еще не наступил, однако день был воскресным, в поселок понаехали дачники, и некоторые из них загорали под нежарким солнцем на пляже. В трех местах на песке лежали парочки, в тени под деревом расположилась компания парней и девушек с гитарой.

Мы спустились к берегу, облюбовали местечко рядом с грибком, под которым в случае необходимости можно было укрыться от солнца, и, расстелив на песке покрывало, разлеглись на нем. Несколько минут лежали молча, потом девушка спросила:

– Как ты думаешь, «император» этот действительно хочет нас убить?

Настя лежала на животе, положив на руки голову. Ее зеленый глаз с любопытством смотрел на меня.

– Я не могу знать, что у «императора» на уме, – уклонился я от прямого ответа.

Глаз обиженно хлопнул.

– Чего ты хитришь со мной, – пробубнила девушка голосом медвежонка из мультика. – Я же твое мнение спрашиваю.

Я повернулся на бок и внимательно посмотрел на Настю.

– Ты хочешь знать правду?

– Конечно, зачем бы я тогда тебя спрашивала.

Я подумал, прежде чем сформулировать ответ.

– Чума, по-видимому, прав. Сейчас идет грызня за сейф. Сильные мира сего дурачат друг друга, а козлами отпущения хотят сделать нас. Я не исключаю, что «император» охотится за нами, чтобы убрать.

Настя слегка повернула голову. Теперь я видел ее лицо полностью. На нем отразилось смятение.

– Может быть, нам сбежать? Бросить все и уехать в другой город?

Я печально улыбнулся:

– Ты хочешь остаться без образования?

Солнышко припекало, и лоб у девушки вспотел. Она дунула на прилипшую ко лбу челку и негромко воскликнула:

– На кой черт мертвому образование?! Лучше быть необразованной, но живой! – Глаза у Насти загорелись. – Игорь, ну давай уедем в другой город, давай! Снимем квартиру, устроимся на работу, нас там никто не найдет.

– «Император» найдет, – произнес я тоном законченного пессимиста. – Продавал же нас кто-то до сих пор, причем не только «императору», продаст и позже. Я даже не знаю, что тебе сказать.

Девушка легонько потрясла меня за плечо.

– Ну, поедем, а?

– Я подумаю, – пошел я на компромисс. – Только не дави на меня. Это не так-то просто – бросить квартиру, работу, привычное окружение, уехать в другой город и начать жизнь с чистого листа. Погоди, возможно, что-нибудь придумаем.

Настя была недовольна тем, что я отклонил ее идею.

– У тебя есть другое предложение? – спросила она раздраженно.

Я посмотрел поверх головы девушки на несущихся по волнам серфингистов и, игнорируя ее тон, медленно сказал:

– Предложения нет, есть загадка, разгадав которую, как я считаю, мы смогли бы разгадать тайну убийства Валеры, а следовательно, выйти на главного виновника нашего бедственного в настоящее время положения. Тебе ни о чем не говорит фраза: «Заскочи на Сильвию, увидимся»?

Девушка округлила глаза, изображая неведение.

– Нет, а почему ты спрашиваешь?

– Эта фраза была записана на кассету в автоответчике Валеры. Голос, который ее произнес, мне ужасно знаком, но я не могу вспомнить, кому он принадлежит.

– «Заскочи на Сильвию, увидимся», – вдумываясь в слова, произнесла Настя. – Тарабарщина какая-то. Может, Сильвия сучка, и к ней на случку предлагают привести кобеля?

Я не сдержал улыбки и провел пальцем по губам девушки. Раздался шлепающий звук.

– Не говори глупостей! Эх, дать бы вам с Чумой послушать кассету, возможно, вы бы узнали голос. Жаль, кассета дома осталась.

Я замолчал, молчала и Настя. Она медленно повернулась на спину и, слегка позируя, потянулась. В ее движениях были лень и нега. Состояние девушки, как в прошлый раз в подъезде, передалось и мне. Я тоже почувствовал томление и истому, а в нижней части тела приятно заныло от блаженных воспоминаний о том, что с нами уже однажды случилось. Я был не прочь нарушить табу еще разок прямо здесь и сейчас, жаль, зрителей на пляже многовато. Целую минуту мы изучали друг друга ироничными, полными желания и страсти взглядами, потом Настя спросила:

– Хочешь вернуться на дачу?

Я понял ее намек и внезапно ставшими сухими губами прошептал:

– Хочу!

Не сговариваясь, мы встали, подхватили покрывало, полотенце и направились к дачному поселку. По дороге я сдерживал себя от желания взять Настю на руки и побежать с ней к домику. В душе я снова был юным, полным задора и огня и почему-то ужасно стыдился произошедшей со мной метаморфозы.

Когда мы вошли в комнату, Чума, подложив под голову руки, лежал на диване и изучал потолок. Санек был мрачнее тучи. Я понимал его, поскольку сам страдал от тоски и безысходности, но сейчас желание обладать Настей затмило все остальные чувства. Я поманил Чуму рукой, кивнул на дверь. Парень неохотно поднялся, пошел за мной.

– Вот что, Санек, – сказал я Чуме на веранде. – Ты бы пошел прогулялся…

Парень не сразу меня понял.

– Куда? – удивился он.

– Ну откуда же я знаю, – досадуя на непонятливость Чумы, произнес я. – В кино сходи, на карусели покатайся или вон на горках. Деньги на мороженое дать?

– А-а… – произнес Чума. – Все ясно! Ладно, пойду пройдусь. – Он похотливо ухмыльнулся, сунул руки в карманы и, спустившись с крыльца, направился к воротам.

Я закрыл дверь на щеколду, вернулся в комнату. Настя стояла у окна, и, хотя в помещении из-за плотно прикрытых ставен был полумрак, я отлично видел, что она слегка сконфужена и взволнована. Я и сам оробел. Настя порывисто обняла меня и уткнулась лицом в мою грудь. Я запрокинул голову девушки, отыскал губами ее губы, и мы слились в долгом поцелуе. Мягкие, похожие на две дольки мандарина губы таяли у меня во рту. Моя рука опустилась вниз, юркнула в разрез халатика, прошлась по ее бедру, скользнула между бедер. Девушка вначале отстранилась, а потом замерла и со стоном подалась вперед. Я задрал халатик, потянул кверху. Настя выскользнула из него, как змейка из отслужившей срок шкурки. Ее нагая упругая грудь коснулась моей груди. Даже через рубашку я почувствовал, как набухли и затвердели ее соски. Путаясь в одежде, я скинул с себя рубашку, брюки, а потом подхватил девушку на руки и отнес на тахту. Осыпая ее хрупкое тело поцелуями, я сдернул с Насти трусики, навалился на нее, и мы, стеная и вскрикивая, задвигались в сумасшедшем ритме…

А мне понравилось во время занятия сексом говорить всякие глупости. Это на самом деле раскрепощает, возбуждает и будоражит воображение… Но не будем отвлекаться…

Пятнадцать минут спустя мы, счастливые и весьма довольные друг другом, без сил упали на тахту и некоторое время отдыхали. Затем поднялись и отправились на задворки дачи принимать душ. Вода в баке была прогрета солнцем, не кипяток, конечно, но искупаться без риска подхватить простуду можно. Здесь, под струями прохладной воды, я нарушил табу в третий раз. А когда вышел из кабинки, меня внезапно осенила догадка. Я, кажется, понял, что означает странная фраза, вот уже трое суток не выходившая из моей головы.

Мне хотелось немедленно проверить свою гипотезу. Я не из суеверных, но тем не менее предпочитаю не делиться с окружающими неосуществленными идеями и планами, а потому Насте ничего не сказал. Я проводил девушку до крыльца, поцеловал в щеку и, пообещав вскоре вернуться, вышел за калитку.

Улица была пустынна, однако я на всякий случай постоял немного под деревом, наблюдая за окрестностями, не прячутся ли где слуги «императора» или сыновья адвоката, но подозрительных лиц нигде не заметил. Скорым шагом я направился к началу поселка. Кое-где во дворах дымились мангалы с шашлыками, играла музыка, там дачная молодежь предавалась веселью, а кое-где на огородах кипела работа. Через три перекрестка улица закончилась, и я вышел на небольшую заасфальтированную площадку, примыкавшую к центральной дороге. Площадка была круглой, на ней находилось длинное деревянное сооружение автобусной остановки, небольшой магазин и газетный киоск. Он-то и являлся конечной целью моей прогулки. Однако, хотя окошечко киоска было открыто, киоскера в нем видно не было. И неудивительно – на остановке ни души, можно, не опасаясь за свой товар, ненадолго отлучиться. А поскольку ближайшим и единственным местом, куда распространитель газет и журналов мог ненадолго отлучиться, являлся магазин, в него я и заглянул.

Это в советские годы на прилавках сельпо стояли лишь водка, вино, хозяйственное мыло да йодированная соль. Нынче время другое, нынче прилавки «комков» ломятся от товаров народного потребления. Этот, ориентированный на покупателя-дачника, не являлся исключением. В нем было все необходимое, что может потребоваться человеку в загородном доме, начиная от грабель, лопат и ведер и заканчивая водкой, постельными принадлежностями и презервативами.

У прилавка ворковала парочка – невысокая пожилая женщина с лицом человека, которого только что чем-то сильно удивили, и пухлый старичок с румяным округлым лицом и жидкими, похожими на гагачий пух, рыжими волосами. Появление в магазине человека было событием, поэтому каждого входившего здесь встречали как миллионного покупателя.

– Проходите! – кланяясь, засуетился старик. – Чего изволите? Консервы, колбасы, сыры, напитки – все свежее, выбирайте, пожалуйста!

«Ненавязчивый», порой подобострастный сервис меня всегда смущает – чувствую, ну, не заслужил я такого уважения!

– Мне бы газету, – пробормотал я.

Пожилая женщина сделала старику глазки и, подхватив меня под руку, повела к выходу.

– Пойдемте, молодой человек, я вам покажу все, что нужно. – А когда мы оказались на улице, заглядывая мне в лицо, спросила: – Эротическими журнальчиками интересуетесь?

– Нет, – я осторожно высвободил локоть из цепких пальцев старухи и шепнул: – Я предпочитаю живых фотомоделей. У вас нет на примете парочки?

Старуха от меня отстранилась и посмотрела диким взглядом.

– Я не мамка, – с достоинством великосветской дамы сказала она. – Сводничеством не занимаюсь. А вы, собственно, кто такой? Я вас раньше здесь не видела.

– Министр по делам печати! Вы меня разве не узнали?

– Да ладно вам голову-то морочить! – хохотнула пожилая женщина и подмигнула: – А если честно, у кого на даче остановились? Я здесь всех знаю.

Я вложил в улыбку все свое обаяние:

– Да не останавливался я ни у кого. Мне сказали, у вас здесь старыми газетами торгуют. Вот специально приехал из города, чтобы одну купить.

Старуха поняла, что над ней издеваются, и к ее удивленному выражению на лице добавилось высокомерное. В киоск она заходить не стала, остановилась у окошечка и провела над разложенными на прилавке газетами и журналами рукой, будто ворожея, делавшая пассы:

– Выбирайте.

Я протянул киоскерше деньги.

– Мне телевизионную программу, пожалуйста, и желательно, чтобы ею можно было еще пользоваться.

Старуха сунула мне в руки «Престиж», отсчитала сдачу и на прощание, поджав губы, сказала:

– Приходите к нам еще!

– Непременно, – пообещал я рассеянно и направился через площадку, листая на ходу газету. Отыскал страничку-путеводитель по театрам и кинотеатрам и быстро пробежал ее глазами. Есть! Я остановился как вкопанный. В репертуаре Академического русского драматического театра напротив сегодняшнего числа значилось: «Сильвия – история собаки» А. Герни. Я оказался прав. «Сильвия» – это спектакль, и записанный на кассете голос предлагал Валере сходить на него. Наконец-то в руках у меня оказалась хоть какая-то зацепка, с которой можно начать расследование. Возможно, она ни к чему не приведет, возможно, я ошибаюсь, возлагая большие надежды на эту самую зацепку, и она всего лишь мираж, но сидеть и ждать у моря погоды я больше не мог. Для того чтобы окончательно не раскиснуть и не сломаться, мне необходимо было действовать, и чем активнее, тем лучше. Я сунул под мышку газету и зашагал к дороге.

Еще издали я почувствовал, что на даче творится неладное. Я ускорил шаг, миновал калитку и взбежал на крыльцо. В домике шла возня, раздавались приглушенные стоны, ругань, слышались шлепки. Я заскочил на веранду, а затем в комнату. Моему взору предстала безобразная картина. Настя лежала на тахте в разорванном халатике и отбивалась от навалившегося на нее, по пояс голого Чумы, который пытался сорвать с девушки трусики. В другое время Настя непременно подняла бы крик, на который, возможно, сбежался бы народ и помог ей, но при сложившихся обстоятельствах шумный скандал нам был ни к чему. Настя это понимала, поэтому, закусив губы, мужественно боролась с бывшим зэком, награждая его тумаками, оплеухами, тычками, укусами и пинками. В ответ Чума рычал, ругался и с еще большей настойчивостью пытался овладеть девушкой.

В два прыжка я оказался у тахты, схватил Чуму за шею и потянул. Парень прилип к девчонке, как пластырь – не отодрать. Тогда я схватил Санька за волосы и что было силы дернул. С воплем Чума соскочил с тахты и замахнулся. Я был наготове и наотмашь ударил его предплечьем по зубам. Санек попятился, зацепился пяткой за половицу и неловко упал на спину, но тут же, опираясь на стену, стал тяжело подниматься. И тут я понял, в чем причина агрессивного поведения Чумы. Он был сильно пьян и плохо контролировал свои поступки.

Придерживая на груди халатик, Настя вскочила, подняла стоявшую на полу пустую пыльную бутылку и, держа ее за горлышко, как гранату, стала рядом со мной. Растрепанная, со сверкавшими от гнева глазами, она походила на маленькую ведьму. Чума поднялся и, пошатываясь, двинулся к нам. На его лице застыло зверское выражение.

– Только подойди, придурок, убью! – с ненавистью бросила Настя и замахнулась бутылкой.

Чума пер, как танк на дзот. Он ничего не соображал и был крайне опасен. Мне очень не хотелось устраивать свару, и я попытался разрядить обстановку.

– Прости его, Настя, он немного не в себе, – сказал я девушке и повернулся к парню. – Какая муха тебя укусила, Санек?

– Раз она спит с тобой, – сказал он невнятно, – пусть переспит разок со мной. От нее не убудет!

– У нас с ней любовь, Санек, – вновь попытался я урезонить парня. – И ты здесь как бы ни при чем. Так что уймись!

Не тут-то было. Чума был крайне возбужден и униматься не желал.

– А мне плевать на вашу любовь, – сказал он с ухмылкой, и его зубы из желтого металла сверкнули. – Я привык добиваться того, чего хочу!

Неожиданно он прыгнул в мою сторону и резко выбросил вперед руку. Я успел увернуться, однако кулак, просвистев в воздухе, все же скользнул по моей щеке, и я почувствовал жгучую боль. Чума ударил левой рукой, однако я уже отскочил в сторону и сказал девушке:

– Не трогай его, Настя! Мы сами разберемся.

Девушка, собиравшаяся обрушить на голову Чумы бутылку, послушно опустила руку и сделала шаг назад. Но Настя не успокоилась, продолжая зорко следить за Чумой, она готова была в любой момент отразить атаку бывшего зэка.

Я выставил перед собой кулак и вразумляюще сказал:

– Угомонись, Чума! Ты пьян, и я бы мог вырубить тебя с одного удара, но не хочу. Еще вчера мы дрались бок о бок против Царька и его сыновей, и у меня не поднимется на тебя рука. – Санек в нерешительности остановился, а я с еще большим воодушевлением продолжил: – Мы с тобой по одну сторону баррикады, Чума, и делить нам нечего. Но если ты, протрезвев, все же захочешь помериться со мной силой, я готов. А сейчас, извини, мне не до твоих сексуальных проблем и выяснения отношений. Появились более важные дела.

Тон, каким я произнес последние слова, заставил парня призадуматься. Наконец проблески разума, остававшиеся в его затуманенном алкоголем мозгу, одержали верх над похотью, и он, опустив руки, неуверенно спросил:

– Какие еще дела?

Угроза, нависшая над девичьей честью Насти, развеялась – честь и хвала моей дипломатии!

– Поход в театр, например, – заявил я мирно.

Санек тупо посмотрел на меня, и даже Настя казалась обескураженной.

– Ты уверен, что выбрал подходящий момент ходить по театрам? – спросила она.

– Думаю, да. Я расшифровал фразу: «Заскочи на Сильвию, увидимся».

Чуму развозило прямо на глазах. Очевидно, пол под его ногами здорово качался, он широко расставил ноги, чтобы не упасть, и, плохо ворочая языком, произнес:

– На какую еще Сильвию заскочить?

– Это не из области физиологии, Чума! Помнишь, ты дал мне кассету из автоответчика Валеры? На ней один тип просил толстяка «заскочить на Сильвию». Там они якобы должны увидеться. – Я поднял выроненную в ходе борьбы газету, раскрыл ее и, указывая подошедшей Насте на нужную строчку, прочитал: – «Сильвия – история собаки». Так вот, «Сильвия» – это спектакль. И он, между прочим, состоится сегодня.

Настя села на тахту и, все еще не желая расставаться с бутылкой, положила ее на колени.

– И ты хочешь на него пойти? – подивилась она.

Чуме трудно было стоять. Он доковылял до дивана, плюхнулся на него и замотал головой так, словно у него не было шейных позвонков.

– Я сегодня в театр не пойду! – заявил он категорично.

– А я тебя туда и не приглашаю, – заметил я. – Тебя в таком состоянии даже в зоопарк пускать нельзя, всех зверей распугаешь, а уж зрителей в театре и подавно. Так что отдыхай, мы с Настей пойдем.

Чума ничего не ответил, обвел комнату бессмысленным взглядом и свесил голову на грудь.

– Но, Игорь, – возразила девушка, презрительно покосившись на Чуму. – В театре много народу. Этот человек может работать в нем, а может быть зрителем. Как мы его узнаем?

– Понятия не имею. Но в руках у нас оказалась ниточка, и терять ее я не собираюсь. В общем, приводи себя в порядок, сегодня вечером у нас состоится культурно-массовое мероприятие.