Текст книги "Соратники Иегу"

XXV. ВАЖНОЕ СООБЩЕНИЕ

Прошло некоторое время после военного переворота, вызвавшего громкие отклики во всей Европе, лик которой Бонапарту предстояло на время изменить, подобно тому, как шторм меняет лик океана. Утром 30 нивоза, или, говоря более понятным языком, 20 января 1800 года, Ролан, исполняя свои новые обязанности, просматривал объемистую почту, и среди полусотни прошений об аудиенции его внимание привлекло письмо такого содержания:

«Господин комендант!

Я знаю Вашу порядочность, и Вы увидите, как я ее ценю.

Мне надобно с Вами поговорить в течение пяти минут, и все это время я буду оставаться в маске.

Я хочу обратиться к вам с одной просьбой.

Исполните Вы или не исполните мою просьбу, но знайте, что я пытаюсь проникнуть в Люксембургский дворец, имея в виду интересы первого консула Бонапарта и воинствующих роялистов, к которым я принадлежу. Прошу Вас дать мне честное слово, что Вы позволите мне не только свободно войти во дворец, но и выйти из него.

Если завтра в семь часов вечера я увижу одинокий огонек в окне над часами, значит, полковник Ролан де Монтревель дает мне честное слово, и я спокойно подойду к маленькой двери, выходящей в сад в левом крыле дворца.

Я постучу три раза, раздельно, на манер франкмасонов.

Чтобы Вы знали заранее, кому Вы дадите слово или откажетесь его дать, я ставлю свою подпись; Вы, вероятно, не забыли, при каких обстоятельствах Вам довелось слышать мое имя.

Морган, глава Соратников Иегу».

Ролан дважды перечитал послание, на минуту задумался, потом быстро встал и, войдя в кабинет первого консула, молча протянул ему письмо.

Бонапарт прочитал послание, причем его лицо оставалось непроницаемым, на нем не отразилось даже удивление.

– Надо зажечь огонь, – лаконично сказал первый консул.

И вернул письмо Ролану.

На другой день в семь часов вечера в окне уже виднелся свет, и в пять минут восьмого Ролан стоял в ожидании у маленькой двери, выходящей в сад. Через несколько мгновений в дверь постучали три раза, как это делают франкмасоны: два быстрых удара и через миг еще один.

Дверь тотчас же открылась, и на сероватом фоне зимнего ночного неба отчетливо выступила фигура в плаще; но пришедший в темноте не мог разглядеть Ролана.

Не видя никого перед собою, человек в плаще застыл на месте.

– Войдите! – сказал Ролан.

– А! Это вы, полковник!

– Откуда вы знаете, что это я? – удивился Ролан.

– Я узнал вас по голосу.

– По голосу? Но ведь мы с вами находились вместе всего несколько минут в авиньонской гостинице, а за это время я не произнес ни слова.

– Значит, я слышал ваш голос где-то в другом месте. Ролан ломал голову, недоумевая, где бы глава Соратников Иегу мог слышать его голос.

Но незнакомец шутливо спросил его:

– Неужели, полковник, из-за того, что мне знаком ваш голос, вы не дадите мне войти?

– Нет, нет, – отвечал Ролан. – Держите меня за фалду мундира и следуйте за мной. Я нарочно не велел освещать лестницу и коридор, который ведет в мой кабинет.

– Благодарю вас за предусмотрительность. Но раз вы мне дали слово, я прошел бы по дворцу из конца в конец, даже если бы он был освещен a giorno note 17Note17
  Как днем (ит.)


[Закрыть], как говорят итальянцы.

– Да, я дал вам слово, поэтому спокойно поднимайтесь по лестнице. Моргана не приходилось подбадривать, он смело последовал за своим проводником.

Поднявшись по ступенькам, Ролан углубился в коридор, столь же темный, как и лестница; пройдя шагов двадцать, он отворил дверь и очутился у себя в кабинете.

Морган вошел вслед за ним.

Комната была освещена, но горели всего две свечи. Морган первым делом сбросил плащ и положил свои пистолеты на стол.

– Что вы делаете? – осведомился Ролан.

– С вашего позволения, – весело отвечал его собеседник, – я устраиваюсь здесь как дома.

– Но почему вы сняли с себя пистолеты? – допытывался Ролан.

– Что ж, вы думаете, что я взял их с собой, собираясь обороняться от вас?

– От кого же тогда?

– Да от госпожи полиции! Вы понимаете, я не желаю попасть в лапы гражданину Фуше и подпалю усы первому из его сбиров, который вздумает схватить меня.

– Значит, вы уверены, что вам здесь нечего опасаться?

– Черт возьми! – воскликнул молодой человек. – Да ведь вы дали мне слово!

– В таком случае почему вы не снимаете маску?

– Потому что мое лицо принадлежит не только мне, – в значительной мере оно принадлежит моим соратникам. Ведь если узнают одного из нас, он может потянуть за собой и других на гильотину! И вы, конечно, догадываетесь, полковник, что я знаю, куда ведет наша игра!

– Зачем же тогда вы ее затеяли?

– Вот так вопрос! А зачем вы идете на поле битвы, где пуля может продырявить вам грудь, а бомба – оторвать голову?

– Позвольте вам заметить, это совсем другое дело: на поле битвы меня ждет почетная смерть!

– Вот как! Так вы думаете, я буду обесчещен, когда треугольный нож революции отсечет мне голову? Ничуть не бывало! Ведь я, так же как и вы, солдат. Но люди по-разному борются за свои идеи. У каждой религии есть свои герои и свои мученики. Счастливы в этом мире герои! Блаженны мученики в мире ином!

Молодой человек произнес эти слова с такой убежденностью, что они взволновали Ролана, вернее, поразили его.

– Но я пришел к вам не для того, – продолжал Морган, переходя от вдохновения к характерной для него веселости, – чтобы философствовать на политические темы! Я пришел просить у вас разрешения поговорить с первым консулом.

– Как! С первым консулом?! – воскликнул Ролан.

– Ну да. Перечитайте мое письмо, – ведь я сообщил вам, что у меня есть к вам одна просьба?

– Да.

– Ну так вот, я собирался попросить у вас разрешения поговорить с генералом Бонапартом.

– Извините, я никак не ожидал подобной просьбы…

– Она вас удивляет, даже вызывает у вас беспокойство? Дорогой полковник, если вы не верите мне на слово, можете обыскать меня с головы до ног и убедиться, что на мне нет никакого оружия, поскольку я положил на стол свои пистолеты. Более того, возьмите в каждую руку по пистолету, встаньте между первым консулом и мной и при первом же моем подозрительном движении пустите мне пулю в лоб. Что, вам подходят такие условия?

– Допустим, что я оторву от дел первого консула и он согласится вас выслушать, но можете ли вы мне поручиться, что ваше сообщение заслуживает его внимания?

– О! Ручаюсь головой! – и Морган добавил жизнерадостным тоном: – В настоящий момент я являюсь посланником коронованной, вернее, развенчанной особы, но от этого не менее чтимой благородными сердцами. Впрочем, я отниму у вашего генерала лишь немного времени, господин Ролан, и если наш разговор затянется, он всегда может меня отослать; будьте спокойны, я ни на секунду не задержусь!

Ролан с минуту помолчал.

– И вы можете сделать это сообщение только первому консулу?

– Только первому консулу, потому что только он один может мне ответить.

– Хорошо. Подождите меня, я доложу ему о вас. Ролан направился было в кабинет генерала, но тут же остановился, бросив тревожный взгляд на заваленный бумагами стол.

Морган перехватил его взгляд.

– Вот как! Вы боитесь, как бы я без вас не прочитал эти бумажонки! Если бы вы знали, как я ненавижу читать! Пусть бы на этом столе лежал мой смертный приговор, я не потрудился бы его прочесть. Я сказал бы: «Это дело судейских – каждому свое!» Господин Ролан, у меня замерзли ноги. Я сяду в ваше кресло и в ваше отсутствие буду их греть. Возвратившись, вы застанете меня здесь в той же самой позе.

– Хорошо, сударь, – отозвался Ролан.

И он направился в кабинет первого консула. Бонапарт разговаривал с генералом Эдувилем, главнокомандующим войсками в Вандее.

Услышав, что дверь отворяется, он с досадой обернулся.

– Я сказал Бурьенну, что никого не принимаю!

– Я сейчас слышал от него об этом, генерал, но ответил ему, что для меня можно сделать исключение.

– Ты прав. В чем дело? Говори скорей!

– Он сейчас у меня.

– Кто?

– Тот, что был в Авиньоне.

– Так-так! А чего он хочет?

– Увидеться с вами.

– Как? Со мной?

– Да, с вами, генерал. Это вас удивляет?

– Нет. Но о чем будет речь?

– Он наотрез отказался мне это сказать. Но смею вас уверить, это не какой-нибудь назойливый проситель или помешанный.

– Но, может быть, это убийца? Ролан покачал головой.

– Ну, да тебе лучше знать…

– Вдобавок он не возражает, чтобы я присутствовал при ваших переговорах, я буду стоять между ним и вами.

Подумав, Бонапарт произнес:

– Пусть войдет.

– Но вы знаете, генерал, что, кроме меня…

– Да. Генерал Эдувиль будет так любезен, что минуту подождет. У нас с ним долгий разговор. Ступай, Ролан.

Пройдя через кабинет Бурьенна, Ролан вернулся в свой кабинет. Морган сидел все в том же кресле и грел ноги у камина.

– Идемте. Первый консул вас ждет, – сказал молодой полковник.

Морган встал и последовал за Роланом.

Когда они вошли в кабинет Бонапарта, тот был один.

Генерал бросил быстрый взгляд на главу Соратников Иегу и сразу же удостоверился, что это тот самый человек, которого он видел в Авиньоне.

Морган остановился в нескольких шагах от дверей; он в свою очередь, с любопытством разглядывал Бонапарта и уже не сомневался, что именно его видел за табльдотом в тот вечер, когда с опасностью для жизни возвратил Жану Пико двести луидоров, похищенных у него по ошибке.

– Подойдите, – сказал первый консул.

Морган поклонился и приблизился еще на три шага.

Бонапарт ответил на его поклон легким кивком.

– Вы сказали моему адъютанту полковнику Ролану, что хотите что-то мне сообщить.

– Да, гражданин первый консул.

– Для этого мы должны остаться с вами с глазу на глаз?

– Нет, гражданин первый консул, но это такое важное сообщение…

– …что вы предпочли бы говорить наедине со мной.

– Разумеется, но осторожность…

– Во Франции, гражданин Морган, быть осторожным – значит быть мужественным.

– Мой приход к вам, генерал, доказывает, что я вполне разделяю ваше мнение.

Бонапарт повернулся к молодому полковнику.

– Оставь нас одних, Ролан.

– Но, генерал… – возразил было адъютант. Бонапарт подошел к нему и прошептал:

– Я вижу тебя насквозь: тебе любопытно узнать, что изречет сей таинственный рыцарь с большой дороги, но успокойся, ты это узнаешь…

– Дело не в этом. А вдруг он, как вы сами только что говорили, окажется убийцей?..

– Ты же сам сказал, что это исключено. Хватит тебе ребячиться! Оставь нас одних.

Ролан удалился.

– Вот мы и одни, сударь, – сказал первый консул. – Говорите.

Морган молча вынул из кармана письмо и протянул его генералу.

Бонапарт внимательно рассмотрел конверт: письмо было адресовано ему и на печати вытеснены три французские Лилии.

– О! – вырвалось у него. – Что это такое, сударь?

– Прочтите, гражданин первый консул.

Бонапарт вскрыл конверт и сразу же взглянул на подпись.

– «Людовик», – проговорил он.

– Людовик, – повторил Морган.

– Что за Людовик?

– Я полагаю, Людовик Бурбон.

– Граф Прованский, брат Людовика Шестнадцатого?

– И следовательно, Людовик Восемнадцатый, поскольку его племянник, дофин, умер.

Бонапарт снова посмотрел на незнакомца. Ему было ясно, что имя Морган лишь кличка, под которой скрывается его настоящее имя.

Затем он прочитал следующее:

«3 января 1800 года.

Такой человек, как Вы, сударь, что бы он ни совершал на политической арене, не внушает мне опасений. Вы заняли высокий пост, и я Вас вполне одобряю: Вы лучше всех знаете, какой силой и могуществом надобно обладать, дабы сделать счастливым великий народ. Спасите Францию, охваченную яростным безумием, и Вы исполните желание сердца моего! Верните ей короля, и потомство будет Вас благословлять! Если Вы хотите убедиться в моей признательности, то назовите какой Вам угодно пост, назначайте Ваших друзей на любую должность! Что до моих убеждений, то я француз. От природы я великодушен и впредь буду проявлять великодушие, подчиняясь велениям разума.

Нет, победитель в битвах при Лоди, Кастильоне, Арколе, завоеватель Италии и Египта не способен предпочесть дешевую популярность истинной славе! Не теряйте драгоценного времени! Мы сможем воскресить славу Франции. Я говорю «мы», ибо для этого мне надобен Бонапарт, но и он не может обойтись без меня. Генерал, Европа смотрит на Вас, Вас ожидает слава, и я с нетерпением жду минуты, когда смогу вернуть счастье моему народу!

Людовик».

Бонапарт повернулся к молодому человеку, который стоял в ожидании его ответа, неподвижный и немой, как статуя.

– Вам известно содержание этого письма? Молодой человек наклонил голову.

– Да, гражданин первый консул.

– Но ведь письмо было запечатано.

– Оно было отправлено незапечатанным, и прежде чем доверить мне письмо, человек, его вручивший, дал мне его прочитать, чтобы я имел представление о его значительности.

– А нельзя ли узнать, кто вам его передал?

– Жорж Кадудаль.

Бонапарт едва заметно вздрогнул.

– Вы знакомы с Жоржем Кадудалем?

– Это мой друг.

– Но почему он доверил письмо именно вам, а никому другому?

– Он знал, что я исполню его желание, и оно будет передано в собственные руки.

– И в самом деле, сударь, вы сдержали свое обещание.

– Еще не совсем, гражданин первый консул.

– Как же так? Ведь вы мне его вручили?

– Да, но я обещал принести ответ.

– А если я вам скажу, что ответа не будет?

– В таком случае, вы ответите не так, как мне хотелось бы, но все же это будет ответ.

С минуту Бонапарт помолчал, размышляя. Потом, как бы очнувшись, он пожал плечами.

– Да они совсем обезумели! – воскликнул он.

– Кто, гражданин? – спросил Морган.

– Те, кто пишут мне подобные послания! Это безумцы, сущие безумцы! Неужели они полагают, что я из тех, кто подражает великим мужам прошлого, берет за образец других людей? Что же, мне сыграть роль Монка? Но зачем? Чтобы создать нового Карла Второго? Клянусь, игра не стоит свеч! Когда у человека в прошлом Тулон, тринадцатое вандемьера, Лоди, Кастильоне, Арколь, Риволи, пирамиды, он не имеет ничего общего с Монком и никогда не удовлетворится такой безделицей, как герцогство Эльбмерлское и командование сухопутными и морскими силами его величества Людовика Восемнадцатого!

– Потому-то вам и предлагают диктовать свои условия, гражданин первый консул.

Бонапарт вздрогнул, услышав голос Моргана, будто позабыл о его присутствии.

– Не говоря уже о том, что это обреченный род, сухая ветвь на гнилом стволе! Бурбоны столько раз женились между собой, что это привело их к полному вырождению! Людовик Четырнадцатый впитал в себя все жизненные соки этой династии, и она истощилась. Вы знаете историю, сударь? – спросил Бонапарт, поворачиваясь к молодому человеку.

– Да, генерал, – отвечал Морган. – Во всяком случае, насколько ее может знать человек из «бывших».

– Так вот, вы, наверное, обратили внимание, что в истории, прежде всего в истории Франции, всякий род переживает свой рассвет, зенит и закат. Посмотрите на основную ветвь Капетингов, им дает начало Гуго, они достигают своего апогея в лице Филиппа Августа и Людовика Девятого и переживают свой упадок в лице Филиппа Пятого и Карла Четвертого. Посмотрите на Валуа: им дает начало Филипп Шестой, их апогей при Франциске Первом и упадок при Карле Девятом и Генрихе Третьем.

Теперь взгляните на Бурбонов: им дает начало Генрих Четвертый, они переживают свой апогей в лице Людовика Четырнадцатого и падение при Людовике Пятнадцатом и Людовике Шестнадцатом. Однако они падают ниже других, превзойдя всех в разврате, как Людовик Пятнадцатый, и в несчастьях, как Людовик Шестнадцатый.

Я говорил вам о Стюартах и упоминал о Монке. Кто воцарился после Карла Второго? Яков Второй. А кто после Якова Второго? Вильгельм Оранский, узурпатор! Не лучше ли было бы самому Монку взойти на трон?

Значит, если бы я имел глупость вернуть престол Людовику Восемнадцатому, у которого, как и у Карла Второго, не было детей, ему наследовал бы его брат Карл Десятый, а его, как Якова Второго, сверг бы какой-нибудь новый Вильгельм Оранский. О нет! Бог вверил мне судьбу великой и прекрасной страны, именуемой Францией, не для того, чтобы я отдал ее тем, кто ставил ее на карту и проиграл!

– Заметьте, генерал, что я не спрашивал вас об этом!

– Но я-то вас спрашиваю…

– Мне кажется, вы оказываете мне высокую честь, принимая меня за грядущее поколение.

Бонапарт вздрогнул, поглядел на своего собеседника и замолк.

– Мне надобно было, – продолжал Морган с достоинством, удивившем генерала, – получить от вас только «да» или «нет».

– А почему это вам надобно?

– Чтобы знать, будем ли мы продолжать с вами войну или же упадем перед вами на колени как перед своим спасителем.

– Война! – воскликнул Бонапарт. – Война! Безумцы те, которые воюют со мной! Разве они не видят, что я избранник Божий?

– Аттила говорил то же самое, – заметил Морган.

– Да, но он был избран для разрушения, а я избран положить начало новой эре! Трава засыхала там, где он проходил. Нивы будут созревать всюду, где я пройдусь с плугом! Война! Скажите мне, что стало с теми, кто со мной воевал. Они сложили свои кости на равнинах Пьемонта, Ломбардии или Каира!

– Вы забываете про Вандею! Вандея еще не сломлена!

– Пусть так! Но где ее вожди? Где Кателино, Лескюр и Ларошжаклен? Где д'Эльбе, Боншан, Стофле, Шарет?

– Вы говорите о людях, люди были уничтожены, но идея жива, и во имя ее сегодня сражаются д'Отишан, Сюзанет, Гриньон, Фротте, Шатийон, Кадудаль! Быть может, младшие не стоят старших, но и от них можно потребовать только одного, чтобы они, в свою очередь, погибли!

– Берегитесь! Если я найду нужным предпринять поход на Вандею, я не пошлю туда ни сантеров, ни россиньолей!

– В свое время Конвент направил туда Клебера, а Директория – Гоша!

– Я никого не буду посылать, я пойду сам!

– В худшем случае наши вожди будут убиты, как Лескюр, или расстреляны, как Шарет.

– Но, возможно, я их помилую.

– Катон показал нам, как избегают прощения Цезаря!

– Имейте в виду, что вы приводите в пример республиканца!

– Катон из тех людей, примеру которых можно следовать независимо от того, к какой партии принадлежишь.

– А если я вам скажу, что Вандея в моих руках?

– В ваших руках?!

– И если я захочу, она будет усмирена за три месяца! Молодой человек покачал головой.

– Вы мне не верите?

– Мне трудно поверить.

– А если я утверждаю, что дело обстоит именно так? Если я вам это докажу, сказав, к каким мерам прибегну или, вернее, каких людей привлеку?

– Если такой человек, как генерал Бонапарт, утверждает нечто, я готов ему поверить. Но если он утверждает, что может усмирить Вандею, я в свою очередь скажу ему: «Берегитесь! Лучше для вас иметь дело со сражающейся Вандеей, чем с Вандеей-заговорщицей! Сражающаяся Вандея – это шпага, Вандея-заговорщица – кинжал!»

– О! Я знаком с вашим кинжалом, – заявил Бонапарт. – Вот он!

Подойдя к бюро, он вынул из ящика кинжал, полученный им от Ролана, и положил на стол с таким расчетом, чтобы Морган мог дотянуться до него рукой.

– Но, – прибавил он, – кинжал убийцы не коснется труди Бонапарта! Хотите попробовать?

И он приблизился к молодому человеку, устремив на него свой пылающий взор.

– Я пришел сюда не для того, чтобы убивать вас, – холодно возразил Морган. – Впоследствии, если я найду, что ваша смерть необходима для торжества нашего дела, я приложу к этому все усилия, и если мне это не удастся, то Не потому, что вы уподобитесь Марию, а я – кимвру… Вам больше нечего мне сказать, гражданин первый консул? – спросил он, отвешивая поклон.

– Есть. Скажите Кадудалю, что, если он захочет сражаться с врагом, вместо того чтобы драться с французами, то в моем бюро лежит его уже подписанный диплом на звание полковника.

– Кадудаль командует не полком, а целой армией. Вы не захотели уронить себя, превратившись из Бонапарта в Монка, так почему же вы требуете, чтобы он стал из генерала полковником?.. Вам больше нечего мне сказать, гражданин первый консул?

– Есть. Можете ли вы переслать мой ответ графу Прованскому?

– Вы хотите сказать: королю Людовику Восемнадцатому?

– Не будем придираться к словам: тому, кто мне написал.

– Его посланец находится в лагере Обье.

– Ну, так я изменил свое решение: я ему отвечу. Эти Бурбоны до того слепы, что он способен превратно истолковать мое молчание.

Бонапарт сел за письменный стол и написал следующее послание, старательно выводя буквы, чтобы его можно было прочитать:

«Я получил, сударь, Ваше письмо. Благодарю Вас за лестное мнение обо мне. Вам не следует желать возвращения во Францию, ибо Вам пришлось бы попирать ногами сто тысяч трупов. Пожертвуйте своими интересами ради спокойствия и счастья Франции, и история поставит Вам это в заслугу! Я не могу оставаться равнодушным к несчастьям Вашей семьи, и мне будет приятно узнать, что Вам обеспечен покой в Вашем уединении.

Бонапарт».

Сложив письмо и запечатав в конверт, он надписал адрес: «Господину графу Прованскому» и передал Моргану. Потом он позвал Ролана, предполагая, что тот где-то рядом.

– Генерал? – спросил мгновенно появившийся Ролан.

– Проводите этого господина до самой улицы, – сказал Бонапарт, – вы отвечаете за него, пока он не уйдет.

Ролан склонился в знак повиновения, пропустил вперед молодого человека, который вышел, ни слова не говоря, и последовал за ним. Но прежде чем удалиться, Морган в последний раз взглянул на Бонапарта.

Тот стоял неподвижный и безмолвный, скрестив руки на груди и устремив взгляд на кинжал, который его смутно тревожил, хотя он и не хотел в этом себе признаться.

Войдя в кабинет Ролана, глава Соратников Иегу взял свой плащ и пистолеты и заложил их за пояс.

– Кажется, гражданин первый консул показывал вам клинок, который я ему передал, – сказал полковник.

– Да, сударь, – ответил Морган.

– И вы его узнали?

– Не могу сказать, что именно его – все наши кинжалы одинаковы.

– Ну, так я вам скажу, откуда он взялся, – проговорил Ролан.

– А!.. Откуда же он?

– Из груди моего друга: его вонзили ваши сообщники, а может быть, и вы сами.

– Возможно, – с беспечным видом ответил молодой человек. – Вашего друга, я вижу, постигла справедливая кара.

– Мой друг решил посмотреть, что происходит по ночам в Сейонском монастыре.

– Напрасно он так поступил.

– Но ведь я точно так же поступил накануне, – почему же со мной ничего не случилось?

– Вероятно, вас оберегал какой-нибудь талисман.

– Вот что я вам скажу, сударь: я люблю прямые пути и яркий дневной свет, из этого следует, что мне ненавистно все таинственное.

– Счастлив тот, кто может ходить при свете дня по большой дороге, господин де Монтревель!

– Поэтому я скажу вам, господин Морган, про клятву, которую я дал. Извлекая этот кинжал из груди моего друга, со всеми предосторожностями, чтобы при этом не извлечь его душу, я поклялся, что буду вести войну с его убийцами не на жизнь, а на смерть! И мне хотелось лично сообщить вам об этом, когда я давал слово обеспечить вам безопасность.

– Надеюсь, вы позабудете об этой клятве, господин де Монтревель.

– В любом случае я исполню свою клятву, господин Морган, и вы будете так любезны как можно скорей предоставить мне такой случай.

– Каким же образом, сударь?

– Ну хотя бы согласившись встретиться со мной в Булонском или Венсенском лесу. Разумеется, мы никому не скажем, что дрались из-за кинжального удара, нанесенного вами или вашими друзьями лорду Тенли. Нет, мы скажем все, что угодно… – Ролан задумался на секунду-другую. – Например, из-за лунного затмения, которое произойдет двенадцатого числа ближайшего месяца. Вам подходит такой предлог?

– Он подошел бы мне, сударь, – ответил Морган неожиданным для него печальным тоном, – если бы дуэль была мне доступна. Вы говорите, что дали клятву и намерены ее сдержать? Так вот, когда кого-нибудь принимают в ряды Соратников Иегу, он тоже должен поклясться, что ни с кем не будет затевать ссоры, подвергая опасности жизнь, принадлежащую уже не ему, а общему делу.

– Да? И поэтому вы убиваете, но не сражаетесь?

– Вы ошибаетесь: иной раз мы сражаемся.

– Будьте добры, господин Морган, познакомьте меня с таким феноменом!

– Охотно. Если вам, господин де Монтревель, случится ехать с пятью-шестью такими же, как вы, смельчаками в дилижансе, который везет казенные деньги, – попробуйте их защищать, когда мы нападем! Вот вам и случай! Но поверьте мне, лучше вам не попадаться на нашем пути!

– Что это, сударь, угроза? – спросил Ролан, вскидывая голову.

– Нет, сударь, это просьба, – отвечал Морган, и в его словах прозвучала нежность, почти мольба.

– Вы обращаетесь с этой просьбой лично ко мне или остерегли бы всякого другого?

– Я прошу лично вас, – сделал ударение на последнем слове глава Соратников Иегу.

– Вот как! – удивился молодой полковник. – Значит, я имею счастье вас интересовать?

– Как брат, – ответил Морган все тем же нежным, ласковым голосом.

– Полно! – воскликнул Ролан. – Это же немыслимо! В этот момент вошел Бурьенн!

– Ролан, – сказал он, – вас спрашивает первый консул.

– Я доведу этого господина до улицы – и мигом к нему!

– Торопитесь, вы же знаете, что он не любит ждать.

– Не угодно ли вам, сударь, последовать за мной? – обратился Ролан к своему таинственному спутнику.

– Я уже давно в вашем распоряжении, сударь.

И Ролан повел Моргана тем же путем, но не до двери, выходившей в сад, ворота которого были заперты, а до двери, открывавшейся на улицу.

– Сударь, – заявил он Моргану, – я дал вам слово и честно его сдержал, но во избежание недоразумений согласитесь со мной, что я дал его только на один раз, что оно имело силу только на нынешний день.

– Да, именно так я вас и понял, сударь.

– Значит, я могу взять свое слово назад?

– Мне бы этого не хотелось, сударь, но, конечно, вы вольны взять его обратно.

– Мне только это и было надобно. До свидания, господин Морган.

– С вашего разрешения, я воздержусь от такого пожелания, господин де Монтревель.

Молодые люди раскланялись с отменной учтивостью. Ролан вернулся в Люксембургский дворец, а Морган, держась в тени, отбрасываемой стеною дворца, свернул на небольшую улицу, ведущую к площади Сен-Сюльпис.

Мы последуем за ним.