Текст книги "Кукловод"

14

Когда на волне гласности и перестройки открылись истинные масштабы сталинских репрессий, общество было настолько потрясено и шокировано, что шок этот жив и по сей день. А раз главным орудием террора служили органы ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ, то отныне сама принадлежность к этим органам воспринималась многими или даже большинством с брезгливой ненавистью. Слово «чекист» как-то само собой стало синонимом слова «палач». Никуда ведь не денешься от фактов: избиения, пытки, расстрелы невиновных людей – от крестьян и рабочих до академиков и маршалов – совершались чекистскими руками, в чекистских кабинетах и подвалах-застенках.

Но российская душа не признаёт полутонов, и как-то забылось, что далеко не все чекисты были примитивными садистами и душегубами. Кто же тогда внедрялся в святая святых вражеских разведок и годами передавал ценнейшую информацию? Кто осуществлял блестящие контрразведывательные операции по разоблачению шпионов и агентов-«кротов», скажем, Пеньковского? Кто, наконец, добывал западные высокие технологии, чьё внедрение экономило родной стране сотни миллионов долларов? Заметим, что оценивать эти действия с точки зрения бытовой морали и нравственности было бы неуместно, поскольку шпионаж, в том числе промышленный, появился и расцвёл во всём мире задолго до возникновения советской власти и КГБ… Словом, надо быть законченным демократом первой волны (а это диагноз), чтобы отрицать очевидное: во все времена среди чекистов было немало талантливых, прекрасно образованных профессионалов, преданных своей стране и присяге, чьи руки и совесть чисты настолько, насколько вообще можно говорить о чистоте в действиях офицеров спецслужб.

Именно к этому типу принадлежал генерал-лейтенант Немиров. Управление безопасности президента он возглавил (а точнее, создал с нуля) сразу после первой победы Мельникова на выборах. Круша советскую власть, свежеиспечённый глава России не чурался использовать её кадры, да, впрочем, иных тогда просто не было. Мельников обратил внимание на Владимира Александровича по рекомендации одного из помощников – бывшего диссидента, чьё высосанное из пальца дело генерал спустил на тормозах ещё при Брежневе. Не то, чтобы Немиров тайно сочувствовал диссидентскому движению – скорее, наоборот: он этих людей не любил. Но ещё больше Немиров не любил, когда его подчинённые ради нескольких строчек в отчёте выдавали нетрезвый пересказ анекдотов про ветшающего генсека за опасное антисоветское инакомыслие… Наведя справки, Мельников убедился, что ему рекомендуют человека с высокой репутацией, который сделал карьеру собственной головой и горбом. В итоге президент остановил свой выбор на бывшем генерале бывшего КГБ.

Выбор оказался правильным. Немиров был профессионалом незаурядного ума и нестандартного мышления. Понятие «безопасность президента» он трактовал весьма широко. С его точки зрения, физическая охрана главы государства была первой, чрезвычайно важной, но не единственной, и, может быть, не самой главной задачей УБП. Безопасность президента он отождествлял с безопасностью России в целом. Исходя из этих соображений, он выстроил концепцию УБП и представил её Мельникову.

Согласно концепции, управление представляло собой структуру из трёх крупных подразделений. Первое из них, силовое, занималось непосредственной охраной президента, высших должностных лиц государства и членов их семей. За основу был взят опыт работы 9-го управления КГБ и его сотрудников, приглашённых на службу в новую структуру.

Второе подразделение было информационно-аналитическим. Оно работало с огромным количеством источников информации: от печатных, эфирных и электронных СМИ до материалов закрытых ведомств. Проанализировав факты, дать на их основе оценку и прогноз ситуации в России и отдельных регионах, в мире и отдельных странах – такова была задача второго подразделения. Отслеживалась также деятельность различных структур и персоналий.

Ну, а третье подразделение называлось научно-техническим. Оно занималось обеспечением деятельности первых двух. Тут создавались компьютерные программы для обработки гигантских массивов информации, совершенствовались типы оружия и средства защиты от покушений, разрабатывались медицинские методики, позволявшие силовикам эффективно нести службу без перерыва, сутки и более. Много над чем трудились в этом подразделении.

Но, пожалуй, наиболее серьёзной и наименее афишируемой была работа с папкой «Н» и велась эта работа по личному указанию президента.

«Н» означало «непознанное», «неизвестное». Термин «папка» был условным. Она представляла собой уникальный архив информации, содержавший тысячи фактов необъяснённых явлений и событий, которые произошли на территории страны более чем за последние полвека.

В далёком 1940-м году, во время испытаний потерпел катастрофу опытный образец скоростного истребителя марки «Як». Впрочем, слово «катастрофа» здесь было бы неточным. Полёт проходил нормально, как вдруг, набрав заданную высоту, лётчик Перьян передал, что прямо по курсу из ниоткуда вынырнул огромный светящийся шар, быстро идущий на сближение. Спустя несколько секунд Перьян панически прокричал, что все приборы отказали, подача топлива в двигатель прекратилась, а самолёт как магнитом притягивает к шару, в нижней части которого уже виднеется некое подобие распахнутых ворот… После этого связь прервалась.

Ни истребитель, ни даже обломки его найти не удалось. А вот лётчик Перьян через день объявился в расположении своего полка и был немедленно допрошен особистом. Протокол этого допроса Берия лично положил вождю на стол. Перьян рассказал, что шар внутри оказался полым. Самолёт затянуло внутрь непонятным образом, и он оказался в каком-то ангаре.

Дальнейшее лётчик припоминал смутно, поскольку был как во сне. Его извлекли из кабины и окружили какие-то неизвестные существа. Они очень походили на людей, однако росту были ниже среднего, кожу имели бледно-зелёного оттенка, а на плоских лицах выделялись большие безгубые рты. Между собой плосколицые общались на неизвестном свистящем языке. Тем не менее, Перьян почему-то ощутил, что опасаться ему нечего. Чёрт знает, как стало ему понятно и другое: существа эти – выходцы из иного мира. На Землю они прилетели недавно, и теперь знакомятся с планетой, её обитателями и научно-техническими достижениями. С этой целью самолёт они оставили у себя, а самого Перьяна на следующий день высадили неподалёку от его части, предварительно взяв для анализа образцы ткани, крови, мочи и семенной жидкости.

К протоколу допроса был приложен рапорт особиста, в котором он докладывал о принятых мерах. Прежде всего, особист организовал медицинский осмотр Перьяна. Врачи констатировали, что организм и реакции лётчика находятся в норме. Вместе с тем на теле Перьяна были обнаружены следы и микроповреждения, которые могли образоваться вследствие взятия вышеупомянутых анализов. Таким образом, правота лётчика косвенно подтверждалась. Другим косвенным подтверждением его слов был тот факт, что несколько опрошенных крестьян колхоза имени товарища Кагановича, близ которого располагался авиационный полк, накануне видели, как огромный светящийся шар опустился на землю в двух-трёх вёрстах от их деревни, а через несколько минут взмыл вверх и быстро затерялся в небе.

В конце рапорта особист излагал собственные впечатления от беседы с Перьяном. Лётчик выглядел смущённым, озадаченным, ничего не понимающим, но твёрдо стоял на том, что всё было именно так. Складывалась ощущение, что он не врёт. Однако особист решил от греха подальше изолировать лётчика на гауптвахте и запросил дальнейших указаний.

Прочитав документы, Иосиф Виссарионович аккуратно сложил их на столе и пристально посмотрел на соратника.

– Что скажешь, Лаврентий? – спросил он, раскуривая трубку.

За внешним спокойствием вождя Берия, знавший Сталина как никто, угадывал его смятение. Да и сам он был ошарашен. Вот так, походя, захватить сверхскоростной мощный боевой истребитель… Что же это за силища такая? И чего от неё ожидать?

– Варианты могут быть разные, товарищ Сталин, – осторожно сказал нарком – Предположим, лётчик врёт или сошёл с ума…

– Но тут написано, что, по словам врачей, он в норме. Или они тоже врут? И потом, куда исчез «Як»? Даже обломков нет…

– Другой вариант – изощрённая империалистическая провокация, товарищ Сталин…

Вождь раздражённо взглянул на Берию.

– Ты в агитпропе, что ли, работаешь, Лаврентий? – едко спросил он. – Причём тут империалисты? Зачем империалистам брать у этого лётчика ткань, кровь и всё остальное для анализа? Решили убедиться, что советский человек – особый человек, даже биологически? Чушь какая-то… Опять же, ни самолёта, ни даже обломков… Ты давай по существу говори.

– По существу ничего сказать не могу, – признался Берия, поколебавшись. – Конечно, я запросил и успел получить некоторые справки. Наши учёные Циолковский и Цандер обосновали возможность путешествия в межзвёздном пространстве. О том же говорит Королёв. Итальянец Скиапарелли ещё полвека назад открыл на Марсе искусственно созданные каналы. Всё это общеизвестно. Рассуждая теоретически, инопланетная жизнь возможна, а значит, возможна и встреча с инопланетянами… Но я не учёный, товарищ Сталин, я чекист, – провозгласил он, выпрямившись. – И я должен думать о том, насколько могущественны эти существа, насколько они вредны или опасны, чего хотят и какие планы строят. Наконец, реально ли вступить с ними в контакт, использовать в интересах Советского Союза…

Слушая наркома, Сталин одобрительно кивал головой.

– Правильные вопросы ставишь, – заметил он. – Только где взять ответы?

– Полагаю, надо информировать Академию наук и работать вместе с ней, товарищ Сталин.

Вождь задумчиво прошёлся по кабинету.

– Хорошая мысль, – наконец, сказал он. – Однако преждевременная. Наука, товарищ Берия, делает выводы и даёт рекомендации на основании анализа многих фактов. А что мы можем сейчас предъявить? Единственный случай с товарищем Перьяном? Этого мало. Мы поступим по-другому…

В этот вечер Берия получил распоряжение негласно задействовать структуры НКВД, а также сеть осведомителей-сексотов, чтобы прочесать всю страну и выявить случаи присутствия инопланетных существ, следы их пребывания, контакты с землянами. При этом сбор информации следовало вести абсолютно скрытно, избегая возбудить нездоровое любопытство населения. Составленное таким образом досье подлежало передаче в президиум Академии наук для анализа и практических выводов.

– Мне всё ясно, товарищ Сталин, – заверил нарком, вставая. – Но что делать с Перьяном? Уместно ли его отпустить с гауптвахты в свете ваших указаний? Конечно, можно взять подписку о неразглашении…

Вождь на секунду задумался.

– Изолировать и сохранить для дальнейшей работы с учёными, – сказал он.

Участь несчастного лётчика была определена…

В сущности, ведомству Берии предстояло решать задачу по принципу «Найди то, не знаю что». Поэтому Лаврентию Павловичу пришлось изрядно потрудиться, составляя указания для подчинённых. В конце концов, директива, разосланная в территориальные органы НКВД, имела общий характер и обязывала сотрудников фиксировать все случаи загадочных, необъяснимых явлений, происходивших в данной местности. Собранную информацию следовало направлять в специально созданный при центральном аппарате сектор, который возглавил старший лейтенант госбезопасности Гринфельд, успевший закончить физико-математический факультет и потому считавшийся в наркомате специалистом по научным вопросам.

Так начиналась папка «Н».

Первые же сводки, подготовленные Гринфельдом для наркома, озадачили Берию. Он и не подозревал, что на бескрайних просторах страны победившей диктатуры пролетариата происходят вещи, способные поколебать самое стойкое материалистическое мировоззрение. Лаврентий Павлович хватался за голову, читая о таинственных человекообразных существах, неоднократно замеченных на Кавказе. О ленинградской секте, последователи которой вгоняли себя в транс и в таком состоянии могли объяснять прошлое и предсказывать будущее. О старухе из Тамбова, которая читала мысли на расстоянии и одним взглядов превращала любого человека в покорное нерассуждающее существо… А бурятские шаманы, воскрешавшие покойников чтением запредельно древних заклинаний и таинственными манипуляциями? А псковский инженер, которого соседи по коммуналке застали парящим в воздухе?.. Причём сводки содержали только более-менее достоверные случаи, практически факты, ибо шелуху сплетен и домыслов дотошный Гринфельд, готовя материалы, безжалостно отсекал.

Но сильнее всего Берию поразил случай, произошедший в Курске. Наряд милиции пришёл с обыском в дом сорокалетнего мужчины, которого подозревали в квартирной краже. Ничего из похищенных вещей обнаружить не удалось. Но зато был обнаружен тайник, в котором нашли различные предметы религиозного культа в странном виде: вымазанное кровью распятие, библия с изрезанными страницами, залитая чёрной краской икона… Когда ошарашенный оперативник извлёк из тайника портрет с изображением князя тьмы Люцифера, хозяин дома, проявлявший нарастающее волнение, не выдержал. Он вскочил на ноги, затрясся, прошипел: «Будьте вы прокляты!» – и кинулся к огромному, в рост человека, зеркалу в прихожей. Он вошёл в это зеркало, точно в открытую дверь, и пропал из виду. Вместе с ним исчез милиционер, успевший, на беду, схватить беглеца за руку. Больше их не видели…

Читая сухие, лишённые эмоций сводки, всесильный шеф госбезопасности чувствовал, что столкнулся с верхушкой айсберга, девяносто девять процентов которого, как водится, скрывалось в глубине. В стране, лежавшей под его пятой, в стране с тысячелетней историей и культурой, в стране с обрядами, традициями и знаниями, уходящими корнями в языческую тьму веков, – так вот, в стране этой исподволь шли процессы, не подвластные ни обкомам, ни советской власти вообще, ни даже НКВД. Осознав это, Берия испытал шок, затем пришёл в ярость, и лишь спустя некоторое время вновь обрёл способность спокойно и холодно размышлять.

Любая проблема решаема, если видишь конечную цель и точно определяешь те шаги, которые ведут к ней. Необходимые шаги Берия уже отчётливо представлял: а) поставить сбор информации о сверхъестественном на постоянную основу; б) классифицировать необъяснимые факты по признакам (например, явления природы, человеческие способности, воздействие на окружающую действительность с помощью обрядов, заклинаний и так далее); в) подвергнуть каждую группу фактов системному изучению и анализу, включая проведение экспедиций и постановку опытов (тут логика вела Берию к мысли о создании при НКВД чего-то вроде многопрофильного научно-исследовательского института; причём комплектование штата лучшими учёными кадрами легко обеспечивалось проведением нескольких политических процессов в академической среде…).

Но какова же была конечная цель предполагаемых шагов? Ну, это ясно. Найти и взять на вооружение то, чего нельзя объяснить, но можно и нужно использовать. В собственных интересах, разумеется, независимо ни от каких указаний вождя. Сжимая руки от волнения, нарком перечитывал информацию из Воронежа. Учитель-химик в конце прошлого века якобы синтезировал некое вещество, благодаря употреблению которого в свои семьдесят восемь лет выглядит от силы на тридцать пять. А вот сообщение из Рязанской области. Жителя одного из райцентров видели в разных местах с интервалом в несколько минут на расстоянии около десяти километров. Каким образом он мгновенно перемещался в пространстве – абсолютная загадка. Но ведь перемещался…

Замкнуть всю проблематику на себя. Докладывать Сталину только второстепенные детали и результаты (между прочим, собственно «инопланетной» информации в сводках-то практически и не было). Затратив три-пять, пусть десять лет, достигнуть могущества, которое позволит вести абсолютно любую игру. Собственную…

Этим планам не суждено было воплотиться. Вскоре грянула война. После неё начался передел мира. Берия руководил атомным проектом, организовывал работу ГУЛАГа по восстановлению народного хозяйства, словом, был нарасхват. От проекта «Н» постоянно что-то отвлекало, не хватало то сил, то времени. Сбор информации продолжался, архив рос как на дрожжах, но до полноценного анализа, и, главное, извлечения практической пользы, никак не доходили руки. В другом случае Берия давно уже поручил бы проект одному из заместителей, однако здесь он всё переключил на себя. «Успею», – думал он.

И не успел. Всего через несколько месяцев после смерти Сталина соратники из Политбюро свалили Берию, судили и приговорили к смерти. За несколько мгновений до расстрела он вспомнил вдруг папку «Н», и со звериной тоской пожалел, что не может мгновенно перемещаться в пространстве. Или взглядом подчинять себе окружающих. Или становиться невидимым, как сыктывкарский врач, упомянутый в июньской сводке…

Берии не стало, но сектор «Н» сохранился, и работа по сбору информации продолжалась. Сектор был малозатратный, никому не мешал, а данные, которые он аккумулировал, были весьма любопытны, хотя и воспринимались скорее как собрание курьёзов, нежели факты, подлежащие обстоятельному изучению. Ни один из руководителей ГБ за сорок послесталинских лет не пытался ответить на простой вопрос: а если – не курьёзы? Кому-то мешал въевшийся с детства примитивный атеизм, кто-то понимал задачи государственной безопасности исключительно как разоблачение вражеской агентуры и борьбу с инакомыслием внутри страны…

В КГБ заговорили о секторе лишь в 1970 году. Гринфельд, возглавлявший его тридцать лет, дослужившийся до полковника и защитивший докторскую диссертацию по физике, покончил жизнь самоубийством. Он застрелился поздно вечером у себя в кабинете, оставив записку, в которой было всего два слова: «Мне страшно». Потрясённые сослуживцы нашли также несколько сложенных листков с надписью «Председателю КГБ при Совете Министров СССР т. Андропову Ю. В.» Один человек среди общей суматохи успел даже прочесть это письмо до того, как начался официальный обыск, и бумаги покойного были изъяты.

Обращаясь к Андропову, Гринфельд писал, что за тридцать лет работы сектора «Н» скопился огромный массив информации, позволяющий однозначно констатировать реальность и повторяемость паранормальных явлений, запредельных с точки зрения традиционной науки, бытующих представлений о человеческих возможностях и устройстве окружающего мира. Де-факто можно считать доказанным существование параллельных миров, хроноаномалий, космического Разума, который в земной мифологии получил имя Бога. Что касается латентных свойств человека, то явления левитации, телекинеза и телепортации доказывают: человеческий организм таит в себе колоссальные возможности. Если научиться инициировать эти ресурсы и управлять ими, горизонты homo sapiens практически безграничны.

Необходимо, наконец, что-то предпринять. Дальнейшее механическое накопление фактов бессмысленно. К примеру, в разделе «Зомби» за тридцать лет описано более полутора тысяч случаев воскрешения мертвецов при помощи различных заклинаний и снадобий, но нет и тени понимания, какова технология воскрешения, на чём она основана. В разделе «Пророки» приводится около шести тысяч поразительно точных, сбывшихся не менее чем на 75–80 процентов предсказаний будущего. Каким образом, с помощью какой машины времени, эти люди сумели заглянуть на годы и десятилетия вперёд?.. И так – по всем рубрикам архива.

Официальная наука грешит обскурантизмом, консервативна и отказывает паранормальным явлениям в праве на существование. Однако они существуют, они реальны. Чтобы оценить меру пользы, или, напротив, опасности этих явлений, их, наконец, надо изучить. КГБ не имеет права, вслед за Академией наук, уподобляться страусу и повторять: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Комитету под силу создать собственное научно-прикладное учреждение с целевой задачей познать непознанное, привлечь к работе незашоренных, толковых учёных. Кстати, нет никакой гарантии, что этим давно уже не занимаются наши вероятные противники…

В конце письма Гринфельд признавался, что работать ему становится всё труднее. Его впервые в жизни стали посещать какие-то смутные видения, слышатся неясные голоса. Произносимые слова понять невозможно, ясен лишь общий смысл: надо отказаться от дальнейшего сбора информации, изучать её и вовсе нельзя, потому что это грозит бедой самому Гринфельду, его ведомству, всей стране, да и миру в целом…

Гринфельд приписывал появление голосов и видений усталости и пошатнувшемуся здоровью. Но как факт отмечает: трижды он хотел попасть на приём к товарищу Андропову, и трижды это не удалось. В первый раз, как только он собрался в секретариат председателя КГБ, ему позвонили из школы, где учился внук Митька, и сообщили, что парень опасно повредил позвоночник во время урока физкультуры. Когда задыхающийся Гринфельд примчался в школу, выяснилось, что с внуком всё в порядке, а звонок – чья-то глупая жестокая шутка.

Во второй раз до секретариата он дошёл, но на приём его не записали. Было очередное обострение ситуации в Чехословакии, поэтому на неопределённое время силы и внимание председателя КГБ целиком сконцентрировались на этой проблеме. «Не до вас теперь», – неофициально сказали Гринфельду.

Через несколько месяцев Гринфельда на приём всё-таки записали. Однако за день до приёма начальник сектора «Н» сломал ногу и шесть недель провёл на больничном…

Есть между этими фактами взаимосвязь или нет, Гринфельд не знал. Но иногда ему начинало казаться, что информация «Н», локализованная в архиве сектора, достигла критической массы, перешла какой-то незримый порог – и обрела нечто вроде самосознания. Если угодно, самоорганизовалась. В таком случае все странности, происходящие с Гринфельдом, вполне могут иметь одно-единственное объяснение: информация противится тому, чтобы её изучали…

На этой нелепой, можно сказать, бредовой идее письмо обрывалось.

Неизвестно, о чём думал Андропов, читая предсмертное послание Гринфельда. Известно только, что вскоре он приказал расформировать сектор. Папка «Н» отдельным разделом легла в общий архив КГБ.

Единственным человеком, прочитавшим письмо (не считая самого Андропова), был майор Немиров, случайно оказавшийся на месте происшествия. Поддавшись любопытству, он без разрешения ознакомился с документом, адресованным председателю КГБ, и тем самым совершил тяжёлый должностной проступок, почти служебное преступление. Поэтому Немиров никогда и никому не рассказывал об этом вплоть до 1992 года, когда Мельников предложил ему организовать и возглавить УБП.

Все эти годы он помнил о письме, размышлял над ним, осторожно (несанкционированное любопытство в КГБ пресекали) собирал информацию о бывшем секторе «Н». В итоге он пришёл к выводу, что покойный Гринфельд был совершенно прав: детальное изучение проблематики «Н» могло дать масштабные прорывы в самых разнообразных сферах, жизненно важных для страны, включая безопасность России. И, формируя по заданию президента концепцию управления безопасности, Немиров предусмотрел в структуре УБП крупное научно-техническое подразделение, ориентированное главным образом на работу с информацией «Н».

Мельников был человеком неожиданных, даже парадоксальных решений. Любой другой на его месте скорее всего отчитал бы Немирова: какая, дескать, наука? Ты что, генерал? Развал Союза, неразбериха, дикая инфляция, денег в бюджете нет, а ты тут предлагаешь делать альтернативную академию наук, да ещё с уклоном в какую-то чертовщину… Доверили тебе управление безопасности – вот и занимайся!

К счастью, Мельников умел слушать, а Немиров умел убеждать. Свой шанс он использовал на все сто процентов. Нельзя сказать, что Мельников полностью согласился с генералом, но предложенную концепцию УБП он завизировал, а главное – выдал карт-бланш на долгосрочные фундаментальные исследования по тематике «Н».

То, что не удалось Берии, удалось Немирову. Блестящий организатор, он методично, шаг за шагом выстраивал материальный и кадровый фундамент своей службы. УБП получило в полное распоряжение комплекс зданий на Юго-Западе Москвы. Мощное бюджетное финансирование, а также поступления из внебюджетных фондов позволили оснаститься великолепной техникой и привлечь на высокие зарплаты разнопрофильных профессионалов. Людей Немиров отбирал сам. (В числе приглашённых была и многообещающая выпускница МВТУ имени Баумана Елена Авилова. Именно ей Немиров поручил компьютерную обработку и анализ данных папки «Н».)

Да, Мельников не ошибся, доверив создание УБП Немирову. Стартовав с нуля, управление оперилось буквально за год-два, и стало одной из наиболее эффективных российских структур, удачно сочетая в себе силовое и аналитическое направления. Про себя Немиров гордился этим, справедливо считал УБП своим детищем и любил его, как любят в последний раз – отдавая все силы ума и души. Однако была проблема, с которой генерал ничего не мог поделать. Привыкший за десятилетия службы в госбезопасности находиться в тени, Немиров становился публичной фигурой. Свою роль играло и то, что по протоколу начальник УБП должен был периодически сопровождать президента во время встреч и поездок. «Москвич-комсомолец», отталкиваясь от этого чисто протокольного факта, запустил в оборот версию, что Немиров при Мельникове – нечто вроде «серого кардинала», который боится оставить без присмотра часто болеющего, злоупотребляющего спиртным президента. Это высосанное из пальца умозаключение разошлось по газетам и телерадиоканалам со скоростью, которая сама по себе служила диагнозом для российской прессы.

Немиров действительно приобрёл большое влияние на президента и знал толк в интригах. В конце концов, наивные люди при дворе – неважно, царя ли, президента – просто не выживают. Но протокольные обязанности его тяготили. С годами (а он разменял уже седьмой десяток) Немирова всё больше утомляла придворная суета. Прирождённый администратор и аналитик, по-настоящему хорошо он чувствовал себя только в своём кабинете, работая с информацией и людьми, размышляя.

В последние годы правления рейтинг Мельникова упал до нуля, а непопулярность достигла такого уровня, что автоматически распространилась на ближайшее окружение. От нового президента ждали безжалостной чистки правительства и аппарата. Не дожидаясь предложения, Немиров скрепя сердце направил Бунееву заявление об отставке. Однако разговор с президентом получил неожиданный поворот.

Бунеев попросил рассказать о работе с папкой «Н».

Что ж, говорить о любимом деле всегда хорошо и приятно… Немиров подробно доложил президенту о том, как организованы исследования, и, главное, чего удалось добиться за несколько лет. Удалось, например, теоретически рассчитать характеристики туннеля в параллельное пространство; руководитель группы настаивает на проведении полевых испытаний; добровольцы подобраны, дело за выбором полигона… Неожиданные и опасные результаты получены при исследовании акустических параметров древних боевых заклинаний; работа по теме временно приостановлена… Удалось доказать (пока только на бумаге, разумеется) вероятие дискретности временного континуума, а стало быть, и возможность хроноперемещений…

Бунеев слушал внимательно, и, несмотря на внешнюю бесстрастность, с огромным интересом.

– И вы во всём этом разбираетесь? – неожиданно спросил он.

– Только в общих чертах, – сказал Немиров. – Я ведь не учёный, я администратор. Но понимаю, что всё это необходимо делать. Практически же с научными группами работает мой профильный заместитель. Мне докладывают результаты, и я принимаю окончательные решения… Вот что хочу сказать, Игорь Васильевич. Учёных у нас не так много, чуть больше двухсот, но каждый пятерых-шестерых стоит: кандидаты, доктора, семь членкоров, один академик. Результаты они выдают потрясающие. А почему? Условия удалось им создать не хуже, чем в Силиконовой долине: техника, оборудование, помещения – всё, как надо. Ну, разве что зарплаты не дотягивают до американских. Но для России они просто огромные. Люди могут спокойно работать. И если, к примеру, Попков ещё не синтезировал свои омолаживающие ферменты, а Сибирный пока что не разобрался, как инициировать латентную энергетику головного мозга, то, полагаю, это вопрос времени. В конце концов, древние знания мы пытаемся возродить пять-шесть лет, а они-то копились тысячелетиями… Я это всё к чему, Игорь Васильевич? Создан боеспособный научный отряд, работающий на передовой. И независимо от того, кто меня сменит в УБП, этот отряд, это направление, надо сохранить. А по-хорошему – расширить и усилить. Организационно, финансово… Не при нас, так при детях, всё окупится, и с лихвой!

Немиров поймал себя на том, что, увлёкшись, повысил голос и жестикулирует. Ни то, ни другое не было в его характере, он слегка смутился и замолчал. Впрочем, он высказал главное, о чём давно уже болела душа.

Бунеев взял со стола какую-то бумагу, в которой Немиров узнал свой рапорт об отставке.

– Вы действительно хотите уйти? – спросил президент. – Судя по увлечению, с которым вы говорили о работе, рапорт вы писали через силу.

Немиров покачал головой.

– Я-то не хочу. Но завизировать рапорт вам придётся…

– Придётся, – подтвердил Бунеев. – Вы были слишком близки к Мельникову, этого не забудут. И если я вас оставлю, меня просто не поймут. Но дело в том, что вы мне нужны. Скажу откровенно, – я не вижу, кем вас можно сегодня заменить в УБП без ущерба для дела. Особенно если говорить о секторе «Н»… В общем, давайте немного схитрим. Сделаем такую, знаете, небольшую рокировку…

Вскоре администрация президента объявила об отставке Немирова. Владимир Александрович вышел на пенсию и занял незаметную должность консультанта научно-технического подразделения, где отныне и располагался его кабинет. В кремлёвские апартаменты начальника УБП вселился бывший первый зам Немирова генерал-майор Полухин. Но преемником он был только формальным, о чём со всей определённостью ему в приватной беседе сказал Бунеев. Бразды правления фактически остались в руках Немирова. С документов исчезла его подпись, а с газетных полос фотографии, но решения по-прежнему принимал он. Понятно, что это не афишировалось.

Такова вкратце была суть рокировки, предложенной президентом. С её помощью удалось потрафить общественному мнению и одновременно сохранить отца-основателя УБП.

Избавленный от протокольной суеты и шелухи (всё это отныне приходилось на долю формального преемника), Немиров с головой ушёл в работу. Он регулярно, хотя и неофициально, встречался с президентом, и всякий раз Бунеев особенно живо интересовался ходом исследований по тематике «Н».