Текст книги "Соратники Иегу"

Тем временем шуаны вытащили Одрена из дилижанса.

– Это и впрямь ты, ванский епископ! – продолжал Рубака.

– Смилуйтесь! – взмолился Одрен.

– Тебя-то мы и ждали! Нас оповестили, что ты едешь в этом дилижансе.

– Смилуйтесь! – в третий раз возопил епископ.

– У тебя есть с собой епископское облачение?

– Есть, друзья мои.

– Ну, так наряжайся, – давненько мы не видывали вашего брата.

Из дилижанса выбросили дорожный сундук, принадлежавший Одрену, сорвав замок, вынули из него полное епископское облачение и передали прелату.

Когда Одрен облачился, крестьяне стали в круг с ружьями в руках.

Отражая пламя факелов, ружейные стволы отбрасывали зловещие молнии. Двое крестьян взяли епископа под руки и поставили в центре круга. Он был бледен как смерть.

На минуту воцарилось гробовое молчание.

Но вот послышался голос Рубаки.

– Сейчас мы будем тебя судить! – заявил шуан. – Служитель Божий, ты изменил Церкви! Сын Франции, ты осудил на смерть своего короля!

– Увы! Увы! – пролепетал Одрен.

– Это правда?

– Не смею отрицать…

– Потому что отрицать это невозможно. Ну, что скажешь в свое оправдание?

– Граждане…

– Мы тебе не граждане! – громовым голосом прервал его Рубака, – мы роялисты!

– Господа…

– Никакие мы тебе не господа – мы шуаны!

– Друзья мои…

– Какие мы тебе друзья? Мы твои судьи! Тебя спрашивают судьи – отвечай!

– Я раскаиваюсь во всем содеянном мною и прошу прощения у Бога и у людей!

– Люди никогда тебя не простят! – раздался все тот же неумолимый голос. – Если мы сегодня тебя простим, то завтра ты примешься за старое. Кожу ты переменил, но сердце у тебя все такое же. От людей тебе нечего ждать, кроме смерти. А Бога можешь молить о милосердии.

Цареубийца поник головой, у него подкашивались ноги. Но внезапно он выпрямился.

– Да, я голосовал за смерть короля, – произнес он, – но с одной оговоркой.

– Что еще за оговорка?

– Я заявил, что его казнь надо отсрочить.

– Отсроченная либо неотсроченная, казнь остается казнью. А ведь король-то ни в чем не был повинен!

– Все так, все так, – согласился епископ, – но мне было страшно…

– Ну, тогда ты не только цареубийца, не только отступник, но вдобавок еще и трус! Хоть мы и не священники, но будем справедливее тебя: ты обрек на смерть безвинного, а мы обрекаем на смерть виновного. Даем тебе десять минут, чтобы ты приготовился предстать перед Богом.

У епископа вырвался крик ужаса, и он упал на колени. Колокола сельской церкви вдруг зазвонили как бы сами собой, и двое шуанов, знавших толк в церковной службе, принялись читать вслух отходную.

Некоторое время у епископа язык не поворачивался произносить слова этой молитвы.

Он бросал на своих судей растерянные, умоляющие взгляды, переводя взор с одного на другого, но ни одно лицо не выражало жалости.

Пламя факелов металось на ветру, и в его скользящих отблесках все лица, напротив, казались грозными и свирепыми. Тогда Одрен решился присоединить свой голос к голосам людей, молившихся за него.

Судьи выслушали отходную до конца.

Тем временем крестьяне разжигали костер.

– О! – воскликнул епископ, со все возрастающим ужасом наблюдавший за этими приготовлениями, – неужели у вас достанет жестокости обречь меня на такую смерть?

– Нет, – отвечал непреклонный обвинитель, – огонь – это удел мучеников, а ты не заслужил такой смерти. Знай, отступник, твой час пробил!

– О Боже мой, Боже мой! – вскричал приговоренный, простирая руки к небу.

– Встань! – крикнул шуан.

Одрен попытался было встать на ноги, но силы ему изменили, и он опять упал на колени.

– Как! Вы допустите, чтобы это убийство совершилось у вас на глазах? – спросил Кадудаля Ролан.

– Я же сказал, что умываю руки, – возразил Жорж.

– Это слова Пилата. Но кровь Иисуса Христа так и не была смыта с его рук.

– Потому что Иисус Христос был праведником, а этот человек не Иисус Христос, но Варавва.

– Целуй свой крест! Целуй крест! – приказал Рубака.

Прелат посмотрел на него обезумевшим взором: было ясно, что он уже ничего не видит и не слышит.

– Нет, нет! – вскричал Ролан, порываясь спрыгнуть с коня. – Никто не посмеет сказать, что на моих глазах умертвили человека и я не встал на его защиту!

Его слова были услышаны; со всех сторон раздался возмущенный ропот.

Это еще больше раззадорило пылкого молодого человека.

– А! Вот вы какие! – воскликнул Ролан.

И он потянулся к седельной кобуре. Но Кадудаль с быстротой мысли схватил его за руку. Тщетно пытался Ролан вырвать ее из этих железных тисков.

– Огонь! – скомандовал меж тем Кадудаль. Грянуло двадцать выстрелов, и безжизненное тело епископа рухнуло на землю.

– Что вы сделали? – крикнул Ролан.

– Я заставил вас сдержать свое слово, – ответил Кадудаль. – Ведь вы дали клятву не противиться, что бы вы ни увидели…

– Так да погибнет всякий враг Бога и короля! – торжественно провозгласил Рубака.

– Аминь! – в один голос, подобно зловещему хору, откликнулись все присутствующие.

Они сорвали с убитого епископское облачение и швырнули в пламя костра, потом усадили остальных пассажиров в дилижанс, велели вознице сесть на коня и расступились, освобождая дорогу.

– Поезжайте с Богом! – напутствовали пассажиров шуаны.

Дилижанс быстро скрылся из виду.

– А теперь в путь! – воскликнул Жорж. – Нам еще остается проделать четыре льё, а мы тут потеряли добрый час!

И он добавил, обращаясь к шуанам, казнившим епископа:

– Этот человек получил по заслугам! Человеческое правосудие и суд Божий свершились! Пусть над его телом отслужат панихиду и похоронят его по христианскому обряду! Вы слышите?

И, не сомневаясь, что его приказ будет исполнен, Кадудаль пустил своего коня в галоп.

Несколько мгновений Ролан колебался, последовать ли ему за Кадудалем. Но он решил выполнить свой долг.

«Доведем дело до конца!» – сказал он себе.

И, поскакав во весь опор, он живо догнал Кадудаля.

Вскоре оба скрылись в темноте, которая все сгущалась по мере того, как они удалялись от площади, где факелы освещали недвижное тело прелата, а пламя пожирало его епископское облачение.

XXXIV. ТАКТИКА ЖОРЖА КАДУДАЛЯ

Следуя за Жоржем, Ролан испытывал чувства, схожие с переживаниями не совсем пробудившегося человека, который все еще во власти сна, но уже начинает возвращаться к дневному сознанию: он тщится провести грань между сонным мечтанием и действительностью, но это ему не удается, и его не покидают сомнения.

Был на свете человек, которому Ролан поклонялся почти как божеству и уже долгое время жил в лучах славы, осенявшей этого героя, видел, как другие повиновались его приказам, сам исполнял их мгновенно и бездумно, как восточный раб. И теперь он был крайне поражен, встретившись на противоположных концах Франции с двумя могущественными организациями, враждебными власти его кумира и боровшимися против нее. Представьте себе иудейского воина Иуды Маккавея, ревностного поклонника Иеговы, с детских лет слышавшего, как призывали Царя царей, Всемогущего, Бога Мстителя, Господа воинств, Предвечного, и внезапно столкнувшегося в Египте с культом таинственного Озириса или в Греции – с поклонением Юпитеру Громовержцу.

Встречи в Авиньоне и Бурке с Морганом и Соратниками Иегу и все там увиденное, встречи с Кадудалем и шуанами и все пережитое в поселке Мюзийак и в селении Ла-Трините можно было сравнить с посвящением в некую неведомую религию; но, подобно отважным неофитам, которые, рискуя жизнью, стремились проникнуть в тайны посвящения, Ролан был полон решимости идти до конца.

Впрочем, эти своеобразные натуры не могли не вызывать у Ролана известного восхищения, и не без удивления он наблюдал за титанами, восставшими против его божества. Он прекрасно сознавал, что людей, вонзивших кинжал в грудь сэра Джона в Сейонском монастыре и расстрелявших ванского епископа в селении Ла-Трините, никак нельзя было назвать заурядными.

Что-то он еще увидит? Вскоре его любопытство будет удовлетворено: они скачут уже пять с половиной часов, и близится рассвет.

Поднявшись на возвышенность над селением Тридон, они пустились через поля, повернули направо от Вана и приехали в Трефлеан. Кадудаля все время сопровождал его начальник штаба Золотая Ветвь. В Трефлеане их ждали Идущий-на-Штурм и Поющий Зимой. Жорж отдал им распоряжения и продолжал свой путь; повернув налево, они вскоре очутились на опушке небольшого леса, что тянется от Гран-Шана к Ларрё.

Тут Кадудаль остановился, три раза крикнул, подражая уханью совы, и через какую-то минуту их окружили триста шуанов.

Со стороны Трефлеана и Сен-Нольфа небо стало светлеть, принимая сероватый оттенок. Это были еще не солнечные лучи, а первые проблески нарождающегося дня.

Густой туман стлался по земле, и уже в пятидесяти шагах ничего нельзя было разглядеть.

Кадудаль не двигался с места: казалось, он ожидал какого-то знака.

Вдруг шагах в пятистах раздалось пение петуха.

Кадудаль стал прислушиваться, шуаны переглянулись, посмеиваясь.

Петух снова запел, на этот раз ближе.

– Это он, – сказал Кадудаль, – отвечайте.

Совсем близко от Ролана послышалось рычание собаки; подражание было таким искусным, что молодой человек, хотя его и предупредил Жорж, невольно стал искать глазами свирепого пса.

Вслед за тем в тумане смутно обозначилась фигура бегущего человека, и по мере приближения она вырисовывалась все отчетливее.

Заметив всадников, человек направился к ним.

Кадудаль сделал несколько шагов ему навстречу и приложил палец к губам, предлагая пришельцу говорить вполголоса.

Добежав до генерала, гонец остановился.

– Ну что, Терновник, – спросил Жорж, – они попались?

– Как мышь в мышеловку! Если вам угодно, ни один не вернется в Ван!

– Разумеется, угодно. Сколько их?

– Сто человек, и командует ими самолично генерал.

– Сколько повозок?

– Семнадцать.

– Далеко ли от нас?

– Пожалуй, три четверти льё будет.

– По какой дороге они идут?

– По той, что ведет из Гран-Шана в Ван.

– Значит, если мы растянемся цепью между Мёконом и Плескопом…

– … то перережем им дорогу.

– Это нам и нужно.

По знаку Кадудаля к нему подошли четверо его помощников – Поющий Зимой, Идущий-на-Штурм, Лети-Стрелой и Патронташ.

Он велел каждому из них встать во главе своего отряда.

Каждый крикнул по-совиному и вскоре со своей полусотней бойцов скрылся из виду.

Туман был до того густой, что отряд за отрядом исчезали в нем, не пройдя и пятидесяти шагов. С Кадудалем осталась сотня бойцов, Золотая Ветвь и Терновник.

Жорж подъехал к Ролану.

– Ну что, генерал, – спросил его тот, – все идет так, как вы хотели?

– Да, пока что неплохо, полковник, – ответил шуан. – Через полчаса вы сможете и сами оценить положение.

– Но разве в таком тумане что-нибудь разглядишь? Кадудаль осмотрелся по сторонам.

– Через полчаса туман рассеется, – заметил он. – А покамест не хотите ли вы закусить да пропустить глоток-другой?

– Признаюсь, – отвечал молодой полковник, – после этой скачки у меня разыгрался аппетит.

– А у меня, – продолжал Жорж, – вошло в привычку всякий раз перед битвой завтракать в свое удовольствие.

– Так вы будете сражаться?

– По всей вероятности.

– А с кем?

– Да с республиканцами. Их ведет лично генерал Га-три, и едва ли он сдастся без сопротивления.

– А республиканцы знают, что предстоит бой?

– Им это и в голову не приходит.

– Значит, вы преподнесете им сюрприз?

– Не совсем. Ведь когда туман подымется, мы окажемся на виду у них, как и они у нас.

Тут Кадудаль повернулся к игуану, исполнявшему в его войске обязанности провиантмейстера.

– Бей-Синих, у тебя что-нибудь припасено нам на завтрак?

Тот утвердительно кивнул, вошел в лес и вскоре появился из кустов, ведя за узду осла, у которого с каждого боку свисало по корзине. В одну минуту на холмике разостлали плащ и на нем разложили жареного цыпленка, кусок свежепросоленной свинины и лепешки из гречневой муки.

Завтрак оказался роскошным: Бей-Синих раздобыл где-то бутылку вина и стакан.

Кадудаль жестом пригласил Ролана к этому столу.

Ролан спрыгнул с коня и передал поводья одному из шуанов. Кадудаль последовал его примеру.

– А теперь, – обратился он к бойцам, – живей завтракать! Имейте в виду: кто не успеет поесть за эти полчаса, тот будет драться на пустой желудок.

Шуаны мгновенно откликнулись на это приглашение, равносильное приказу: каждый вынул из сумки или из кармана ломоть хлеба или лепешку из гречневой муки и стал поспешно утолять голод. Между тем генерал разрезал пополам цыпленка и протянул Ролану его долю.

Оба пили из одного стакана.

Пока они завтракали, сидя рядом, точно двое друзей-охотников на привале, окончательно рассвело и, как предсказывал Кадудаль, туман начал мало-помалу рассеиваться.

Вскоре можно было различить стоявшие на опушке деревья, потом полосу леса, тянувшуюся справа от Мёкона до Гран-Шана, а слева стала видна плескопская равнина, пересеченная ручьем; постепенно снижаясь, она простиралась в сторону Вана.

Такое понижение местности говорило о близости океана.

На дороге из Гран-Шана в Плескоп уже можно было разглядеть вереницу повозок, хвост которой терялся в лесу.

Повозки стояли на месте, и легко было догадаться, что они встретили на своем пути какое-то препятствие.

Действительно, на расстоянии одной восьмой льё от передней повозки дорогу перегородили две сотни шуанов, которыми командовали Идущий-на-Штурм, Поющий Зимой, Лети-Стрелой и Патронташ.

Небольшой отряд республиканцев (как мы уже сказали, их было всего сто человек) остановился, выжидая, когда разойдется туман, чтобы определить численность неприятеля и составить себе представление о нем.

Люди и повозки оказались в треугольнике, одну из сторон которого составил Кадудаль со своей сотней шуанов.

Разглядев маленький отряд, со всех сторон окруженный превосходящими силами противника, увидев мундиры, из-за цвета которых республиканцы были названы синими, Ролан порывисто вскочил на ноги.

Между тем Жорж, с беспечным видом растянувшись на земле, доедал свой завтрак.

Казалось, ни один из сотни людей, окружавших генерала, не интересовался находящимся так близко противником. Можно было подумать, что они ждут приказа Кадудаля, чтобы обратить внимание на синих.

С первого же взгляда Ролан понял, что республиканцы обречены.

Жорж наблюдал, как на лице молодого человека последовательно отражались обуревавшие его чувства.

– Ну что, полковник, – проговорил шуан после минутного молчания, – как вы оцениваете диспозицию наших сил?

– Я вижу, вы приняли все меры предосторожности, – с язвительной улыбкой отвечал Ролан.

– А разве первый консул не пользуется преимуществами, когда они выпадают на его долю? – спросил Кадудаль.

Ролан закусил губы, не отвечая на вопрос вождя роялистов.

– Генерал, – сказал он, – я хочу попросить вас об одном одолжении и надеюсь, что вы мне не откажете.

– О чем же?

– Позвольте мне присоединиться к моим товарищам, я хочу погибнуть вместе с ними.

Кадудаль встал.

– Я ожидал, что вы меня об этом попросите, – заметил он.

– Так вы даете мне свое согласие? – воскликнул Ролан, и в его глазах блеснула радость.

– Да. Но сначала вы должны мне оказать одну услугу, – с большим достоинством ответил Кадудаль.

– Говорите, сударь.

– Будьте моим парламентером в переговорах с генералом Гатри.

– О чем же будет речь?

– Прежде чем начать битву, я хочу сделать ему несколько предложений.

– Я готов выполнить все поручения, какие вы возлагаете на меня, но надеюсь, вы не предложите ему сложить оружие?

– Напротив, полковник, вы понимаете, что это я сделаю прежде всего.

– Генерал Гатри откажется.

– Весьма вероятно.

– Что же тогда?

– Тогда я предоставлю ему сделать выбор между двумя другими предложениями, которые он может принять без ущерба для своей чести.

– Что же это за предложения?

– Скажу вам в свое время. Начнем с первого.

– В чем же оно заключается?

– Вот. Генерал Гатри и сотня его солдат окружены. У нас втрое больше бойцов, чем у него. Я обещаю сохранить им жизнь, но пусть они сложат оружие и поклянутся, что в течение ближайших пяти лет не будут служить в Вандее.

Ролан покачал головой.

– Но это лучше, чем обречь на истребление весь его отряд.

– Пусть так, но он предпочтет погубить своих солдат и умереть самому.

– Надеюсь, вы согласитесь, – с улыбкой спросил Кадудаль, – что имеет смысл задать ему такой вопрос?

– Вы правы, – ответил Ролан.

– Итак, полковник, будьте добры сесть на коня, отрекомендоваться генералу и передать ему мое предложение.

– Хорошо.

– Коня полковнику! – приказал Кадудаль бойцу, державшему под уздцы лошадь Ролана.

Шуан подвел коня.

Молодой человек вскочил в седло и быстро пересек пространство, отделявшее его от обоза республиканцев.

Перед обозом стояла группа военных: без сомнения, то были генерал Гатри и его офицеры.

Ролан направился к этой группе, находившейся на расстоянии каких-нибудь трех оружейных выстрелов от шуанов.

Велико было удивление генерала Гатри при виде подъезжающего к нему офицера в мундире полковника-республиканца.

Генерал отделился от группы и сделал несколько шагов навстречу парламентеру.

Ролан назвал себя, объяснил, почему он очутился среди белых, и сообщил генералу Гатри предложение Кадудаля.

Как и предвидел молодой полковник, Гатри отказался наотрез.

Ролан возвратился к Кадудалю, радостный и гордый.

– Отказался! – крикнул он на скаку с такого расстояния, на котором уже можно было слышать его голос.

Кадудаль кивнул, показывая, что он ничуть не удивлен отказом.

– В таком случае, – сказал он, – передайте ему мое второе предложение. Пусть меня ни в чем не упрекнет такой знаток в вопросах чести, как вы!

Ролан поклонился.

– В чем состоит второе предложение? – спросил он.

– Вот оно. Генерал Гатри встретится со мной на этом поле, между двумя отрядами, вооруженный, так же как я, саблей и двумя пистолетами. Дело решит наш поединок: если я его убью, пусть его солдаты примут безоговорочно мои условия, так как мы пленных не берем; если же он меня убьет, то его солдаты беспрепятственно вернутся в Ван. О! Я полагаю, что лично вы приняли бы это предложение, полковник.

– Я принимаю его! – заявил Ролан.

– Да, но ведь вы не генерал Гатри, а его парламентер; удовольствуйтесь пока этим. Если он отвергнет и это предложение, которое я на его месте ни за что бы не отверг, то знайте: я добрый малый и, когда вы вернетесь, сделаю ему третье.

Ролан снова поскакал к республиканцам: видно было, что они ждут его с нетерпением.

Он сообщил генералу второе предложение.

– Гражданин, – ответил Гатри, – я обязан отдать отчет в своем образе действий первому консулу. Вы его адъютант, и я поручаю вам по возвращении в Париж рассказать ему обо мне всю правду. Что сделали бы вы на моем месте? Как вы скажете, так я и поступлю.

Ролан вздрогнул, его лицо приняло серьезное выражение, доказывавшее, что он обдумывает вопрос чести. Минуты через две он произнес:

– Генерал, я бы отказался.

– Ваши доводы, гражданин? – спросил Гатри.

– Во-первых, полагаться на дуэль – значит вверяться слепому случаю; во-вторых, судьба сотни храбрецов не должна зависеть от случайности; в-третьих, каждый знает, за что он сражается, и должен сам защищать свою шкуру.

– Таково ваше мнение, полковник?

– Клянусь честью!

– Я вполне его разделяю. Сообщите мой ответ роялистскому генералу.

Ролан возвратился галопом к Кадудалю и передал ему слова генерала Гатри. Кадудаль улыбнулся.

– Я ждал этого от него.

– Вы ошиблись, потому что это мой ответ: я подсказал его генералу.

– Но ведь вы только что высказывали противоположное мнение.

– Да. Но ведь вы сами напомнили мне, что я не генерал Гатри… Каково же ваше третье предложение? – спросил Ролан, и в голосе его прозвучали досада и нетерпение, ибо ему чуть не с самого начала стало ясно, что роялистский генерал выступает в весьма благородной роли.

– Третье мое предложение, – ответил Жорж, – по существу не предложение, а приказ: я прикажу двумстам моих бойцов удалиться отсюда. У генерала Гатри сто солдат, вот я и оставлю сотню своих. Мои предки-бретонцы имели обыкновение сражаться один на один, грудь с грудью, боец с бойцом и скорее один против троих, чем трое против одного. Если генерал Гатри одержит победу, он переступит через наши тела и спокойно вернется в Ван; если же он будет побежден, то не сможет сказать, что нам доставило победу численное превосходство… Отправляйтесь, господин де Монтревель, и присоединяйтесь к своим друзьям! Можно сказать, что я обеспечиваю им численное превосходство: вы один стоите десятерых!

Ролан снял шляпу и поклонился.

– Что это значит, сударь? – спросил Жорж.

– Я имею привычку приветствовать все возвышенное и прекрасное, и вот я приветствую вас!

– Давайте, полковник, выпьем еще по стаканчику! Каждый из нас будет пить за то, что ему всего дороже на свете; за то, с чем труднее всего расстаться на земле; за то, что надеемся вновь встретить на небесах!

Он налил из бутылки стакан до половины и протянул его Ролану.

– У нас всего один стакан, господин де Монтревель. Пейте первым.

– Почему первым?

– Прежде всего, потому, что вы мой гость, а еще потому, что я верю в пословицу: «Кто пьет вторым, знает мысли первого».

И он прибавил, посмеиваясь:

– Я хочу узнать ваши мысли, господин де Монтревель. Ролан выпил вино и подал Кадудалю пустой стакан. Вождь шуанов налил себе и выпил до дна.

– Ну что, вы узнали, о чем я думаю? – улыбнулся Ролан.

– Нет, – отвечал Жорж, – пословица лжет.

– А между тем, – сказал Ролан со свойственной ему откровенностью, – я думаю о том, что вы, генерал, храбрый человек, и надеюсь, вы окажете мне честь и перед сражением протянете мне руку.

Молодые люди обменялись рукопожатием скорее как друзья перед длительной разлукой, чем как враги, которым предстоит вскоре встретиться на поле битвы.

Эта краткая сцена была исполнена своеобразного величия.

Оба обнажили голову.

– Желаю вам, сударь, удачи, – обратился Ролан к Кадудалю. – Но, признаться, я сомневаюсь, что мое пожелание осуществится, ведь я высказываю его устами, а не сердцем.

– Храни вас Бог, сударь, – отвечал Жорж. – Надеюсь, что мое пожелание исполнится, ведь я высказываю его от всего сердца!

– Каков будет ваш сигнал готовности к бою? – спросил Ролан.

– Ружейный выстрел в воздух, и пусть в ответ раздастся ваш выстрел.

– Хорошо, генерал, – согласился Ролан.

И, пустив своего коня в галоп, он в третий раз пересек пространство между двумя отрядами.

– Друзья мои, – спросил Кадудаль, указывая рукой на удалявшегося Ролана, – вы видите этого молодца?

Все посмотрели на Ролана и выдохнули: «Да».

– Так вот, его взяли под охрану наши братья с Юга, – пусть его жизнь будет для нас священной! Вы можете захватить его в плен живым, но пусть ни один волос не упадет с его головы!

– Хорошо, генерал, – отвечали шуаны.

– А теперь, друзья мои, вспомните, что вы потомки тех тридцати бретонцев, которые сражались с тридцатью англичанами между Плоэрмелем и Жосленом и одержали победу! – И добавил вполголоса со вздохом: – На беду, сейчас мы имеем дело не с англичанами…

Между тем туман окончательно рассеялся, и, как это обычно бывает, лучи зимнего солнца ложились огненными полосами на порыжелую плескопскую равнину.

Теперь противники могли наблюдать за всеми передвижениями во вражеском стане.

Одновременно с Роланом, возвратившимся к республиканцам, Золотая Ветвь помчался галопом к отряду из двухсот шуанов, перерезавшему дорогу синим.

Не успел Золотая Ветвь отдать приказ четырем помощникам Кадудаля, как отряд роялистов разделился: сто человек, описав полукруг, двинулись направо, в сторону Плюмерга, а другая сотня, сделав такой же поворот, направилась влево, в сторону Сент-Аве. Дорога была очищена.

Отойдя на четверть льё от дороги, обе сотни остановились, Каждый боец поставил ружье дулом вверх и застыл на месте.

Золотая Ветвь вернулся к Жоржу.

– Будут у вас ко мне особые приказы, генерал? – спросил он.

– Только один, – ответил Кадудаль, – возьми восемь человек и следуй за мной. Как только увидишь, что молодой республиканец, с которым я завтракал, свалился наземь вместе с конем, – бросайся на него с твоими подручными, пока он еще не выпутался из стремян, и бери его в плен.

– Сделаем.

– Помни, что он должен остаться цел и невредим.

– Все исполню, генерал.

– Выбери восемь человек. Захватив в плен господина де Монтревеля и взяв с него клятву, вы можете присоединиться к нам.

– А если он откажется дать клятву, что тогда?

– Ну, тогда вы обступите его со всех сторон, чтобы он не сбежал, и будете его караулить до конца битвы.

– Ладно, – во вздохом отвечал Золотая Ветвь, – только нам будет скучно стоять, скрестив руки, покамест другие веселятся.

– Ба! Кто знает? – заметил Кадудаль. – Быть может, работы хватит на всех.

Он устремил взгляд на равнину и, видя, что его бойцы стоят вольно, а республиканцы – сомкнутым строем, в боевом порядке, крикнул:

– Ружье!

Мгновенно ружье оказалось у него в руках.

Кадудаль поднял его кверху и выстрелил в воздух.

Через миг, как эхо, из рядов республиканцев раздался ответный выстрел.

Послышалась дробь двух барабанов, бивших атаку, и звуки боевого рожка.

Кадудаль выпрямился, стоя в стременах.

– Скажите-ка, ребята, – возвысил он голос, – все ли вы сегодня читали утренние молитвы?

– Да, да! – отвечало множество голосов.

– Если кто из вас забыл их прочитать или у него не хватило времени, пускай сейчас же прочтет.

Пять-шесть крестьян преклонили колени в молитве. Между тем барабаны и рожок звучали все громче.

– Генерал! Генерал! – послышались нетерпеливые голоса. – Вы же видите, что они подходят!

Жестом вождь шуанов указал на молившихся.

– Правильно! – согласились нетерпеливые. Молившиеся поднимались один за другим, вначале те, чья молитва была короче.

Когда встал последний, республиканцы уже прошли около трети расстояния. Они наступали со штыками наперевес, построившись в три шеренги, по три ряда в каждой. Ролан ехал во главе первой шеренги, генерал Гатри – между первой и второй.

Оба они были очень приметны как единственные всадники.

Среди шуанов лишь один Кадудаль был на коне.

Золотая Ветвь спешился и принял команду над восемью шуанами, которые должны были следовать за Жоржем.

– Генерал, – раздался голос, – молитва окончена, и все уже в строю.

Жорж убедился, что так оно и есть.

– А ну-ка! – крикнул он зычным голосом. – Веселей, ребята!

Получив это напутствие, для шуанов и вандейцев заменявшее барабанную дробь и звуки рожка, бойцы рассыпались по равнине, размахивая шляпами и ружьями, с криком: «Да здравствует король!»

Пока республиканцы шли сомкнутыми рядами, шуаны, превратившись в вольных стрелков, образовали огромный полукруг, в центре которого стоял Кадудаль.

Мгновенно отряд республиканцев был охвачен с флангов и поднялась ружейная трескотня.

Чуть ли не все бойцы Кадудаля были браконьеры, то есть отменные стрелки, и были вооружены английскими карабинами, бившими вдвое дальше ружей казенного образца.

Хотя республиканцы, казалось, были вне переделов досягаемости, несколько посланцев смерти уже проникли в их ряды и три-четыре человека упали.

– Вперед! – скомандовал генерал.

Солдаты по-прежнему наступали; строй ощетинился штыками.

Но через какое-то мгновение перед ними никого не оказалось.

Бойцы Кадудаля все до одного рассеялись, их отряда как не бывало!

С каждого фланга республиканцев охватили рассыпанным строем пятьдесят стрелков.

Генерал Гатри приказал перестроиться в две шеренги, дав команду: одним «Равнение направо!», а другим – «Равнение налево!»

Потом он скомандовал:

– Огонь!

Грянули два дружных залпа, свидетельствующие о превосходной выучке солдат; однако залпы пропали чуть ли не даром, ибо республиканцы стреляли по отдельным людям.

Иначе обстояло дело у шуанов, стрелявших в плотную людскую массу: у них каждый выстрел попадал в цель.

Ролан увидел, в каком невыгодном положении оказались республиканцы. Оглядевшись по сторонам, он различил сквозь пороховой дым фигуру Кадудаля, стоявшего в стременах, неподвижного, словно конная статуя.

Он понял, что глава роялистов поджидает его.

Что-то выкрикнув, Ролан рванулся к Кадудалю.

В тот же миг Жорж, чтобы сократить ему дорогу, галопом помчался навстречу, но шагах в ста от Ролана остановился.

– Внимание! – бросил Жорж Золотой Ветви и его подручным.

– Будьте спокойны, генерал, мы на месте, – отозвался Золотая Ветвь. Кадудаль выхватил из седельной кобуры пистолет и зарядил его. Ролан переложил в левую руку саблю и, пригнувшись к Гриве коня, начал заряжать пистолет.

В двадцати шагах от Ролана Кадудаль медленно поднял кверху пистолет и стал целиться в полковника.

В десяти шагах он выстрелил.

У лошади, на которой скакал Ролан, на лбу белела звездочка.

Пуля угодила в самую середину звездочки.

Раненная насмерть лошадь рухнула вместе со всадником к ногам Кадудаля.

Жорж пришпорил своего скакуна и перемахнул через коня и всадника. Золотая Ветвь и его молодцы ждали этого момента: словно стая волков, ринулись они на Ролана, которого придавила упавшая лошадь.

Молодой полковник бросил саблю, но не успел он вытащить пистолеты из седельных кобур, как каждую его руку схватили двое шуанов, а четверо других стали высвобождать его ноги из-под коня.

Сцена разыгралась как по нотам, и легко было догадаться, что это заранее обдуманный маневр.

Ролан задыхался от злобы.

Золотая Ветвь подошел к нему с шляпой в руках.

– Я не сдаюсь! – крикнул Ролан.

– Да вам и незачем сдаваться, господин де Монтревель, – с отменной учтивостью отвечал Золотая Ветвь.

– Почему же? – спросил Ролан, изнемогая в безнадежной и бесполезной борьбе.

– Да потому, что вы уже в плену, сударь.

Против этой очевидной истины не приходилось возражать.

– Ну, так убейте же меня! – вскричал Ролан.

– Мы вовсе не желаем убивать вас, сударь, – возразил Золотая Ветвь.

– Так чего же вы хотите?

– Чтобы вы дали нам слово, что больше не будете принимать участия в сражении. С таким условием мы вас освободим.

– Ни за что! – воскликнул Ролан.

– Прошу прошения, господин де Монтревель, – заявил Золотая Ветвь, – но вы поступаете нечестно.

– Что?! – выкрикнул Ролан, вне себя от ярости. – Нечестно? Ты оскорбляешь меня, мерзавец, зная, что я не в силах защищаться и проучить тебя!

– Никакой я не мерзавец и не думаю вас оскорблять, господин де Монтревель! Я только хочу сказать, что, раз вы не даете мне слова, значит, вы отнимаете у генерала девять человек. Они здорово бы ему пригодились, а меж тем им придется торчать здесь и сторожить вас. Не так поступил Круглоголовый: у него было на двести человек больше вашего, а он их отослал прочь, и теперь нас только девяносто один человек против ста.

Лицо Ролана вспыхнуло, но тут же побледнело как полотно.

– Ты прав, Золотая Ветвь, – отвечал он, – делать нечего, я сдаюсь. Можешь идти со своими товарищами, сражайтесь!