Текст книги "Соратники Иегу"

XLVII. РАЗВЕДКА

В тот же день, между двенадцатью и часом, сэр Джон, воспользовавшись разрешением, полученным накануне, явился с визитом к мадемуазель де Монтревель.

Все произошло именно так, как того желал Морган. Сэр Джон был принят как друг дома, как жених, чье сватовство оказывало честь семейству.

Амели дала согласие исполнить желание брата и матери и волю первого консула, но сослалась на единственное препятствие – на состояние своего здоровья – и просила отложить свадьбу. Лорд Тенли подчинился; его мечта почти осуществилась, и он был вполне удовлетворен.

Вместе с тем он понимал, что слишком долго задерживаться в Бурке было бы неудобно, поскольку Амели (как мы знаем, под тем же предлогом нездоровья) осталась в замке одна, без матери и брата.

Итак, он попросил разрешения посетить Амели еще раз завтра, добавив, что в тот же вечер уедет из Бурка.

Сэр Джон сказал, что будет ждать свидания с ней до тех пор, пока она не приедет в Париж или пока г-жа де Монтревель не вернется в Бурк. Последнее казалось более вероятным: Амели уверяла, что для восстановления здоровья ей необходимы весеннее тепло и деревенский воздух.

Благодаря рыцарской деликатности сэра Джона желания Моргана и Амели исполнились: у них оставалось время для тайных свиданий.

Мишель узнал подробности этого визита от Шарлотты, а Ролан услышал их от Мишеля.

Ролан решил ничего не предпринимать до отъезда сэра Джона.

Однако ему все же хотелось проверить свою догадку.

С наступлением темноты он надел охотничий костюм, накинул сверху куртку Мишеля, прикрыл лицо широкополой шляпой, заложил пару пистолетов и охотничий нож за пояс и, крадучись, вышел на дорогу, ведущую из Черных Ключей в Бурк.

Остановившись у казармы, он спросил, где капитан.

Жандармский капитан находился у себя в комнате. Ролан поднялся к нему и назвал себя. Было еще только восемь часов, и, опасаясь, что его увидят в окно, он погасил лампу.

Собеседники остались в темноте.

Капитан уже слышал, что произошло три дня тому назад на дороге в Лион, и, зная, что Ролан остался жив, ожидал его посещения.

К немалому удивлению капитана, Ролан попросил у него только две вещи: ключ от церкви в Бру и ломик. Передав Ролану оба предмета, капитан вызвался сопровождать его, но тот отказался: Ролан помнил, что кто-то выдал его перед стычкой у Белого Дома, и опасался потерпеть неудачу вторично.

Поэтому он попросил капитана никому не говорить ни слова и ждать его возвращения, даже если он задержится на час или два.

Капитан обещал.

С ключом в правой руке, с ломиком в левой Ролан тихонько обогнул церковь, отпер боковую дверь, запер ее за собой и очутился перед складом фуража.

Он прислушался: в церкви стояла мертвая тишина.

Он осмотрелся, сунул ключ в карман и, припомнив свои детские годы, проворно взобрался на гору сена высотой не менее пятнадцати футов, с широкой площадкой наверху; затем, будто с крепостного вала, он скатился вниз по откосу на пол, вымощенный надгробными плитами.

Клирос, огражденный справа и слева высокими стенками, а с третьей стороны – амвоном, был пуст.

Дверь в перегородке была отворена, и Ролан без труда проник на клирос.

Прямо перед ним возвышалась гробница Филибера Красивого.

В головах саркофага лежала большая квадратная плита; под ней начинался спуск в подземную усыпальницу.

Ролану был знаком этот тайный ход; он подошел к плите и встал на колени, отыскивая на ощупь щель между камнями.

Найдя ее, он просунул ломик в выемку и поднял плиту.

Придерживая одной рукой тяжелую плиту, он осторожно спустился в склеп.

Потом медленно положил плиту на место.

Могло показаться, будто ночной посетитель добровольно покидает мир живых и нисходит в царство мертвых.

Тому, кто мог бы наблюдать его при свете и в темноте, на земле и под землей, показалось бы странным невозмутимое спокойствие этого человека, который бродил среди мертвецов, чтобы разыскать следы живых, и, невзирая на мрак, одиночество, зловещую тишину, даже не вздрагивал, натыкаясь на мраморные гробницы.

Он пробирался ощупью среди могил, пока не нашел железную решетку, преграждавшую вход в подземный коридор.

Ролан проверил замок: дверь была заперта только на щеколду.

Он всунул конец ломика между щеколдой и дужкой и тихонько нажал.

Решетка растворилась.

Прикрыв дверь, но не запирая ее, чтобы иметь возможность вернуться обратно, Ролан спрятал ломик в уголок за дверью.

Напрягая слух, широко раскрыв глаза, сосредоточив все силы, чтобы хоть что-то расслышать и разглядеть во тьме, Ролан двинулся дальше; он с трудом дышал в спертом воздухе, сжимая заряженный пистолет в одной руке и опираясь другою о стену подземного коридора.

Так он шел около четверти часа.

Ощутив на плечах и на руках ледяные капли, сочившиеся со сводов подземелья, он понял, что проходит под руслом Ресузы.

Но вот Ролан наткнулся на дверь, которая вела из подземного перехода в каменоломню. Отворив ее, молодой человек на минуту остановился. Воздух стал свежее, кроме того, ему послышались вдалеке какие-то звуки, а на каменных столбах, подпиравших своды, мерцали отблески блуждающих огней.

Судя по неподвижности ночного путника, могло показаться, что он колеблется, но если бы кто-нибудь разглядел его лицо, то увидел бы, что оно озарилось надеждой.

Ролан снова пустился в путь, торопясь туда, где он видел свет, туда, где ему слышался шум.

Чем ближе он подходил к тому месту, тем шум становился все явственнее, а свет разгорался все ярче.

Было очевидно, что в каменоломне скрывались люди; но кто они? Ролан решил узнать это во что бы то ни стало.

Он находился уже в десяти шагах от гранитного зала, расположенного на перекрестке штолен, который нам знаком по нашему первому посещению пещеры Сейзериа. Прижавшись к стене, Ролан бесшумно крался вперед; казалось, будто в темноте скользит оживший барельеф.

Наконец, дойдя до поворота, он осторожно высунул голову из-за угла и увидел, что перед ним лагерь Соратников Иегу.

Их было там человек двенадцать или пятнадцать, и они сидели за ужином. Роланом овладело безумное желание броситься в толпу врагов, напасть на них и биться до последней капли крови.

Но он подавил в себе этот безрассудный порыв, тихонько отступил назад и, никем не замеченный, ни в ком не вызвав подозрений, довольный и радостный, с горящими глазами, повернул обратно той же дорогой.

Итак, теперь все объяснилось: отчего опустел Сейонский монастырь, куда исчез г-н де Валансоль, почему мнимые браконьеры охраняли вход в пещеру Сейзериа.

На этот раз он сумеет им отомстить, и месть будет жестокой, месть будет беспощадной.

Ролан подозревал, что разбойники всякий раз щадили его – ну так и он прикажет не трогать их до времени. Разница лишь в том, что они хотели сохранить ему жизнь, а он собрался предать их смерти.

Пройдя около половины пути, Ролан услышал позади какой-то смутный шум; он обернулся, и ему показалось, что вдали брезжит огонек.

Он ускорил шаг. Выйдя из двери, он больше не опасался сбиться с дороги: здесь была уже не каменоломня со множеством извилистых переходов, а узкий, прямой, сводчатый коридор, ведущий прямо к решетке склепа.

Через десять минут Ролан снова прошел под руслом руки, а минуту или две спустя, вытянув руку, дотронулся до железной решетки.

Он вынул ломик из угла, где тот был спрятан, вошел в склеп, бесшумно замкнул за собою дверь и, пройдя между гробницами, ощупью отыскал лестницу; взобравшись по ступенькам, он уперся головой в каменную плиту, отодвинул ее и поднялся в мир живых.

Здесь было еще довольно светло.

Ролан вышел из клироса, притворил дверь амвона, чтобы все оставалось в прежнем положении, взобрался на сено, пересек площадку и скатился вниз с противоположной стороны.

Вынув ключ из кармана, он отпер церковную дверь и очутился на улице. Жандармский капитан поджидал его; они переговорили между собой, вышли вдвоем из казармы и направились в Бурк обходным путем, чтобы не быть замеченными, затем прошли через ворота рыночной площади, затем – по улице Революции, улице Свободы и по Испанской улице, переименованной в улицу Симонно. Потом Ролан спрятался за углом улицы Греф и стал ждать.

Жандармский капитан отправился дальше один.

Он свернул на улицу Урсулинок, уже семь лет носившую название Казарменной. Там квартировал командир бригады драгун; тот уже собирался ложиться в постель, когда капитан появился у него в спальне. Они обменялись несколькими словами, после чего командир драгун поспешно оделся и последовал за гостем.

Лишь только командир бригады и жандармский капитан вышли на площадь, от стены отделилась какая-то тень и приблизилась к ним.

То был Ролан.

Трое мужчин совещались около десяти минут. Ролан давал распоряжения, остальные слушали и одобрительно кивали.

Затем они разошлись.

Командир драгун вернулся к себе, Ролан с жандармским капитаном отправились дальше по улице Звезды, спустились по лестнице Якобинцев на улицу Нового Бурка и кружным путем вышли на дорогу в Пон-д'Эн.

Ролан довел жандармского капитана до казармы, оставил его там и продолжал свой путь.

Через двадцать минут он дошел до ворот парка, но не стал звонить, опасаясь разбудить Амели, а постучал в ставню к Мишелю. Тот распахнул окно, и Ролан одним прыжком вскочил в сторожку; его охватило лихорадочное нетерпение, как всякий раз, когда ему угрожала действительная или кажущаяся опасность.

Но если бы он и позвонил в ворота, то не разбудил бы Амели, потому что Амели и не думала спать.

Шарлотта тоже вернулась из Бурка: она бегала туда якобы навестить отца, а на самом деле – передать письмо Моргану. Разыскав Моргана, она принесла своей госпоже ответ.

Амели читала его послание; вот что там было написано:

«Любовь моя!

Да, у тебя все идет хорошо, ибо ты ангел. Но мои дела из рук вон плохи, потому что я демон.

Мне непременно нужно тебя увидеть, обнять тебя, крепко прижать к сердцу. Сам не знаю почему, меня гнетет какое-то мрачное предчувствие, смертельная грусть.

Пошли завтра Шарлотту проверить, уехал ли сэр Джон; когда ты в этом убедишься, подай мне условный сигнал.

Не тревожься, не говори мне, что выпал снег и мои следы могут заметить. На этот раз не я приду к тебе, а ты ко мне, понимаешь ? Ты же можешь гулять по парку, на твои следы никто не обратит внимания.

Закутайся в самую теплую шаль, надень меховую шубку и приходи!Мы проведем часок в лодке у причала, под ивами. Мы поменяемся ролями: обычно ты делишься со мной своими опасениями, а я поверяю тебе свои мечты и надежды; завтра, моя обожаемая Амели, ты поделишься со мной своими надеждами, а я поведаю тебе свои сомнения и тревоги.

Прошу тебя, как только ты подашь условный знак, немедленно спускайся к реке. Я буду ждать сигнала в Монтанья, а для влюбленного от Монтанья до Ресузы не более пяти минут ходу.

До свидания, моя бедная Амели!Не повстречай ты меня, ты была бы счастливейшая девушка на свете.

Злой рок поставил меня на твоем пути, а со мной, я опасаюсь, тебя ждут одни мучения!

Твой Шарль.

До завтра, не правда ли? Если только не возникнет никаких препятствий».

XLVIII. ПРЕДЧУВСТВИЯ МОРГАНА СБЫВАЮТСЯ

Обычно самыми тихими и безмятежными бывают часы, предшествующие страшной грозе.

Стоял на редкость ясный, безоблачный день, один из тех чудесных февральских дней, когда, несмотря на то что воздух еще морозный, а землю покрывает белоснежная пелена, солнце будто улыбается людям, предвещая наступление весны.

После полудня в замок явился сэр Джон, чтобы нанести Амели прощальный визит. Он получил ее согласие на брак – в этом, по крайней мере, была уверенность. Ее обещания было ему достаточно. Амели осуществила самые пламенные его надежды, согласившись стать его женой, хотя, не считаясь с его нетерпением, и отложила свадьбу на неопределенное время.

В остальном он полагался на покровительство первого консула и на дружбу Ролана.

Теперь сэр Джон возвращался в Париж, чтобы оказывать внимание г-же де Монтревель, не осмеливаясь остаться здесь и ухаживать за Амели.

Через четверть часа после его отъезда из замка Черных Ключей Шарлотта тоже отправилась в Бурк.

Вернувшись к четырем часам, она заверила Амели, что видела своими глазами, как сэр Джон сел в карету у ворот гостиницы «Франция» и уехал по дороге на Макон.

Это успокоило Амели, и она вздохнула с облегчением.

Амели старалась внушить Моргану уверенность в будущем, которую отнюдь не испытывала сама; с тех пор как она услышала от Шарлотты о приезде Ролана в Бурк, ее, как и Моргана, мучило предчувствие, что близится ужасная развязка. Ей было известно во всех подробностях, что произошло в Сейонском монастыре. Она видела, какая беспощадная борьба завязалась между ее братом и возлюбленным, и, хотя не опасалась за Ролана, зная о наказе вождя Соратников Иегу, но дрожала за жизнь Моргана.

Вдобавок она услышала о нападении на почтовую карету из Шамбери, о гибели командира бригады егерей из Макона и о том, что брат ее жив, но куда-то скрылся.

Ни одного письма от него за это время она не получила.

Хорошо зная Ролана, девушка понимала, что его исчезновение и полное отсутствие вестей означает нечто более опасное, чем открытая война.

Что касается Моргана, то Амели не видела его после описанной нами сцены, когда она дала слово во что бы то ни стало доставить ему оружие, если его приговорят к смерти. Поэтому она с не меньшим нетерпением, чем Морган, ждала свидания, о котором он просил.

Как только ей показалось, что Мишель с сыном легли спать, она зажгла по свече у каждого из четырех окон, подавая условный сигнал Моргану.

Потом, по совету возлюбленного, она закуталась в кашемировую шаль, которую ее брат снял с головы убитого им турецкого бея в сражении у пирамид, и надела сверху меховую накидку. Приказав Шарлотте известить ее в случае опасности, но в надежде, что ничего не произойдет, Амели отворила ворота парка и поспешила к реке.

Днем она два или три раза нарочно ходила к Ресузе, чтобы перед ночной прогулкой оставить следы своих ног.

Взволнованная, но полная решимости, девушка сбежала по откосу, спускавшемуся к воде. Достигнув берега, она огляделась по сторонам и увидела лодку у причала под ивами.

Там ее ждал человек. Это был Морган.

Двумя взмахами весел он пригнал лодку к пологому склону; Амели устремилась к нему, и он заключил ее в объятия.

Девушка сразу заметила сияние счастья, озарявшее лицо ее возлюбленного.

– О! – воскликнула она. – Ты хочешь сообщить мне какую-то радостную весть?

– Почему ты так думаешь, милый друг? – спросил Морган с ласковой улыбкой.

– На твоем лице, мой любимый Шарль, все написано: ты не только счастлив меня видеть, но хочешь чем-то меня порадовать.

– Ты права! – отвечал Морган, привязав лодку цепью к стволу ивы и оставив весла в уключинах.

Нежно обнимая девушку, он продолжал:

– Ты права, Амели, предчувствия обманули меня. О, до чего же мы, люди, слабы и слепы! Человек теряет надежду и приходит в отчаяние в ту минуту, когда счастье уже на пороге.

– О, говори, говори, что же случилось? – торопила его Амели.

– Ты помнишь, моя любимая, что ты мне ответила при нашем последнем свидании, когда я предлагал тебе бежать со мной?

– О да! Я помню, Шарль! Я ответила, что принадлежу тебе, а если у меня будут сомнения, я их преодолею.

– А я сказал, что у меня есть обязательства, из-за которых я не могу бежать, что я неразрывно связан со своими соратниками, что есть человек, которому мы преданы и кому должны повиноваться беспрекословно. Этот человек – будущий король Франции, Людовик Восемнадцатый.

– Да, ты это говорил.

– Так вот, теперь мы свободны, Амели: нам позволил отказаться от клятвы не только король Франции Людовик Восемнадцатый, но и наш генерал Жорж Кадудаль.

– О друг мой, ты станешь свободным человеком, ты займешь высокое положение.

– Я стану бедным изгнанником, Амели! Нам нечего надеяться на амнистию, которую получили вандейцы и бретонцы.

– Отчего же?

– Мы ведь не солдаты, дорогое дитя, мы даже не мятежники – мы Соратники Иегу!

У Амели вырвался тяжелый вздох.

– Мы разбойники, бандиты, грабители мальпостов, – продолжал Морган, умышленно делая ударение на этих словах.

– Молчи! – прошептала Амели, закрывая ему рот рукой. – Молчи, не будем говорить об этом. Объясни лучше, почему ваш король освободил вас от клятвы, почему ваш генерал отпустил вас.

– Первый консул пожелал встретиться с Кадудалем. Сначала он послал к нему твоего брата для переговоров; Кадудаль отказался пойти на соглашение. Но вскоре Кадудаль, как и мы, получил от Людовика Восемнадцатого повеление прекратить военные действия. Тут же пришло новое послание первого консула: то было охранное свидетельство вандейскому генералу, приглашение как от равного к равному посетить Париж. Кадудаль согласился и сейчас, вероятно, находится на пути в Париж. Значит, теперь можно ждать если не мира, то хотя бы перемирия.

– О Шарль, какое счастье!

– Не радуйся слишком, любовь моя.

– Отчего же?

– Знаешь, чем вызван приказ прекратить враждебные действия?

– Нет.

– Дело в том, что господин Фуше – хитрая бестия; видя, что ему с нами не справиться, он решил нас обесчестить. Он навербовал шайки мнимых Соратников Иегу и послал их в Мен и Анжу. Они не только отбирают казенные деньги, но обкрадывают и грабят пассажиров, врываются по ночам в дома и на фермы, истязают хозяев, ставят их на раскаленные угли, допытываясь, где у них спрятаны деньги. И вот эти мерзавцы, гнусные бандиты, живодеры действуют от нашего имени и якобы сражаются за те же идеи. Выходит, что полиция господина Фуше не только поставила нас вне закона, но и покрыла нас позором.

– О Боже!

– Вот что я хотел тебе сказать, дорогая Амели, прежде чем снова предложить тебе бежать со мной. Во Франции и за границей, даже при дворе государя, которому мы служили, рискуя жизнью, нас будут считать, да уже и теперь считают, негодяями, достойными эшафота.

– Пусть так… но для меня, мой любимый Шарль, ты мужественный, доблестный герой, убежденный сторонник короля, за которого продолжал сражаться, когда все сложили оружие! Для меня ты честный барон де Сент-Эрмин, или, если тебе больше нравится, благородный, храбрый, непобедимый Морган!

– Вот все, что я хотел знать, моя любимая! Стало быть, невзирая на гнусные слухи, которыми пытаются запятнать нашу честь, ты не колеблешься, ты согласна не только отдаться мне – ты уже отдалась, – но и стать моей женой?

– О чем ты говоришь? Я не колеблюсь ни единой минуты, ни единой секунды! Для меня это величайшая радость, счастье всей моей жизни! Я твоя жена перед Богом; Господь увенчает самые пламенные мои желания, когда я стану твоей женой перед людьми.

Морган упал к ее ногам.

– Амели! – воскликнул он. – Молю тебя на коленях, простирая руки, молю тебя от всего сердца, ответь мне: Амели, хочешь бежать со мной? Амели, ты готова покинуть Францию? Амели, ты согласна быть моей женой?

Амели выпрямилась, сжимая руками пылающий лоб, словно кровь бросилась ей в голову.

Морган схватил ее за руки, глядя на нее с тревогой.

– Ты колеблешься? – спросил он глухим, дрожащим голосом, чуть не задыхаясь.

– Нет, ни одной минуты! – порывисто воскликнула Амели. – Я была и буду твоей всегда, во всем и повсюду! Просто эта весть потрясла меня, ведь это так неожиданно!

– Подумай хорошенько, Амели: ведь я предлагаю тебе оставить родину, семью, все самое дорогое, самое священное. Последовав за мной, ты покинешь дом, где родилась, мать, родившую и вскормившую тебя, любимого брата, и он, узнав, что ты стала женой разбойника, вероятно, возненавидит и непременно будет презирать тебя.

При этих словах Морган со страхом вглядывался в глаза Амели.

Ее лицо постепенно прояснилось, озаряясь нежной улыбкой, и, словно спускаясь с неба на землю, она склонилась к Моргану, все еще стоявшему на коленях.

– О Шарль! – промолвила девушка голосом нежным, как журчание чистой и светлой реки, струившейся у ее ног. – Какое это могучее чувство – любовь, ниспосланная нам Богом! Несмотря на то что ты принес ужасные вести, я говорю тебе без боязни, без колебаний, почти без сожалений: Шарль, я следую за тобой! Шарль, я твоя! Шарль, когда мы едем?

– Амели, в нашем положении нельзя раздумывать и откладывать. Если мы едем, если ты бежишь со мной, то сию минуту: завтра мы должны быть по ту сторону границы.

– А как нам удастся бежать?

– В Монтанья стоят два оседланных коня – для тебя и для меня. У меня есть аккредитивы в двести тысяч франков на Лондон и Вену. Мы поедем туда, куда ты захочешь.

– Я буду жить там, Шарль, где будешь ты; не все ли мне равно, в какой стране, не все ли равно, в каком городе!

– Тогда едем!

– Я прошу пять минут на сборы, Шарль. Это не слишком долго?

– Куда ты идешь?

– Мне нужно проститься с любимым домом, достать твои дорогие письма, взять с собой четки слоновой кости от первого причастия, кое-какие вещицы, любимые, священные, памятные с детства. Это все, что мне останется на чужбине от матери, от семьи, от Франции; я соберу все это и сейчас же вернусь.

– Амели!

– Что?

– Я не хотел бы расставаться с тобой: мне чудится, что теперь, когда мы вместе, покинуть тебя на миг – значит потерять навсегда! Амели, можно мне пойти с тобой?

– Пойдем! Что мне за дело теперь, если увидят твои следы! Завтра утром мы будем уже далеко. Пойдем!

Молодой человек выпрыгнул из лодки и подал руку Амели. Он крепко обнял ее, и оба направились к замку. Взойдя на крыльцо, Шарль остановился.

– Иди одна, – сказал он, – нельзя нарушать тишину священных минут прощания. Хотя я все понимаю, но мог бы тебя стеснить. Я жду тебя здесь и стою на страже. Теперь, когда ты рядом, я уверен, что ничто нас не разлучит. Иди, моя Амели, и возвращайся поскорее.

Вместо ответа Амели протянула ему губы для поцелуя; потом она быстро поднялась по лестнице, вошла в свою комнату, взяла резную деревянную шкатулку, окованную железом, где хранились ее сокровища – письма Шарля от первого до последнего, сняла висевшие над каминной доской белые четки слоновой кости и привязала к поясу часы – подарок отца. После этого она прошла в спальню матери и, нагнувшись к изголовью, поцеловала подушку, на которой еще недавно спала г-жа де Монтревель, преклонила колени перед распятием в ногах кровати, начала было благодарственную молитву, но, не посмев ее закончить, стала читать другую… и вдруг остановилась. Ей послышалось, что Шарль зовет ее.

Она замерла и во второй раз уловила свое имя, произнесенное таким странным, отчаянным голосом, что сердце у нее сжалось.

Амели вздрогнула, поднялась с колен и поспешно спустилась вниз.

Шарль стоял на том же месте, на крыльце; нагнувшись вперед, насторожившись, он с тревогой прислушивался к неясному шуму вдалеке.

– Что случилось? – спросила Амели, схватив его за руку.

– Слушай, слушай! – прошептал он.

Амели вся обратилась в слух. Ей послышались какой-то грохот, ружейная пальба.

Выстрелы доносились со стороны Сейзериа.

– О! – воскликнул Морган. – Как я был прав, что не верил своему счастью до последней минуты! На моих друзей напали. Прощай, Амели, прощай!

– Почему прощай? – вскрикнула Амели, побледнев. – Ты меня покидаешь? Грохот перестрелки все нарастал.

– Разве ты не слышишь? Они вступили в бой, а меня с ними нет, они сражаются без меня!

Амели, дочь и сестра солдата, все поняла и не стала противиться.

– Ступай! – сказала она, бессильно уронив руки. – Ты был прав: мы погибли.

Молодой человек с горестным воплем прижал Амели к груди, чуть не задушив ее в объятиях, потом спрыгнул с крыльца и помчался в сторону, откуда доносились выстрелы, с быстротой оленя, за которым гонятся охотники.

– Иду, друзья! – крикнул он. – Я с вами!

И он исчез как тень среди густых деревьев парка.

Амели упала на колени, простирая к нему руки, не имея сил позвать его; если она его и звала, то таким слабым голосом, что Морган не услышал ее и не замедлил свой бег, чтобы ей ответить.